вера был изъеден скалистыми отрогами Небесных гор. Из этой башни можно
было обозреть весь мир, ну, кроме разве что самого Небесного Града,  где
жил Небесный Властитель, но ведь Небесный Град и не  относился  к  этому
миру.
   - Отсюда видна вся земля.
   Амос в изумлении обернулся и увидел медника, сидящего на табуретке  в
дальнем углу. Медник же продолжал:
   - Входя в эту комнату, забываешь, что вокруг тебя города и деревушки.
   Медник доверчиво улыбнулся, однако Амос с опаской сделал  шаг  назад.
Как-никак он находился один на один с самим Джоном  Медником,  колдуном.
Слишком  перепугавшись,  чтобы  спасаться   бегством,   и   не   решаясь
заговорить, он молча стоял у окна и следил за ловкими пальцами гостя.
   Джон Медник, казалось, уже забыл о присутствии мальчика -  разведя  в
камине огонь, он подвесил над ним котелок для  плавки  металлов.  Спустя
несколько минут жесть начала плавиться. Выждав еще пару секунд,  мужчина
ухватил  пластинку  деревянными  щипцами  и  наложил  ее   на   дыру   в
прохудившейся  жестяной  тарелке.  Подхватив  деревянный   молоток,   он
принялся быстро обстукивать и обрабатывать ее,  пока  металл  не  остыл.
Затем он нагрел еще одну пластинку и приложил к другой стороне  тарелки;
завершив работу, он протянул изделие мальчику. На тарелке не осталось  и
следа заплаты, только центр блестел несколько ярче, чем обычно. Но  Амос
ничего не сказал. Промолчал и медник, продолжив  полировать  и  начищать
тарелку, пока вся она не заблестела, как новенькая.
   И тогда медник внезапно поднялся и шагнул к мальчику. Амос  отпрянул,
прижавшись  спиной  к  ставню.  Однако  Джон  Медник  всего  лишь   взял
принесенные им мешки, вытащил из них одежду и  стал  развешивать  ее  на
крючках между окнами. Затем  он  достал  несколько  бутылочек,  щетку  и
разложил все это на ночном столике, Амос наблюдал за  его  действиями  в
полном молчании.
   Наконец медник закончил, присел на краешек кровати, широко  зевнул  и
откинулся на подушку. "Сейчас он заснет, - подумал Амос,  -  и  тогда  я
сбегу". Но медник и не думал закрывать глаза, так что юный пленник  даже
засомневался было, а спят ли колдуны вообще. Наверняка не спят, а  стало
быть, ему всю оставшуюся жизнь суждено просидеть в этой башне.
   Стоило  ему  подумать  об  этом,  как  в   окно   впорхнула   птичка.
Ярко-красной молнией она заметалась по комнате,  облетела  ее  трижды  и
опустилась меднику на грудь.
   - Ты знаешь, что это за птица? - тихо спросил медник.
   Амос упорно молчал. - Красногрудка, сойка. Лучшая певичка леса.
   И как бы подтверждая его слова, пташка перелетела  на  подоконник  и,
усевшись там, начала что-то насвистывать и чирикать, так  потешно  кивая
головкой, что Амос  невольно  улыбнулся.  Джон  Медник  тоже  засвистел,
подхватив  заведенную  красногрудкой  мелодию.  Темп  все  убыстрялся  и
убыстрялся, человек и птичка, как бы споря, кидали друг другу заливистые
трели. Это выглядело настолько забавно,  что,  когда  они  остановились,
Амос уже вовсю хохотал от удовольствия.
   Доверие мальчика завоевано. Джон Медник улыбнулся и сказал:
   - А теперь можешь идти. - Амос  немедленно  нахмурился  и  скрылся  в
люке. - А, да,  Амос,  -  окликнул  его  Джон  Медник.  Голова  мальчика
появилась вновь. - Хочешь  подержать  сойку  в  руке?  -  Мальчик  молча
смотрел на него. - Ладно, в следующий раз, - сказал медник, и  мальчишка
сбежал вниз по лестнице.
 
*** 
 
   - А мне это не нравится! Черт подери, я что, мириться с этим должен?!
   - Сидите спокойно, - мягко предостерег Сэмми  Брадобрей.  -  Иначе  я
перережу вам глотку.
   - Ты и так ее когда-нибудь перережешь, - взвыл Мартин  Трактирщик.  -
Надо же какая напасть, и именно на мою голову. - Сэмми принялся  править
бритву. - Сэмми Брадобрей, тебе что, обязательно точить бритву  прямо  у
меня под ухом?
   Сэмми наклонился и взглянул в лицо трактирщику:
   - Мастер Мартин, вас хоть раз брили тупой бритвой?
   Тот  что-то  буркнул  и  на  некоторое  время  затих.  Наконец  Сэмми
Брадобрей отложил бритву в  сторону,  взял  влажное  полотенце  и  начал
вытирать лицо Мартина. Трактирщик немедленно взвился с места и,  швырнув
брадобрею две монетки, рявкнул:
   - И кроме того, мне не нравится та позиция, которую ты занял.
   - Нет у меня никакой позиции, - смиренно опустив  глаза,  пробормотал
брадобрей,  но  Мартину  показалось,  что  в  голосе  его  проскользнула
насмешливая нотка.
   - У осла моего  нет  позиции!  -  заревел  Мартин  и  потянулся  было
схватить Сэмми за шиворот рабочего халата.
   - Осторожнее, - предупредил брадобрей.
   - В этом городе живут одни придурки какие-то,  трусы  вонючие,  а  я,
значит, не прав, да?
   - Халат, - напомнил брадобрей.
   - Да плевать, родственник он мне или нет! Я не намерен больше терпеть
его присутствие в моем доме! Подумать только, вздумал  якшаться  с  моим
сыном!
   Раздался треск рвущейся ткани, и кусок белого халата остался в кулаке
у Мартина. Лицо Сэмми Брадобрея  приняло  огорченное  выражение.  Мартин
сунул руку в висящий на поясе кошель и вытащил пенни.
   - Зашьешь.
   - О, благодарю вас, - кивнул брадобрей.
   Мартин пылающим взором уставился на него:
   - Почему именно я должен привечать этого человека, а?  А  все  только
рады этому, конечно, врачеватель  ведь,  а  сами  глаза  прячут  -  кому
захочется, чтобы под его крышей жил колдун?! У кого угодно, только не  у
него!
   - Но он же ваш брат...
   Внезапно брадобрей обнаружил, что болтается в воздухе,  а  горло  его
сжимают самые сильные руки во всем Вортинге, а скалится  на  него  самое
свирепое лицо во всем Вортинге, показывая при этом нечищеные зубы - хотя
обычно Сэмми не чаще трактирщика обращал внимание на запах изо рта.
   - Если я еще раз услышу, - прошипел Мартин, - слово "брат", хоть  еще
раз, я скормлю тебе вот этот точильный камень, а твою бритву буду точить
у тебя же в животе!
   - У вас что, с головой не все в  порядке?  -  поинтересовался  Сэмми,
пытаясь не дышать, когда рядом с его лицом разевалась пасть Мартина.
   - Нет! - ответил трактирщик, отшвыривая Сэмми. - Дома у меня не все в
порядке! И вообще, сейчас я  возвращаюсь  в  гостиницу,  и  пускай  этот
медник собирает свой хлам и  валит  отсюда  ко  всем  чертям!  -  Мартин
посмаковал столь удачную рифму, развернулся и, хлопнув дверью,  выскочил
на  улицу.  Направляясь  через  площадь  к  своей  гостинице,  старейшей
постройке во всем  Вортинге,  он  упорно  делал  вид,  будто  не  слышит
ехидного хихиканья Сэмми у себя за спиной. Да, вывеску  "Постоялый  Двор
Вортинга" не мешало бы и обновить.
   - Собирай свой хлам и вали к чертям, - приговаривал  он  на  ходу.  -
Собирай свой проклятый хлам, - произнес Мартин  уже  погромче.  Бродячий
пес поспешил убраться с его дороги.
   Амос сидел за конторкой, когда в здание ворвался отец.
   Мальчик немедленно соскочил с табуретки и вытянулся  по  струнке.  Он
еле удержался, чтобы не отпрянуть и не сбежать, когда  отец  протянул  к
нему огромные лапы, поднял в воздух и поставил прямо на конторку.
   - Ты больше, - начал отец, - носа не сунешь...  -  Здесь  трактирщику
пришлось  сглотнуть.  -  Носа  не  сунешь  в  южную  башню,  не  смей  и
приближаться к этому меднику. - Теперь пришла очередь Амоса сглотнуть. -
Понял меня? - Амос еще раз сглотнул. Мартин так тряханул мальчишку,  что
у того круги поплыли перед глазами. - Ты понял меня?!
   - Да, сэр, понял, сэр, - ответил мальчик,  голова  которого  все  еще
тряслась.
   - Каждый день навещать колдуна - много чести будет!
   Не дождавшись ответа, отец  снова  встряхнул  сына.  Амос  быстренько
кивнул:
   - Точно, папа.
   Чья-то тень заслонила  солнечный  свет.  Отец  и  сын  повернулись  и
увидели, что в дверном проеме стоит Джон Медник.
   Возникла неловкая  пауза  -  Мартин  прикидывал,  сколько  тот  успел
услышать. Но потом решил, что судьбу лучше не искушать.
   - Ты не пойми меня не правильно, -  заискивающе  произнес  он  грубым
басом, которым  обычно  отдавал  распоряжения.  -  Мальчишка  со  своими
обязанностями совсем не справляется.
   Медник кивнул, направился было к выходу, но вдруг обернулся:
   - Меня позвала жена Бочкаря. Что-то с сыном ее. Мне нужен помощник.
   Мартин Трактирщик быстренько отступил назад:
   - Не, слушай, Джон, ты извини, но работы по уши, может,  в  следующий
раз, сам видишь, как дела идут, сейчас ни секундочки свободной нет...
   - Со мной может пойти мальчишка, - спокойно произнес  Джон  Медник  и
вышел из гостиницы.
   Несколько мгновений Мартин  смотрел  ему  вслед,  затем,  старательно
отводя от сына взгляд, пробормотал:
   - Ты слышал, что он сказал. Иди, поможешь ему.
   Амос стрелой вылетел из комнаты, прежде чем отец успел  раскаяться  в
принятом решении.
 
*** 
 
   В доме матушки Бочкарихи  было  темно,  четверо  или  пятеро  детишек
сгрудились в  уголке  общей  комнаты.  Джон  Медник  и  Амос  подошли  к
приоткрытой двери,  и  Джон  вежливо  постучал  о  косяк.  Ребятишки  не
шевельнулись.
   Наконец где-то наверху раздались громоподобные шаги, и по  ступенькам
лестницы спустилась огромная  женщина  в  заляпанном  переднике.  Увидев
Джона, она встала как вкопанная, но тут же справилась с собой и кивнула,
приглашая гостей в дом. Рукой  она  махнула  в  сторону  второго  этажа,
пропустила Джона вперед  и,  стараясь  держаться  подальше,  направилась
следом.
   На  кровати  скорчившись  лежал  ее  сынишка.  Живот  его   настолько
раздулся,  что  остальное  тельце  казалось  лишь  придатком   к   этому
чудовищному брюху. Простыни были залиты  кровью  и  мочой,  запах  стоял
ужасный. Мальчик стонал.
   Джон Медник встал на колени рядом с постелью и положил  руку  на  лоб
малышу. Мальчик вздрогнул, глаза его закрылись.
   Не отрывая глаз от лица мальчика, Джон прошептал:
   - Матушка Бочкариха, спуститесь вниз, наберите ковш воды и  передайте
его Амосу, он принесет. Когда вы будете нужны, я пошлю за вами.
   Женщина прикусила губу и не переча загрохотала вниз  по  лестнице,  у
подножия которой встревоженной стайкой толпились дети. Небрежно взмахнув
рукой, она отогнала их, похоже, даже попала кому-то по лицу.  Вернувшись
вскоре с ковшом, она передала воду Амосу -  и,  увидев  глаза  мальчика,
такие же голубые, как и у колдуна, испуганно отшатнулась. Но мальчик был
еще мал,  кроме  того,  она  его  хорошо  знала,  а  поэтому  осмелилась
спросить:
   - Калинн выздоровеет?
   Этого Амос  не  знал.  Ничего  не  ответив,  он  повернулся  и  начал
подниматься по лестнице. Женщина осталась ждать внизу, в отчаянии  крутя
и терзая передник.
 
*** 
 
   Калинн прятался от самого себя, он даже не слышал, что вокруг  кто-то
ходит. Лишь изредка, словно дотянувшись издалека, чья-то  рука  касалась
его лба, да обрывочные слова долетали сквозь пелену тумана. Но на это он
не обращал внимания. Он стоял в коридоре перед  закрытой  дверью,  а  за
этой дверью находилось его тело, это тело и было тем  монстром,  который
терзал его. Много недель ушло на то, чтобы закрыть  дверь,  ведь,  чтобы
отгородиться от боли, надо было  отгородиться  от  всего  -  от  звуков,
запахов, видений, всех  тех  людей,  которые  приходили  навестить  его,
дотронуться до его вздувшегося живота. Но вот пришел кто-то  незнакомый,
он шептал ему неизвестные слова, гладил по голове... Но стоит  ли  снова
открывать дверь?
   Он  лежал  не  шевелясь.  Только  чувствовал,  как  губы  его   вдруг
приоткрылись, и  он  услышал  свой  собственный  приглушенный  стон.  Он
передернулся.
   Джон Медник закрыл глаза и коснулся мальчика руками. Странно, но боли
он не видел, она даже не ощущалась.
   Поэтому он тихо зашептал:
   - Калинн, скажи мне, где боль, куда ты спрятал ее?
   Он снова посмотрел и опять ничего не нашел.
   Вошел Амос с ковшом воды. Джон опустил в воду руку Калинна. Он  искал
чувство и не находил его.
   - Подними ковш, Амос, и плесни ему на голову.
   Лежа в своем укрытии, Калинн почувствовал, как  на  голову  обрушился
поток ледяной воды.  Его  чудовищное  тело  взвилось  от  холода  и  так
ударилось в дверь, что чуть  не  прорвалось  к  нему.  Калинн  испуганно
вскрикнул и что было сил навалился на хлипкую перемычку.
   Джон Медник ощутил дрожь, поймал ее и последовал  за  этой  тоненькой
ниточкой - потихоньку, так чтобы не оборвать ее, чтобы она  привела  его
туда, куда он хотел попасть. Наконец он очутился в маленькой комнатке, и
в противоположном углу была  дверь.  Он  двинулся  к  ней.  Внезапно  он
почувствовал, как что-то вцепляется  в  него,  тянет  и  отталкивает  от
двери. Он вырвался из объятий маленького стража и ухватился за ручку.
   (Поставив ковш на пол, Амос стал внимательно наблюдать  за  медником.
Странные тени бродили по его лицу,  но  он  продолжал  сжимать  в  руках
голову умирающего ребенка.
   Внезапно Калинн поднял вверх тоненькие ручки  и  вцепился  меднику  в
лицо. Пальцы были слабые, болезнь истощила силы  мальчика,  но  все-таки
его коготки оставили на лице медника отчетливые  кровавые  полосы.  Амос
заколебался  -  может,  надо  помочь?  Но  тут  раздутое  тельце   вдруг
выгнулось, рот открылся, и раздался долгий, высокий,  беспомощный  крик.
Казалось, он длился целую вечность, становясь все громче,  громче,  пока
не наполнил весь дом, а потом вдруг утих,  сменился  тишиной.  Прямо  на
глазах у Амоса живот Калинна начал  опадать  и  сжиматься.)  Когда  Джон
открыл дверь, оттуда прямо на  него  прыгнул  ужасный  монстр.  Он  тоже
слышал панический вопль  мальчика,  но  только  до  Амоса  он  доносился
издалека, а тут крик  звучал  совсем  рядом.  Джон  схватился  с  болью,
вцепился в нее, поглотил, разорвал в клочки, пережил и подчинил, а затем
ринулся следом, вбирая малейший остаток ее - пока наконец рак, терзающий
тело мальчика, не сосредоточился в сознании Джона.
   И тогда он начал расправляться  с  болезнью.  Процесс  был  долгим  и
тяжелым, но он упорно делал свое дело, пока не уничтожил  всю  боль  без
остатка. Затем, уверившись, что от болезни не осталось и следа, он начал
заполнять проделанную прореху, и Амос  с  изумлением  увидел,  как  кожа
впавшего живота Калинна вдруг натянулась, затем разгладилась, порозовела
и  натянулась.  Тело  мальчика  расслабилось.  Рот  закрылся,  и  Калинн
перекатился на спину, заснув  спокойным  сном  впервые  за  неисчислимые
столетия мучений. Джон отнял от головы мальчика руки и поднял  глаза  на
Амоса. На лице его отражалась боль, тихим  шепотом  он  приказал  своему
юному помощнику перестелить простыни.
   Джон встал и  поднял  Калинна,  Амос  же  торопливо  сдернул  вонючее
постельное белье и бросил его на пол.
   - Переверни матрас, - шепнул  Джон.  Амос  повиновался.  -  А  теперь
принеси чистые простыни и убери отсюда грязные.
 
*** 
 
   Матушка Бочкариха нервно кусала пальцы, когда раздался вопль Калинна.
Увидев спускающегося по лестнице Амоса с ворохом грязного белья в руках,
она наконец вытащила кулак изо рта. Амос передал ей простыни и  спросил,
где взять свежие.
   - Да, и принесите ведро воды. Он  говорит,  обязательно  надо  вымыть
пол.
   - А я могу подняться?
   - Сейчас, скоро уже. - Амос исчез наверху, спустя несколько минут его
голова показалась над  перилами,  и  он  кивнул  ей.  Матушка  Бочкариха
поднялась  по  лестнице,  то  с  надеждой  убыстряя  шаг,  то  в  страхе
останавливаясь. Войдя  в  комнату,  она  увидела,  что  ставни  открыты,
занавеси отдернуты, и в окно бьют солнечные лучи,  освещая  сидящего  на
постели Калинна. Лицо его вновь стало гладким, тело - нормальным,  живот
обрел прежнюю  форму.  Боль  бесследно  сгинула.  Она  села  на  краешек
кровати, обняла сына и крепко прижала к себе. Он обвил ручонками ее  шею
и прошептал:
   - Мама, я есть хочу.
   Никто и не заметил, как Джон Медник и Амос вышли.
   Но вечером к дверям гостиницы  подбежали  трое  ребятишек  и  вручили
Мартину Трактирщику два отличных ведра и маленький бочонок.
   - Это волшебнику, - сказали они.
 
*** 
 
   Вскоре  полили  холодные  ливни.  Буквально  через  неделю  Лес   Вод
подернулся желтизной, затем стал бурым, а потом и вовсе расползся  голой
паутиной сучьев среди редких елей и сосен. На Горе Вод лежал снег.
   Амос больше времени стал проводить в  гостинице  -  рубил  бревна  на
поленья, чтобы удобней было подбрасывать их  в  камин,  чистил  комнаты,
исполнял различные поручения отца в городе, а в свободные минутки  несся
по ступенькам в южную башню, чтобы посидеть с Джоном Медником.
   В те немногие дни, когда не лил дождь, ставни  окон  были  распахнуты
настежь, и  тогда  едва  ли  не  дюжина  птичек  прилетала  посидеть  на
подоконнике. Обычно это были мелкие пташки, гостьи  из  леса;  частенько
наведывалась парочка зябликов, которые, похоже,  были  лучшими  друзьями
медника, но иногда появлялись и хищные птицы: ближе  к  вечеру  -  совы,
днем - ястребы. А один раз к ним в гости залетел огромный  орел  с  Горы
Вод. Его расправленные крылья доставали от  кровати  до  стены,  в  этом
существе крылась такая сила, что Амос в испуге забился в угол.  Но  Джон
Медник бесстрашно погладил птицу, и когда орел улетел, его  левая  лапа,
которая была слегка подвернута, снова ступала твердо.
   А когда в затворенные ставни стучал дождь, Амос и Джон Медник  просто
говорили друг с другом. Хотя Джон зачастую и не  слушал  -  бывало,  что
Амос задавал вопрос, а медник, очнувшись от дремы, просил повторить его.
Но когда он все-таки слушал, то относился к словам Амоса с вниманием.  И
однажды Амос попросил Джона научить его лечить людей.
   После излечения Калинна, сына Бочкарихи, Джон  предпочитал  не  брать
Амоса с собой, видимо, не хотел, чтобы  к  мальчику  прилепилась  дурная
слава колдуна-врачевателя.
   Но пару раз Амос все-таки увязался за ним. Он внимательно  следил  за
действиями Джона и вроде бы что-то понимал.
   - Иногда я вижу, как ты это делаешь.
   - Правда? - Джон с интересом посмотрел на него.
   - Ага. Сначала ты дотрагиваешься до них. До головы, шеи или спины.
   - Одним прикосновением человека не излечишь.
   Амос кивнул:
   - Знаю. Потом ты бормочешь что-то,  и  люди  иногда  думают,  что  ты
читаешь какие-то заклинания.
   - Заклинания?
   -  На  самом-то  деле  это  обычные  слова,  -  ответил  Амос.  -  Ты
успокаиваешь больного. Заставляешь расслабиться.
   Джон улыбнулся, но лицо его осталось хмурым:
   - А ты ведь и вправду не спускал с меня глаз.
   Амос гордо улыбнулся в ответ:
   - А затем ты находишь боль и уничтожаешь ее.
   Джон Медник схватил  мальчика  за  руку.  Пальцы  клещами  впились  в
предплечье, Амос даже сначала не понял, почему Джон вдруг рассердился:
   - Откуда ты это узнал?
   - Ну, узнал. Я наблюдал за тобой, ты закрывал глаза и думал. А потом,
когда у больного начинался очередной приступ, ты исцелял его. Боль  сама
являлась тебе.
   Джон наклонился поближе и прошептал:
   - А ты когда-нибудь чувствовал эту боль?
   Амос покачал головой:
   - Поэтому-то я и прошу тебя. Научи меня чувствовать ее.
   Джон Медник с облегчением отстранился и положил руки на подоконник.
   - Слава Богу, - сказал он.
   - Так ты научишь меня? - спросил Амос.
   - Нет.
   И Джон Медник отослал мальчика вниз.
 
*** 
 
   Зима  выдалась  ранняя,  жестокие  морозы  нагрянули  внезапно  и  не
отступали до самой весны. В течение трех  месяцев  лес  стоял  в  оковах
нетающего льда, а сильный ветер дул не переставая. Иногда дул с  севера,
иногда - с северо-запада, порой - с северо-востока,  и  каждая  перемена
ветра приносила с собой новый снег и новую метель, даже в домах не  было
спасения от холода - ветер неизменно отыскивал какую-нибудь щелку, чтобы
пробраться внутрь. В первую же неделю деревню совсем замело, и до  самой
оттепели никто и носа не казал в лес, даже на лыжах.
   Спустя месяц начали умирать люди. Сначала отошли самые старые,  самые
маленькие и самые бедные. За ними последовали по