перед
творением бога, опустились на колени для молитвы,  а  потом  отправились
через незнакомую им стихию, чтобы возродить былое величие Аль-Рассана.

***

   Менее чем через год, в  конце  ветреного  летнего  дня,  две  женщины
стояли на вершине холма возле печальных  руин  Силвенеса,  за  несколько
минут до конца того мира, который они обе знали.
   Белые облака неслись над ними и  на  западном  горизонте,  где  низко
висело солнце. Хлопали и развевались знамена, две армии стояли внизу,  к
северу от быстрой, сверкающей Гвадиары.
   Войска Ашара и Джада, в конце концов, сошлись, проведя лето, осень, а
затем и весну в осадах и мелких стычках. Суровая зима с  ее  вынужденным
бездельем осталась позади. Много людей  погибло  той  зимой  от  голода,
холода и болезней, идущих по пятам за лишениями и войной. Снег выпал  до
самой Лонзы и Рониццы на юге и Арденьо на западе.
   Все три города теперь принадлежали джадитам.
   Родриго Бельмонте, командующий объединенными армиями Руэнды,  Вальедо
и Халоньи, взял их этой весной. У Арденьо - этот  город  пал  первым  из
трех - он сам  вел  в  бой  западную  часть  армии  Эспераньи  в  первом
столкновении с воинами пустыни, и он убил Галиба ибн Карифа.
   Ни один человек даже не  ранил  Галиба  в  бою,  с  тех  пор  как  он
прискакал на восток рядом со своим братом,  более  двадцати  лет  назад.
Воины потеряли счет тому,  сколько  раз  он  защищал  честь  зухритов  и
видения  Ашара  в  единоборстве  с  лучшими  воинами  других  племен   в
ритуальном бою перед началом битвы. У Арденьо, однако, не было  никакого
ритуального  поединка.  Родриго  Бельмонте  высмотрел  его  на  трудном,
скользком склоне к востоку от города. Он  разрубил  шлем  и  щит  Галиба
одним ударом, сбросил его с коня,  а  затем,  спрыгнув  вниз,  до  кости
разрубил его бедро и почти отрубил руку прежде,  чем  прикончить  ударом
меча сверху вниз в шею и ключицу.
   Никто в обеих армиях никогда не видел, чтобы человек так дрался.
   Все знали, что  сын  сэра  Родриго  едва  не  умер,  попав  в  засаду
мувардийцев прошлым летом.  Отмечали,  что  у  Арденьо  министр  Вальедо
впервые получил возможность встретиться с  воинами  пустыни  в  открытом
бою.
   Временно  бросив  жителей  Арденьо  на  произвол  судьбы,  мувардийцы
отступили на юг,  правда,  сохраняя  порядок  и  нанося  урон  тем,  кто
преследовал их слишком рьяно.
   Они отступили к Силвенесу, где собрались Язир и его основные  силы  -
как из самого Аль-Рассана, так и только что прибывшие воины пустыни.
   Родриго Бельмонте оставил  здесь  короля  Руэнды  и  западную  армию,
задачей которой было связать силы ашаритов. Всего с одним своим  отрядом
в сто пятьдесят человек он помчался на восток, к Лонзе и королю Рамиро.
   Стены этого небольшого города были взяты через пятнадцать дней  после
его прибытия. Стоящая на реке Ларриос, дальше к востоку Роницца, которую
осадила армия Халоньи, оставив в своем тылу все еще непокоренную Рагозу,
сдалась сразу же, как только пришло известие  о  падении  Лонзы.  Ворота
Рониццы не открылись, однако, до  тех  пор,  пока  личный  герольд  сэра
Родриго не прибыл вместе с отрядом вальедцев, чтобы принять капитуляцию.
Осада Фезаны и Салоса несколько лет назад послужила хорошим уроком.
   Северные армии оставили гарнизон и губернатора в каждом  из  городов.
Некоторое количество людей  казнили,  чтобы  поддержать  порядок,  но  в
данном случае смена власти прошла спокойно. Ничего  не  сжигали.  Король
Рамиро и его министр теперь  твердой  рукой  управляли  армиями  севера.
Армии Халоньи и Вальедо объединились и вернулись снова на  запад,  чтобы
слиться с руэндцами к северу от Силвенеса.
   То есть с тем, что осталось от руэндцев.
   Сильную армию, стоящую  на  возвышенности,  которую  оставил  в  тылу
Бельмонте, разгромил побежденный враг.
   Язир ибн Кариф, явно потрясенный  смертью  брата  и  носивший  теперь
серую траурную повязку на лице, не тратя зря  времени,  назначил  нового
командующего силами ашаритов в Аль-Рассане.  Его  выбор  не  пользовался
популярностью среди соплеменников, но в распоряжении Язира была  зима  и
весна, и за это время он изучил положение дел на полуострове и знал, кто
умеет руководить, кому можно доверять, за кем нужно присматривать. И как
только совершили похоронные обряды в честь брата, он не стал колебаться.
   Аммар  ибн  Хайран,  только  что  назначенный  каид,  перегруппировал
мувардийцев, присоединил к ним свежий контингент  солдат  из  Картады  и
застал руэндцев врасплох, одновременно атаковав их с юга  и  с  востока.
Следовало идеально рассчитать время на такой трудной местности, и он его
рассчитал. Он преследовал северян всю дорогу обратно до Арденьо.
   Мувардийцев, оплакивающих Галиба, невозможно было  контролировать  во
время этой погони. В этой войне никто  не  брал  пленных,  но  плененных
руэндцев подвергали жестоким  пыткам  и  издевательствам  после  смерти.
Когда уцелевшие северяне оказались в безопасности  за  стенами  Арденьо,
они поспешно начали прибивать мужчин  и  женщин  гвоздями  к  столбам  и
сжигать их, стараясь отомстить.
   Родриго  Бельмонте  вернулся  на  запад.  Ашариты  снова   отошли   к
Силвенесу, и к ним подошло подкрепление  из  Картады  и  Тудески,  и  из
Элвиры на побережье. Пятьсот человек также прибыло из крепости  Арбастро
- под предводительством самого  Тарифа  ибн  Хассана.  Разбойник  и  его
сыновья остановились в  Картаде,  чтобы  получить  официальное  прощение
нового правителя. Альмалик Второй, отцеубийца, был  казнен  Язиром.  Это
было первое, что он сделал, прибыв сюда прошлой осенью. Брат  Альмалика,
Хазем, прозванный Одноруким, сел на престол в Картаде.
   Армия Руэнды, то, что  от  нее  осталось,  снова  вышла  из  Арденьо,
осторожно двинулась на юг и присоединилась к остальным  силам  Эспераньи
возле Силвенеса.
   Силвенес. Кажется, именно здесь должно закончиться время  войн.  Либо
Язир и его армия спасения, явившаяся сюда  в  ответ  на  мольбы  бегущих
правителей и паникующих ваджи, с триумфом вернет  на  эту  землю  Ашара,
либо... либо  падение  Халифата,  совершившееся  поколение  тому  назад,
покажется пустяком по сравнению с  тем,  что  произойдет  сейчас.  Тогда
ожерелье Аль-Рассана было разорвано, жемчужины раскатились.  Теперь  они
могут вовсе исчезнуть.
   На открытом пространстве между двумя армиями встретились герольды.
   Язир ибн Кариф взвесил все возможности, и так как  он  привык  быстро
принимать  решения,  приказал  своему  герольду   сделать   предложение.
Представитель короля Рамиро, человек  явно  слишком  молодой  для  своих
обязанностей - он весь побелел, когда услышал это предложение,  -  отвез
послание королю Рамиро и его министру.
   Через короткое  время,  мрачный  и  немногословный,  тот  же  молодой
человек вернулся обратно и  снова  встретился  с  герольдом  противника,
чтобы передать ответ.
   И ответ этот был таким, какого ожидали.
   По правде говоря, не было никакой возможности ответить отказом. Ни из
соображений чести, ни из соображений гордости, и ни перед такой  битвой,
которая предстояла. Гиря веков опустилась.

***

   Проснувшись утром раньше Аммара, Джеана лежала  тихо  и  смотрела  на
него, стараясь понять, как могли время  и  боги  привести  их  к  этому.
Снаружи, сквозь ткань палатки, до нее  доносились  звуки  просыпающегося
лагеря; скоро начнется утренняя молитва.
   В последнем сне перед тем, как проснуться, она видела  Мазура.  Князя
киндатов. Его уже  полгода  нет  в  живых.  Она  до  сих  пор  не  могла
избавиться от нарисованной воображением картины: как он выходит из  стен
Рагозы и идет  к  лагерю  джадитов.  Как  удается  людям  найти  в  себе
мужество, чтобы решиться на подобный поступок?
   Мувардийцы высадились в Аль-Рассане той же осенью. Позже, зимой,  они
узнали, как связаны между собой эти два похода: бен  Аврена  из-за  стен
города навстречу гибели и ибн Карифа через  пролив.  Линии  перемещения,
так далеко  отстоящие  друг  от  друга,  объединились  у  их  источника.
Последний дар Мазура своему правителю и Рагозе.
   Рассказывали ужасные истории о том,  что  королева  Фруэла  приказала
сделать с седовласым визирем, после того как он пришел, безоружный, в ее
лагерь. Джеана знала, что даже самые страшные из них - правда. Она также
знала, и это наполняло ее горечью и печалью, что мувардийцы поступили бы
точно так же, если бы это они стояли у стен Рагозы.
   "Кто мои враги?"
   Как в такое время подняться над ненавистью?
   Аммар все еще спал. Ее  поражало,  как  он  мог  спать.  Ей  хотелось
провести ладонью по его лицу - по глазам, рту, ушам, прямому носу, - как
это делают слепые, чтобы запомнить его. Она покачала головой, отгоняя от
себя эту мысль. Дыхание его было тихим и медленным. Одна рука лежала  на
груди, совсем по-детски.
   Он может сегодня погибнуть. А если не он, то Родриго.
   Вот чем все кончилось. Неужели смертные - всего лишь игрушки в  руках
богов, которым они поклоняются,  чтобы  богам  было  кого  мучить  перед
смертью?
   Существовала договоренность, достигнутая герольдами  Ашара  и  Джада,
что командующие обеих армий встретятся на поединке перед боем, чтобы  их
боги показали  свою  волю  и  могущество.  Один  из  старейших  воинских
обычаев.
   Догадывались ли они каким-то образом, что такой день может наступить?
Не скрывалось ли это ужасное предвидение  за  теми  последними  словами,
которые были сказаны во тьме Орвильи? Или оно проявилось еще  раньше,  в
Рагозе, когда они смотрели друг на друга в то первое, солнечное  утро  в
саду эмира, через который струился ручей? Они тогда  отказались  драться
друг с другом. Там они еще могли отказаться. Там они могли биться бок  о
бок.
   В тот момент Джеана, глядя на  спящего  возлюбленного,  слушая  звуки
просыпающегося лагеря, дала себе обещание: она изо всех сил  постарается
не заплакать. Слезы - легкое убежище. То, что должно произойти  сегодня,
требовало от нее большего.
   Глаза Аммара раскрылись без предупреждения, яркие и синие, такого  же
цвета, как ее. Он смотрел на  нее.  Она  наблюдала,  как  он  постепенно
вспоминает, что это за день, что это за утро.
   Его первыми словами было:
   - Джеана, если я погибну,  ты  должна  уйти  с  Альваром.  Он  сможет
отвести тебя к родителям. Больше идти будет некуда, любимая.
   Она молча кивнула головой.  Она  не  доверяла  своему  голосу.  Затем
положила голову к нему на грудь,  прислушиваясь  к  биению  его  сердца.
Когда они потом  снова  заговорили,  уже  вне  палатки,  то  о  каких-то
незначительных вещах. Абсурдное притворство, будто  этот  день  -  самый
обычный, в обычном мире.
   "Больше идти будет некуда, любимая".

***

   Джеана стояла на обдуваемой ветром  возвышенности  рядом  с  Мирандой
Бельмонте  д'Альведа,  глядя  вниз,  на  равнину  между  армиями,  и  ее
попеременно бросало то  в  жар,  то  в  холод,  когда  заходящее  солнце
скрывалось  в  быстро  скользящих  облаках  на  западе,  а  потом  снова
появлялось из-за них.
   Альвар де  Пеллино,  герольд  Вальедо,  в  белой  с  золотом  одежде,
находился рядом с  ними  в  качестве  эскорта  Миранды.  Как  и  Хусари,
отпущенный королем Рамиро сопровождать его герольда.
   Хусари теперь стал наместником короля Вальедо  в  Фезане.  Джеана  не
ставила ему это в вину. Он предпочел  Рамиро  мувардийцам,  сделав  свой
выбор из двух зол в такое  время,  когда  все  они  были  вынуждены  его
делать. Зири решил иначе. Он не покинул Рагозу вместе с людьми  Родриго.
Джеана это  понимала.  Он  не  пожелал  сражаться  под  знаменами  бога,
почитатели которого убили его родителей. Она понятия не имела, что с ним
стало. На войне теряешь людей из виду.
   Джеана  посмотрела  вниз.  Армии   были   примерно   одинаковыми   по
численности. Местоположение их  тоже  было  равноценным.  Если  бы  дело
обстояло иначе, ни одного из двух командиров здесь бы не было.
   Временно объединившиеся войска джадитов не могли  прожить  в  полевых
условиях еще одну зиму, а племена пустыни не имели желания вести осаду и
брать города измором так далеко от своих песков. Завтра произойдет битва
на открытой местности. Большая редкость. Она даже может стать  решающей,
или все будет продолжаться до  бесконечности.  Медленные,  горькие  годы
огня и меча, болезней, голода и холода на переломе мира.
   Но, прежде чем наступит завтра и армии сойдутся на этой  равнине  под
бело-голубыми и черно-серебряными знаменами, сначала  будет  сегодняшний
закат солнца. Джеана напомнила себе, что поклялась не плакать.
   Церемониальные сражения между Ашаром и Джадом происходили на рассвете
или в конце дня, в  момент  равновесия  между  солнцем  и  звездами.  На
восточном небосклоне стояла одна луна - белая, почти  полная.  Джеана  с
горечью  подумала,  что  это  нарушает  столь  гармонично  задуманную  и
созданную двойственность.
   По  несколько  солдат  от  каждой  армии  стояли  на  противоположных
сторонах склона под ними.  Она  знала  джадитов,  людей  Родриго:  Лайн,
Мартин, Лудус. В действительности в  качестве  охранников  они  были  не
нужны, так как Альвар стоял  на  холме,  а  традиции  герольдов  в  этой
кампании соблюдались.
   "Таковы мужчины", -  подумала  Джеана,  не  в  силах  сдержать  вновь
подступившую горечь. Война велась  со  всей  жестокостью,  какую  только
можно себе представить, но солдаты - даже мувардийцы - склонялись  перед
знаменем и жезлом герольда.
   И теперь они будут смотреть,  как  мальчишки,  замирая  от  восторга,
благоговея перед древним символом, на  то,  что  произойдет  на  равнине
между войсками. Вызов богов! Каждая вера выставила на  поле  боя  своего
великого защитника, своего священного льва! Потом поэты напишут стихи  и
песни, будут петь их на пирах, в тавернах, во тьме под звездами пустыни.
   - Придет ли когда-нибудь такое  время,  когда  родиться  женщиной  не
будет проклятием? - заговорила Миранда, не поворачивая головы.  -  Когда
мы сможем сделать больше, - прибавила  она,  глядя  на  равнину,  -  чем
стоять рядом, быть мужественными и смотреть, как наши мужчины умирают?
   Джеана ничего не ответила. Она не смогла придумать достойного ответа.
До сегодняшнего дня  она  не  считала  бременем  свою  принадлежность  к
женскому полу, понимая, что ей повезло больше, чем другим - с семьей,  с
друзьями, с профессией.  Сегодня  она  не  чувствовала  себя  удачливой.
Сегодня она  могла  согласиться  с  Мирандой  Бельмонте.  Стоя  на  этом
обдуваемом ветром холме, легко было с ней согласиться.
   Внизу послышался новый звук. Обе армии оживились.  Раздались  громкие
крики, звон мечей о щиты.
   С противоположных направлений, с севера и с юга, два  человека  ехали
навстречу друг другу через равнину к западу от Силвенеса.
   Их никто не сопровождал, поэтому никто не узнал, что  именно  сказали
друг другу Родриго Бельмонте и Аммар ибн Хайран, когда остановили  своих
коней на небольшом расстоянии друг от друга, одни в целом мире.
   Однако через несколько секунд они спешились, развернули своих коней и
послали их обратно, туда, откуда они прискакали по  траве.  Затем  снова
повернулись лицом друг к другу, и  Джеана  поняла,  что  Аммар  произнес
последние слова, а Родриго ответил ему. Затем они надели шлемы.
   Стоя на своем наблюдательном пункте в тот ветреный день, она увидела,
как каждый достал из-за спины висевший там круглый щит и вынул из  ножен
меч.
   На  шлеме  Родриго  изображен  орел;  на  шлеме  Аммара  -  узор   из
виноградных листьев. Она это знала,  но  видеть  не  могла:  она  стояла
слишком далеко, и солнце слепило глаза,  оно  низко  висело  за  спинами
обоих мужчин. Они казались всего лишь силуэтами на фоне света, одинокими
силуэтами. Даже кони уже отбежали далеко от них.
   "Не правильно для женщины любить двух мужчин?" - спросила она прошлым
летом, в темноте, у реки.
   Не отрывая глаз от равнины внизу, Миранда скрестила  на  груди  руки,
словно что-то крепко прижимала к себе. Джеана  видела  у  Родриго  точно
такой же жест,  год  назад,  в  залитой  луной  Орвилье.  "Интересно,  -
подумала она, - если бы у них с Аммаром было достаточно времени,  у  них
тоже появились бы общие жесты, как этот? И появился бы  у  них  ребенок,
которого можно любить так сильно, как стоящая  рядом  с  ней  женщина  и
мужчина внизу любят своих сыновей?"
   "Времени никогда не будет достаточно", - сказала она тогда Аммару.
   Глядя в сторону солнца, она  увидела,  как  Родриго  сделал  обманное
движение, а затем опустил с силой свой меч слева, и как Аммар  парировал
удар своим мечом, движением, безупречным, как шелка Хусари, как  строчка
стихотворения,  как  доброе  вино  на  исходе  дня.  Он  плавно  перевел
парирующий удар в разящий, идущий понизу, и Родриго,  быстрый,  как  сон
охотничьего кота, опустил свой щит и отразил его.
   Оба воина сделали шаг назад. Они стояли  и  смотрели  друг  на  друга
из-под шлемов, не двигаясь. Началось. Джеана закрыла глаза.
   Войска тяжело загудели: то был жаждущий, настойчивый,  подстегивающий
звук.
   Снова открыв глаза, Джеана увидела, что Хусари подошел и стоит рядом.
Он плакал, не таясь и не притворяясь.
   Она  взглянула  на  него,  потом  молча  отвела  глаза.  Она  боялась
заговорить. Она себе обещала. Поклялась, что не будет плакать. Пока  все
не закончится. Пока время не убежит от них, как те кони на равнине.

***

   Они ни в чем не уступали друг другу. Оба  они  всегда  это  знали.  В
каком-то смысле, то крайнее напряжение сил, которое сейчас  требовалось,
чтобы выжить, играло положительную роль: оно не пускало в  душу  печаль,
которая лишала сил.
   У него имелись причины остаться в живых. На вершине холма  к  востоку
ждала женщина. Там была любовь.  Он  с  трудом  отразил  низкий  удар  и
одновременно сделал выпад вперед - что очень трудно, - и этот выпад  был
элегантно отбит.  Такого  искусного  мастера  меча  он  еще  никогда  не
встречал. Не встречал равного себе. Можно ли это назвать танцем? Следует
ли им заключить друг друга в объятия? А разве они уже не танцуют?
   Здесь необходимо передать руководство телу, которое действует быстрее
мысли.  Движения,  которые  невозможно  даже  вообразить,   расплывчатое
мелькание  встретившихся  клинков.  Разум  парил  где-то   сверху,   вне
досягаемости, кроме тех случаев,  когда  он  что-то  замечал.  Слабость,
неуверенность.
   Никакой неуверенности здесь, в красном свете заката. Он и  не  ожидал
ее встретить.
   На вершине холма стояла любовь.
   Давным-давно, на службе у Рагозы, они выманили  старого  бандита  ибн
Хассана и вынудили его устроить засаду на отряд, везущий дань,  а  потом
ее отобрали. Однажды ночью у походного  костра  Джеана  спела  им  песню
киндатов:

   - Кто знает любовь?
   Кто скажет, что знает любовь?
   Что есть любовь, скажи мне!

   - Я знаю любовь, -
   Говорит мне малышка одна, -
   Любовь подобна высокому дубу.

   - Почему же любовь подобна высокому дубу?
   Скажи мне, малышка, ответь!

   - Любовь - это дерево то,
   Что желанное дарит укрытие
   От солнца и бурь.

   Он  внезапно  споткнулся  под  натиском  атаки  и   отступил   назад;
выругался, когда почувствовал,  что  падает.  Слишком  он  невнимателен,
позволил себе отвлечься. Он ведь видел этот камень и думал  о  том,  как
его использовать.
   Отчаянно извернувшись,  он  бросил  щит  за  спиной  ремнем  вверх  и
свободной левой рукой остановил падение,  упершись  ладонью  в  траву  и
одновременно подняв меч, чтобы блокировать нисходящий удар противника  и
отбить его.
   Он перекатился в сторону под тяжестью этого  удара,  попал  в  нужное
место, поднял свой щит и снова вскочил на  ноги,  не  прерывая  плавного
движения. Как раз вовремя, чтобы отразить  второй  быстрый  удар.  Потом
упал на одно колено и нанес рубящий косой удар, молниеносный, за  гранью
своих возможностей. Ему почти удалось прорвать оборону, он чуть было  не
вонзил