да идти.

Шооран выбрал край вана. Чтобы попасть туда ему пришлось несколько раз
пересекать область старейшин, сбивая со следа тех, кто захотел бы
угадать выбор илбэча. Разбросав в течение тр„х дней пять островов,
Шооран поздним вечером, когда охрана убралась с мокрого ближе к
лагерю каторжников, перешел на соседний материк и удалился от
перешейка на безопасное расстояние. Никакой охраны он не встретил,
решив, что перехитрил сторожей, не ожидавших, что илбэч в один день и
поставит оройхон, и уйд„т из страны.

Истекали дни плохого, неурожайного года. Как и предвидел Моэртал,
последний месяц оказался голодным. Ручьи пересохли, бовэры беспомощно
хлопали короткими лапами по камню и недовольно разевали пустые пасти.
Хлебная трава на полях скукожилась и пожелтела. Скупо текущей из
расщелин воды едва хватало на пить„. На мокром вновь появился народ.
Это были не изгои, а добропорядочные земледельцы, которых неурожай
погнал за чавгой. Страшно подумать, что было бы, случись такое в те
времена, когда оройхоны были перенаселены.

Все ждали мягмара и новой воды.

В положенный час далайн вскипел, покрывшись пеной и щедро кидая свои
дары пришедшим людям. Шооран к тому времени был на центральном мысе.
Там они с Ай и провели весь мягмар, занимаясь привычным ремеслом:
охотой и разборкой завалов. Жаль, что никто пока не соглашался менять
кожу и кость на хлеб.

Едва опали пенные тэсэги, мокрый край опустел. Женщины круглые сутки
заготавливали наыс, мужчины правили инструмент и караулили урожай.
Шооран и Ай остались на берегу одни. Через неделю-другую, когда
схлынет грибная страда, здесь снова появятся люди, а пока
можно работать безбоязненно.

За четыре дня Шооран поставил девять оройхонов, а потом, уступая
уговорам Ай, уш„л на запад, в землю изгоев. Ему и самому хотелось
узнать, как там обстоят дела, а может быть и помочь знакомым, которые
ещ„ оставались в тех местах. Хотя, чем он мог помочь? Только строить
землю, как и всюду. А потом снова идти вокруг сужающегося далайна. И
снова строить, и идти дальше, не зная, куда привед„т его кружение на
месте.




* * *




Со врем„н великой битвы за алдан-тэсэг не было у бессмертного
‚роол-Гуя большей мечты, чем поймать и пожрать илбэча Вана. Но когда
бы ни выныривал Многорукий из мутных волн, Ван был наготове и
успевал уйти от жадных рук, перепрыгнув через неприступный для владыки
далайна поребрик. И однажды, устав от бесплодной погони, ‚роол-Гуй
сказал:

-- Зачем ты убегаешь от меня, илбэч Ван? Разве ты не видишь, что
победа вс„ равно останется за мной? Ведь я вечен, а ты скоро умр„шь.
Зато в моих руках смерть будет быстрой и не такой мучительной, как от
старости и болезней.

-- Может быть ты и прав, -- возразил Ван, -- но я пока не собираюсь
умирать. И вообще, я не хочу, чтобы ты меня ел.

-- Тогда давай заключим договор, -- предложил ‚роол-Гуй. -- Что бы ты
хотел получить в обмен на то, что позволишь себя сожрать?

-- Ты полагаешь, такая вещь есть? -- воскликнул удивл„нный Ван.

-- Конечно, -- подтвердил Многорукий. -- Надо только вспомнить, что
ты хочешь сильнее, чем прожить до конца свою бесконечно короткую
жизнь.

-- Что же, -- воскликнул Ван. -- Я согласен. Я всегда хотел знать,
правда ли, что у далайна нет дна?

-- Конечно, нет, -- сказал ‚роол-Гуй. -- Я свидетельствую тебе об
этом.

-- Нет, так дело не пойд„т. Сплавай и узнай, правда ли там нет дна, а
если его нет, то что там есть?

-- И тогда ты сам пойд„шь в мою пасть?

-- Да. Клянусь!

И ‚роол-Гуй нырнул, думая про себя:

"Если старик вырыл бездонный далайн, что мне стоит проплыть его из
конца в конец?"

Месяц ‚роол-Гуй не появлялся у берега, а когда приплыл, то сказал
Вану:

-- У далайна нет дна. Я нырнул так глубоко, что догнал камень,
брошенный мне в жертву самым первым человеком в самый первый день
далайна. Камень вс„ ещ„ падает в бездну.

И ‚роол-Гуй разинул свой самый большой рот.

Но Ван проворно отскочил за поребрик и сказал:

-- А может быть, дно находится ещ„ ниже? Ведь камень не кончил
падать, и глубина далайна не иссякла. Ты не смог доказать, что у
далайна нет дна. Ступай и нырни как следует.

Разметав горы влаги, ‚роол-Гуй упал в глубину, и его не было год. Но
по исходе года он вынырнул и позвал илбэча.

-- У далайна нет дна! -- возгласил он. -- Я нырнул так глубоко, что
влага там сгустилась как плотное тело. Когда камень достигнет тех
глубин, он повиснет, не в силах падать дальше.

-- Так может быть, это и было дно? -- спросил Ван.

-- Нет! -- объявил бог далайна. -- Камень не сможет падать дальше, но
я поплыл сквозь эту густую влагу и спускался ещ„ двенадцать недель,
но не видел никакого дна.

-- Я думаю, ты просто его не достиг, -- сказал Ван. -- Ведь глубина
далайна не иссякла.

-- Что же мне, так и плавать взад-впер„д, кружа словно подбитая
тукка? -- вскричал ‚роол-Гуй. -- Найти можно только то, что есть, а
если дна нет, как я докажу тебе это?

-- Ты должен проплыть всю бездну далайна, -- сказал Ван.

-- Но ведь у него нет конца! Чтобы проплыть его, потребны бессч„тные
века! За это время ты успеешь умереть своей смертью. Только вечность
ещ„ глупее дурной бесконечности. О них славно думать, сидя на
алдан-тэсэге, но нырять в угоду тебе я больше не стану!

-- В таком случае, тебе не прид„тся меня съесть, -- сказал Ван,
спрыгнул с поребрика и уш„л на дальние оройхоны, насвистывая песню и
сбивая пыльцу с мет„лок цветущего хохиура.
ГЛАВА 11.




Наступил странный год.

Никогда прежде Шооран не строил так много и не жил так пусто. Когда он
создавал свою страну, он знал, чего хочет достичь. Кроме того, в те
времена создание оройхона представлялось новым и трудным делом, и если
в какой-то день он ставил два оройхона, то потом приходилось долго
отдыхать. Теперь и три оройхона не казались сложными, но не ставить же
себе ближайшей целью застроить весь далайн?.. Конечно, задача
выполнима, но пока за десять лет он не решил е„ и наполовину.

В детстве и потом, потеряв Яавдай, он подолгу жил отшельником, но так
происходило оттого, что людей не было рядом. Теперь вокруг были толпы
народу, но он оставался один. Бессловесная Ай заменяла ему вс„
человечество. Хотя на одиночество Шооран не жаловался: может быть,
просто привык или боялся потерять единственное близкое существо. Со
времени освобождения из тюрьмы Шооран ни разу не взглянул ни на одну
женщину. Те ночи, когда не надо было спешить к далайну, он проводил
рядом с Ай, и иногда, проснувшись среди ночи, прислушивался в темноте
к дыханию уродливого бесполого существа и с нежностью думал, что
вопреки всем проклятиям, он не одинок.

Месяц они провели в земле изгоев. Пока не был снят первый урожай, и
люди жили впроголодь, Шооран не появлялся у Тамгай и вообще старался
не выходить на сухое, тем более, что такое хождение могло обернуться
плетьми. Зато строил он чуть не ежедневно.

Дело облегчалось тем, что как только начали появляться оройхоны,
жители стали беспрекословно выполнять введ„нный ещ„ Суваргом закон, и
в запрещ„нные дни на мокром никого не было. К тому же, и ‚роол-Гуй за
месяц не появился ни разу, очевидно махнул на эти гиблые места всеми
своими руками и предоставил илбэчу творить здесь вс„, что угодно.
Вскоре почти не оставалось мест, куда можно было бы пристроить новый
участок суши. Тогда взор Шоорана обратился на оконечности заливов. Два
узких рукава по-прежнему отделяли страну изгоев от вана и
разор„нных добрых братьев. Конечно, на границе давно не было огненных
болот, но вс„ же перешейки оставались довольно узкими. Когда-то это
позволяло стране уцелеть. Теперь ей предстояло научиться жить.

Последние месяцы война на севере замерла, хотя мира никто не
заключал. Просто братья были уже неспособны вести войну, их отряды
превратились в банды, грабящие собственную страну и согласные помогать
любому, кто даст хлеб, мясо и вино. Но ни изгои, ни Моэртал не спешили
захватывать всю страну. Правители прекрасно понимали, что эту землю
надо не заво„вывать, а осваивать. Мирные жители, развращ„нные
"ничейностью" земли, были здесь гораздо опаснее, чем воинская сила.

Ээтгон вернул угловые земли, когда-то потерянные Жужигчином, оттеснил
братьев ещ„ на пару оройхонов вглубь и остановился. Теперь граница
проходила как раз по развалинам каторжных мастерских. Идти дальше, на
широкий простор, который было невозможно оцепить солдатами и хоть
как-то изолировать, Ээтгон не решился. И Шооран задумал подтолкнуть
его на этот шаг. Вс„ равно, рано или поздно, узкие заливы прид„тся
уничтожать.

К тому времени созрел первый урожай, и Шооран позволил себе выйти на
сухое и объявиться у Тамгай. Вдова сушильщика пережила голодное время
довольно благополучно. Неделю Шооран отдыхал, работая на поле, помогая
управиться с первым после мягмара и потому обильным урожаем. Вечерами
пел для живущих в округе земледельцев, рассказывал сказки и правду о
том, что творится на другом конце мира, который он обош„л кругом.
Возился с сынишкой Тамгай и даже смастерил подрастающему т„зке
маленький, но вполне настоящий суваг. А потом выбрал время и с мешком
сырого харваха отправился к аварам. Ведь уже наступил новый год и
вновь надо платить огненный налог.

Как и в прошлый раз он изготовил четыре ямха порошка, аккуратно
разделив его на две равные части. При виде харваха Тамгай
расплакалась, а вечером долго вспоминала Койцога и вс„ старалась
угостить чем-нибудь вкусненьким Ай. Ай сидела неестественно прямо,
время от времени поворачивала голову, словно и здесь высматривала
грозящую опасность. Рассказы выслушивала молча со всегдашним
сосредоточенным видом, а к угощению не притронулась. Тамгай вздыхала и
гладила Ай по голове, пытаясь расчесать редкие бесцветные волосы.

Со вторым пакетом харваха Шооран пош„л ночью на соседний оройхон. В
полной темноте прокрался к палатке, приподнял угол навеса и замер,
услышав негромкий и очень спокойный голос Яавдай:

-- Не надо это. Забери.

В первое мгновение Шооран даже не понял, что ему говорят. Им вдруг
овладело чувство, что вс„ это уже было однажды: ночь, найденная
наощупь палатка, и неестественно спокойный голос неспящей женщины.
Лишь потом он вспомнил, что такое было не с ним. Это Энжин тайно
возвращался домой в ночь после казни Атай.

-- Это харвах, -- невпопад произн„с Шооран.

-- Я знаю, -- донеслось из темноты. -- Мне не надо, я уже насушила
свою долю сама. Это подари кому-нибудь другому.

-- Я его сделал для тебя, -- сказал Шооран. -- С ним ничего не
случится, оставь, пусть он лежит до будущего года. Ты не думай, я
ничего не потребую от тебя. Я скоро опять уйду и не знаю, когда сумею
вернуться. Но я хочу быть спокойным за тебя. Возьми это хотя бы ради
дочери.

Темнота долго молчала, потом снова дон„сся ровный голос:

-- Я, наверное, причинила тебе много горя. Прости меня, но иначе я не
могла.

-- Ничего, -- сказал Шооран. -- Так и должно быть.

Он положил пакет на землю, бесшумно шагнул в сторону и через минуту
уже ш„л, привычно нащупывая ногой кромку поребрика.

Через день он совершил набег на северный залив. К вечеру вышел на его
дальнюю оконечность, дождался темноты и начал строить. Мысль, что
каждый оройхон созда„т за его спиной три сухих, подст„гивала и
без того возбужд„нную психику. Вновь он напоминал себе безумного
Энжина, когда тот бежал вслед за отступающим далайном, грозя ему и
уничтожая. Энжин упал, создав три острова, Шооран справился с
четырьмя, а потом торопливо уш„л, попросту убежал, даже не
прислушиваясь к шуму, не думая, заметили его работу или же
изменившийся мир предстанет изумл„нным глазам лишь завтра.

На следующий день набег повторился, хотя на этот раз сил хватило лишь
на три оройхона. Через день узкий залив уступил место ещ„ тр„м
участкам суши. Шооран хотел идти туда и четв„ртый раз, но вовремя
передумал. Надо было считаться с тем, что Тамгай может сопоставить
ночные путешествия гостя с возникновением цепи оройхонов, о ч„м уже
трубили по всей стране.

Теперь северная граница тянулась на дюжину оройхонов -- расстояние
воистину сверхъестественное! Ни о каких военных действиях со стороны
братьев не могло быть и речи, зато нищие общинники хлынули на запад
рекой. На самом деле их оставалось не так много, но страна была
велика, и даже это небольшое количество грозило захлестнуть край
изгоев. Земли изгоев ощетинились колючими изгородями, бывшие бродяги
и переселенцы взялись за хлысты и гарпуны. Нашествие остановилось.
Вероятно, вскоре оно вновь началось бы, и никакие ограды не смогли
бы остановить голодных людей, но через пару дней очистившиеся земли
дружно зазеленели всходами хлебной травы, и вскоре большинство
участков оказалось захвачено недавними общинниками. В неначавшейся
войне победили заборы. Один за другим подел„нные оройхоны просили у
Ээтгона помощи и защиты.

Шооран в это время был далеко. Верный привычке уходить от шума,
он бежал в земли вана. Ай, без которой он уже не мыслил себя,
безропотно шла следом. Выйдя к уцелевшей части далайна, Шооран узнал,
что здесь об ‚роол-Гуе не забывали. Чуть не каждый день приходили
известия, что Многорукий разграбил один из прибрежных участков.
‚роол-Гуй приходил так часто, что во многих местах чавга не
успевала вырасти и путешественники жили впроголодь, хотя были,
наверное, единственными бродягами на вс„м побережье.

Месяц в стране вана прин„с ещ„ дюжину оройхонов, прич„м большинство
из них приращивало сухие земли. Местом стоянки Шооран выбрал западное
побережье, где ‚роол-Гуй не появлялся. На западе Шооран мог
представляться сказителем, и никто не связывал его имени с делами,
творившимися на восточном побережье. Людям, годами сидящим на одном
клочке земли, не под силу представить, что за день можно пройти такое
расстояние. Ведь это так далеко: полстраны! А на самом деле -- четыре
или пять часов хорошего хода. Не так длинны оказывались дороги
Мозолистой Пятки, можно понять его недовольство.

Через месяц Шооран засобирался в путь, но вновь встретил кордоны на
пути к Моэрталу. На этот раз Шооран не повернул, а тв„рдо решил пройти
дальше. Он начал прокладывать дорогу, расширяя перешеек. Поставил один
оройхон, ожидая облав, отскочил назад, создал уже не для ‚роол-Гуя, а
для людей пару отвлекающих оройхонов: пусть в совете вана думают,
что илбэч повернул назад, вновь вернулся к заставам, увеличив проход
до целого сухого оройхона, но и теперь не стал уходить, а направился
на запад. Ш„л напрямик через сухие земли, благо что был хорошо одет и
предлагал для продажи добытый на берегу волос и костяные иглы. На
западе ещ„ оставалось несколько мест, где можно ставить оройхоны,
и Шооран в одну ночь поставил сразу три. Потом, хотя его качало от
усталости, отправился в обратный путь. Вернулся засветло, вечер и
часть ночи отсыпался под присмотром Ай, а перед рассветом безо всяких
треволнений уш„л к Моэрталу. Уже на другом берегу, оглядываясь на
ленту пройденной дороги, подумал, а стоило ли устраивать эти броски,
не пытается ли он перехитрить самого себя? И сам себя успокоил:
"стоило". Ведь земли в результате стало больше, а далайна -- меньше.
Словно прощаясь со страной вана и обещая вернуться, Шооран поставил
оройхон, начинающий новую, ещ„ более широкую полосу, а сам скрылся на
дальней оконечности страны, где далайн оставался достаточно велик.
Всего в н„м оставалось пространства чуть меньше чем на две двойные
дюжины оройхонов: за последние скучные, лиш„нные ярких событий месяцы
Шооран переломил ход жизни в далайне.

В огромной провинции Моэртала людей на мокром почти не встречалось, а
редкие группы охотников или сборщики харваха ещ„ прошлыми властями
были приучены не соваться в чужие дела. Здесь Шоорана почти никто не
знал. С одной стороны, это было удобно: меньше бросаешься в глаза. Но
зато незнакомому сказителю не так просто прокормиться в чужой стране.
Хотя, пока были припасы, Шооран хотел только одного -- нанести удар в
самое сердце ‚роол-Гуя, если, конечно, у того есть сердце.

Шооран привычно работал ночами, ставя по два оройхона за раз. Он не
обманывался, понимая, что люди замечают его труды, хотя оройхоны и
не приносили сухих земель. Но пока ни он, ни Ай на сухом не появлялись
и не знали,что творится там. Зато Шоорана вновь начал волновать
‚роол-Гуй. Ведь здесь оставалось едва ли не последнее место, где
многорукий бог чувствовал себя вольготно. Здесь он проводил большую
часть времени и, значит, мог объявиться в любую минуту. И вс„ же, его
не было. Лишь когда Шооран, закончив третью пару оройхонов, устало
бр„л под светлеющим небом к своей стоянке, влага далайна разверзлась,
и Многорукий рванулся на берег.

Шооран не кинулся бежать и даже не слишком торопился. Он переступил на
свободную сторону и долго смотрел, как стволы бесчисленных рук дробят
камень на ещ„ безжизненном оройхоне. И то ли ‚роол-Гуй чувствовал
присутствие илбэча, то ли это произошло случайно, но именно сюда, к
дальнему поребрику перетекла большая часть липкого тела,
взгромоздилась выше суурь-тэсэгов и открыла огромные главные глаза.

-- Что ты хочешь мне сказать? -- потребовал Шооран. -- Говори! Вс„
равно я поступлю по-своему и задушу тебя вместе с твоим далайном.
Понял?..

Лишь теперь Шооран осознал, почему он так стремился именно сюда, где
опасность была всего выше. Он хотел видеть врага, уже год
прятавшегося где-то. В вечном чудовище скрывался смысл и оправдание
борьбы и надрывной испепеляющей работы. Давно уже Шооран не думал
о людях не умеющих или не желающих позаботиться о себе и наладить в
мире сносную жизнь. Тот пяток человек, чья судьба была
небезразлична илбэчу, так или иначе устроились и не нуждались в н„м.
Крошке Ай тем более не нужны новые земли, и вообще, никто не мог
сказать, что ей нужно. Оставался враг, вот этот, жрущий и убивающий
вс„, до чего может дотянуться. И Шооран искал его, чтобы выплеснуть
ненависть.

-- Что ты молчишь? -- надрывался Шооран. -- Говори! Я хочу слышать
тебя!

‚роол-Гуй смотрел, не отрываясь, свет разгоревшихся облаков бликовал
в зрачках глаз. Шооран схватил камень, метнул в ч„рную глубину глаза.
Глаз мигнул, смаргивая помеху, и продолжал смотреть. На этот раз
пристальный взгляд не звал, не гипнотизировал, а лишь всматривался,
словно старался понять. А может быть, внушение не действовало на
Шоорана, который почувствовал себя сильней обитателя бездны.

Они долго противостояли так, раздел„нные строчкой поребрика, один
безмолвный и, несмотря на мельтешение рук, словно бы спокойный;
второй кричащий, требующий чего-то. Сейчас Шооран мог быть самим
собой, не опасаясь, что его заметят. К тому же, ‚роол-Гуй казался
необычно тихим лишь Шоорану. Гремел ломаемый камень, шумно плескалась
влага -- голоса илбэча не было слышно.

Потом ‚роол-Гуй втянул руки, закрыл глаза и исчез во всколыхнувшемся
далайне. Тогда Шооран сел на камень и молча, зло заплакал. Встреча с
‚роол-Гуем не дала ему ничего, гнусный бог отказался подтвердить его
право менять мир.




* * *




Через день Шооран успокоился и даже, вернувшись чуть не в самое логово
‚роол-Гуя, поставил вдоль узкого мыса три оройхона, расположив их
шеренгой, чтобы посреди мыса появилась сухая земля. Сейчас у него
было такое настроение, что казалось полезным ставить больше сухих
областей.

Затем он откочевал поближе к материку добрых братьев, в места,
освоенные Моэрталом. Прош„л область, где люди до сих пор не решались
селиться в алдан-шаваре, называя его "могильником"; свернул на запад.
Когда он путешествовал здесь в прошлый раз, вокруг шли бои, а теперь
это был глубокий тыл, дюжина Турчина скорее всего превратилась в
охранный отряд, и сам Турчин, давно ставший заслуженным, уважаемым
воином, вновь жив„т в светлых покоях, но уже благодаря собственным
делам, а не имени предков. А его бывший сослуживец, когда-то учивший
Турчина раскладывать кожаную колыбель, по-прежнему спит на мокром и
должен скрываться от всего мира, кроме крошечной идиотки, счастье
которой в том, что она неспособна по