ь, будто грудь не
защищена. Ничего подобного Шооран прежде не видал, очевидно
такие доспехи носили в земле старейшин. Вся одежда была велика
Шоорану, а доспех так и вовсе делался на могучего цэрэга.

Сначала Шооран недоумевал, зачем старику столько добра, но потом
представил десять бесконечно одиноких лет, которые надо чем-то
заполнить, и больше не удивлялся. В конце концов, такое же
ненужное изобилие встречалось и в кладовой с инструментами, и
среди припасов. Старик сушил и прятал наыс и туйван, хотя в любую
минуту мог набрать свежих, вялил мясо. А бурдюков с вином было не
меньше тр„х дюжин, словно готовился пир для целой армии.

Один из бурдюков Шооран поднял наверх и, удивляясь, почему не
сделал этого раньше, нацедил большую чашу. Вино понравилось. Оно
было почти не сладким, зато запах восхитил не избалованного
ароматами Шоорана. Главное же, оно ничуть не походило на кислую
пенящуюся брагу, которую как-то довелось попробовать Шоорану еще
в землях вана. Тогда, после чашки браги Шоорана долго мучила
тухлая отрыжка, и он поспешно дал зарок никогда больше не пить
хмельного. Но вино совсем иное дело! Должно быть, его пьет сам
Тэнгэр, когда, сидя на алдан-тэсэге, размышляет о долгой
вечности.

Не ожидающий подвоха Шооран одну за другой осушил ещ„ две чаши, а
потом коварный напиток бросился в голову. Очнулся Шооран на
другой день под деревом на самом краю оройхона. Головная боль
мучила невыносимо, и лишь кольчуга, напяленная поверх л„гкого
жанча, позволила вспомнить события минувшего дня, а вернее, всего
одну картину: как он в сво„м нелепом наряде мотается по краю
оройхона, не осмеливаясь переступить поребрика, и ор„т, что он
новый илбэч и плевать хотел на весь далайн разом.

Мерзкое чувство похмелья и жгучий стыд помогли Шоорану осознать
то, что он целый год скрывал от самого себя: не из-за парха и
гвааранза не выходил он на мокрое -- эти звери выползают на
поверхность лишь раз в году, и не ‚роол-Гуй пугал его -- в конце
концов, стоя на поребрике, можно спастись и от Многорукого.
Настоящий, глубокий ужас внушал далайн. Шооран боялся, что
последние слова старого илбэча окажутся ошибкой но ещ„ больший
хоть и неосознанный страх вызывало предположение, что они
истины. Потому и жил целый год так, словно никто ему ничего не
говорил, и вообще, никакого далайна на свете нет. Но теперь
пришло понимание, и, сидя на прелой листве и трясясь от озноба,
Шооран шептал непослушными губами:

-- Я илбэч... Я новый илбэч...

А вдруг вс„ неправда? Может быть, старик в последнюю минуту
передумал, и он остался таким же как был... Или вообще, дар
илбэча неподвластен хозяину и переходит к кому попало, не
считаясь ни с чьим желанием... Ну с чего он решил, будто стал
илбэчем?

Шооран вскочил и, пересиливая страх и дурноту, побежал к
далайну. Он увидел мечущиеся холмы волн, шипящую пену, насыпь
разбитых тел вдоль побережья. Ну конечно, ведь сейчас мягмар, на
далайне буря, и строить нельзя. Обрадованный отсрочкой Шооран
поспешил обратно в обжитой алдан-шавар, к привычным делам,
подальше от неизвестности.

Отсрочка растянулась на три месяца. Вс„ время находились
дела, не дававшие повторить поход к далайну. Каждый вечер Шооран
стыдил себя и говорил, что завтра он непременно... но завтра
снова занимался чем-нибудь другим. Должно быть, с такими же
мыслями старик пл„л кольчугу или сушил неимоверные запасы наыса,
намереваясь затем сходить и привести на свой оройхон семью
охотника. Наконец, в один из вечеров Шооран попросту спрятал
свою одежду, а у постели положил стариковы буйи и тяж„лый жанч,
чтобы утром не было никакой отговорки, что мол заработался и не
успел.

Очутившись на берегу Шооран поднял руки, обратив их ладонями к
стелющимся облакам, и неуверенно начал:

-- Далайн, я ненавижу тебя, я не хочу, чтобы ты был...

Бугры влаги беспорядочно бродили по сонной поверхности, ничто не
менялось, ни вблизи, ни вдалеке. Далайн спал, ему не было дела до
заклинаний беспомощного мальчишки. Со смешанным чувством
облегчения и разочарования Шооран опустил руки.

Он не илбэч! Он может спокойно жить здесь, ничто в н„м не
изменилось. Ему не надо бояться людей, и ‚роол-Гую до него не
больше дела чем до любой твари на оройхоне. Страшное проклятие,
прозвучавшее прежде сотворения мира, не имеет к нему никакого
отношения! Он будет счастлив в жизни, долгой, безмятежной,
скучной... Плечи Шоорана затряслись от рыданий, он отвернулся от
далайна и, словно сдавшийся ‚роол-Гую Ван, пош„л назад, к
прозрачным ручьям, туйванам, одиночеству.

Через несколько дней Шооран успокоился и зажил прежней жизнью,
хотя временами его одолевали приступы беспричинной хандры. Зато
его полностью оставил страх пред далайном, такой странный для
человека, выросшего на мокром оройхоне. В случае нужды, Шооран
спокойно ш„л к побережью, опасаясь ‚роол-Гуя и его младшего
брата не больше, чем те заслуживали. А когда приш„л новый
мягмар, то Шооран, натянув поверх жанча кольчугу -- давняя
встреча с пархом не забылась! -- пош„л на заготовку кости, чтобы
поправить износившийся инструмент. Жертв владыке далайна
Шооран приносить не стал -- уважения к ‚роол-Гую в н„м заметно
поубавилось. Зато устроил охоту и неожиданно легко загнал четыр„х
крупных тукк. Прославленное мясо тукки припахивало нойтом, раз
попробовав, Шооран не стал его есть. Зато шкуры тщательно
обработал и, припомнив давние мамины уроки, сшил себе пару
башмаков -- высоких, защищающих ногу до середины голени,
непроницаемых для нойта и, как мечталось в детстве, с иглами
вправленными в носок и пятку. Башмаки получились великоваты, но
Шооран не без оснований надеялся подрасти ещ„, хотя уже сейчас
богатырская кольчуга была ему впору, если одевать е„ поверх
жанча.

Кольчуга и боевые башмаки навели Шоорана на мысль об ещ„ одном
доспехе. Где-то в непроходимых землях лежал м„ртвый уулгуй,
вернее, то, что осталось от него за два года. Вряд ли до этого
места слишком далеко. К тому же, теперь он значительно сильнее
чем тогда, у него есть прекрасная одежда и сколько угодно смолы и
сока туйвана, чтобы пропитать губку. А глаза можно защитить
выскобленной чешу„й. В таком виде не страшно отправиться в
путешествие хоть через все гиблые земли.

Потихоньку Шооран начал готовиться к экспедиции. При этом он
резонно рассуждал, что царский обруч ему, конечно, не найти, а
вот из многих тысяч дисков должно же уцелеть хоть несколько...
Старался представить, как можно пустить костяные бляхи в дело,
чем их скреплять, как вообще строить доспех, которого он ни разу
не видал, ведь наверняка не у всякого одонта есть в сокровищнице
подобная вещь. Но под этими внешними мыслями словно нойт под
присохшей корочкой скрывались другие -- о людях. Не о маме, и не
о старике -- их можно было вспоминать открыто, а о тех, кого он
оставил уходя, и кто возможно, до сих пор жив„т на Свободном
оройхоне и в стране вана. Шооран представлял, какие словечки
отпустит по поводу его снаряжения старый Хулгал, как заохает
соседка Саригай и сбегутся отовсюду е„ дети. Видел, как сгорающий
от зависти, но не смеющий тронуть одетого словно цэрэг Шоорана,
Боройгал срывает дурное настроение на замордованных ж„нах.
Пытался догадаться, какие чувства испытает Мунаг. Пожалеет,
наверно, что прогнал его. Короче, размышляя о доспехе из уулгуя,
Шооран на самом деле тосковал о людях, хоть они и не стоили этой
тоски. Но Шооран больше не мог жить в одиночестве. Ему
исполнился дюжина и один год, а это плохой возраст для
отшельничества.

Наконец, Шооран собрался в путь. В несколько минут он дошагал к
м„ртвой полосе и здесь остановился. Ему стало страшно, он понял,
что не дойд„т. Слишком сильно въелся в память запах горящего
нойта, он парализовал ноги. Шооран не мог заставить себя ступить
в огненное болото. Дороги не было.

Тяж„лый бугор влаги разбился о берег, смыв часть старого завала
и нагромоздив новый. Удушливый пар разъедал горло даже сквозь
ароматическую губку. Жгло глаза. Не было дороги к людям, была
лишь вечность, полная одиночества.

Шооран задрожал от тоски, негодования и бессилия.

-- Пусти... -- попросил он глухой далайн.

Далайн продолжал бесцельно колыхать густую влагу, будто Тэнгэр,
впавший в младенчество и замесивший небывалую кашу-малашу.

-- Пусти!.. -- заорал Шооран, угрожающе замахнувшись на далайн.

Далайн приш„л в движение. Бугры влаги выросли и забегали,
словно крик стегнул их. Явилась пена, следом за ней -- твердь.
Перед воспал„нным взором Шоорана повторялось чудо творения, но
старого илбэча не было рядом, вс„ вершилось по воле Шоорана. И
Шооран -- полумальчик-полумужчина, измученный одиночеством и
раздавленный внезапно обрет„нной силой -- не выдержал. Он
вздрогнул, попятился, заслонившись рукой, и тут же очнувшийся
далайн смял не успевшую окаменеть постройку, ожившая влага
взломала поверхность неродившейся земли, канули в глубину
призраки суурь-тэсэгов.

Шооран бежал. Он спрятался на сухом оройхоне, заперся в
алдан-шаваре и две недели не показывался оттуда. Лишь созревший
урожай заставил его выйти на поверхность. Ни о каких доспехах
Шооран больше не думал, случившееся отодвинуло вглубь даже тоску
по людям. Постепенно страх угас. Теперь свою неудачу Шооран
расценивал философски: знал -- не получилось сегодня, получится
в следующий раз. В конце-концов, первая тукка у него тоже
сбежала, а потом оказалось, что изловить тукку не так уж и
сложно.

Однако, следующего раза Шооран не торопил. Жил, словно ничего с
ним не случалось, лишь вечерами доставал старикову карту и
подолгу рассматривал е„, водя пальцем по линии побережья и
бормоча под нос. Пересчитал оройхоны -- отдельно мокрые и сухие.
Измерил далайн. Выходило, что в н„м может поместиться ещ„ без
малого пять двойных дюжин оройхонов. Никто из илбэчей прошлого
так много не строил, даже великий Ван, как гласило предание,
сумел поставить лишь три двойных дюжины новых островов. Отыскал
Шооран на карте свой оройхон, а вооружившись тростинкой и ч„рной
краской добытой из брюшка тайзы, обозначил ту землю, что поставил
при н„м старый илбэч. Успел ли старик сделать что-нибудь ещ„,
Шооран не знал, и на этом месте карта обрывалась.

Шооран решил выждать два месяца прежде чем предпринимать вторую
попытку, ведь именно этот срок называл старик, предупреждая о
набегах ‚роол-Гуя. Но Многорукий так и не появился, и Шооран
напрасно проводил время на верхушке суурь-тэсэга, ожидая
чудовище, которое прежде видел лишь раз. Зато потом пришлось
нав„рстывать упущенное, приводя в порядок осыпавшееся поле. Как бы
ни обстояли дела, Шооран привык есть хлеб и не собирался
отказываться от него.

Урожай пропал, месяц Шооран прожил за сч„т старых запасов,
которые необходимо было восстановить, так что назначенный
срок прош„л безрезультатно, а там уже и мягмар близился --
дюжина второй в жизни Шоорана и третий со дня смерти мамы. Два
месяца, как и следовало ожидать, превратились в полгода.

На второй день мягмара Шооран отправился к далайну. Ничего
особого ему было не нужно, просто хотелось доказать себе самому,
что выползшие из шавара хищники больше не страшны ему. И как
нарочно снова встретил парха, возможно того самого, что
три года назад. Гигантский гвааранз был, конечно, сильнее и
опаснее, но во время мягмара, попав на поверхность, терял
агрессивность и лишь отбивался от наседавших охотников. Парх и на
поверхности продолжал оставаться активным хищником. Но сейчас ему
встретился не умирающий мальчик, а полный сил и отлично
вооруж„нный юноша. У Шоорана был с собой гарпун и припас„нный на
тукку хлыст, которым он уже неплохо владел. Когда парх
неожиданно прыгнул, Шооран встретил его ударом хлыста. Удар
ничуть не повредил зверю, сражаясь в шаваре за самку, старый парх
случалось часами хлестался с соперником. Тем более, что этот
враг оказался одноусым. Парх мгновенно, как привык во время
свадебных дуэлей, запл„л усами хлыст, вырвал его из рук Шоорана и
пополз впер„д, широко раздвинув серповидные жвалы. Но Шооран,
потеряв хлыст, обежал недавно прыгнувшего и потому
неповоротливого зверя и вогнал гарпун под топорщащуюся на спине
чешую. Парх завертелся, беспорядочно хлеща усами. Шооран
отпрыгнул в сторону и, укрывшись за тэсэгом, принялся кидать в
раненого зверя камни. Потом, изловчившись, подхватил оставленный
пархом хлыст, с третьего удара захлестнул гибким концом гарпун и
вырвал его из раны. Затем вновь сунул хлыст в морду парху и,
обезопасив себя от усов, повторил удар гарпуном, но уже в другой
сегмент тела. Движения парха стали вялыми, напор ослаб, и в
течение пяти минут Шооран добил его. Это была победа, которой мог
гордиться настоящий охотник!

Шооран вырезал усы (теперь в его арсенале было четыре режущих
кнута!) и острые пластины изогнутых жвал. Выдрал на память
колючую чешуйку из хвоста. Больше поживиться было нечем. Конечно,
Шооран знал, что из хвоста, которым парх отталкивался во время
прыжков, можно извлечь большой кусок белого мяса, но после
неудачи с туккой охоты пробовать парха не было.

Домой Шооран вернулся переполненный чувством уверенности в себе.
Остаток праздничной недели он пров„л в алдан-шаваре, не считая
нужным раньше времени замахиваться для удара. Но едва кончился
мягмар, Шооран появился на берегу. Встал, пристально, с
прищуром оглядел далайн, представил, где именно встанут
суурь-тэсэги, и уверенно потребовал, чтобы они появились.
Сначала ничего не происходило, мир не слышал его, но через
минуту Шооран почувствовал сопротивление не желающей меняться
косной массы, и это подсказало ему, что надо делать. Сразу
налились жаром ладони, и словно огненный авар заж„гся в мозгу.
Оройхон вставал из глубин тяжело и мучительно медленно. Каждый
тэсэг, любой камень всей тяжестью ложился на плечи Шоорана, и
только неутихающий, неукротимый огонь позволял выдержать эту
громаду. Шооран не кричал, не признавался в ненависти, не
стремился мстить. Он работал. От былой уверенности не осталось и
следа -- слишком велика была поднятая тяжесть. Но Шооран знал: на
этот раз он е„ не бросит -- и тянул землю на свет, закостенев в
страшном усилии. И когда в одно мгновение разом исчезла тяжесть и
погасло пожиравшее внутренности пламя, Шооран не испытал ни
малейшего облегчения. Это было так, словно собственная сила
разорвала его пополам. Шооран вскрикнул и упал замертво.

Сознание вернулось рывком, его пробудило чувство опасности.
Шооран поднял голову и, не сквозь кровавую пелену запредельного
надрыва, а простым человеческим взглядом увидел, что там, где
четверть часа назад расстилался далайн, теперь тянется земля. У
него получилось! Но это значит, что вскоре, может быть уже через
минуту, ‚роол-Гуй явится сюда, чтобы исполнить старинное
проклятие и отомстить илбэчу.

Шооран побежал. ‚роол-Гуя ещ„ не было, возможно, он вообще
плавал в глубинах, из которых не так скоро мог вынырнуть даже
он, но вс„ же Шооран бежал столь же отчаянно, как пять лет
назад, когда он в последний миг успел перескочить закрывшее путь
щупальце. Никакой Хулгал не смог бы остановить его сейчас, и
окажись на пути авары, Шооран сгорел бы, но не прекратил бега.
Лишь когда он пробежал не только весь мокрый, но и половину
сухого оройхона, способность мыслить вернулась к нему, и Шооран
остановился. Ему не было стыдно за свой страх, не стало стыдно и
потом. Построив оройхон, он получил право на любое поведение.
Если бы строитель оройхона мог рассказывать о себе, Шооран
говорил бы об этом припадке ужаса спокойно и не смущаясь. Но
строитель оройхона должен молчать, если, конечно, он хочет жить.
И вс„ же сейчас, отдышавшись и придя в чувство, Шооран громко
сказал себе и всему пустынному оройхону:

-- Я илбэч!




* * *




‚роол-Гуй появился лишь через сутки. В течение недели он
поочер„дно бросался то на новый оройхон, то на какой-нибудь из
старых. Потом исчез. Тем не менее, Шооран выжидал ровно два
месяца прежде чем вновь отправиться на мокрое. Приступ слепого
ужаса был последним в его жизни, но Шооран понимал, что не стоит
легкомысленно относиться к ‚роол-Гую. Смеяться над ним можно
только когда стоишь на сухом.

Два месяца Шооран увлеч„нно занимался хозяйством. Все дела,
бывшие прежде столь значительными, измельчали в его глазах, но
именно поэтому Шооран с особым тщанием любовно убирал урожай,
мастерил инструменты, кроил одежду и готовил замысловатые салаты
из вар„ного наыса, плодов туйвана и зел„ных стеблей набранной в
ручье водяной травы. Всякое дело приносило радость, поскольку
теперь Шооран знал, что спокойная жизнь пришла ненадолго, и надо
успевать радоваться.

Пять дюжин дней оказались достаточным сроком, чтобы прийти в
себя, но не растерять уверенности и не забыть острого ощущения
огня в груди и на ладонях. Вернувшись к далайну, Шооран
предусмотрительно встал у самой границы оройхонов, внутренне
собрался и, словно не было двух месяцев безделья, сразу нащупал
в душе нужную струну. Далайн покорно отозвался, и, то ли он
признал власть молодого илбэча, то ли сам Шооран действовал
более умело, но на этот раз создание оройхона потребовало куда
меньших усилий. Но и ‚роол-Гуй был наготове, так что измученный
Шооран едва успел унести ноги.

Сначала, выбежав на безопасное место, Шооран не обратил внимания
на происходящие изменения, все чувства были ещ„ там, где полз,
сокрушая камни и раздирая свою плоть о верхушки тэсэгов
разгневанный бог далайна. И лишь потом Шооран остановился,
завороженный невиданным зрелищем. Оройхон был залит водой. Вода
разливалась широкими потоками, переполняла впадина, бурлила в
темноте шавара. Сухой оройхон рождался в плеске волн. Вода
смывала нойт, заляпавший вс„ вокруг, мутные буруны уносили
грязь, обломки хохиура, в водоворотах кружились тела подохших от
пресной воды зоггов. Покинувшие шавар звери спешили удрать от
невыносимой для них чистоты. Многие ползли на новый оройхон,
навстречу негодующему ‚роол-Гую. Бежала тукка,тяжело скакал парх,
волочил по скрипящим под панцирем камням неповоротливое тело
гвааранз. Пара бледных уулгуев, раскинув дюжину цепких рук,
неожиданно быстро пробиралась между валунов. Тропили извилистый
след жирхи, тайза пыталась укрыться, сжавшись в комок. Бежали,
прыгали, ползли другие звери, те, которых Шооран никогда не
видел, о которых никогда не слышал, и те, которым и названия не
было, как не было живых людей, видавших этих тварей. Вода
фонтанами била из источников, переполняла шавар, и расщелины на
краю оройхона захл„бывались, не умея принять такую массу жидкости
разом.

Через неделю вода схлынула, затянутые илом поля дружно
зазеленели всходами хлебной травы, на каменистых россыпях
показались рощицы миниатюрных ростков. Лишь по резным зубчикам на
краю листа в этих побегах можно было узнать будущие могучие
туйваны. Вскоре вода непостижимым образом покинула подземные
пустоты, страшный прежде шавар стал чистым и удобным, в н„м
завелись безобидные светляки, дно нижнего яруса покрылось
грибами, и лишь застрявшие кое-где выбеленные наводнением панцири
и скелеты бывших хозяев напоминали о том, что было здесь прежде.

Теперь у Шоорана стало два сухих оройхона, хотя и одного хватало
ему с избытком. Но Шооран не думал, нужна ли ему эта земля. Как
завещание звучали в ушах последние слова старика: "Я илбэч. Я
должен строить". Раз испробовав мучительной и сладкой отравы
созидания он уже не мог от не„ отказаться и продолжал бы строить
даже ценой своей жизни, даже ценой жизни других людей, что гибли
на дал„ких оройхонах из-за того, что ‚роол-Гуй в такие времена
приходит чаще обычного.

На этот раз Шооран не стал выжидать полные два месяца, ведь так
за свою жизнь он едва ли сумел бы выстроить двойную дюжину
островов, а ему надо сделать в пять раз больше. Третий оройхон
Шооран решил поставить через месяц. Из-за этой торопливости
Шооран пропустил время, когда в ручьях второго оройхона
появились бовэры. Шооран просто увидел, что ленивые звери лежат
в воде и жуют сильно разросшуюся водяную траву. Они были ещ„ не
очень крупными,