жил назад срезанный дерн,  поцеловал  пожухлую  траву,  вытер
грязным пальцем сухие глаза и пошел к дому. По дороге  его  качало  словно
пьяного.


     Наутро Рено был у ворот замка. Он не мог бы сказать, что привело  его
сюда, просто ночью он вдруг решил пойти и вот, пришел. На Рено была лучшая
куртка, новые штаны, а на ногах вместо обычных сабо - башмаки грубой кожи,
с носками, подбитыми медью. Шапку он держал в руках. Сначала  вовсе  хотел
идти без шапки, но потом решил,  что  шапка  в  руках  яснее  покажет  его
покорность.
     На ночь замок запирался, в округе пошаливали,  но  весь  день  ворота
были распахнуты, а мост  опущен.  Несколько  арбалетчиков  охраняли  вход;
серебряная монетка, попавшая в кошель одного из них, позволила Рено пройти
во двор. Как трудно ему доставались эти монетки,  и  как  легко  и  быстро
начали они исчезать!
     Рено прежде не приходилось бывать  дальше  крепостного  двора,  и  он
замешкался, не зная, куда идти. Тут-то и подошел к нему господин Д'Ангель.
Господин Д'Ангель был знатным барином и ученым человеком. Он долго  жил  в
столице, знал толк в нарядах и учтивом обращении.  Он  приехал  однажды  в
замок погостить и гостил уже третий год подряд.
     - Мюжик! - произнес господин Д'Ангель, - что ты здесь делаешь? Ступай
прочь!
     Рено смял шапку в руках и низко поклонился.
     - Припадаю к стопам вашей милости, господин Д'Ангель, - сказал он,  -
и прошу прощения за дерзость, но мне обязательно нужно увидеть маркиза.
     - Ты подл и грязен,  -  промолвил  Д'Ангель,  -  ты  даже  не  можешь
правильно обратиться к благородному человеку. Своим варварским  языком  ты
уродуешь мое благородное имя. Я дворянин,  мой  род  восходит  к  Анжелюсу
Гальскому, который был квестором еще  во  времена  Юстиана!  К  сожалению,
обстоятельства  не  позволяют  мне  достойно  поддерживать   честь   рода,
древностью равного императорским.
     - Я понял, господин Д'Анжель, - Рено  достал  из  кошелька  несколько
серебряных монеток, протянул Д'Ангелю. Тот встряхнул их на ладони,  деньги
тонко звякнули.
     - Мюжик, что ты мне даешь? - возмутился он, пряча монеты. - Разве  ты
не знаешь, что вам, смердам, прилична  медь,  серебро  горожанам,  а  нас,
дворян, достойно лишь золото? Хотя, откуда оно у тебя? Ступай прочь.
     Золото было тут же, но не в кошельке, уже почти опустевшем, а  зашито
в пояс тонким рядом, чтобы было незаметно. Рено надорвал  уголок  пояса  и
вытащил  три  монеты.  В  глазах  Д'Ангеля  мелькнул  огонек,  он  уже  не
подкидывал деньги на ладони, а  тут  же  засунул  их  поглубже.  Затем  он
приосанился и промолвил:
     - Не думай, что ты подкупил меня.  Это  невозможно.  Я  взял  деньги,
чтобы восстановить справедливость, ибо, как я уже говорил, тебе неприлично
иметь золото, а мне нужно поддерживать достойный образ  жизни.  Пусть  это
послужит тебе утешением. Ступай... Хотя, погоди!  Длина  твоего  пояса  не
соответствует тем деньгам, что ты мне дал.  Стяжательство,  согласно  Фоме
Аквинскому, есть смертный грех, и поэтому, для  спасения  души  ты  должен
вернуть все. Живо!
     - Господин Д'Анжель, эти деньги мои, - возразил Рено.
     - Ты бунтовать?! Мерзавец! Смотри,  казематы  доминиканцев  примыкают
прямо к стене замка. Вот через эту дверцу тебя потащат прямо в подвалы.  И
для этого мне достаточно всего-лишь кликнуть стражу.
     - Ваша милость, - сказал  Рено,  выпрямляясь,  -  вы  верно  изволили
сказать, что грехи  мои  велики,  но  осмелюсь  заметить,  что  если  меня
схватят, то все мое достояние отойдет церкви, вам же не достанется ничего.
А если вы проведете меня к его сиятельству маркизу Д'Анкору,  то  получите
еще три золотых.
     Уголком разума он понимал, что говорит жуткие, невозможные  вещи,  но
уже не владел собой. Глаза  застилал  красный  туман,  тело  чуть  заметно
дрожало, и по спине полз сладкий холодок отчаянности, как в  юности  перед
большой дракой.
     Господин Д'Ангель налился пунцовой краской и прошипел:
     - Негодяй!.. -  потом  брезгливо  передернул  плечами  и  высокомерно
бросил: - Ступай за мной.
     Они прошли по узкому, несколько раз круто  поворачивавшему  коридору,
остановились возле тяжелой  пыльной  портьеры,  закрывавшей  вход.  Оттуда
доносился звон посуды и голоса.
     - Маркиз завтракает, - прошептал Д'Ангель, - я из-за тебя  опоздал  к
столу, и ты мне за это ответишь. А сейчас, давай деньги.
     Рено осторожно выглянул в щелку. Посредине обширного зала стоял стол,
и за ним лицом к Рено сидел маркиз. Рядом с ним  сидела  маркиза,  которую
Рено видел пару раз, когда она выезжала  из  замка.  Несколько  дворян  из
самых мелких вассалов маркизата стояли в стороне и наблюдали за  трапезой.
Места для Д'Ангеля за столом не было.
     Д'Ангель больно ткнул Рено в бок и снова прошипел:
     - Деньги давай!..
     Рено отсчитал три золотых, отдал их, широко перекрестился,  вздохнул,
словно перед прыжком в воду, потом, откинув занавесь, выбежал на  середину
зала и пал в ноги маркизу.
     При виде Рено маркиз удивленно  вскинул  голову,  брови  его  полезли
вверх, а острая бородка, по-модному загнутая вперед, уставилась в потолок.
     - Что это? - спросил он.
     -  Ваше  сиятельство!  -  срывающимся  голосом  выкрикнул   Рено.   -
Выслушайте меня!
     - Говори, - бросил маркиз, склоняясь над блюдом.
     - Я холоп ваш, Рено, по вашему милостивому повелению собираю в  ваших
лесах хворост для продажи монастырю...
     - Они давно хотят приобрести лес в свое владение, -  заметил  маркиз,
повернувшись к супруге, - но я предпочитаю, чтобы они  были  мне  обязаны.
Кроме того, сводить охотничий лес с земель майората было  бы  варварством.
Там попадаются такие секачи...
     - Ваше сиятельство! - воззвал  Рено.  -  Третьего  дня  на  охоте  вы
изволили встретить в лесу мою дочь!..
     - Как же, помню, - оживился маркиз. - Очень хорошенькая девчонка.
     - Она умерла.
     - Как жаль! Будь моя воля, красивые женщины не  умирали  бы  никогда.
Однако, бог думает по-другому. Ему, конечно, тоже  было  бы  скучно  среди
одних старух. Но что ты хочешь от меня?
     - Ваше сиятельство, вы забрали у меня единственную дочь. Как  же  мне
теперь жить?
     - Ведь я же дал!.. - с досадой воскликнул Д'Анкор, но в  этот  момент
его перебила маркиза.
     - Тео, - мягко сказала она. -  Ты  обещал  не  заводить  девок  среди
деревенских.
     - Это было случайно, - отозвался маркиз и снова повернувшись  к  Рено
быстро сказал: - Бедняжка умерла.  Жаль.  Такая  хорошенькая!  Но  теперь,
конечно, ничего не поделаешь. Возьми и постарайся утешиться.
     Маленький мешочек веско упал вниз,  ударив  Рено  по  пальцам  правой
руки. Машинально Рено поднял его, встал с  пола  и,  пятясь,  выбрался  из
зала. Д'Ангеля за  стеной  уже  не  было.  Рено  сделал  несколько  шагов,
прислонился к стене. Ноги казались набитыми тряпками  и  не  держали  его.
Холодок ужаса пропал,  только  перед  глазами  плавал  туман,  но  уже  не
красный,  а  какого-то  гнусного  коричневато-зеленого   цвета.   И   было
отрешенное от всего удивление. Что он  делает  здесь?  Зачем  пришел?  Что
хотел услышать и получить?
     Рено развязал мешочек. Там лежало золото. Шесть полновесных  золотых.
Ровно столько, сколько он потратил, чтобы  попасть  сюда.  Рено  расправил
шляпу и надел ее. Он было  двинулся  к  выходу,  но  за  изгибом  коридора
послышался голос Д'Ангеля, вышедшего откуда-то сбоку:
     - Ждать его будешь в кустах у развилки. У него полный кошель серебра.
Кроме того, от меня ты получишь золотой.  Ты  понимаешь,  что  должен  это
сделать сразу, без шума и криков.
     - Ясно, - коротко ответил невидимый собеседник.
     Двое вышли из замка, и Рено, подождав немного, вышел за ними  следом.
Он не испугался, что его собираются убить, это само собой  разумелось.  Он
только тряс головой и досадливо морщился, стараясь разогнать стоящую перед
глазами зелень.
     На улице Рено огляделся, пересек двор  и  потянул  на  себя  тяжелую,
окованную железом дверь, за которой, по словам Д'Ангеля, находились  давно
знакомые ему подземелья.


     Низкий коридор, почти подземный ход, такой  же  извивающийся,  как  в
замке. Нависающие сводчатые потолки с древней округлой аркой, и на  каждом
колене прохода по нескольку дверей. У самого входа две  каморки.  В  одной
Рено держал  запас  дров,  в  другой  мастер  Шуто  хранил  свой  страшный
инструмент. Чуть подальше комната заседаний трибунала, потом коридор нырял
вниз, где в толще камня вырублены тесные  норы  для  нераскаявшихся.  А  в
самом конце - обширная пыточная камера.
     На пятьдесят лье в окружности это  единственное  место,  где  заседал
священный трибунал. Преступников привозили отовсюду, а потом отправляли  в
город для  аутодафе.  Одни  отделывались  покаянием  и  позорным  столбом,
другие, более опасные, вырывались из лап дьявола, пройдя через цепи костра
или виселицы.
     Из замка Рено попал в помещение трибунала. Раньше он и не  подозревал
об этом пути,  которым  ходили  судьи.  Рено  побрел  в  коридор  и  снова
прислонился  к  стене.  Из-за  непослушных  ног  приходилось  то  и   дело
останавливаться. К  тому  же,  к  зелени  в  глазах  присоединилось  дикое
ощущение, что все это уже было с ним, что это не в первый раз.  Рено  даже
мог сказать, что сейчас произойдет: снизу поднимется добрый отец Де  Бюсси
и скажет что-то очень важное, от чего сразу переменится жизнь.
     Отец Де Бюсси вышел из-за поворота.
     - Рено, - сказал он, - тебя нет  третий  день.  В  камерах  кончились
дрова, а нам привезли несчастного, погубившего свою душу.  Срочно  принеси
дров в дальнюю камеру. Враг уже там, но я разрешаю тебе войти.
     - Господин... - робко сказал Рено.
     - Я знаю, о чем ты хочешь поведать, - внушительно  произнес  отец  Де
Бюсси. - Знаю и скорблю с тобой вместе. Но даже скорбь  не  может  угасить
священного гнева при мысли о ее грехе. И о твоем грехе тоже, Рено. Где  ты
ее закопал?
     - В лесу.
     - Покаяние, сын мой. Я думаю, если ты сегодня  всенародно  покаешься,
то епитимья не будет слишком суровой.
     - Но святой отец, - дрожащим голосом спросил Рено, - как  же  я  буду
жить, если она никогда ко мне не вернется?
     - Молись, Рено.  Проси  господа,  это  единственный  путь.  Спаситель
сказал: "Встань и иди", - и мертвый ожил. Если молитва твоя будет  горяча,
как моления первых праведников, то господь может явить чудо и  дать  твоей
дочери возможность искупить грех. А теперь ступай и принеси дров.
     Рено двинулся к каморке. Все вокруг казалось зыбким как во сне. Тихий
шелест плыл в ушах, сливаясь в причудливую мелодию, звуки проходили сквозь
него, теряя свою привычность, касались мозга таинственной  значительностью
и исчезали, не оставив в памяти следа. Только голос Де Бюсси еще звучал, и
Рено знал, что потом он вспомнит и поймет, что ему  было  сказано.  Туман,
ядовито-зеленый, с просинью, кисеей  закрывал  глаза,  смазывал  очертания
предметов, обтекал тело, щекотал, вылизывал колени, заставляя их  дрожать;
Рено обратился в марионетку, которую  ему  приходилось  дергать  за  нити,
чтобы она, шаркая, переставляла ноги.
     Он спускался по ступеням с вязанкой за плечами, когда  снизу  донесся
рев Шуто - пыточных дел мастера:
     - Дрова будут?! Самому мне за ними идти, что ли?!
     Голос грохнул и пропал. Рено  не  вздрогнул,  не  поднял  головы,  не
ускорил шага. Он твердо знал, что все это уже было, а потом  будет  снова,
что это навсегда.
     Он вошел в камеру, не думая, что первый раз  заходит  туда  во  время
пытки.
     И вдруг из угла, с топчана, из завинченных колодок раздался голос.  И
голос называл его по имени!
     - Рено! - звал человек. - Рено, взгляни  на  меня,  слышишь,  это  я,
Рено!
     Голос незнакомый, хриплый, острый как  лезвие,  он  рассекал  зеленый
туман и, казалось, резал уши. Рено повернулся  спиной  к  углу,  нагнулся,
путаясь пальцами в петлях ремешка.
     -  Рено!..  -  кричал  лежащий.  -  Ты  должен  посмотреть  на  меня!
немедленно подними голову!
     Рено  выдернул  ремешок,  поленья  рассыпались   с   глухим   стуком.
Ссутулившись и шаркая ногами, Рено пошел прочь.
     - Рено!!! - железная дверь захлопнулась, отрезав крик.
     В коридоре Рено остановился и поднял голову. Туман исчез, руки и ноги
звенели усталостью, но были своими, послушными. Рено выбрался из  подвалов
и, сойдя с дороги, перелесками, прячась среди кустов, двинулся к дому.
     В доме кто-то побывал до него. Дверь  была  сорвана  с  петель,  вещи
разбросаны по полу, а большое посеребренное распятие исчезло совсем.  Рено
поднял табурет и уселся. Вот здесь он должен молиться горячо,  как  первые
праведники.  Молиться  и  поминутно  ожидать  удара  в  спину.  Он  должен
покаяться. В чем?.. Солгать? Какое же это будет покаяние? А правда положит
конец и молитве и самой жизни. И разве не молился он вчера? Да от его слов
небо должно было обуглиться. И все-таки, молитва не была  услышана.  Легко
было первым праведникам, они видели Христа, могли схватить его за одежды и
стоном заставить себя выслушать. А он? Далеко до неба...
     И тут Рено ясно понял, что он должен делать. Пусть далеко, пусть  как
угодно трудно, но он пойдет к краю земли,  туда,  где  она  кончается,  он
поднимется на небо, дойдет до врат и припадет к стопам Спасителя. Он будет
молиться богу у его ног, и, когда вернется назад на землю, Рената встретит
его, и они вместе споют хвалу Всевышнему.
     Рено вскочил. В ногах появилась упругая сила, в глазах молодой блеск.
Он начал собираться.
     Под утро сборы были закончены. Рено оделся во все  старое,  на  ногах
привычно сидели сабо. Башмаки и праздничная куртка уложены в узелок вместе
с несколькими кусками хлеба. Тощий  кошелек  крепко  привязан  к  поясу  и
хорошенько прикрыт полой. Золото Рено перепрятал еще раз. Все двадцать две
монеты он вшил в грудь старой куртки и надел эту драгоценную кольчугу.
     Еще до свете все было готово. Рено взял сальную коптилку и  полез  на
чердак. Он не поднимался туда с той страшной ночи. Но теперь и  здесь  все
изменилось. Так и не разобранная постель Ренаты сброшена на пол,  сундучок
с ее приданым разбит. И только с потолка  по-прежнему  свисает  обрезанная
веревка.
     Рено постоял, глядя в никуда, потом  подошел  ближе.  Язычок  пламени
качнулся на фитиле, лизнул веревку и перескочил на нее. Он полез вверх, на
чердаке стало светлее, и было видно, как веревка поднимается под потолок к
балке и обнимает ее, раздвигая потемневшие пласты старой дранки.
     Рено спустился  вниз.  Огонек,  обвившись  вокруг  веревки,  метался,
отбрасывая на стены пляшущие тени.
     На кладбище Рено заходить не стал. Все равно  он  скоро  вернется,  и
живая Рената будет его ждать. Оглянулся Рено  только  выйдя  на  дорогу  и
поднявшись на первый холм. Его дом горел. Издали казалось, что это  просто
большой костер.



                                2. ДОРОГА

     Первую ночь своего путешествия Рено провел в овраге. Ему  было  очень
неприятно  сознавать,  что  он,  имевший  право  доступа  в  лес,   должен
скрываться, что он больше не зажиточный крестьянин, а преступник, бежавший
от своего сеньора, бездомный бродяга, каких ловят, секут плетьми и  кладут
на щеки клеймо.
     Овраг густо зарос орешником, но до леса было довольно далеко, так что
появления лесничих можно было не бояться.  До  дороги  тоже  было  далеко,
значит и дозоры сюда не заглядывают. Рено набрал сухих сучьев  и  разложил
костер. Он сидел, смотрел на низкое бездымное пламя и ни о чем  не  думал.
Ни о чем не думать оказалось очень легко и приятно. Черные ветки  ложились
на угли, и угли вокруг чернели, словно  потухая.  Но  вот  ветка  начинала
куриться белым паром и вдруг вспыхивала. Желтые языки танцевали в воздухе,
постепенно опадая, пока от ветки не оставалась цепочка длинных угольков, а
пламя не превращалось в голубой мерцающий огонек. Тогда  Рено  клал  новую
ветку.
     Легкий ветерок проникал в  лощину,  трепал  кусты.  Листья,  облетая,
шуршали тысячью осторожных шагов, то были шаги осени, и из-за них Рено  не
расслышал  шагов  человека.  Старуха,  сгорбленная,   морщинистая,   такая
древняя, что казалась бесформенным узлом, перетянутым шалью,  возникла  из
отблесков огня на трепещущих ветвях и шагнула к костру. Рено  заметил  ее,
когда она уже садилась, тихо постанывая и с трудом сгибая ноги.
     Рено ничего  не  сказал,  только  положил  на  угли  сразу  несколько
прутьев.  Пламя  взвилось,  осветив  лицо   старухи:   морщинистые   щеки,
провалившуюся пуговицу носа, острый подбородок в редких длинных волосинах,
черную яму рта и  какое-то  драное  тряпье,  надвинутое  на  самые  глаза,
поблескивающие двумя искрами.
     - Плохо, -  проскрипела  старуха.  Густые  тени  морщин  дернулись  и
вернулись на место.
     Рено продолжал молчать, а старуха, протянув к огню скрюченные пальцы,
вдруг заговорила:
     - Совсем плохо стало. Нынче последняя теплая ночь.  Больше  погреться
не придется, разве что в аду. А в  теплых  краях  нынче  голодно,  там  не
подадут. Хорошо, у кого свой домок есть, забился в него - и зимуй. И  чего
тебя, дурачок, дернуло из дома в такую пору уходить?
     - А ты откуда знаешь? - испуганно спросил Рено.
     - Хе-е... милый, - протянула старуха. - Я седьмой десяток  доканчиваю
и много чего знаю. Ну зачем ты удрал? Перезимовал бы, а по весне  -  беги,
коли  ноги  чешутся.  Только  куда  бежать?  Свою  могилу  все   одно   не
перепрыгнешь.
     И тогда Рено, поддавшись необъяснимому  порыву,  начал  рассказывать.
Обо всем: о себе, об умершей Анне, убитой Ренате, о том, как нельзя  стало
жить. Старуха,  почти  слившаяся  с  воздухом,  молча  слушала,  глаза  ее
светились красным, как у бездомной собаки. Рено увидел эти огни и замолк.
     - Тяжело тебе, - глухо  произнесла  старуха.  -  Большую  тяжесть  ты
поднял и далеко несешь. Только  не  туда  ты  пошел!  -  старуха  вскинула
голову, раскаленные глаза описали дугу над потухающим костром. - Не  туда!
- выкрикнула она. - Дочь твоя не у него! Проси настоящего  хозяина,  того,
кто правит миром! Он добр, он отдаст. Проси!..
     Старуха протянула руку и кинула что-то на угли.  Полыхнуло  пламя,  в
воздухе повисла тяжелая вонь. Где-то вдалеке зазвенел колокольчик.
     - Нет! - прохрипел Рено. - Изыди!
     - Не глупи!  -  прикрикнула  старуха.  -  Лучше  подумай,  ведь  дочь
вернется!
     - Это будет не дочь! - сказал Рено твердо. - Это будешь  ты,  ведьма,
оборотень. Я иду к истинному богу, и враг меня не остановит! Пусти!
     Рено хотел подняться, но не смог.
     - Полно тебе орать, - негромко сказала старуха. - С  дороги  услышал.
Не хочешь - не надо. Все  равно  никуда  не  денешься.  А  на  дьявола  не
ругайся. Он-то ни в чем не виноват.
     - Он на бога восстал, - сказал Рено.
     - Как можно восстать на того, без чьей  воли  не  смеет  упасть  даже
волос? Значит, сам бог того хотел. Дочь твою снасильничали по  воле  бога,
вся беда - от бога! И ты идешь к нему?!
     Последние слова она провизжала,  визг  стегнул  Рено,  он  вскочил  и
побежал.
     - Вернись! - кричала вдогонку старуха.
     Рено бежал сквозь темноту. Он налетел на большой куст,  и  тот  вдруг
превратился в ведьму.
     - Вернись  к  костру!  -  прошипела  она,  вцепившись  в  Рено.  Рено
судорожно дергался, стараясь освободиться. Густой смрад шел  от  колдуньи,
заставляя его задыхаться. С трудом он вырвался и побежал дальше.
     - Куда ты? - голос дребезжал совсем рядом. - Все равно не убежишь!  -
ведьма расхохоталась странным кудахтающим смехом. - Беги! - закричала она.
- У-лю-лю!.. Не хочешь - так беги!  Все  равно  вернешься!  Так  и  будешь
бегать по всей земле! Дарю тебе это!..
     Рено поднял голову. Приближалось утро, легкий туман стоял  в  лощине,
потухшие угли густо серебрились росой. Рено быстро сел, припоминая событи