ричал
искандарского порта и вернулся в Нантский храм. После долгих размышлений
храмовый клир решил принять Роша в ряды нантской стражи,  в  которой  он
тихо,  но  достойно  прослужил  до   настоящего   времени,   отягощенный
осознанием того, что так и не смог дать священный обет и  стать  жрецом.
Жрец обязан быть кристально честным, но честности себе Рош позволить  не
мог. Убийство  гетеринского  стражника  в  тот  далекий  день  храмового
праздника было одной из тех тайн, о которых он предпочел умолчать, когда
храмовые жрецы обдумывали возможность его зачисления в храмовую стражу.
   Я наклонил божественную шкатулку.  Затем  откинул  голову  и,  вернув
ящичек на место, услышал нежный шелест  ветра.  Я  знал,  что  не  стану
предавать Роша, потому что помнил этот праздник Хронтин, как  будто  все
случилось вчера. Когда все было закончено, поползли  слухи  о  том,  что
круг, внутри которого находились храмы и  королевский  дворец,  зловещим
узором украсила по периметру примерно  тысяча  голов  на  острых  пиках.
Именно здесь я и увидел голову отца. Он был  тем  самым  стариком,  чьим
ножом Рош убил гетеринского стражника.
   Нам -  Рошу,  мне,  покойной  жрице  Аджре  и  моему  предполагаемому
брату-близнецу Тайю, взятыми и вместе, и по  отдельности,  -  предстояло
свести счеты с верховными жрецами и жрицами гетеринского культа. Я снова
выдвинул тот же самый ящичек и посмотрел на Тайю. Он  действительно  мой
брат-близнец.  Опекаемый  Аджрой,  он  в  семилетнем  возрасте  узнал  о
пророчестве и увидел священные манускрипты. Та же Аджра рассказала ему о
том, что упоминаемый в пророчестве Второй - это он.  На  вопрос  о  том,
согласен ли он исполнить то, что предопределено ему  судьбой,  Тайю  без
раздумий ответил положительно.
   Заклинаниями из разных книг Файна моего брата погрузили в глубочайший
из самых глубоких снов, в котором уменьшили его  до  размеров  горошины.
После этого Аджра поместила Тайю в золотой медальон,  где  он  продолжал
спать  и  где  навсегда  остался  семилетним  ребенком.  Для  выполнения
возложенной на  него  миссии  -  поездки  в  Заколдованные  горы  -  ему
возвратили прежний облик. После того, как Тайю выбрал меня  своим  новым
охранителем, старая женщина решила, что достойно исполнила свой долг,  и
умерла.
   Я взглянул сквозь отверстие в шкатулке на  Синдию,  но  на  ее  месте
ничего не увидел. Я посмотрел еще пару раз и увидел своими  собственными
глазами, что она спит по другую сторону костра от меня. Но когда я снова
приник к  отверстию  божественной  шкатулки,  вернее,  к  ее  волшебному
окошечку, то никого там не увидел.
   Я убрал ящичек на место и задумался. Затрудняюсь сказать,  что  тогда
творилось у меня в душе, я сам не мог этого толком понять. Не оставалось
сомнений лишь в одном: совпадения преследовали меня буквально по пятам.
   Один из ящичков неожиданно открылся. Заглянув в него, я обнаружил там
листок бумаги. Совпадений  не  бывает,  говорилось  в  записке.  Пытаясь
заснуть, я подумал о том, что в сообщении этом есть одновременно  что-то
и успокаивающее, и тревожное.

ГЛАВА 14

   Ближе к полудню мы сделали привал, так  нигде  и  не  заметив  следов
погони капитана Шэдоуса. Мы перекусили, собрали свои вещи и  направились
через Абуни на север. Пока наш небольшой караван  шествовал  по  главной
улице  и  единственной  дороге  этого   местечка,   я   с   любопытством
рассматривал местных жителей. Среди них я заметил  столько  всевозможных
громил, воров и  убийц,  что  их  вполне  хватило  бы  для  того,  чтобы
снарядить ими половину пиратского флота Иланского океана. То  здесь,  то
там мелькали бродяги в жутких лохмотьях, беглецы и изгнанники  из  числа
дагов, серкеров или других племен, которых я просто не знал.
   Уличные торговцы и мальчишки  сотрясали  воздух  лживыми  уверениями.
Повсюду  витал  густой  запах  ладана.  На  северной   окраине   городка
находилась узкая улица, а  возле  дороги  -  святилище,  служившее,  как
оказалось, источником этого  запаха.  Перед  святилищем  прямо  на  моих
глазах опустился на колени древний старик в обтрепанном  одеянии  синего
цвета.  Он  бросил  какую-то  оранжевую  палочку  в  огонь,  горевший  в
углублении,  сделанном  в  боковой  части  сооружения.  Приблизившись  к
святилищу, Синдия повернулась в  седле  и  обратилась  ко  всему  нашему
немногочисленному отряду:
   - Остановимся здесь!
   Подъехав к ней, мы спешились. Человек в  синем  поднялся  с  колен  и
подошел к нам. Синдия протянула ему  поводья  своей  лошади  и  какую-то
монету, затем направилась к святилищу. Когда незнакомец принял поводья у
всех остальных, я вытащил  один  из  ящичков  шкатулки  и  посмотрел  на
человека в синем. Почти в то же самое мгновение я отдернул назад  голову
и быстро поставил ящичек на место. Старик оказался  жрецом  манкуанского
культа! Однако на деле он никак не мог быть таковым.  Все  последователи
этого религиозного учения погибли вместе со  своим  храмом.  По  крайней
мере так гласила легенда. Я успел лишь краем глаза заглянуть  в  прошлую
жизнь старика, но мне удалось узнать,  что  он  когда-то  был  пленен  и
подвергнут пыткам самим Феррисом, предыдущим верховным жрецом гетеринов,
который в свое время лишил жизни отца Аджры.
   У меня в голове мелькнула неожиданная мысль об убийце  матери  Аджры,
когда та  была  беременна.  Я  мог  только  догадываться  о  том,  какие
заклинания и черные силы были задействованы для того, чтобы продлить  ей
жизнь, чтобы смогла появиться на свет Аджра, именуемая Первой. Если бы и
мать, и дочь умерли, то пророчество никогда не смогло бы  осуществиться.
Тогда Разрушитель обратил бы в прах весь  мир  и  все  живое.  Какой  бы
нелепой ни казалась мифология, в ней наверняка имеется нечто,  способное
заинтересовать верующего тем, как это Аджра так и не появится  на  свет.
Значит, снова Феррис? Вполне вероятно.
   Я передал поводья старику и  попытался  прочитать  что-нибудь  в  его
мутноватых глазах.
   - Приветствую тебя, брат мой!
   - Все мои братья давно мертвы, незнакомец!
   - Прошу прощения! Я не хотел обидеть вас. - Я  протянул  руку  к  его
одеянию. - Мне показалось, что на тебе наряд манкуанского  жреца.  Но  я
давно не видел жрецов этой религии, пожалуй, с самих лет моего детства.
   -  Манкуанский  храм  разрушен,  манкуанской  веры   не   существует,
манкуанские жрецы и последователи этой веры давно мертвы.
   - Однако ты  выглядишь  удивительно  здоровым  для  мертвеца.  -  Мне
показалось, что старик посмотрел на меня невидящим взглядом, и только  в
следующую секунду я понял, что он слеп. - Меня зовут  Корвас,  я  совсем
недавно приехал из Искандара. Как твое имя?
   Старик от неожиданности выпустил из рук поводья. Лошади  рванули,  но
старый жрец щелкнул пальцами, и в следующее мгновение они успокоились  и
встали рядом с ним. Взяв в свои старческие руки мое лицо,  он  приблизил
его к своему. В его руках чувствовалась большая сила.
   - Так, - произнес он и отпустил меня.
   - Что - так?
   - Ты, называющий себя именем Корвас, ты -  Проводник.  -  Он  схватил
меня за руку жилистой клешней своей правой руки. - Скажи мне,  Воин  уже
здесь?
   - Нет, мы пока еще не нашли Героя.
   -  Но  ребенок  все-таки  с  вами?  -  Он  повернулся  к   святилищу,
по-прежнему не отпуская мою руку. - Он ведь здесь?
   - Ты говоришь о Втором?
   - Да, да, о нем!
   Я осторожно разжал руки старика.
   - Думаю, что да.
   В глазах старого жреца блеснули слезы.
   - Он придет! Я буду здесь, и он придет!
   Я через плечо старика посмотрел на святилище.
   - Ответь мне, жрец, в чью честь воздвигнуто это святилище?
   - В честь Сабиса.
   - Сабиса? Кто это?
   - Сабис - это я. Так меня зовут. - Лицо  старика  озарилось  улыбкой,
обнажившей редкие пеньки зубов. - Святилище воздвигнуто в  честь  Манку,
Великого Разрушителя.
   Подняв глаза, я увидел, что собравшиеся возле  храма  Синдия,  Рош  и
Тайю молятся, а Руутер, стоя неподалеку, наблюдает за  ними.  По  какой,
интересно, причине они молятся Великому Разрушителю? Я вытащил  один  из
ящичков шкатулки и посмотрел через образовавшееся отверстие на молящихся
у стены святилища. Синдии с ними не было. Немного приподняв шкатулку,  я
посмотрел на святилище.
   Моему взгляду предстали ряды оскаленных зубов, кольца свившихся змей,
слизь, кровь, огонь и вихрь. Под всем этим, внизу, я увидел  заполнявшие
весь подземный мир древние инструменты, манускрипты  и  бескрайние  ряды
полок, уставленных бесчисленными книгами.  Затем  передо  мной  возникло
чье-то лицо над огромным полем, усеянном скелетами. Лицо отличала печать
жестокой мужественности, однако ему также не чуждо было  и  сострадание,
чего не скажешь про манкуанского жреца  Сабиса,  хранителя  Манкуанского
храма. В глубине своего естества Сабис имел  ненависти  гораздо  больше,
чем можно себе вообразить. Это  вызвало  во  мне  непривычное  ощущение,
усиленное также и  моим  осознанием  тех  страданий,  которые  испытывал
старый жрец.
   Держа в руках божественную шкатулку,  я  спросил  у  нее,  что  нужно
сейчас Сабису.
   Сабису нужно, - ответила удивительная вещица, - спросить самого себя.
   Этот ответ я посчитал намеком, точнее,  советом,  не  лезть  в  чужие
дела.
   Оказавшись на другой стороне прохода, мы  вышли  к  тому  месту,  где
дорога  в  очередной  раз  раздваивалась.  Путешествие  на  север  могло
привести нас в страну серкеров - воинов, по слухам, разъезжающих  верхом
на гигантских ящерицах. Мы избрали восточное направление и  двинулись  в
сторону страны омергунтов.
   Поздно вечером, когда мы остановились, чтобы поужинать и дать лошадям
возможность немного передохнуть, я спросил  Синдию  о  том,  что  хотела
сказать шкатулка о совете Сабису спросить самого себя.
   - Это не может означать чего-то  иного,  чем  признание  манкуанского
жреца в том, что ему нужна помощь. Пока он сам не признается в этом, его
ненависть либо останется в нем, либо полностью поглотит его.
   - Мне это кажется не слишком-то справедливым, Синдия. В конце концов,
судьба была достаточно безжалостна к нему. Он перенес жуткие испытания -
ему выбили дубинкой зубы, лили на спину кипящую смолу.
   - Верно. Однако похоже, что  в  течение  последних  восемнадцати  лет
Сабис довершает работу, начатую гетеринскими жрецами. Никакой  палач  не
сможет истязать нас больнее и изощреннее, нежели  мы  способны  истязать
сами себя.
   - Объясни, что ты хотела сказать! Синдия отставила тарелку с  едой  в
сторону и посмотрела на меня.
   - Ни один палач в мире не в состоянии пытать свою жертву от  рассвета
до заката в течение нескольких лет без перерыва. Он смог бы делать такое
самое большее год. Тут дело в запасе жизненных сил, причем сил и палача,
и его жертвы. Однако тот, кто истязает сам себя, может  заниматься  этим
всю жизнь, до последнего своего  часа.  Вот  возьмем,  к  примеру,  твою
ненависть, Корвас, к собственному отцу.
   - Мою ненависть?
   - Да-да. Ненависть. Ты ведь вырос с верой в то, что отец обрек твоего
брата на смерть. Теперь тебе известна  истинная  картина  произошедшего.
Однако ты до сих пор не можешь изжить эту ненависть в себе, хотя она  не
доставляет тебе никакого удовольствия. Как ты думаешь, почему?
   - Сдается мне, что ты таким образом хочешь сказать, что мне нужно  то
же, что и Сабису. Верно? Получается, что мне нужна моя ненависть?
   - Может быть. - Синдия улыбнулась. - В конце концов,  я  ведь  только
пытаюсь угадать. Ты же единственный, у кого есть божественная шкатулка.
   - Как же можно избавиться от ненависти?
   - Благодаря прощению.
   Рош едва не подавился. Откашлявшись, он сразу же повернулся к Синдии:
   - С какой стати я буду прощать своих врагов? Чего ради?
   Синдия встала и стряхнула крошки с одежды.
   - Прощение не есть что-то такое, что делается ради чьей-либо  выгоды,
Рош. Это то, что человек делает ради самого себя. Вы  прекрасно  знаете,
что ненависть способна поглотить человека живьем.
   Сказав это, она  направилась  к  лошади,  и  мы  стали  готовиться  к
отъезду. Пока Рош доедал свою порцию, взгляд его был устремлен на огонь.
Я уже собрался проверить упряжь моей лошади, когда он позвал меня:
   - Корвас!
   - Да?
   - Спроси у шкатулки, что мне сейчас нужно.
   Я вытащил один из ящичков, в котором оказался свернутый  в  несколько
раз листок. Я понял, что записка предназначается именно Рошу, и  поэтому
сразу передал ему ответ божественной шкатулки.  Рош  развернул  бумажку,
прочитал написанное, но ничего не сказал.
   В ту ночь, когда мы забрались высоко в горы, неожиданно пошел снег.

ГЛАВА 15

   Я в полусонном состоянии покачивался  в  седле,  пока  лошади  ощупью
искали дорогу в плотной пелене бурана.  Видимость  была  отвратительная.
Мне едва удавалось разглядеть спину ехавшего впереди меня Тайю  на  фоне
заснеженной скалы или холма, однако скоро и он скрылся в снежном  вихре.
Единственное, вокруг чего вертелись сейчас мои мысли, было  неистребимое
желание согреться и постараться не уснуть.  Иногда  на  меня  накатывали
какие-то бредовые кошмары  -  мне  казалось,  что  я  засыпаю,  падаю  и
замерзаю  до  смерти,  прежде  чем  кто-либо   успевает   заметить   мое
отсутствие.
   В одном из таких приключений в стране снов я пробудился и понял,  что
оказался по уши в глубоком снегу. Я разгреб его в  стороны  и  встал  на
дороге, утопая почти по колено в сугробе. На дороге не было никого, и  я
принялся звать на помощь. Мои призывы  были  тщетны.  Лишь  далекое  эхо
собственного голоса достигало моего слуха. Дорога  была  мне  совершенно
незнакома,  и  я  не  представлял  себе,  в  каком  направлении  следует
двигаться и где находится запад, а где  восток.  Я  с  надеждой  поискал
божественную шкатулку, но вспомнил, что она была привязана к седлу  моей
лошади.
   Казалось, мое сердце готово в любую минуту разорваться от отчаяния, и
я, ведомый все тем же чувством отчаяния, все-таки выбрал  направление  и
побежал  по  снегу,  громко  выкрикивая  имя   Синдии.   Затем,   совсем
обессиленный, упал лицом в снег. Когда я поднялся  на  ноги,  то  увидел
свет - настолько яркий, что ночь превратилась в день. Внезапно сделалось
очень жарко, снег начал  таять  и  тут  же  превращаться  в  пар.  Разом
вспыхнули и загорелись деревья и кустарники, потом  исчезло  все,  кроме
выжженной догола поверхности дороги.
   Я упал на колени, простер перед собой  руки  и,  обращаясь  к  самому
центру света, произнес:
   - Кто ты, о Великий Повелитель?
   - Я - Манку! - прогремел в ответ  оглушительный  голос,  от  которого
содрогнулись горы. - Я - Великий Разрушитель. Ты привел того, кто мог бы
стать мне достойным соперником?
   Шкатулки со мной не было. Меня охватили отчаяние и ужас,  и,  оттянув
один из карманов, я крикнул в него:
   - Бог этого кармана, будь добр, дай то, что мне нужно!
   - Корвас! - Незнакомый голос неожиданно вырвал меня из цепких объятий
сна. Чья-то рука бесцеремонно дернула  меня  за  плечо.  Оглянувшись,  я
увидел, что это Рош.
   - Что? Что такое?
   - Ты спал.
   - Извини.
   - Больше не засыпай. Я не могу все время следить за тобой.
   - Я уже извинился. Больше это не повторится.
   Когда Рош  отъехал  в  сторону,  я  ощутил,  что  сердце  по-прежнему
трепещет в моей груди, как загнанный заяц, и ужас,  испытанный  во  сне,
еще не отпустил меня. Нагнувшись, я убедился в том, что шкатулка все так
же крепко привязана к седлу. Не удовлетворившись осмотром, я  взялся  за
ремешок упряжи и перебросил через плечо таким  образом,  чтобы  чудесная
шкатулка висела на  уровне  пояса.  Затем  накинул  на  плечи  попону  и
попытался немного успокоиться.
   Через несколько секунд мы повернули на север и поехали по более узкой
дороге - по сути дела, еле  заметной  тропинке,  которая  петляла  среди
скал, уводя нас все выше и выше, причем с каждым поворотом мы все больше
рисковали свернуть себе шею. Ветер свирепо завывал в теснине  высоченных
утесов и, не на шутку встревоженный опасным переходом, я крепко вцепился
в спасительную шкатулку, тут же ответившую мне, что все на  свете  имеет
свой конец. Я не стал допытываться у всезнающего ответчика, наступит  ли
мой конец прежде, чем прекратится  снежная  буря,  поскольку  ответ  мог
оказаться не слишком утешительным.
   Тем временем буря усиливалась,  и  скоро  сделалось  так  темно,  что
стерлась  всякая  разница  между  ночью  и  днем.  Чувства  мои  немного
притупились, и я стал воспринимать свирепый буран уже не так болезненно.
Я  прикрыл  голову   попоной   и,   согревшись   собственным   дыханием,
почувствовал,  как  к  носу  и  щекам  возвращается  жизнь.  В  каком-то
полубессознательном состоянии  я  раскачивался  в  седле  из  стороны  в
сторону. Неожиданно чей-то голос вырвал меня из полусонного забытья:
   - Посмотри! Посмотри туда!
   Откинув край попоны, я  увидел,  что  свет  раннего  утра  уже  начал
рассеивать ночные тени. Снег все еще шел, однако уже не так сильно,  как
ночью. Я поднял голову, и глаза мои ослепил яркий свет. Высоко в небе  с
вершины исполинской стены искрящегося  голубовато-белого  льда  струился
изумительной красоты красновато-желтый свет. Проехав дальше по тропе, мы
немного  приблизились  к  источнику  света,  однако  скоро  наши  лошади
неожиданно натолкнулись на высокую ледяную  стену,  над  которой  где-то
вверху брезжил все тот же свет.
   Стена образовывала  узкую  перемычку  между  двумя  высокими  горными
пиками. Мы по-прежнему оставались в тени, однако небо уже начало заметно
розоветь, вселяя какую-то смутную надежду на благополучный исход  нашего
путешествия.
   Затем мы добрались до того  места  в  этой  перемычке,  где  огромная
каменная  глыба  черного  цвета   взгромоздилась   на   самой   верхушке
высоченного ледяного столба, напоминая гигантский  гриб.  Наш  проводник
Руутер спешился и замер возле ледяной колонны прямо под "шляпкой"  этого
подобия гриба. Затем он принялся выворачивать свои карманы и бросать  их
содержимое прямо к  подножию  ледяного  столба,  который,  должно  быть,
являлся чем-то вроде святилища. Я взял в руки божественную  шкатулку  и,
выдвинув ящичек, заглянул внутрь.
   Божество Руутера оказалось богиней великой доброты и  сострадания  по
имени Эбелл.  В  свой  последний  приход  сюда  Руутер  попросил  у  нее
разрешения вернуться в родные места. Сейчас он воздавал благодарность за
ее милость. Лицо матери-богини по непонятной причине имело поразительное
сходство с внешностью Великого Разрушителя Манку.  Я  вернул  ящичек  на
прежнее место и вместе с  остальными  моими  спутниками  стал  терпеливо
дожидаться, когда Руутер закончит ритуал общения с богиней.
   Вскоре после того, как мы снова отправились в путь и сделали  поворот
в ледяном каньоне, перед нашими глазами открылась картина, от которой  у
меня перехватило дух. Далеко  внизу  простиралась  освещенная  пока  еще
неяркими  лучами  солнца  огромная   изумрудно-зеленая   долина.   Прямо
посередине ее протекала  полноводная  голубая  река  с  еле  различимыми
точками  рыбацких  лодок.  Ложе  долины   было   разделено   аккуратными
квадратиками полей с колосящимися нивами. На  плавно  спускавшихся  вниз
склонах  холмов  бесшумно  струились  водопады   и   карабкались   вверх
бесчисленные ряды террас, усаженных всевозможными  видами  благоуханных,
удивительно ярких цветов.
   Несмотря  на  нелюбовь  к  лошадям,  увиденное  побудило  меня  нежно
потрепать по холке моего четвероногого друга  с  той  же  истовостью,  с
какой Руутер благодарил свою богиню, и прошептать  слова  благодарности.
Нам наконец-таки удалось выбраться из мрачного царства холодных льдов.
   Все время путешествия вниз я снимал с себя очередной слой одежды. Это
продолжалось до  тех  пор,  пока  мы  не  достигли  незнакомой  туманной
местности близ ложа прекрасной долины. Руутер уводил нас  все  дальше  и
дальше в густой туман, и я вскоре увидел  перед  собой