щие недели, за все  проглоченные  унижения,  за  то,
что, все обо мне зная, он только сейчас приоткрылся мне. И  пусть  у  него
есть на то причины - я даже догадываюсь, какие - плевать! Я все  равно  не
прощу!
     - Начало заурядное. Кончил  Политехнический,  несколько  лет  работал
инженером на алюминиевом заводе в Сэдгаре.  А  потом...  Обычная  история:
оборудование изношенное, эксплуатируется безобразно. Была авария,  погибло
пять человек. Рабочие потребовали принять  меры,  администрация,  конечно,
отказалась. Я тоже участвовал в забастовке. А дальше, как всегда: дирекция
вызвала войска, с рабочими  разделались,  а  я  навсегда  потерял  работу.
Собственно, это все решило. Мне оставалось  только  найти  людей,  которые
борются с режимом Глара...
     - Я не нашел.
     - Конечно. Вы были слишком на виду. Ни одна группа не решилась с вами
связаться. Для нас конспирация - это жизнь.
     - И помогало?
     - До поры. Пока к нам не втерся провокатор. Часть организации  спасти
все-таки удалось, но пришлось помотаться.  Как-то  обстоятельства  привели
нас в Квайр, и я рискнул повидаться с дядей. Знал, что он очень  болен,  и
боялся, что другого раза не будет.
     - А он знал, чем вы занимаетесь?
     - Конечно. Я его достаточно уважал. - Помолчал и сказал задумчиво:  -
Удивил он меня тогда. Молчун - а  тут  его  вдруг  прорвало.  Тогда  он  и
рассказал мне правду о вашем исчезновении. Я ведь знал только  официальную
версию: взрыв в лаборатории. А  потом  достал  из  тайника  старую  папку.
Знаете, что там было?
     - Откуда?
     - Могли бы и догадаться. Чертежи и основные расчеты вашей машины.
     - Я все уничтожил!
     - Конечно. А он заблаговременно снял копии.
     - Зачем?
     - А вы не догадываетесь? Ну, правильно, какой-то техник...
     - Идите к черту! - сказал я злобно. - Это уже наше дело - мое и  его.
А оправдываться перед вами...
     - В чем? - спросил он невинно.
     - Имк - это мое второе  "я",  мы  двадцать  лет  проработали  вместе.
Понимаете? Двадцать лет!
     - Да, - сказал он задумчиво, - двадцать лет. И это были главные  годы
его жизни. Все, что вы сделали, принадлежало  и  ему,  и  в  каждом  вашем
открытии была и его доля.
     - Это знали все!
     - Нет, конечно, но это неважно.  Просто  мне  было  обидно,  что  эта
преданность и любовь... Короче, на этот раз вы  не  сказали  дяде,  _ч_т_о
это за работа, и он понял, как вы поступите с записями.  Вот  он  и  решил
спасти открытие... для человечества.
     - И отдал вам?
     - Вы бы предпочли Глара?
     - Да нет, пожалуй. И вы смогли разобраться?
     - Не я, - ответил он очень спокойно. - Один из наших.  Бывший  физик.
Кстати, он так и не поверил, что это осуществимо.
     - А вы?
     - А я - дилетант, у меня не было альтернативы. Поймите, профессор,  с
нами почти покончили. Движение разгромлено, уцелевшие группы бессильны.  В
стране террор. Хватают по тени подозрения - целыми семьями.  Ни  суда,  ни
следствия  -  люди  просто  исчезают.  Все  запрещено,  университеты   под
контролем. Начато производство новой сверхбомбы, - это не считая того, что
уже есть в арсеналах. На Ольрике уже война, и она подползает к Олгону...
     - Значит, еще хуже, чем было?
     - А вы чего  ожидали?  Идут  разговоры,  что  Глар  при  смерти,  уже
называют имя преемника: Сават Лабр, министр полиции.
     Я поежился.
     - Ваша машина дала нам последнюю возможность.
     - А именно?
     - Перенести борьбу в прошлое, - сказал он спокойно. - К сожалению, мы
не знали радиус действия  вашей  машины.  -  Усовершенствовать  ее?  -  он
усмехнулся. - Среди нас не было ученых вашего класса. Нас  хватило  только
на копию, да и та развалилась после перехода.
     - А Имк?
     - Дядя умер через два месяца после... прощания. Ему было 68 лет.
     Умер. Имк умер? Да, я знаю, что все мы смертны. Да, я  знаю,  что  он
прожил целую жизнь и состарился... все равно. Все равно он  умер  вчера...
нет, сейчас.
     Я благодарен Охотнику за то, что он отвернулся. Не надо  смотреть  на
меня. Сейчас я справлюсь с собой. Сейчас...
     - Среди нас был историк, - сказал Охотник, -  он  немного  подготовил
меня. И машину мы строили в Дове - на территории нынешнего Бассота.  После
перехода я оказался в лесах. Только через неделю  выбился  к  людям.  Сами
понимаете, после этого  мой  вид  никого  не  удивлял.  Местного  наречия,
конечно, не знал, но в Бассоте гостям  вопросов  не  задают.  Накормили  и
показали, куда идти. Когда добрался до Каса - это столица  Бассота  -  уже
мог кое-как объяснятся и  имел  представление  об  образе  жизни.  Знаете,
профессор, это было самое слабое место  в  нашем  плане,  но  Гаэф  -  наш
историк - не ошибся. Бассота - презанятная страна. В Касе верят чужеземцам
на слово и не придираются к неточностям, но за это  надо  платить.  Этакий
налог на вранье, который обогащает местного правителя. Я там  прожил  год,
прежде чем отправился в Квайр...
     - Это все очень мило, может, вы мне все-таки  скажете,  какой  сейчас
год?
     Нет, я его не разозлил. Пожал плечами и ответил спокойно:
     - Извините. Я думал, вы уже разобрались. 164  год  до  начала  нового
летоисчисления или 520 год по квайрскому счету. Вы махнули  назад  на  370
лет. - Помолчал и продолжил невозмутимо: - Вы сами понимаете, все зависело
от того, куда я попаду. Гаэф выделил пять перспективных  переходов,  когда
можно было повернуть историю Квайра. Я попал почти точно - в третий. Время
окончательного формирования Кеватской  империи,  которой  предстоит  стать
Олгоном.
     - И что же вы намерены делать?
     - Предотвратить ее образование.
     - Всего-то? Извините, Имк, по-моему у вас мания величия!
     - Не замечал, - ответил он равнодушно.
     - Я бы орбиту планеты изменил. Ненамного труднее - зато наверняка!
     - Не спешите с выводами, Бэрсар. Вы слишком мало знаете.
     - Тогда поделитесь информацией.
     - Какой? - он глядел мне прямо в глаза, и глаза его были  как  темные
камни - непроницаемая гладкая твердь. Это была ловушка, и я чуть в нее  не
влетел. Пара запальчивых фраз и я узнаю так много, что  о  выборе  уже  не
придется мечтать.
     - Об эпохе, конечно. Пока меня _э_т_о_ интересует.
     Он улыбнулся. Чуть-чуть.
     - Год я назвал: 520 лет со дня принятия  Квайром  истинной  веры  или
1009 в кеватском летоисчислении. Лет  через  тридцать  -  Кеват,  захватив
Квайр и Лагар, станет зародышем Олгона.
     - А пока?
     - А пока Кеват самое  большое  из  местных  государств.  Примерно  от
нынешнего Саура до Лгайа - это лучшие земли  в  Среднем  Олгоне.  Квайр  и
Лагар - мелкие царства, Квайр - побольше и побогаче, зато  Лагар  лежит  у
моря и имеет два отличных порта - Лагар и Сул.
     И боль, как подлый удар в  спину:  последний  мой  отпуск  мы  с  Миз
провели в Суле.
     Собрались на модный курорт в Лаор, но Миз взбунтовалась:  ей  надоели
курорты, ей надоели люди, ей хочется тишины, - и мы оказались  в  Суле,  в
загадочном городке, как будто забытом в прошлом.
     У Миз там была тетка. Сухонькая старушонка, похожая  на  мышь,  но  в
хитром ее лице таилось семейное сходство, и я  вдруг  ясно  увидел  ту  же
мышиную хитрость на ясном личике Миз.
     Мгновенное ощущение, оно ушло и забылось, но я вспомнил о  нем  через
год. После первого ареста, когда я  звонил  Миз.  Она  даже  не  ответила:
услыхала мой голос и бросила трубку, и я  увидел,  словно  стоял  рядом  -
озабоченную мышиную хитрость на еще любимом лице.
     Взгляд Охотника - и я ответил сквозь зубы:
     - Я бывал в Суле.
     - Пока Сул - просто рыбацкая деревушка. Его расцвет впереди  -  когда
кеватцы через 26 лет дотла сожгут Лагар.
     - А вам не скучно, Имк? Все знать наперед...
     - Не скучно, а тошно. Для вас это только слова: Квайр, Лагар, Кас.  А
я жил в этих городах, там у меня остались друзья и просто люди, которых  я
знаю. Если у меня ничего не выйдет, эти города сожгут. Этих людей убьют, а
их дети станут рабами. Через сорок лет  начнется  Великий  Голод,  который
наполовину опустошит страну. А  еще  через  сто  лет  во  всей  стране  не
останется и тысячи грамотных. Должен вам  сказать,  что  сейчас  в  Квайре
грамотны почти все горожане. Есть даже зародыш университета.
     - Почти рай?
     - Отнюдь. Все прелести средневековья плюс суровый  климат  и  скудные
почвы. Но Квайр никогда  не  знал  рабства.  Здесь  процветают  ремесла  и
соблюдаются законы. Не так уж мало, если сравнить с тем, что нас ждет. Мне
не нужно такое будущее, Бэрсар!
     - А если вы сделаете еще хуже?
     - Все может быть, - спокойно ответил он, - но я думаю,  что  хуже  не
будет. Хуже просто не может быть. Если не родится Олгон...
     - У вас есть и такая модель: Ольрик. Вы там не бывали, а я бывал. И в
Балге, и в Саккаре, и в Коггеу. Ничем не лучше, можете мне поверить. Та же
военная история  и  тот  же  полицейский  террор.  А  вдобавок  коррупция,
преступность и пограничные конфликты.
     - Но  вы  забываете:  это  тоже  идет  из  Олгона.  Гонку  вооружений
навязываем мы. И это наши тайные службы  меняют  правительства  и  убирают
неугодных. Кстати, не только в Ольрике, но и в  Тиороне.  -  Не  собираюсь
спорит о том, что плохо знаю. "Если бы" - это не по моей части. Я  признаю
только "если-то". - Хорошо. Я считаю, что если не возникнет  Олгон  -  это
противоестественное  образование,   раковая   опухоль,   сожравшая   целый
континент, то у человечества будет больше шансов выжить.
     -  Тут  у  вас  по  крайней   мере   два   прокола.   Первый:   слово
"противоестественный"  подразумевает,  что  есть  некий  естественный  ход
развития. Чем вы можете это обосновать? Какие у вас есть  критерии,  чтобы
определить, что естественно, а что нет?
     - Опыт, - ответил он спокойно. - Только опыт.
     - Но тогда вылезет второй вопрос: можно ли  изменить  историю?  Мы  с
вами существуем, мы родились в Олгоне, который  тоже  существует,  значит,
все это произошло...
     - Погодите, - сказал Охотник, - не завлекайте меня в  дебри.  Историю
можно изменить. Хотите докажу?
     - Попробуйте.
     - Что вы скажите о Равате?
     - Почти ничего.
     - А знаете, кем бы он стал, не вмешивайся в его судьбу?
     - Кем?
     - Имя святого Баада вам ничего не говорит?
     Это был хороший удар, у меня мороз прошел по коже. Таких имен немного
даже в нерадостной истории Олгона. Фанатик,  изувер,  основатель  Общества
Ока Господня, которое, до начала прошлого века  огнем  и  кровью  защищало
веру. Рават?
     - Я сам его отыскал, Бэрсар! Разбудил в нем тягу к  знанию.  Направил
его честолюбие - а  он  дьявольски  честолюбив!  -  на  благородную  цель.
Святого Баада уже не будет!
     - Будет кто-то другой, - сказал я устало. -  Но  в  чем  вы  меня  не
убедили. Не "Око Господне", так иной какой-нибудь "Меч Господень". Мне  не
нравятся ваши построения, Имк, раз они не поддаются проверке.  Я  не  могу
обходиться верой, особенно,  если  речь  о  людях.  Впрочем,  мое  мнение,
кажется, вас не очень интересует? Я все-таки попался и пора выбирать.  Или
- или, я правильно понял?
     Веселое недоумение мелькнуло в его глазах  -  мгновенный  проблеск  -
тогда я его не понял.
     - К сожалению. Вы ведь не из тех, кто остается  посредине.  Разве  не
так?
     Я мрачно пожал плечами: так, конечно. И мрачно спросил:
     - У меня будет время подумать?
     - Сколько угодно.
     - Тогда пошли из этого холодильника.


     Дожди, дожди. Лес напитался водой, как губка, в  землянке  промозглый
холод. Только и остается валяться на нарах, напрасно  листая  Дэнса.  Дэнс
подтверждает Имка, и я ловлю себя на том, что ему не верю.  Даже  если  он
прав, мне этого мало. Правда и правота... Приходится  быть  честным,  если
выбираешь между жизнью и смертью. Если бы не проклятый  выбор,  я  бы  уже
согласился с Имком.
     На третий день я проснулся и увидел, что он стоит рядом.
     - Не хотите прогуляться, Учитель?
     - Уже? Он промолчал.
     После завтрака мы надели тяжелые сумки и отправились в путь.
     Сыростью  и  ледяной  капелью  встретил  нас  лес.  Ветки   наперебой
избавлялись от груза, - струйка за струйкой - сначала я  ежился,  а  потом
стало все равно.
     Имк шел легко и как будто очень быстро, но я  еле  за  ним  поспевал.
Стоило попросить, чтобы он сбавил темп, но я знал, что не попрошу.  Глупая
гордость? Может  быть.  А  может  быть,  просто  расчет:  чем  бы  это  ни
кончилось, я должен быть с ним на равных. Только так - и больше никак.
     Он сам сбавил шаг. Посмотрел на меня, улыбнулся:
     - Устали?
     Я упрямо мотнул головой.
     - А вы неплохо держитесь, Тилам.
     Теперь уже я посмотрел на него и ответил с запинкой:
     - Спасибо... Баруф.
     Сквозь воду и грязь по безобразно мокрому лесу, и не видно конца...
     - Баруф, а война... Квайр и Лагар, так?
     - Да. Образец кеватской политики. Нас стравили, как боевых псов.
     - Вот так просто?
     - Совсем непросто. Квайр - своеобразная страна. Один местный  философ
сравнил его с домом, построенный на дюне. Неглупое  сравнение.  Территория
где-то от Тобара до Гарота вдоль  и  от  Уазт  до  Сэдгара  поперек.  Этих
городов пока нет, но размеры, думаю, ясны.
     - Небогато.
     - Вот именно. Больше половины страны покрыто лесами. Переписей,  сами
понимаете, не делали, но  на  глаз  в  Квайре  примерно  полмиллиона.  Зря
улыбаетесь... Тилам. Площадь Бассота вчетверо  больше,  а  там  и  трехсот
тысяч не наберется.  Хлебом  Квайр  себя  не  обеспечивает,  сырьем  тоже.
Квайрские сукна славятся от Балга до Гогтона. Квайрская парча и биссалский
шелк идут на вес золота. Но квайрские ремесленники работают  на  привозном
сырье, как это стало нашим  несчастьем.  В  Кевате  кончилась  полувековая
смута, на престол возвели малолетнего императора, а регентом стал его дядя
- Тибайен. Начал он  лихо:  с  государственной  монополии  на  торговлю  с
Квайром. Шерсть и зерно - вы понимаете, что это значит? Кеват ухватил  нас
за глотку и еще тогда задушил бы, если бы  у  Квайра  не  было  союзных  и
торговых договоров с Лагаром и Тарданом.
     Немного не по Дэнсу, но...
     - Пять лет понадобилось Тибайену, чтобы  рассорить  нас  Тарданом.  А
потом ему пришлось подождать еще пару лет - до Голода.  Понимаете,  Тилам,
Квайр ведь живет без запасов. У нас и в хорошие годы  крестьяне  до  жатвы
перебивались на траве. А тут два  неурожайных  года  подряд.  Я  этого  не
застал, но, говорят, целые деревни вымирали. Особенно на западе, где  леса
сведены. Там и начались голодные бунты. А потом и  захлестнуло  и  Средний
Квайр.
     Выход, конечно быль. Лагар помог бы купить зерно за  морем.  Ноу  нас
ведь монархия! Покойным Господином Квайра -  как  и  нынешним,  впрочем  -
вертели,  как  хотели.  Тибайен  не  упустил  случая.  Скупил  всех,   кто
продавался,  а  остальных  -  их  было  немного!  -  попросту   уничтожил.
Результат: Квайр разорвал союзный договор с Лагаром  и  заключил  новый  -
вассальный - с Кеватом.
     - Веселая история!
     - Еще бы! Теперь на  наших  товарах  наживается  Кеват.  Покупает  по
смехотворным  ценам  и  продает  втридорога.  За   13   лет   производство
сократилось вдвое. Ремесленники бросают  мастерские  и  бегут  из  страны.
Страна гибнет, Тилам!
     - И местные тоже так считают?
     Баруф весело усмехнулся.
     - Смотри кто. Локих и его двор живут на содержании у Кевата.  Тибайен
не жалеет денег - ведь стоит намекнуть на возврат долга - и они шелковые!
     - А война?
     - В Лагаре тоже невесело. Распались старые торговые связи, а тут  еще
лет десять, как идет необъявленная война  с  Тарданом.  Мы  в  свое  время
пытались что-то связать... без толку, как видите. Может, это и лучше...
     - Почему?
     Баруф не ответил. Он словно вдруг позабыл обо мне,  сдвинул  створки,
защелкнул дверцу - и в лице ничего не прочтешь.
     Длился и длился мокрый день. Мокрые  насквозь  брели  мы  по  мокрому
лесу, а когда стемнело, заползли под нависшие ветки мокрого старого  лара.
Это был не лучший ночлег в моей жизни - даже в карцере бывало уютней.
     Перед утром стало еще холодней. Нехотя пожевали  раскисшее,  когда-то
сушеное мясо, и едва засерело,  продолжили  путь.  Тот  же  промокший  лес
качался вокруг, и тяжелое злое бессилие одолевало  меня.  Еле  тащился,  с
отвращением чувствуя, как я грязен, безнадежно мечтал о  горячей  ванне  и
сварливо завидовал Баруфу.  Цивилизованный  человек,  десять  лет  в  этом
гнусном мире - и так невыносимо спокоен!
     - А потом деревья вдруг расступились, и мы уткнулись в ограду.
     -  Прибыли,  -  сказал   Баруф.   -   Договоримся   сразу:   вы   мой
соотечественник  из  Балга.  Скажем,  друг  детства.  Имя...  ладно,   оно
достаточно необычно. Меня здесь зовут Огилар Калат. Запомнили?
     Я кивнул.
     - Кстати. О Балге  эти  люди  знают  все-таки  больше  вас.  Так  что
поосторожней.
     Дом был низкий, бревенчатый, почерневший от непогоды.  Дверь  открыла
хозяйка - невысокая, плотная женщина с круглым, уютным  лицом.  Глянула  и
всплеснула руками:
     - Владыка Небесный, Огил! Сам пожаловал! А я-то думаю: кого  в  такую
погоду занесло!
     - Здравствуй, Зиран, - сказал Баруф. - Чужих нет?
     И смех у нее был круглый, уютный.
     - А ни чужих, ни своих. Одна я.
     А потом вымытые, в сухой одежде мы сидели в сухом  тепле  избушки,  и
Зиран мелькала вокруг. Все она успевала: делала мимоходом домашнюю работу,
подкладывала и подсовывала нам еду и при том болтала без умолку.
     - Тебя-то, Огил, ровно и лес не берет! Вон Баф  давеча  забегал,  так
его уже в дугу свело, а ты не стареешь! Что-то я  дружка  твоего  ране  не
видела?
     - А он тут недавно. Из моих краев. Вместе росли.
     - Ну, вот и тебе радость! Свой на чужбине - сладко,  чай,  свидеться?
Звать-то вас как, добрый человек? Иль по-нашему не разумеете?
     - Понимаю. Тилам меня зовут.
     Улыбнулась спокойно ласково и опять к Баруфу:
     - Мы-то с Суил давеча  тебя  поминали.  Как  зарядили  дожди,  она  и
говорит: "Каково, мать, нынче в лесу дяде Огилу?"
     - А где она?
     - А в город поехала. Табалу срок за аренду  платить,  мы  кой-чего  и
подсобрали. Нынче в городе-то, сказывают, съестное в цене. Я и то  думала,
она воротилась.
     - А ребята?
     - На росчисти. Время-то какое? Возраст им не подошел, а все пусть  от
глазу подальше.
     - Сколько ж это Карту?
     - Да на святого Афата девятнадцатый пошел!
     А я глядел на Баруфа во все глаза. Мягким и домашним было его лицо, и
в глазах простой человеческий интерес.
     - А что хозяйство?
     - Какое хозяйство! Все налоги съели! Одну коровенку оставили и  ту  в
лесу держу - пусть лучше зверь заест...
     Она вдруг вся вскинулась, слушая.
     - Никак, Суил? Ну, слава те, господи!
     Метнулась к двери, заговорила с  кем-то  в  сенях,  и  вдруг  веселый
мокрый клубок влетел и с воплем повис у Баруфа на шее.
     - Дядь Огил! Ой, дядь Огил!
     - Суил! Ладно, ладно! Слезай с меня, дай на тебя гляну!
     Клубок отцепился и оказался девушкой с блестящими светлыми глазами  и
румяным лицом.
     - А что ты мне принес?
     - А что я мог принести?
     - Колечко!
     - Помилуй бог, разве в лесу кольца растут?
     - А ты глянь в кармане!
     - А ну, Зиран, дай-ка мой тапас, может, и правда с ветки упало?
     - И не надоест вам всякий раз? Да и тебе, Суил, не те  года  гостинцы
клянчить!
     Девушка засмеялась и принялась отстегивать мокрый плащ.
     - Ох и льет! Меня в деревне оставляли, а я чуяла! "Мать, - говорю,  -
забоится".
     - Расторговалась?
     - Ой, еле-еле!  Сперва-то  все  совестилась,  а  потом  слышу,  почем
продают, ну, думаю, а я чем хуже? А народу на рынке по пальцам  перечесть!
Спасибо, биэла одна подошла, покрутила носом, да и взяла все по моей цене.
Уж пошли ей бог здорового любовника!
     - С