ого,  Торин.  И  люди  у  меня  без  следа
пропадали, и жуть всякая зимними  ночами  виделась...  Скажу  тебе,  что
точно вам эти самые айфар говорили - нечистое тут место, особо ежели  на
пустоши каменные податься, к югу и востоку отсюда. День  до  них  пешком
идти нужно. Уж не желаешь ли сам туда отправиться?
   - Да надо бы.
   - Слушай, а может, не стоит нос туда  совать?  -  встрял  Видгнир.  -
Пропадём ведь. Ежели  уж  сам  Один  отсоветовал  да  сказал,  что  силы
побороть тамошних тварей даже у него самого не хватит, то что же уж  про
нас речи вести?
   - Сын твой дело говорит, - кивнул Гудмунд, а Хёгни продолжил:
   - Днём ещё куда ни шло, а в ночь что делать будешь? Сам я  раз  видал
ётуна, из тамошних щелей выбравшегося, - локтей десять ростом  будет  да
словно огнём весь горит. Я тогда на птицу ходил,  к  вечеру  дело  было,
осенью. Солнце село  уже,  ну,  думаю,  заночевать  в  скалах  придётся.
Чувствую, земля затряслась, и потом сам этот появился. Чёрный как смоль,
глаза багровым  светятся,  меч  словно  раскалённый...  Я-то  за  камнем
схоронился, едва до утра дожил. А страху-то натерпелся смертного! Мнится
мне, что огненный великан то был, из Етунхейма.
   - А сюда они приходят? -  дрожащим  голосом  спросила  Сигню,  сжимая
кинжал, словно боясь, что злобный ётун  вот  сейчас  и  ворвётся  в  дом
конунга.
   - Нет, дочка, они людей сторонятся, но если  сам  забрался  в  угодья
ихние - спуску не дадут. Три зимы назад похвалялся один  дружинник  мой,
что великана зарубит, да по пьяному делу и пошёл в  пустоши.  Сгинул.  А
воин был, между прочим, доблестный. Ничего ты там,  Торин,  не  найдёшь,
кроме погибели.
   - Ладно, это завтра решим. А что о землях западных скажешь? Знаешь ли
ты чего о них да сколько дней добираться по морю?
   - Слыхал. Плавал на запад даже. В шести днях с попутным ветром  будет
большая земля, остров наверное. А после него ещё дня три-четыре, и на те
земли, о которых ты говоришь, наткнёшься. Говаривали, что  род  Хейдрека
Рыжебородого туда подался, как из Норвегии его изгнали. Не скажу  точно,
не бывал - не видел.
   "Точно, точно! Было такое! Этот  Хейдрек  со  всеми  родичами  королю
Датскому присягу не принёс и на шести кораблях в  океан  ушёл  от  гнева
датского пять лет назад! Нешто и в  самом  деле  в  тех  краях  норманны
обосновались? - вспомнил отец Целестин. - Эх, поспать бы сейчас, а утром
все дела решать. Что, днём не наговориться? Ещё и ётуны эти чёртовы... А
ну как эдакая тварь пригрезится?"
   Словно подслушав его мысли, Хёгни шлепнул ладонью по столу и поднялся
со скамьи:
   - Будет на сегодня. Зови меня с рассветом, конунг Торин из  Вадхейма,
тогда и подумаем, чем ещё помочь тебе смогу. А сейчас - вкушайте  отдых,
гости.
   И Хёгни, оставив сотрапезников, удалился в свою часть дома  вместе  с
сыном. Торин и Видгнир устроились на полу, предоставив спать на  скамьях
Сигню и отцу Целестину. Монах, расстелив накидку и сунув под голову свой
мешок, осмотрел ложе и признал его вполне пристойным. Надоело спать  под
палубой корабля, и хорошо, что хоть пяток  ночей  в  тепле  да  удобстве
провести можно. Отдав должное религии в  виде  нескольких  произнесённых
полушёпотом молитв, воздеваний глаз к потолку и осенения  себя  крестом,
отец  Целестин  взгромоздился  на  постель,  косо  посмотрев  на  Сигню,
пренебрегшую вечерней молитвой и уже явно  видевшую  десятый  сон.  Надо
завтра  опять  епитимью  наложить.  Чтоб  не  забывала   о   непреложном
христианском долге.
   Не язычница, чай, какая-нибудь, но человек просвещённый и к  культуре
приобщена.
   Все  прочие  уже  храпели  вовсю,  и  святой  отец  под  этот  скорее
успокаивающий, чем тревожащий  аккомпанемент  начал  медленно  засыпать,
ворочаясь, как боров в луже, с одного боку на другой. И тут кто-то ткнул
его в грудь, и весьма чувствительно. Уже находясь на зыбкой грани  между
явью и сном, отец Целестин, воображение которого разбередили  жутковатые
рассказы Хёгни об огненных великанах,  едва  не  завизжал  со  страху  и
открыл глаза. Рядом сидел Гунтер, и взгляд у него был абсолютно трезвый.
   - Чего тебе, пьянчуга ненасытный? - простонал монах, ещё не отойдя от
испуга.
   - А того, что и тебе! - Германец был  верен  своей  развязной  манере
разговора. - Слышал я, о чём вы тут толковали. Возьмёте с собой?
   - Куда?! Иди спи, чёрт тебя задери! И  что  ты  вообще  слышать  мог,
когда валялся под столом в пьяном безобразии?
   - И про Одина, и что Торин говорил про бога того.  И  что  ход  вы  в
Мидденгард ищете. И про ётунов, кои тут недалеко  бродят.  Так  возьмёте
меня?
   - Не суй нос куда не след! Ты что, всё  подслушал?  -  Отец  Целестин
возмутился до крайности.
   - Подслушал, - спокойно согласился Гунтер  и  встал.  -  Ты  поговори
утром с Торином. Пригожусь ведь. А насчёт носа скажу, что и ты суёшь его
куда не надо. - Он  покрутил  мешочек  со  своим  мерзким  снадобьем  и,
ухмыльнувшись, снова улёгся на солому.
   Отец Целестин выругался и повернулся к нему спиной. Вот ведь  ублюдка
Господь послал! Ну за какие грехи такое  наказание  на  меня  свалилось?
У-у-у, бестия белокурая...
 
*** 
 
   Когда Видгнир с трудом растолкал отца Целестина, было совсем  светло.
На столе ждал завтрак и, что тоже немаловажно, остатки вчерашнего  пива,
немедленно поглощённые монахом, жаждавшим избавиться от  головной  боли.
По всему видно было, что остальные  поднялись  уже  давно:  Торин  успел
надеть кольчугу и притащил с корабля кое-какие тёплые  вещи;  Видгнир  и
Сигню собирали еду в мешок, а в углу Гунтер демонстративно  правил  меч,
издавая точильным камнем совершенно душераздирающие звуки.
   - Ты побыстрее давай, если с нами поедешь, - заметил Торин, глянув на
отца Целестина.
   Тот вначале не понял, а затем схватился за сердце:
   - Что это ты удумал? Туда собрались?
   - Ага.  Боишься,  что  ль?  Тогда  здесь  посиди.  Гудмунд  проводить
вызвался. Завтра к вечеру вернёмся. За Сигню опять же приглядишь.
   Сигню  попыталась  что-то  сказать,  но  Торин  одарил  её   свирепым
взглядом, и она закрыла рот. Всё  утро  она  тщетно  пыталась  уговорить
конунга, чтоб позволил ей вместе с  ним  в  пустоши  поехать,  но  Торин
твёрдо стоял на своём - нет, и всё.
   - Так вы что, только втроём пойдёте? - спросил монах.
   Торин кивнул:
   - В деле эдаком не числом брать надобно.  Ты  что  же  думаешь,  мечи
дружины чем помогут против нечисти? На помощь богов да на удачу надежда.
   При слове "нечисть" монах таки вспомнил, что борьба с оной  входит  в
круг его прямых обязанностей и сопровождать конунга хочешь не хочешь,  а
придётся. И святой воды с собой захватить следовало бы. Может,  нужда  в
ней окажется.
   - Далеко ведь идти-то. - Отец Целестин не забыл слова  Хёгни  о  том,
что до пустоши день пешего пути.
   - Хёгни своих лошадей  даст,  -  сказал  Видгнир.  -  Так  что  наших
сгружать с корабля не будем. Ну что, ты готов?
   Монах запихнул в рот последний кусок рыбы, вытер руки о  рясу  и  уже
хотел подняться, как вдруг перехватил взгляд  Гунтера.  И  тут  какое-то
шестое чувство заставило его дёрнуть конунга за куртку:
   - Торин, пускай Гунтер с нами будет, - и добавил, опустив глаза:
   - Рассказал я ему обо всём.
   Торин посмотрел на германца, задумчиво потёр голову, затем  уставился
на отца Целестина:
   - С чего бы это? А что, может, ты и прав.  Чем  он  только  прельстил
тебя? Ну хорошо, собирайтесь побыстрее. Видгнир, иди  лошадей  посмотри,
готовы ли.
   Гунтер едва заметно кивнул монаху в знак благодарности.
   Для Торина и его  спутника  приготовили  шесть  лошадок  -  таких  же
небольших, крепких и спокойных животин, что были  на  их  корабле.  Отец
Целестин знал, что эти коньки весьма выносливы и  прихотливостью  особой
не  отличаются,  но,  критически   оглядев   предоставленного   скакуна,
покрытого плотным шерстяным одеялом, заменявшим здесь седло, усомнился в
его качествах. Куда несчастному животному тяжесть этакую увезти?
   На одну лошадь погрузили припасы - несколько мешков  с  едой,  тёплой
одеждой и торфом для костра. Гудмунд рассказал, что в тех местах хоть  и
есть горячие источники и озера, греющиеся  от  подземного  огня,  но  ни
хвороста, ни тем более дров раздобыть невозможно. А хоть и конец  апреля
на дворе, в Исландии ещё о тепле весеннем и мечтать не  приходится.  Тут
тебе не солнечная Норвегия.
   Самым тяжёлым было посадить отца Целестина на лошадь. Подсаживать его
пришлось всем вместе, кряхтя от натуги. Сам монах, судорожно цепляясь за
седло и за гриву конька, решил было, что тот не удержит  свою  ношу,  но
всё закончилось благополучно, и отец Целестин, дёрнув за повод, довольно
уверенно прокатился вдоль дома конунга Хёгни, который  уже  вышел  лично
проводить Торина в путь. Тут же были  Олаф,  два  сына  Нармунда  и  ещё
десяток дружинников Вадхейма. Никто, впрочем, кроме Хёгни  и  Сигню,  не
знал об истинной цели путешествия, благо Торин, не желая раньше  времени
беспокоить своих, не стал излишне об этом распространяться.  Единственно
поручил Олафу за дружиной от его  имени  присматривать  да,  ежели  беда
какая  случится,  команду  на  себя  взять,  как   самому   опытному   и
умудрённому.
   - Если послезавтра к утру не возвратитесь, искать вас людей пошлю,  -
тихо сказал Хёгни Торину, - Гудмунд дорогу хорошо знает  и  в  приметное
место вас выведет, так что лучше тебе его  слушать  и  особо  далеко  не
забираться. Ну, пусть вам помогут боги и Один направит по верному пути!
   Вскоре посёлок скрылся за скалами, и Гудмунд повёл отряд вдоль берега
фьорда на юг, постепенно поднимаясь на  плоскогорье.  Холмы,  тянувшиеся
справа, становились ниже, склоны стали менее крутыми, а через час  пути,
миновав узкую речушку, впадавшую в залив с юго-востока, все увидели, что
фьорд кончился  и  впереди  расстилается  равнина  тундры  с  чернеющими
вдалеке холмами. Как и ожидал отец Целестин, никакого намёка на тропу, и
тем более дорогу, не было, но Гудмунд уверенно  направился  к  темневшей
вдалеке гряде. Отряд подъехал к  берегам  ещё  одной  речки,  с  быстрым
течением и, похоже, не замерзающей всю зиму.
   - Река течёт от ледника на  юге,  -  сказал  Гудмунд.  -  Если  вдруг
разбредёмся или  потеряемся,  то  идите  точно  по  берегу,  как  раз  к
Скага-фьорду выйдете.
   - А нам куда? - спросил Видгнир. Гудмунд указал рукой на юго-восток:
   - Во-он те горы видишь? Нам скоро через брод на тот берег перебраться
надо и к ним ближе держаться. За холмами как раз горячие озера будут,  а
ещё дальше огненная гора, что  Аскья  называется.  К  вечеру  доберёмся,
пожалуй.
   Отец Целестин  покачал  головой.  Перспектива  заночевать  в  снежной
пустыне, да ещё в местах, где страшилища всякие шныряют, его  совсем  не
прельщала. Ох и тоскливая же земля здесь! Пусто, голо, глаз  не  на  чем
остановить. Хоть бы дерево одно нормальное росло, а не карлики эти,  что
из-под снега иногда проглядывают. А в Италии сейчас благодать...  Тепло,
сады наверняка зацвели уже. Эх, как там обитель моя святая?
   Отыскав брод, Гудмунд  пустил  лошадь  через  поток,  посмотрел,  как
перебираются остальные, и,  ударив  конька  пятками,  вновь  послал  его
вперёд. Лошади шли мелкой рысью, иногда переходя на быстрый  шаг.  Земля
была ровная, и двигался  отряд  быстро.  Скоро  стали  часто  попадаться
громадные валуны, и начался чуть заметный уклон вверх - плато постепенно
поднималось.
   Отец Целестин зря не питал надежд на своего конька - шёл он  так  же,
как и остальные, не выказывая ни малейшего признака усталости. Со  скуки
монах начал было разговор с Торином,  но  тот  выглядел  угрюмо  и  весь
погрузился в какие-то свои мысли, так что беседы не вышло. Видгнир  тоже
ехал молча, и отец Целестин перевёл взгляд на Гунтера. Германец сидел на
лошади оригинально  -  полубоком,  одну  ногу  поставив  на  седло.  Вид
какой-то  отсутствующий,  шлем  стальной  на  голове,  поверх   кольчуги
безрукавка из медвежьей шкуры. Напевает себе  под  нос  что-то  донельзя
воинственное. Варвар, одно слово...
   - А ну-ка стойте! - неожиданно громко сказал Видгнир и резко  натянул
поводья. Отец Целестин обернулся  и  тотчас  же  перекрестился:  Видгнир
опять был окружён чуть заметным золотым светом. Сила ожила.
   - Что такое? - Торин развернул коня и подъехал к нему. - Что?
   - Там... - Видгнир поднял руку и указал куда-то вперёд. - Я чувствую,
там что-то есть. То, что родственно айфар, но гораздо сильнее их.
   - Оно плохое? - дрожащим голосом спросил перепуганный монах.
   - Нет, нет! Вы что, не видите ничего? Давайте за мной!
   И точно, впереди, у камня, по  своим  размерам  больше  напоминавшего
скалу, едва светился бледный огонек. Видгнир,  не  слушая  возражений  и
остерегающего возгласа Торина, пустил коня в галоп, и остальным пришлось
волей-неволей скакать за ним.
   С подветренной стороны огромного  валуна  горел  небольшой  костерок.
Рядом с огнём сидел человек, закутанный в серый плащ и в  надвинутой  на
глаза  шляпе.  У  его  ног  лежали  два  громадных  серых  зверя,  очень
смахивающие на волков-переростков.
   Видгнир, спрыгнув с коня, подошёл к неизвестному и напряжённо  замер.
Волчищи вскочили, заворчав, но тут раздался глубокий, сильный голос:
   - Не трогайте его. Фреки, Гери,  а  ну-ка  тихо!  Это  наш  гость.  -
Человек поднялся и шагнул к Видгниру, сняв свою шляпу.
   - Кто ты? - Видгнир во все глаза смотрел  на  возвышавшуюся  над  ним
фигуру. - Кто ты, почтенный?
   - Я? - Незнакомец выпрямился  во  весь  свой  немалый  рост,  оглядел
Видгнира и стоявших у него за спиной Торина и остальных. - Я  Один,  сын
Бора, князь Асов.
   Пламя костра вдруг затрещало и взвилось вверх белым столбом, извергая
в небо сотни слепящих искр.
   Видгнир  опустился  на  колени  и  склонил  голову,  и  его   примеру
последовали Торин и Гудмунд. Гунтер стоял открыв рот,  а  отец  Целестин
осенил себя крестным знамением.
   - Я Один, князь Асов, - повторил стоявший перед ними бог. - И я  хочу
говорить с вами.
 
Глава 7. РЕЧИ ОДИНА 
 
   Отец Целестин трясся от возбуждения. Да, это удивительно, невероятно,
немыслимо, но сейчас он находится в компании самого  настоящего,  живого
языческого божества! Один действительно был таким, каким  его  описывали
саги: очень высокий седой старик  с  длинной  бородой.  Лицо  серьёзное,
морщинистое, левый глаз пронзительно-синий, с искоркой не то  смеха,  не
то удивления; на месте же правого - безобразный красный  провал,  словно
язва на лице. Под мышастым плащом такая же  тёмно-серая  одежда,  сапоги
мягкие, на голенях полосками рыжеватой кожи крест-накрест  перевязанные.
Правая рука украшена  кольцом  золотым  работы  изумительной...  Словом,
представительно выглядит, как богу и полагается.
   - Ни к чему тут на коленях стоять,  земля-то  холодная,  -  несколько
смущённо проговорил Один и, взяв Видгнира  за  плечи,  поставил  его  на
ноги. - Поднимайтесь да к огню лучше подсаживайтесь, чай, не первый  час
в пути, отдохнуть следует. У меня тут хлеб с рыбой есть.
   Торин, двигаясь словно в полусне, не в состоянии ни слова  вымолвить,
присел на один из камней, словно специально расставленных вокруг костра,
продолжая пожирать глазами старика, который тем  временем  повернулся  к
отцу Целестину:
   - Ну здравствуй, служитель Единого! Не потревожил ли я тогда твой сон
своим появлением? Иди же к огню...
   Один протянул руку, но монах отскочил как ошпаренный  и,  воздев  два
перста, дико заорал:
   - Изыде, сатана!! Сгинь, рассыпься!
   - Я князь Асов, а не Князь Тьмы, - Один  усмехнулся,  -  и  не  желаю
никому из вас зла, а тебе и подавно.  Хватит  тут  комедию  разыгрывать,
добавил он уже  построже,  -  здесь  тебе  не  Рим  и  заседание  святой
конгрегации. Привыкать надо, если в дела богов полез. И хватит  из  себя
мракобеса корчить, тоже  мне,  святой  Целестин,  в  землях  норманнских
просиявший!..
   У монаха от хамства такого челюсть отвисла, а Один, не обращая больше
на него внимания, отпихнул одного из своих волчар,  улёгшегося  рядом  с
плоским коричневым булыжником, и, усевшись на  него,  вынул  из  невесть
откуда взявшегося мешка пару лососей, насадил их на палочки  и  сунул  в
огонь.
   - Хорошая рыба. Вчера к Эгиру, морскому великану, заглянул -  он  тут
недалеко живёт, - так Эгир гостинцев насовал. Эх, а знали бы  вы,  какое
он пиво варит!
   Один болтал и болтал беспрерывно, пока вначале Видгнир, а  за  ним  и
все прочие не стали расслабляться,  -  бог  говорил  как  самый  обычный
человек, порой вставляя в свои рассказы крепкие словечки. Отец  Целестин
украдкой пару раз перекрестил Одина, но тот явно не желал рассыпаться, и
у него не появлялись рога, хвост и пятачок вместо  носа.  Пока  жарилась
рыба, Один рассказал кучу смешных историй о своих родственниках -  Асах,
про пакостных великанов, двергов и прочих созданиях, коих отец  Целестин
привык считать плодом пьяной фантазии норманнов. В любом  случае  первым
смущение преодолел Гунтер, заметивший в мешке Одина огромную  деревянную
флягу и недвусмысленно заявивший о своём желании выпить. Один  улыбнулся
и, вытащив сосуд, выдернул пробку:
   - Держи. Только не увлекаться.
   По лицу Гунтера расплылось блаженное выражение - такого мёда  он  ещё
доселе не  пробовал.  Немудрено  -  Один  заметил,  что  варила  его  не
кто-нибудь, a сама богиня Фрейя.
   Бутыль с божественным напитком мигом пошла  по  кругу,  и  это  стало
последним средством, развязавшим языки. Теперь Один не виделся великим и
грозным богом, казалось, все знают его не первый день.
   Отец Целестин заметил, что огонь костра появляется просто ниоткуда  -
не было ни дров, ни торфа, ни угля. Пламя извергалось  из  самой  земли,
едва слышно шипя.
   Костёр не выглядел большим, однако тепла хватало.  Такого  же  тепла,
что некогда монах ощущал  на  поляне  недалеко  от  Вадхейма,  у  камня,
именуемого Зубом фафнира.
   Монах знал, что животные всегда чуют зло и стараются убежать, но  все
шесть лошадок мирно стояли рядом, изредка пофыркивая и протягивая  морды
к огню. На двух громадных и зубастых волков,  возлежавших  возле  своего
хозяина, они даже не смотрели. Да и сам Владыка Асгарда вовсе не казался
страшным  или  опасным  и,  похоже,  молнии  метать  и   делать   прочие
приличествующие богу вещи пока не собирался.
   - ...Вот тогда Тор как запустит в  эту  ведьму  своим  молотом!  Она,
правда, старуха была прыткая,  но  от  Винг-Тора  нашего  ещё  никто  не
уходил. Великаны  потом  неделю  её  мозги  со  стен  отмывали.  -  Один
продолжал   травить   свои   полные   оптимизма   байки,   переворачивая
подрумянившихся рыбин то одним,  то  другим  боком  к  огню.  -  Готово,
похоже. Ну, попробуйте только сказать, что я плохо готовлю!
   Лосось и на самом деле был  великолепен.  Впечатление  портил  только
хлеб пополам с отрубями, Один всех оделил куском,  а  отказываться  было
неудобно - попробуй откажи богу! Потом ещё раз выпили вкруговую мёда,  и
Один, утерев усы, уставился на Торина, мигом став серьёзным:
   - Ты вот мне скажи, конунг, почто советам моим не  внимаешь?  Ведь  и
Гладсхеймом  тебе  говорено  было  -  в  эти  места  не  соваться,  и  я
предупреждал. Вот теперь все дела пришлось бросить да следить за  тобой,
чтобы глупостей не наделал. Говори, отчего ослушался?
   - Тебе, Отец Дружин, всё ведомо. Хельги Старый говорил...
   - Да знаю, что он говорил, - поморщился Один.  -  И  про  пророчество
знаю. Знаком я и с той вельвой, мудрая женщина.  Только  многого  ты  не
понял, Торин. Всё, что в последнее время произошло,  ой  как  неспроста.
Мир снова меняется, и изменения эти окончательны.  Навсегда.  Моё  время
уходит. Мы, Асы, теряем свою мощь и должны либо  уйти  в  мир  соседний,
оставив здесь лишь память  о  себе,  либо  остаться.  Остаться  и  стать
бессильными и бледными тенями прошлого. Ведь и  те,  кого  вы  называете
"айфар", тоже когда-то были великими в