ерпи еще немножко...
     - Потерплю, - вздохнула она.
     По-прежнему стараясь не шуметь, приблизились к сарайчику. Здесь печатей не оказалось. На двери висел замок. Минич достал ключи, нашарил длинный, плоский, явно кустарной работы. Ключ подошел. Он медленно отворил дверь. Воздух в сарае был застоялый, невкусный. Минич впустил Джину. Затворил дверь. Засветил зажигалку.
     - Похоже, ничего не взято. - Джина огляделась, прежде чем прийти к такому выводу.
     - Думаю, что и в доме тоже все сохранилось. Его опечатала власть, и теперь что-нибудь унести отсюда - значит украсть у властей. Для негастролера это роли не играет, но для местных - тут все обо всех все знают, и портить отношения с участковым никому не хочется.
     Прежде чем погасить огонек, Минич подошел к полке, где лежал немудреный инструмент. Взял долото, сунул в карман - ручкой вниз.
     - А нам придется рискнуть, - вздохнула она.
     - Нам уже хуже не будет. Пошли.
     - Давай заодно посмотрим и вышку.
     - Непременно. Хотя думаю, что зеркало стали бы красть, только если бы ничего другого не осталось. Вещь, по бытовым понятиям, никчемная. Даже не побреешься перед таким.
     - Ну почему же. Гостей смешить, например, подвыпив.
     - Ого - конструктивно мыслишь.
     - Не забудь - лесенка там хлипкая. Если ее не поправили, конечно.
     Не поправили; это вселяло надежды. Установив факт, Минич сказал:
     - Я вскарабкаюсь; обожди здесь.
     - Я и не собиралась.
     Минич, покряхтев, забрался, минуя сломанную перекладину. Погодя чуть скрипнула дверка, отворяясь. Минуты через три скрипнула снова. Минич осторожно спустился.
     - Все как в госбанке: в сохранности.
     - Неудачно сравнил.
     - Надо было сказать - в идеальном госбанке. Ладно. Пошли вламываться. А то я скоро усну на ходу.
     Из окон он выбрал кухонное. Повозился несколько минут. Ставня подалась легко. Тускло блеснуло стекло. Минич занялся рамой. Выругался.
     - Что? - встревожилась Джина, стоявшая, прислонившись к стене: уже не оставалось сил держаться прямо.
     - Ничего - щепка откололась. Ладно, потом замажем, чтобы не светилась. Кстати, ее и пальцем можно было отколоть: рамы состарились до последнего.
     - Люциан, вечная ему память, давно уже собирался затеять ремонт. Но экономика у него так и не успела выправиться - после расходов на астрономию...
     - Внимание: вхожу!
     Он перевалился через подоконник. У окна стоял кухонный столик; Минич вполз на него. Стал отодвигать в сторону. Что-то упало, судя по звуку - стоявшее у стола ведро. Пустое.
     - Нас с тобой никто не слышит... - пробормотал он. - Давай руки. Залезай на завалинку.
     - Ты не хочешь зажечь свет?
     - Я жить хочу. Ну - раз, два, три... Постарайся коленом достать до подоконника. Ну - я тащу.
     Джина забралась почти без его помощи. Он изнутри закрыл ставню, за ней - раму.
     - Ну что? Ужинать и спать - или спать и завтракать?
     - Спать, спать и спать, - категорически потребовала она.
     Кровать Люциана была неширокой, но сейчас им хватило бы и узкой лавочки. Все-таки - не на земле и не под открытым небом. Уснули сразу. И никто их не потревожил. А говорят - чудес не бывает. Надо только учитывать, что чудо - это то, что не повторяется. Тогда это уже - система.
     Выспались. А уже на следующую ночь не утерпели - полезли на вышку, к телескопу. Взобрались не без труда, особенно Джина: той, сломанной ступеньки ей очень не хватало. Но и думать было нечего о том, чтобы починить лесенку - хотя работа была бы пустяковой: происшедшее изменение могли бы заметить. Не сейчас, конечно: отважившись лезть на вышку, они уповали, что среди ночи никого не принесет сюда нелегкая - ни проверяющих, ни ворья, которое вроде бы решило обходить это место стороной. Еще прошлой ночью Минич убедился в том, что власти - или кто это был - не пожалели бумаги: дверца наблюдательной будки (хотя покойный Люциан при жизни не называл ее иначе, как обсерваторией, наверное, слово это придавало ему значения в собственных глазах) была заклеена. На бумагу не поскупились, нет: полоса была чуть ли не в полметра длиной. А вот клея у них то ли не хватало, то ли заклейщик мазнул, не глядя, и поленился, очень по-русски, еще раз макнуть кисточку - так или иначе, половина полосы с печатями держалась кое-как, а вторая просто прилегала к косяку; странно было, как бумажка уцелела при урагане - ну, еще ведь и не так бывает. Так что дверь можно было отворять и затворять, нимало не повреждая казенный символ.
     Внутри все было в порядке, только механизм гидирования, естественно, не дышал - за отсутствием команды. Эта следующая ночь выдалась, к счастью, ясной. Минич, будь он один, конечно же, не разобрался бы в астрономической кухне: он вообще на небосводе уверенно находил только Большую Медведицу, а Полярную звезду - уже с некоторым напряжением сил, остальное .для него оставалось безымянным.
     Но с ним была Джина, а уж у нее хватало опыта и по этой части вообще, и применительно к этой обсерватории в частности: вспомним, что как раз на общности этих интересов и началась ее дружба со стариком. И в литературе, и в его журнале наблюдений, где все было аккуратно записано, она разобралась еще вечером и нашла нужный объект, почти не затратив усилий.
     Впрочем, теперь найти его при помощи такого инструмента сумел бы и начинающий: за время, пока тут никого не было, видимая яркость тела достигла шести - то есть человек с нормальным зрением мог бы обнаружить его уже и невооруженным глазом. Она глядела и все не могла наглядеться; хотя, честное слово, тело оставалось световым пятнышком, никакой особенной красотой не отличавшимся от других; но человеку, не заболевшему звездной лихорадкой, этого не понять. Миничу пришлось чуть ли не силой оттащить ее от инструмента, пристыдив:
     - Вот уж не думал, что живет в тебе такая жадность!
     После этого он стал смотреть сам. Сперва как бы по обязанности: надо же было увидеть то, из-за чего пришлось ему - и ещенаверняка придется - подвергаться всяческим неудобствам, чтобы не сказать - опасностям и даже страданиям. Решил с самого начала, что трех минут ему за глаза хватит, а пять будут уже явным перебором. Пять минут проскочили; он смотрел. На что, спрашивается? Пустота ведь при любом увеличении остается пустотой, а звезды - точками. Но эта пустота каким-то непостижимым образом всасывает твой взгляд, и вскоре начинает казаться, что взгляд этот стал как бы материальным, превратился в трос, в якорную
     цепь, на конце которой якорь так зацепился за что-то там, в бесконечности, что его не поднять больше - придется цепь расклепывать, и так каждый раз терять все новые и новые якоря - и забрасывать их снова и снова. Так он чувствовал с самого первого раза, когда Люциан пригласил его посмотреть в телескоп впервые в жизни. Но сейчас только ощутил газетчик, что родство, постоянная связь человеческого духа с космосом - не слова только, не поэтическая фигура, но реально существующее явление, заставляющее почувствовать, что вселенский простор и мы - одной крови... Он смотрел, а тело чуть трепетало в окуляре и от этого казалось живым и даже пытающимся что-то ему, Миничу, поведать, ему неизвестное, но очень, очень важное...
     Теперь уже Джине пришлось отрывать его от инструмента. Оказалось, что чуть ли не целый час он смотрел - явный симптом того, что и он этой болезни был подвержен. А когда он оторвался наконец и потер уставшие глаза, она сказала только:
     -Ну?
     Он же ответил - столь же кратко и содержательно:
     -Да-а...
     - Не углядел ничего особенного? Хотя - откуда тебе знать...
     - Такое впечатление, словно опять впервые увидел мир... Особенного? Откуда мне знать?
     - И правда, - сказала она. - А вот мне показалось...
     - Что? - спросил он, потому что она смолкла на полуслове.
     - Нет... может, почудилось. Но пока рано говорить; надо вернуться к Люциановым записям и не скользить по ним, а проштудировать всерьез. Тогда, может быть, станет понятнее... Давай установим камеру, и пусть снимает автоматом. Потом сравним - у него были снимки этой части. Тогда и увидим.
     - Да что же тебя так смутило?
     - Похоже - он вовсе не это тело имел в виду. Но у него там есть, если ты не забыл, раздел такой: "Нарушения конфигурации". Вот в нем и будем разбираться в первую очередь. А сейчас - хватит.
     И в самом деле - пора была возвращаться в дом (все тем же путем - через кухонное окошко): на востоке посветлело, а люди в таких местах не спят допоздна и поднимаются с зарей - если, конечно, не пересидели накануне за бутылкой снадобья домашней выделки.
     - Да, время, - согласился он. - И проблемы. Ладно, на завт-Рак нам еще хватит.
     - Тут ведь огород.
     - Ни-ни. Разве что - если кто-то уже начал его обворовывать, тогда и мы сможем пользоваться понемногу. Иначе - пер. вый же, кто придет проверить печати, заметит, начнет искать следы-и найдет.
     Джина согласно кивнула. Как ни старайся, все равно какие-то признаки пребывания здесь людей обязательно остаются. Пусть малозаметные, такие, что не бросаются в глаза, - но они имеются. Другие могут много раз проходить мимо них, не замечая - до тех пор, пока не наткнутся на какой-то ясный, недвусмысленный, который сразу же заставит их мысли выстроиться в этом направлении, - и тогда все то, что только что не замечалось, сразу же начнет выстраиваться в неопровержимую логическую вереницу.
     От вышки до окошка они добрались, даже чуть пригибаясь, хотя это, пожалуй, было уже явной перестраховкой. Влезли. Прежде чем снова затворить ставни и раму, Минич, вооружившись веником, свесился из проема и смел с завалинки невидимые сейчас, но скорее всего оставшиеся следы их ног. Сердито фыркал при этом. Джина утешила:
     - Может быть, завтра уже сможем выйти открыто. Если тело проносит мимо.
     Но сказала она это таким тоном - похоронным, как подумалось Миничу, - что он насторожился:
     - Думаешь?..
     Она слабо усмехнулась:
     - Не обращай внимания. Это у меня с детства: всегда ожидать худшего варианта.
     - А как твое ясновидение?
     Джина медленно качнула головой.
     - Трудно сказать... Во всяком случае, не воодушевляет...
     Минич несколько раз прошелся по комнате из угла в угол. Сейчас, перед наступлением момента истины, он просто не мог оставаться в неподвижности: хотелось куда-то идти, бежать, что-то делать, что-то кому-то говорить, кричать, на худой конец -уп напиться, быть может... Впрочем, эта последняя мысль промелькнула как-то легко, без последствий.
     - Не мельтеши, - попросила Джина. - Голова кружится от тебя.
     Он неохотно остановился. Сжал губы, прежде чем сказать:
     - Ну ладно. Что мы будем делать, если тело уходит, - ясно. А если расклад окажется другим?
     Джина медленно подняла плечи. Опустила.
     - Погибнем. Как и все другие.
     - Глупо, - сказал он раздраженно. - Я не согласен. Если уж все равно конец, надо сопротивляться до последнего. Кричать во весь голос.
     - Только покажись на людях. Успеешь ли крикнуть?
     - Есть соображения, - сказал он. - Может быть, и успею. Только бы знать. Только бы поскорее узнать!..
     - Поспим пока. Я валюсь с ног.
     И в самом деле время пришло поспать. Но, начав уже раздеваться, Минич спохватился:
     - Знаешь, пожалуй, так не пойдет. Сидеть тут голодными - вовсе не самое разумное. Схожу-ка я в магазин, вот что. Давай поищем тут емкость какую-нибудь - сумку, а лучше - рюкзак. С ним буду больше похож на туриста.
     - Что-то не верится мне, - проговорила Джина с иронией в голосе, - чтобы здесь нашелся круглосуточный магазин. Ты все еще мыслишь по-столичному.
     - Ошибаешься. Если я сейчас выйду, то пока отойду подальше - так же, как мы сюда шли, крюком, пока по дороге вернусь к деревне, уже не прячась, простым пешеходствующим горожанином, время уже подойдет к открытию: если не в семь, то уж в восемь лавочку наверняка отворят. Тут ведь есть магазин в деревне?
     - Есть. Я однажды туда даже заходила. Нормальный для таких мест магазин - всего понемножку. Нужен хомут - купишь хомут, но и съестное тоже есть - без разносолов, конечно, но люди, как видишь, живут...
     - На это и рассчитываю. Отоварюсь по максимуму - сколько смогу унести...
     - Или - на сколько хватит денег.
     - Кстати, как у нас с капустой?
     - Какое-то время бедствовать не будем. Пока не проедим последний мой гонорар. Дальше - не знаю.
     - Думаю, нас месяцами искать не будут. Найдутся другие дела. Кстати, если там найдется автомат - позвоню Хасмонею. Жаль, что из города не удалось.
     Той ночью Минич, как и хотел, позвонил Хасмонею из автомата - раз и другой,- и каждый раз никто не снимал трубки. Похоже, на ночь там телефон просто выключали из безобрывной Розетки: Минич вспомнил, что у Хасмонея бывали нелады со сном, и он принимал меры, чтобы ночью никто не стал будить его звонком: уснуть после этого было для него невозможным. Но с утра, надо надеяться, он окажется доступным.
     - Хорошо. А ты не боишься, что когда пойдешь назад - тебя заметят?
     - А я назад и не пойду. Вперед. Пройду мимо поворота сюда, двинусь дальше по дороге, якобы к реке. И в удобный миг, когда никого не будет, сверну и сюда вернусь уже леском. Даже если и увидят, что путник сошел с тракта, ну и что же, значит, приспела надобность, мало ли... Постараюсь набрать столько, чтобы на неделю хватило, если не больше. Чтобы там не мельтешить. Иначе - начнут узнавать, а народ тут любопытный.
     - Он везде такой. Ладно - наверное, ничего лучшего сейчас не придумать. Только прошу тебя - будь осторожен...
     - Буду. А ты - из дому не вылезай, огня не разводи, на звонки - если будут - не отвечай, словом, тебя тут нет, и вообще никого нет. Уяснила?
     - Я что, по-твоему, - совершенно глупа?
     - Наоборот. Но горе-то бывает от ума - еще классик сказал. Вдруг захочешь достать снятый материал, заняться проявкой...
     - Ничего подобного. Я просто спать лягу сейчас. По-моему, мне после этого нашего анабазиса надо неделю отсыпаться. Тем более если погода позволит ночами наблюдать... Так что будь спокоен. Иди.
     - Приятных тебе снов. Только учти: окно и ставни я притворю - чтобы не будить тебя, когда вернусь, в случае если разоспишься.
     - Учту. Вот держи.
     Она протянула ему неизвестно откуда извлеченный рюкзак; собственно, не рюкзак в полном смысле слова, но некое его подобие - то, что на Руси почему-то носит название "сидор". Минич взял мешок, встряхнул, глянул критически:
     - За туриста я с ним вряд ли сойду...
     - Никак не сойдешь: у тебя и одежка не та. Ты не турист, типичный бомж. Или еще лучше: освободившийся из мест...
     - Нет. Прическа скорее под бомжа: слишком ее много отросло.
     - И то правда. Поцелуй меня.
     Он не преминул. И заказал:
     - К моему приходу - согрей постельку.
     - Уж об этом можешь не беспокоиться.

***

     Кто обрадовался было - радовался рано.
     Грукок, просмотрев последние результаты наблюдений своего ассистента, не мог не ужаснуться: полное подчинение тела известным законам действительно оказалось лишь эпизодом. Как будто незваный гость просто дал себе день-другой отдохнуть, повинуясь законным влияниям, а за это время обдумал, как станет вести себя впредь. И, кажется, придумал.
     А придумав - решительно сошел с предначертанной орбиты в очередной раз. И добро бы, сойди он для того, чтобы выбраться из сутолоки понятных и непонятных воздействий куда-нибудь в более спокойное место; ничуть не бывало - его потянуло, как говорят футболисты, в борьбу, поближе к зоне малых планет. При этом продолжая сближать плоскость своего полета с плоскостью планетных орбит. И вероятность того, что тело сблизится с Землей теснее, чем информированным людям этого хотелось бы, сразу приняла в объеме и весе.

***

     Но нашлись и люди, которым от этого стало пусть и немного, но все же легче. Среди них в первую очередь следует назвать двух астронавтов на борту "Амбассадора", уже совершавших свой путь навстречу телу. Правда, пришлось сразу же вносить в рассчитанный маршрут новые коррективы; но это неудобство с лихвой возмещалось тем, что времени в пути придется провести меньше, и вернуться домой можно станет скорее.
     Хотя, откровенно говоря, трудно утверждать, что это их обрадовало.
     Зато других - несомненно. Тех, кто принимал решения и отправлял корабль в разведывательный полет. Теперь они должны были получить интересующие их сведения раньше, чем предусматривалось, а значит, и быстрее принять нужные меры - если они, конечно, понадобятся.
     А кроме этих людей, были и еще лица, крайне заинтересованные в эволюциях тела. В общем, по тем же причинам, что и названные выше.
     Тело же продолжало свою экскурсию, нимало не подозревая, что его действия могут вызвать у кого-то большое неудовольствие. Поскольку для него не существовало ни людей, ни Солнечной системы, ни Вселенной вообще и даже его самого не существовало - поскольку оно не обладало никаким сознанием.
     А впрочем - что мы знаем об этом?

Глава восьмая

     Идея российского президента американцу как будто понравилась. Он сказал, что она, во всяком случае, может стать предметом дальнейшего обсуждения - если, разумеется, угроза и на самом деле подтвердится. Медленно, словно размышляя вслух, он говорил:
     - Конечно, это сразу же поставит перед нами некоторое количество новых задач. Я пытаюсь понять, как это может выглядеть, но для меня тут пока слишком много неизвестных. Как, если мы действительно произведем залп, атаковать вторгающегося? В лоб? Каковы могут быть последствия? Мы сейчас пытаемся уточнить массу тела, но достоверных результатов пока нет, хотя уже то, что можно считать близким к истине, говорит о том, что цифра велика - это скорее металл, чем лед. В таком случае - какими должны быть осколки - если нам удастся раздробить его? И каков будет их разлет?..
     "Интересно, - думал он одновременно, - есть у него уже какая-то информация об "Амбассадоре"? А если есть - спросит он об этом? Если не спросит - значит они действительно имеют отношение к этому якобы телу? Хотя астрономы и отвергают, но - что астрономы понимают в искусстве дезинформации? Ладно, обождем еще".
     Россиянин же, слушая, вспомнил - да, собственно, и не забывал никогда, - что в свое время нынешний президент США служил в армии; не на флоте, что было у них уже почти традицией, но в десантных войсках. Так что возникшая проблема не была для него совершенно незнакомой. И еще обитатель Кремля подумал: "Интересно, под каким соусом он скажет мне о истинном маршруте их корабля? А если вообще не скажет - тогда что?"
     - Я тоже размышлял об этом, - откликнулся он, когда Белый дом сделал паузу. - И полагаю, что нам не нужно дожидаться окончательных данных, но сразу же, сейчас, посадить людей за расчеты.
     - Боюсь, что перед этим придется обсудить идею в узком кругу военных. Иначе...
     - Полагаю, это само собой разумеется. Но о расчетах: возможно, придется расширить круг информированных людей за счет ученых - астрономов, математиков... Им ведь придется определить для нас не только все основные параметры: время и место, где и когда должны будут ракеты встретить тело, чтобы вероятность успеха была максимальной: повторить удар нам будет уже просто нечем. Ученым придется прежде всего попытаться установить какую-то систему в неправильностях полета тела. Иначе вообще ничего нельзя будет рассчитать. Поэтому медлить больше нельзя.
     - Сделайте это, - посоветовал американец. - Я, со своей стороны, приму такие же самые меры. Может быть, объединим силы?
     Но его собеседник успел уже решить для себя этот вопрос.
     - Мне кажется, целесообразнее для них - работать порознь. А когда будут сделаны выводы - вот тогда свести их вместе для взаимной проверки, и тому подобного.
     - Понимаю вас - дома, конечно, работается удобнее. Ну и военным, безусловно, лучше не покидать своих постов. Хорошо - согласен с вами. Пусть они с обеих сторон прежде всего разработают меню, список вопросов - мы с вами рассмотрим е