Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Фэнтази
      Никитин Юрий. Далекий светлый терем -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  -
емнел и скоро заблестит. Пальцы не на клавишах: руки лежат по обе стороны машинки, кулаки сжаты. Капитан спортивной команды, а не молодой писатель, зато меня соседи сразу признали писателем: я сплошная одухотворенность, одна борода да очки чего стоят, да и весь я почему-то уродился настолько интеллигентом, что перед современными женщинами -- а они с каждым годом все рассовременнее -- бывает неловко. Володя последние дни "каторжанил себя", как он часто говорил. Мы познакомились еще пять лет тому, и я вскоре признал его первенство, что в мире начинающих литераторов немыслимо: здесь каждый -- гений, остальные же -- дураки набитые. Он превосходил меня одержимостью, это я признал с готовностью. Мы всегда охотнее всего признаемся в лени, ибо, по нашему мнению, только она не дает развернуться нашим удивительным способностям. И потому Володя добьется своего раньше меня: я могу только на взлете, а он шаг за шагом, последние метры проползет, цепляясь окровавленными пальцами,-- но на вершине окажется впереди всех. Я походил по комнате, решил, что подобное самоуглубление, когда пришел друг,-- слишком даже для современного писателя. -- Сделай перерыв,-- сказал я громко,-- к тебе друг пришел, да еще какой друг, а ты на чашку кофе не раскошелишься! -- А, да-да,-- ответил он, не отрывая застывшего взгляда от бумаги, словно гипнотизировал ее, а может, сам был ею загипнотизирован,-- сам кофе свари, а? А то голова не варит. -- Эксплуататор,-- ответил я, но руки мои уже привычно отыскали на подоконнике среди бумаг и посуды кофеварку.-- А если бы я не зашел? -- Ты же друг? Да еще какой друг! -- Ладно, ладно... Только не с того конца берешься... Влупил чашечку -- голова просветлела, две одолел -- рассказ настрочил, а если три -- то и роман? Соседи уже разбрелись, я хозяйничал на кухне свободно, хотя с чужими соседями отношения, как я уже говорил, всегда распрекрасные, а вот у Володи здесь натянуто, что и хорошо: для творческого стимула: писатель должен голодать и жить в коммуналке, а у меня, на беду, изолированная, двадцать метров, паркет, кирпичные стены, две лоджии, кухня -- десять мэ, потолки -- три восемьдесят, да в довершение несчастья еще и на "Баррикадной". Когда я вернулся, он нависал в той же позе над машинкой, но аромат горячего кафе действует на современного интеля как на кота валерьянка: Володя беспокойно задвигался, вернулся в наш грешный мир и, вставая, потянулся с таким остервенением, словно тужился перерваться пополам, как амеба при делении. В нем захрустело, затрещало, даже чмокнуло, словно суставы выскочили из сочленений, как поршни из цилиндров. Из глотки вырвался звериный вопль облегчения, коему и динозавр бы позавидовал. -- Много? -- спросил я, кивнув на машинку. -- Ни страницы,-- ответил он.-- И ни строчки. Я потягивал кофе не спеша, поглядывая на товарища внимательно, а он отхлебывал жадно, губы его были в пластинках, как бывает, когда после дождя внезапно ударит засуха, и почва лопается на квадратики, края их загибаются, и пейзаж становится не то марсианским, не то еще каким, но не нашенским. Мы примостились на краешке стола, поставив чашки на черновики рядом с "Эрикой". Машинка вообще главное существо в комнате, и сам Володя ею отбояривался, когда его приглашали девахи: дескать, жена ждет -- некапризная, безотказная, но ревнивая... -- Вернули? -- спросил я тихо. -- Да,-- ответил он мрачно.-- Редактор... что за скотина! Имбецил проклятый. Все раздраконил и вернул. -- Мне тоже,-- посочувствовал я мужественно, хотя никто из нас не любил признаваться в неудачах.-- Что думаешь делать? Он смотрел в чашку. Другая рука трогала машинку, пальцы бесцельно нажимали и отпускали верхний регистр. -- Надо отыскать способ,-- сказал он наконец. Глаза у него были совсем загнанные.-- Сколько толочь воду в ступе? Пишем и посылаем, а они читают и возвращают... И так сколько лет! А ведь есть же слова, чтобы приковать внимание, не дать оторваться... Только бы найти эти слова! -- Допивай,-- сказал я,-- а я еще сварю. Мог бы кофеварку и побольше купить. -- Я найду способ,-- сказал он с твердостью прижатого к стене. -- Как писать хорошо? -- Так, чтобы приняли. Он ответил правильно, это я и спрашивал. Мы, конечно же, пишем замечательно, но прежде чем наши труды осчастливят массы, нужно преодолеть треклятый редакторский барьер, а то кретины рубят нас неизменно. Рубят по тупоумию: нельзя требовать, чтобы редактор был квалифицированным да еще и умным, рубят из элементарной зависти -- все редакторы пишут, рубят из-за необходимости пропихивать родственников и друзей... Увы, от понимания ситуации легче не становится. Кого-то печатают, а нас нет. -- Как писать так, чтобы приняли? -- повторил я медленно, пробуя слова на вкус.-- Если ты это сделаешь... -- У меня нет другого выхода. Переквалифицироваться поздно, да и не смогу. Эту заразу уже не брошу, мы с тобой литературные наркоманы. -- Да. Он выцедил остатки кофе, с сожалением повертел в пальцах чашку, вылавливая последние капли. -- Говорят,-- сказал он саркастически,-- учитесь на классике... Взял я тут книгу одного современного классика! Он сунул мне увесистый том в дорогом переплете. Я раскрыл посредине, он тут же повел пальцем: -- Вот слабо... Или вот... А посмотри на эти строчки: "Он кивнул своей головой в знак согласия". Каково? -- Пожалуй,-- сказал я осторожно,-- "в знак согласия" лишнее, раз уж кивнул... И "своей" нужно бы вычеркнуть,-- продолжил я.-- Чужой не кивнешь. -- И саму "голову" тоже убрать,-- победно закончил он.-- Ибо чем еще можно кивнуть? "Он кивнул" -- и все. Нет, я такую чепуху не читаю. Достаточно встретить в романе одну такую фразу, чтобы сразу книгу выбрасывать к такой матери! Или не покупать, если успел заметить еще на прилавке. -- Может быть, там мысли умные... -- Самые умные мысли в мутном косноязычии не воспримутся. Нужна яркая форма! Достаточно первого абзаца, чтобы понять, читать дальше или бросить. -- Но ты взгляни, какая солидная книга! И тираж огромнейший. Не может быть, чтобы... Он отмахнулся. В нашем издательском мире все может быть. -- Я уверен,-- сказал он угрюмо,-- что лучшие произведения -- заклинания, заговоры. Гениальные поэты или прозаики из народа -- их называли колдунами -- умели так подбирать слова, что подчиняли людей своей воле. Мы должны учиться мастерству у колдунов! -- Люди были повосприимчивей,-- пробурчал я.-- Раньше послушают бродячего оратора и бегут туда, куда укажет. Теперь же каждый подумает: "А оно мне надо?" -- Отчасти верно,-- неожиданно согласился он.-- Потому нам труднее. Потому надо рывком... Он отрешенно замолчал, а я с кофейником отправился на кухню. С детства помню стихотворение Киплинга, в котором король великодушно решил возвести в рыцарский сан менестреля. Оказать ему великую честь... Тот, оскорбившись, схватил свою гитару, или что там у него был за инструмент, ударил по струнам и запел. Короля бросило в жар, он услышал ржанье коней, лязг оружия, рев боевых труб, кулаки его сжимались, и сердце колотилось. Но менестрель изменил песню, и король вознесся ввысь, душу обдало небесным светом, ангелы приняли в объятия, и короля наполнило восторгом... Но менестрель снова сменил мелодию, и король рухнул в пучину ужаса, кровь ушла из сердца, смертная тоска сжала грудь... А менестрель, оборвав песню, сказал что-то вроде: "Я вознес тебя к престолу, я бросил в пучину огня, надвое душу твою разорвал, а ты -- рыцарем вздумал сделать меня!" Дескать, мощь поэта куда выше как мощи рыцаря, так и всех королей, вместе взятых... Я исправно следил за коричневой поверхностью в кофейнике, там уже начинало подниматься, и тут, как это часто у меня бывает, мои глаза что-то увело в сторону, я начал прикидывать, что сделал бы, если бы выиграл сто тысяч или стал бы властелином Галактики. На плите зашипело, в ноздри ударила волна одуряюще-прекрасного запаха, и я увидел серо-коричневую крупнопузыристую шляпку пены, что поднимается и поднимается из недр кофейника, сползает по его горячим стенкам, мгновенно высыхая и превращаясь в плоские ленты, сползает прямо в жадно вспыхнувшее непривычно красным огнем, дотоле мертвенно синее, пламя горелки... Я тщательно выскоблил плиту -- у коммунальных жильцов на этот счет правила жесткие,-- вытер кофейник, убирая следы ротозейства, Володя не поймет, что перекипело, ему лишь бы кофе покрепче; и, переступая порог, я заговорил: -- Киплинговский менестрель даже с королем не хотел меняться своей профессией. -- Правда? -- оживился он. -- Мне не веришь, верь Киплингу! -- Гм, все-таки нобелевский лауреат... Правда, на деньги от продажи динамита... -- Но подметил верно? -- Еще как. Нам нужно достичь мастерства киплинговского менестреля! Как минимум. На другой день я позвонил ему по телефону. -- Привет,-- откликнулся он.-- Занимаюсь исследованием. Подбираю способы художественного воздействия на читателя! -- Ну и что нашел? -- Каждый пишет как бог на душу положит. А я вроде бы вторгаюсь со скальпелем, с алгеброй в гармонию... Словом, пока сформулировал для себя первое правило: память отбирает только эмоциональное. Понял? Что запало из мириад написанных книг? В "Илиаде" почти все гибнут в десятилетней войне, в "Одиссее" герой еще десять лет после той войны добирается домой. Товарищи гибнут по дороге, а Одиссей, голый и босой, полумертвым выползает на родной берег и обнаруживает, что в его доме уже пируют вооруженные наглецы, преследуют его жену и сына... Погибли Ромео с Джульеттой, Отелло задушил Дездемону, король Лир свихнулся, Гамлет умер среди трупов... Вот как надо писать! -- Да,-- согласился я.-- Кто-то из великих сказал, что мы не врачи, мы -- боль. Писателя без боли нет. -- Э-э, одно дело знать, другое -- уметь навязать другим... Ладно, ты позванивай, а я продолжу... поиски заклятий. Скажем так! Он бросил трубку, и я не тревожил его еще пару недель. Сам тоже не садился за работу. Наконец я набрал номер его телефона: у него было занято, минуло еще не меньше недели, и он позвонил мне сам. Из трубки донесся такой яростный голос, словно Володя на том конце провода грыз зубами трубку: -- Форма! Вот ключ!.. Умных мыслей много, но кто воспримет, если форма нечеткая? В идеале для каждой мысли должна быть одна-единственная форма. Сколько мыслей, столько изволь испечь и форм. Понял?.. Для каждого вина -- свою бутылку! Демосфен однажды в юности попытался произнести речь, но люди, послушав его, над ним посмеялись и разошлись... Он с горя пошел топиться. Его друг актер остановил его и на берегу моря произнес все то, что говорил Демосфен, только облек его мысли в другие слова... Демосфен восхитился: его же мысль в иной словесной форме разила без промаха! Мне нечего было возразить, но только для того, чтобы поддержать разговор, я сказал: -- Пушкин назвал пьесу "Моцарт и Сальери" трагедией... Сальери у него злодей. А злодею как не злодействовать? Но если бы не Сальери убил Моцарта, а Моцарт вынужден был убить -- вот это была бы трагедия! Володя так был занят своими мыслями, что даже не вникал в мои слова -- он горячо говорил о своем: -- Учим в школе, учим в институте, что в грамматике три времени: прошедшее, настоящее, будущее, а я одних прошедших насчитал шесть, и всего у меня получилось больше сорока времен, да и это еще не все! Вот еще некоторые резервы выразительности! Прошедшее несовершенного вида -- махнуть; совершенного -- махать; непроизвольное -- возьми и махни; произвольное -- мах рукой, давно прошедшее -- махивал, начинательное -- ну махать... Верно? -- Верно,-- согласился я.-- Ну и что из того? -- Как что? Времена могут быть разные: длительное повторяющееся, давно прошедшее -- хаживал, куривал, пивал, любливал, время бывает непроизвольным энергичным -- приди, оно может быть прошедшим императивным -- приходил, или прошедшим результативным -- пришел... Вот где полная палитра, дружище! Я сажусь за стол! -- кричал он в трубку.-- Вот теперь у меня получится так, как у колдуна или волшебников! Утром я поехал к нему. Володя встретил меня усталый; лицом почернел, нос заострился, глаза ссохлись и провалились вглубь пещер под надбровными дугами. В его комнате стоял тяжелый запах, словно бригада дюжих грузчиков три-четыре денька разгружала вагоны. Я открыл окна, приготовил кофе -- на этот раз удачно. Я ждал, когда он расскажет о своих творческих поисках, наконец Володя заговорил: -- Любая правильность читателя угнетает. Верно? Если умело зацепить, то на чувствах читателей можно играть, как на скрипке! И я скоро напишу! Ух, напишу! Это будет... На меня дохнуло жаром. Володька был сухой и черный, словно прокалился и даже прокоптился в огне. Я раскрыл было рот, чтобы узнать, какое произведение он пишет, но он опередил меня. -- Ни роман,-- сказал он медленно,-- ни повесть... Мне кажется, я отыскал абсолютную форму, но испробую ее сперва иначе... -- Напишешь заявление на квартиру? -- попытался я блеснуть остроумием.-- На дачный кооператив? Попросишь путевку в Монте-Карло? Он посмотрел холодно, поморщился: -- Я мог бы и это. Поверь, получил бы. Но это -- потом. Мы -- литераторы и должны думать о своих литвещах в первую очередь. Я создам свой сверхроман, но сперва уберу этого подонка... Я сразу понял, о ком он говорит, ужаснулся: -- Да ты что? Он взглянул на меня с жалостью, усмехнулся. -- Не бойся, убивать не буду. Хотя, может быть, стоило бы. А в самом деле... О, какое удовольствие я получу от победы! Загоню его куда-нибудь к белым медведям на вечное поселение, буду всю жизнь тешиться победой. -- Как ты это сделаешь? Он указал на пишущую машинку. Там торчал лист, уже до половины заполненный текстом. Возле машинки лежали страницы, густо испещренные помарками. Я сделал шаг к столу, но он удержал меня. -- Не надо,-- сказал он мягко, но глаза его победно горели.-- Там еще черновик, но -- уже действует. Сам чувствую. А я хочу тебя сохранить здесь. И на сей раз мне пришлось покинуть его квартиру, не выведав тайны, к которой Володя стремился. А в последующие дни его не было дома. Я звонил почти ежедневно, мне отвечали соседки, что Володя еще не приходил. Тогда я набрал номер его телефона и опять узнал, что Володя дома не ночует... Рано утром я поехал к нему на квартиру. Двери открыла Тамара Михайловна, самая старая из соседок; эта бабуля с любопытством оглядела меня. -- Где Володя? -- спросил я, желая поскорее протиснуться, чтобы войти в его комнату. -- Уехал, милый... Совсем уехал! -- Куда? -- удивился я. -- На Север!.. К простору, говорит, к белому безмолвию... Чудно говорил, но так хорошо, весь светился. Быстро так собрался, невтерпеж ему было. Даже двери не запер. Я прошел мимо старушки, толкнул дверь его комнаты; там был прежний беспорядок, только на стене не было одежды. Пишущая машинка стояла на столе, а по столу были разбросаны листки бумаги. Я на ощупь собрал бумаги, желание прочесть записи его последних дней было неудержимым, я бегом пронесся по коридору, во рту было тепло и солоно. Пальцы наткнулись на прокушенную губу. Только краем глаза взглянул я на лист, вынутый из пишущей машинки! Всего пять-шесть строк о далеком Севере, о собачьей упряжке, мчащейся по плотному насту под россыпью звезд, о бескрайней белой тундре и бесконечности. Задыхаясь от неведомой тоски, я выскочил на улицу. По улице текла людская река, за бровкой проносились быстрые, как призраки, машины. Дома огромные, массивные, надежные, но страшная тоска сдавила грудь. Разве можно жить в душном городе из камня и железа? Разве не лучше уехать на Дальний Север, где еще не ступала нога человека? НА ГРУМАНТЕ Бывают люди, один вид которых вызывает неприязнь, хотя и трудно иной раз объяснить, чем это вызвано. Однако в арктических экспедициях добрые отношения просто необходимы. Мало ли в Заполярье побывало совершенно беспомощных горе-геологов, которым буквально приходилось нос утирать? И ничего. Утирали. Даже умилялись их беспомощности. Но к Топляку, или, как он себя отрекомендовал, Александру Аскольдовичу, доброжелательно относиться было трудно. Нина стала называть вновь прибывшего как-то подчеркнуто официально -- по фамилии, а Игорь ограничивался безликими местоимениями. Их было трое в глубине горных отрогов Шпицбергена, в самом сердце массива Чернышова. Двое бывалых волков-геологов, которых, как говорится, ноги кормят, а теперь появился еще и этот спец, столичная штучка, не подходящий ни под одну из привычных категорий. Обычные гости геологоразведовательных экспедиций -- студенты-старшекурсники, которых на все лето отправляют в тундру, тайгу или пустыню. Немалая их часть, знакомая ранее с трудом геологов только по модным песенкам, отсеивается в первый же месяц. Иные держатся до поры до времени, чтобы потом на белом коне возвратиться в столицу. Попадаются горемыки, сбежавшие от прелестей семейной жизни. Есть даже простаки, алчущие вдали от цивилизации познать истину. Нет, ни под одну категорию из неудавшихся геологов Топляк не подходил. Нина с раздражением рассматривала его полную фигуру. Топляк был рослым, массивным человеком, однако в силе уступал даже Нине, ибо был откормлен, а не мускулист. Лицо у него было холеное, розовое, с тонкой кожей и здоровым румянцем. Сразу становилось ясно, что в столице его питание было сбалансированным витаминами и калориями. Избушку Топляк покидал редко, предоставляя снимать показания приборов своим бывалым полярным спутникам. Однажды, когда все трое сидели возле жарко натопленной печки, Игорь не выдержал и спросил, стараясь, чтобы его голос не звучал слишком недоброжелательно: -- А все-таки, что вас сюда занесло? Топляк самодовольно откинулся на скамье, сощурился: -- На откровенный вопрос отвечу откровенно. Мне нужно собрать материал для диссертации. Игорь и Нина переглянулись. Такие типы тоже попадались. Высидев в Заполярье положенный срок, они фотографировались на память и с облегчение отбывали обратно. С собой увозили только роскошные "геологические" бороды, а материалы для диссертации предпочитали добывать в более уютном месте. -- Профессия геолога,-- продолжал Топляк наставительно,-- отмирающая профессия. Через десять-пятнадцать лет один оператор с дюжиной приборов сделает больше, чем тысяча нынешних геологов. Ему даже не понадобится выходить из кабинета. Мы ведь живем в век искусственных спутников Земли. -- А вам очень бы хотелось не выходить из кабинета? -- спросила Нина холодным тоном. Топляк заколебался. Было видно, что он подыскивает что-нибудь такое, чтобы поднять свою репут

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору