ра,
ударившись  о  каменную  землю,  раздробились  и   разлетелась   мелкими
осколками.
   Он стиснул зубы до ломоты в висках, только бы  не  представлять  себе
такого великана, отпихнулся от "осколочка"  и  заставил  себя  встать  и
двигаться дальше, к кроваво-красному  горизонту,  где  взрывались  целые
горы, а земля тряслась, как будто билась в припадке.
   Ветер свистел, заглушал тяжелые шаги  друзей  и  собственное  хриплое
дыхание.
   Валун  впереди  показался  чересчур  округлым,  Придон  всмотрелся  в
узнаваемые очертания, вздрогнул. Исполинский  череп  наполовину  занесло
черным  песком.  Ветер  треплет  истлевшие  лохмотья.   Ржавые   доспехи
рассыпались, обнажив широкую грудную клетку. Высохшие  костяшки  пальцев
все еще сжимают обломок топорища. Череп надколот в трех местах, ребра  с
одной стороны перебиты. Голень перерублена начисто, лучевая кость левого
предплечья ссечена сильным ударом.
   И все же чувствовалось, что воин еще долго рубил, повергал, топтал, а
когда его самого сбили на землю  и  рубили,  еще  хватал  и  давил,  вот
сколько костей и черепов разбросано! То ли у  них  нет  обычая  хоронить
своих умерших, то ли уцелевших осталось столько, что не справились...
   Исполинские плиты черного камня, вставшие дыбом, оставались в красных
пятнах, словно на них запеклась кровь.
   Похоже, здесь принял участие в  битве  и  маг:  героя  явно  швырнуло
спиной или боком на эти камни, потому и выбиты все  ребра,  а  потом  на
него обрушились с топорами и копьями.
   Те части доспехов, что уцелели,  измяты,  и  их  толщину  устрашенный
Придон определил в два пальца. А если прикинуть рост  и  длину  рук,  то
рукоять топора должна быть с бревно.
   - А вон настоящие развалины, - крикнул Олекса.
   Груда тяжелых черных глыб, чудовищно оплавленных, с потекшими краями,
показалась Придону просто разрушенной скалой.  Но  Олекса  уже  свернул,
свет падал в спину, перед ним побежали две  длинные  черные  тени.  Нет,
одна черная, вторая - полупрозрачная.
   Устрашенный Придон пошел следом едва ли не на  цыпочках.  Под  ногами
хрустело, словно в трещинах застряли черепки.
   - Не туда, - прокричал, перекрывая ветер, Олекса. -
   Вон дверь!
   Массивная дверь из неведомого металла,  похожего  на  бронзу,  но  не
бронза. Какой была поверхность, что там изображено - не угадать: мириады
язвочек испещрили металл. Была бы дверь потоньше, ее уже  съел  бы  этот
свирепый ветер, постоянно  швыряющий  мелкие  горячие  камешки,  крупный
песок.
   Придон осторожно опустил пальцы на широкий выступ: когда-то  у  двери
была рукоять, что сперва сплавилась, как  восковая  свеча,  а  потом  ее
исклевали мелкие камешки.
   Под ногами угадывалась мраморная плита, сейчас тоже вся выщербленная,
исцарапанная неведомыми когтями.  Там  же  тускло  блестит  серая  лужа,
похожая на бронзовую наледь, сама мраморная плита треснула, почернела.
   Грубый Тур ударил  в  дверь  ногой.  Та  вздрогнула  от  неслыханного
оскорбления, рухнула со страшным грохотом. Открылась на  диво  уцелевшая
комнатка, даже не комнатка,  а  каморка.  Пахло  застарелой  гарью.  Под
противоположной стеной уцелел стол, но от кресла мелкие щепки,  в  стене
над столом зияют оплавленные дыры.
   От их движений по всей комнате взлетали и кружились в
   Воздухе  тончайшие  лохмотья  серого  пепла.  Слева  в  углу  большое
глубокое кресло, покрытое вдобавок толстым роскошным ковром с затейливым
рисунком. Придон подошел ближе, кресло изломалось, схлопнулось  вовнутрь
и превратилось в пепел раньше, чем ударилось о пол.
   Олекса расчихался, серые хлопья закружились, как при  сильном  ветре.
Рассыпалось и то, что выглядело как  ложе,  а  затейливые  одеяла  стали
цветной пылью. Странно, рассеянный  свет  не  исчез,  как  не  сгинул  и
старинный шкаф, перед которым на камне сидел человек.
   Придон обошел с величайшей осторожностью, но человек  не  рассыпался.
Мертв, мертв давно, кожа высохла и  обтягивает  кости  черепа,  глазницы
смотрят провалами, однако сухие жилистые руки крепко  зажали  в  ладонях
лиловый камень размером с крупное яблоко.  Пальцы  почти  без  кожи,  та
прилипла к костям и почти слилась с ними. Человек сидит ровно, смерть не
застала врасплох. Пустые глазницы смотрят на шкаф, где на полках  вместо
книг кувшины, чаши, кубки, чары, чарки и чарочки.
   - Вот как гибнут чародеи, - прошептал за спиной При-дона Олекса.
   - К нему не рискнули войти, - предположил Тур. - Иначе бы  здесь  все
разнесли! Да и над ним поглумились бы всласть.
   - Камень, - спросил Придон, - что это за камень?..
   - Камень украли бы в первую очередь! - сказал Олекса. - Но  и  посуду
бы побили.
   - Это да, - согласился Тур.  -  Посуду  я  бы  тоже  побил  в  первую
очередь.
   Олекса посмотрел на шкаф, плечи его зябко передернулись, согласился:
   - Я бы тоже.
   Придон сказал с горечью:
   - Умерьте вашу ненависть к колдунам. Это  был  достойнейший  человек.
Возможно, он был артанином.
   Пальцы колдуна цепко держали камень,  но  Придон  коеКак  высвободил,
потер о штанину,  добиваясь  блеска,  но  любоваться  некогда,  сунул  в
заплечный мешок.
   Тур оставался в тени, лица не видать, но Придону  бросились  в  глаза
крепко сжатые кулаки. Он чувствовал, что зубы Тура стиснуты, а в  глазах
ненависть к местным дивам и, конечно, к куявам, которые  вообще  гады  и
виноваты во всем.
   Они вышли, хотя лучшее место для отдыха придумать было трудно. За это
время черные смерчи  стали  крупнее,  двигаются  во  всех  направлениях,
обходить их становилось все труднее.  Красное  небо  с  бешеными  тучами
вдруг вспыхнуло страшным холодным голубым светом, словно в мир вдвинулся
исполинский айсберг. На  землю  пала  призрачная  леденящая  душу  тень,
задрожала и пропала.
   Небо снова стало красным, а темно-багровые сгустки туч неслись так же
стремительно, как табуны огненных коней, грохотали, в их глубинах уже не
искры вспыхивали, а постоянно блистал короткий огонь.
   - Не нравится мне это, - сказал Олекса озабоченно.
   - А мне нравится, - возразил Тур мощным голосом и привычно захохотал,
широко разевал рот. - Навстречу звону топоров о чужие щиты и головы!
   Перед ними внезапно возникла черная стена. Придон успел  понять,  что
стена не возникла, а с огромной скоростью приблизилась, налетает,  успел
выкрикнуть:
   - Буря!
   Его подняло в воздух, завертело и швырнуло, как  щепку.  Он  упал  на
твердое, прокатился, растопыренные руки тщетно  пытались  ухватиться  за
что-нибудь,  пока  пальцы  не  попали  в  щель.  Он  заорал   от   боли,
поперхнулся. Рот до самых легких тут же забило пеплом и  черным  песком.
Перед глазами вспыхнули искры, это шарахнуло  головой,  руку  вывернуло,
все же  дотянулся  и  ухватился  сразу  двумя  руками,  висел,  как  над
пропастью, а ветер выл, ревел, грохотал, визжал и снова грохотал.  Потом
Придон понял, что грохочет не  ветер:  совсем  близко  в  землю  ударило
слепяще-белое небесное копье, зашиПело, запахло рыбой,  а  черная  плита
мгновенно стала красной, щелкнула, лопаясь сразу в трех местах.
   Молния давно погасла, а перед глазами стояла  эта  страшная  картина,
застывшая, будто навеки врезанная ему в мозг. В кромешной тьме  слышался
раздирающий уши свист, затем вой, грохот и страшный сухой треск. Со всех
сторон обрушивались волны жара, ветер иссек кожу, а губы вывернуло  так,
что жгло огнем десны.
   Он прижимался всем телом, цеплялся  не  только  пальцами,  засунув  в
трещину руки уже по локти, но и ребрами,  коленями,  всем  существом.  В
черноте прыгали белые слепящие шары, шипели, как змеи, как  брошенное  в
воду раскаленное  железо.  Иногда  взрывались,  и  тогда  он  становился
слепым, как курица в ночи. Шары лопались,  лопались,  земля  горела,  на
него падали горящие брызги, и он кричал от ожогов.
   Во рту стало солоно, но, когда попытался выплюнуть ком, ветер вбил  в
глотку мешок песка, раздув его, как  стельную  корову.  Пальцы  слабели,
ураган медленно выдирал из расщелины Придон в страхе  понимал,  что  это
конец, сейчас со страшной силой швырнет о камни и расплющит,  переломает
все кости, от  него  останется  только  мокрое  пятно,  которое  тут  же
высохнет..
   Тишина обрушилась, как удар молота по голове. В  ушах  зазвенело,  он
потерял сознание, а  когда  очнулся,  мир  был  тих,  бесконечная  плита
блестит, словно вымытая ливнем, нигде ни единого смерча или даже жалкого
смерчика, воздух чист и прозрачен,  а  на  горизонте...  зубчатые  горы,
которые до бури скрывались за призраками Пустыни.
   Олексу заклинило между камней, что и спасло, хотя  без  сознания,  но
Придон  вытащил,  побрызгал  из  баклажки,  Олекса  вздрогнул   и   дико
огляделся.
   - А... буря?
   - Какая буря? - спросил Придон. Олекса посмотрел затравленно:
   - Черная!.. Страшная!
   - Я ж говорил, не спи на ходу, - сказал Придон. - Пойдем искать Тура.
   - А что он?
   - Тоже мог... заснуть, - ответил Придон.
   Тур лежал на черном камне лицом вниз,  распластанный,  как  жаба.  Из
трещины в камне торчала  потемневшая  рукоять  топора.  Руки  Тура  были
сомкнуты на рукояти, красные, распухшие, с содранной кожей.
   Олекса с удивлением потрогал его носком сапога.
   - В самом деле спит, - сказал он потрясенно. - Это  что  ж...  мне  в
самом деле привиделось?
   Тур вздрогнул и поднял голову. Придон и Олекса увидели лицо не просто
красное, словно натертое кожей большой рыбы с  острой  чешуей,  а  сырое
распухшее и кровоточащее мясо, на котором чудом уцелели глаза.
   - И ему что-то привиделось, - сказал Олекса с лицемерным сочувствием.
- Вон как его отделало во сне... Придон, что-то с ним можно сделать?
   Придон  достал  баклажку,  поболтал.  Воды  осталось  всего  на  пару
глотков.
   - Сейчас узнаем, - ответил он с сомнением. - Если хватит...
 
ГЛАВА 19 
 
   Валуны и камни становились выше,  попадались  чаще.  Вместо  округлых
глыб, похожих на шляпки  грибов,  высились  настоящие  каменные  столбы.
Придон улавливал очертания колонн, подобные держат свод дворца куявского
тцара, но только подобные:  эти  впятеро  шире,  и  даже  с  обломанными
верхушками царапают острыми вершинами быстро бегущие тучи.
   Каменная земля изломана трещинами. Из глубин  поднимается  перегретый
воздух, Придон там во тьме замечал красное, словно смотрел в раскаленные
угли горна. На дне разломов трещало, лопалось, наверх выстреливало  злые
синие дымки.
   В ровной, как стол, бескрайней каменной плите, по которой шли, теперь
часто попадались ямы. Придон всякий раз холодел,  сжимался.  Какая  сила
смогла выжечь, именно выЖечь такие ямы, вон оплавленные края и застывшие
брызги камня!
   Часто их пытались остановить заросли кустов, которые  Олекса  называл
железными. Во всяком случае, когда пробовали  рубить,  ветки  отзывались
звоном, а пока отрубили одну, затупили топоры.  Кусты  обычно  обступали
россыпи камней с острыми, словно бы свежими сколами. В блестящих  гранях
отражалось багровое небо, быстро летящие тучи, а когда мимо прошел  Тур,
Придон увидел грязное лохматое чудовище.
   Каменные столбы,  остатки  древних  дворцов,  медленно  переходили  в
беспорядочное нагромождение  этих  столбов,  каменных  плит,  чудовищных
глыб, на  которых  Придон  иногда  замечал  фигуры  полустертых  зверей,
искусно  выбитые  силуэты  людей,  но  большинство  оплавлено,  разбито,
расколото,  перемешано  так,  что   самые   тяжелые   глыбы   фундамента
оказывались наверху, как и обломки  городских  врат,  Придон  узнал  эту
каменную глыбу по двойному зазору для створок.
   Снова тучи неслись так же стремительно и с тем  же  бешеным  напором.
Придону почудилось, что их стало еще больше, хотя и раньше занимали  все
небо. Демоны ревели и свистели  между  скал,  отрывали  мелкие  камешки,
расшатывали большие. Глаза слезились, он то и дело натыкался на отвесные
скалы, вставшие  торчком  плиты,  остатки  колонн,  чудовищные  ступени,
неведомой силой поставленные боком...
   Все чаще слышался жуткий сухой треск, будто великан  стучал  скалами,
добывая огонь. Это в недрах от страшного жара лопались камни, а здесь на
поверхности с таким же звуком сталкивались тяжелые валуны.
   Под ногами дрожало, вздрагивало. Далекий подземный гул теперь  звучал
мощно, грозно. Да и дрожь временами переходила в такие толчки,  что  все
трое едва удерживались на ногах.
   Словно в подтверждение, в подошвы ударило с такой  силой,  что  пятки
заныли. Одни такие толчки способны разрушить любой город. А здесь  город
весь из  дворцов,  видны  колонны  из  мрамора,  гранитные  и  мраморные
ступени, массивные глыбы из городских стен, остатки акведуков... Если  и
было здесь что-то деревянное, то сгорело, не осталось и тряпок,
   Только черные камни со следами яростного пожара,  оплавленные  медные
трубки, слитки, в которых с трудом можно опознать бывшие кубки,  дверные
ручки, шлемы...
   Закрывшись рукой от  режущего  ветра,  он  шел,  сильно  наклонившись
вперед, старался представить себе этот роскошный дворец, что  погиб  при
битве магов. Дворец тцара куявов выглядел  бы  рядом  курятником.  Здесь
даже слуги наверняка ходили  такие  же  важные  и  осанистые,  как  тцар
Куявии, а сами беры  были  подобны  богам.  Здесь  в  степенных  беседах
обменивались мудростью  чародеи  и  волшебники,  а  прирученные  драконы
летали над дворцом, стерегли от вторжения злых сил...
   И вот теперь - страшный горячий мир черного камня и  багрового  неба.
Из-за чего сражались древние маги? Или все вместе дрались  против  злого
демона, что при падении пробил землю насквозь, и теперь обитает где-то в
самых-самых недрах? А земля долго тряслась, рушилась  от  его  страшного
падения с небес, и  потому  разрушались  дворцы,  вспыхивали  пожары,  а
обезумевший скот топтал своих хозяев?
   Впереди, как  поземка,  змеилась  пыль,  перемешанная  с  дымом.  Она
перегораживала дорогу, живая, шевелящаяся, все время убегала наискось  и
не могла убежать, бесконечная,  вспухающая  иногда  так,  что  заслоняла
горизонт, но обычно не поднималась выше колен.
   Худо только, что сквозь нее не видно земли, и ноги  придется  ставить
вслепую. Но Придон  не  смотрел  под  ноги.  Впереди,  на  фоне  огненно
красного  неба,  заслоняя  собой  стремительно  летящие  багровые  тучи,
высилась треугольная иссиня-черная гора. Из  вершины  уходил  в  небо  и
растворялся среди туч широкий столб оранжевого огня.
   Земля вздрагивала, стонала, в глубинах часто лопались каменные жилы.
   Придон увидел раскрытый  рот  Олексы,  губы  шевелятся,  но  слов  не
услышал.
   - Что? - прокричал сам как можно громче.
   - Дальше опасно! - заорал Олекса ему в ухо. - Смотри туда!
   Из оранжевого столба пламени выстреливались горящие клубки, падали на
склоны горы и катились к  подножию,  подпрыгивая  и  разбрасывая  искры.
Земля дрожала, как  испуганный  конь,  скрипела  всеми  костями.  Воздух
сминался, как подушка, под ударами чудовищного грохота.
   Придон махнул рукой, указывая направление. Острые скалы,  вздыбленные
плиты, застывшие оплавленные камни,  что  снова  начинаются  накаляться,
почти плавятся, все это можно пройти по краю, пока не увидят вход в  эту
Черную Гору. Но отсюда, видно невооруженным глазом, не войти...
   Снова брели, пробираясь между  скал,  протискивались  сквозь  паутину
застывших каменных брызг и нитей. Камень под ногами в трещинах, разломах
и странно округлых ямах, одинаковых, словно бы на мокрую глину просыпали
горох размером с быка, втоптали, а  потом  горох  вынули.  Дно  этих  ям
всегда блестит, будто туда никогда не попадает пыль или мелкие камешки.
   Они упорно двигались по широкой дуге, до рези в глазах всматривались,
не видно  ли  ворот,  двери  или  просто  входа,  как  в  пещеру  или  в
каменоломню. Подземные удары измочалили подошвы. Придон  прихрамывал,  а
Олекса и Тур двигались на  полусогнутых,  при  каждом  толчке  бледнели,
закусывали губы.
   Ветер стихал только для того, чтобы сменить направление,  после  чего
набрасывался с новой силой, приносил горячую тучу песка и пепла, обжигал
лицо и руки.
   Придон наклонил голову, оберегая лицо  от  больно  жалящего  горячего
песка. Ноги по щиколотку как в тумане. Странная поземка шелестит,  будто
тысячи мелких змей и ящериц несутся к краю землю, сталкиваясь и  задевая
друг друга сухими панцирями.
   Он не видел, на что наступают ноги,  иногда  проваливался  до  колен,
дважды до пояса, но ямы заполнены песком и  мелкими  камешками,  тут  же
выбирался сам, Олекса  и  Тур  измучены,  едва  держатся  на  ногах,  не
помогут, им самим скоро помогать...
   И все-таки оба держались с ним рядом, оберегали своими телами даже от
ветра.
   - Уже близко... - прокричал Олекса.
   - К чему? - крикнул Тур.
   Ответного вопля Придон не услышал, а  Олекса  вдруг  заорал  страшным
голосом:
   - Вверх!.. Все вверх!.. на любые камни, но повыше!.. Сам он в  страхе
огляделся, словно выискивая безопасное место, потом начал карабкаться на
скалу.
   - Ты чего... - закричал Придон.
   И осекся. Из дымной поземки вынырнули крупные красные муравьи. Да  не
просто крупные, а огромные, с мышь. И не просто  красные,  как  те,  что
гнездятся в рощах, или огненно-красные, что внутри пней, а в самом  деле
раскаленные, пышущие жаром.
   Тур тоже завопил и, быстрее кота, удирающего от собак, подпрыгнул  на
немыслимую  высоту,  повис  на  каменном  выступе,   видно   было,   как
напрягаются  его  острые  лопатки,  взобрался,  хрипя  и  поминая   всех
прародителей дивов.
   Придон вспрыгнул на камень, как прыгал с разбегу на коня, оттолкнулся
и перепрыгнул на другой, повыше, с плоской верхушкой. Облизал пересохшие
губы. Язык царапнуло, словно пытался  лизнуть  сухую  рыбью  шкуру.  Вот
наконец-то зло, чье нарастающее присутствие ощущал всю дорогу сюда.  Еще
не все зло, только самый кончик, но уже зримое, ощутимое...
   Из поземки вынырнули пауки... нет, не пауки,  а  словно  бы  огромные
жуки, многолапые, отблескивающие металлом, а от горы,  появляясь  словно
прямо из черного камня, понеслись  новые  стаи  гигантских  ос,  шмелей,
следом не то стрекозы, не то крылатые черви...
   Воздух ревел, закручивался крохотными смерчами. На Придона  сыпались,
обжигая руки  и  плечи,  хитиновые  щетинки,  обломки  жестких  крыльев,
перелинявшие шкурки. На руках вздулись волдыри.
   Ненадолго все затихло, только по-прежнему дрожала  земля,  а  тяжелый
грохот долбил череп. Тур начал было слеЗать, ему труднее  всего  на  том
пятачке, как вдруг поземка исчезла, вернее, превратилась  в  неимоверное
количество муравьев, жуков, пауков, сколопендр - все валило  вперемешку,
налезало в давке  друг  на  друга,  шуршали  и  хрустели  панцири,  даже
отлетали острые осколки, металлически взблескивали, похожие на крохотные
лезвия.
   Замерев, сидели под режущим ветром, Придон уже начал отчаиваться, как
же слезут, как вдруг смешанную стаю  чудовищных  насекомых  отсекло  как
будто незримой стеной. Муравьи, пауки и прочие твари  спешно  бежали  от
Черной Горы, но не убегали,  а  как  будто  торопились  выполнить  нечто
важное, срочное.
   Тур первым соскочил на  землю,  ухитрился  даже  придавить  последних
пауков. Похоже, руки и ноги его просто дольше не держали на голом  камне
под пронизывающим жарким ветром.
   Олекса свалился мешком и, не поднимаясь, прокричал:
   - Топоры - к бою!
   Тур повертел головой во все стороны
   - Что еще?
   Но в руках как будто сам по себе оказался топор,  встали  с  Придоном
спина к спине. Олекса поднялся, из марева выступили темные фигуры, пошли
на них, молчаливые и страшные, безгубые и вообще безротые, но с длинными
острыми ножами вместо пальцев.
   Придон вызвал в памяти лицо Итании, ее  удивленные  глаза,  закричал,
вызывая в себе ярость, нагнетая во всем теле, пальцы  крепче  стиснулись
на рукояти топора.
   Он прыгнул вперед, с яростным воплем:
   - За мной!.. Вперед не лезть!
   Топор с его руках превратился в смазанную полосу.