й  шапке  с  золотым  наконечником,  в
великолепной  тонкой  кольчуге,  тесно  облегавшей  его  гордую   грудь,
огненно-алой в свете факелов,  незнакомец  неподвижно  сидел  верхом  на
лунно-белом красавце жеребце. В первую же секунду  Дьяченко  понял,  что
перед ним особенный человек - может, большой военачальник или даже вождь
неизвестного ему племени. Валька был потрясен его царственным  видом,  в
особенности взглядом единственного глаза -  тот  был  преисполнен  такой
необыкновенной внутренней силы, такого величия, что  Дьяченко,  не  смея
отвести взор, почувствовал резкую слабость во всем теле  и  в  следующий
миг лишился чувств...
   Когда он открыл глаза, то увидел низко над собой лицо прекрасной юной
девушки. Глаза ее были добры,  они  светились  чудесным  зеленым  огнем:
казалось, то колышется листва  молодого,  еще  не  истерзанного  ветрами
деревца.
   Она наклонилась еще ниже. В один миг щеки Дьяченко  коснулось  теплое
дыхание незнакомки и ее светлый локон. Он  тихонько  вдохнул  ее  запах,
необыкновенно земной и знакомый. В следующее мгновение до Вальки  дошло:
девушка обнаружила, что он пришел в себя.
   В просторной палатке или шатре с малиновыми стенами и золотым  сводом
струился сладковатый аромат благовоний и свежих фруктов. Чаша с яблоками
стояла справа от изголовья Валькиного ложа, мягкий свет разливали вокруг
шесть свечей в высоких черных подсвечниках. Заметив  признаки  жизни  на
бледном лице странного человека, явившегося к ним явно из  чужого  мира,
девушка улыбнулась  ему  и  с  детской  непосредственностью  хлопнула  в
ладоши.
   - Где я? - с трудом выдавил из себя Дьяченко,  но,  к  удивлению,  не
сразу понял, о чем  же  он  сейчас  спросил.  Слова,  произнесенные  им,
прозвучали на неизвестном ему языке.
   - Ну наконец-то! - вновь ударила в ладоши девушка. Голос ее, низкий и
глубокий, никак не  вязался  с  ее  хрупкой,  изящной  статью.  И  снова
Дьяченко подивился тому, что, не разобрав ни единого ее слова, он  понял
их смысл - словно незримый переводчик засел в его непутевой голове.
   -  Ты  жив,  незнакомец.  Теперь  можно  позвать  Коло-ксая,  он  уже
заждался...
   - Постой! - неожиданно даже для самого себя взмолился Дьяченко. - Кто
ты?! Ну кто ты, о Господи?! Где я?!
   Дьяченко было плевать, что он по-прежнему не  узнает  своего  голоса.
Девушка прекрасно его поняла. Улыбнувшись, жестом  попыталась  успокоить
его.
   - Отец назвал меня Гойтосирой. А самого его  люди  зовут  Коло-ксаем.
Что значит "Солнце-царь". Вот уже двадцать пять лет он  правит  племенем
воков, добиваясь вместе со своим народом славы и расположения богов.
   Вот уже восемьдесят девять лет в один и тот  же  день  воки  приходят
сюда. Оставив на время дома и хозяйство, стариков и детей, добро и скот,
они проходят две сотни миль, чтобы принести жертвы  богу  солнца  Хорсу.
Теперь никто не скажет, кем был заведен этот  вечный  порядок,  которому
подчинялись наши предки, которому подчиняемся мы, а  в  будущем  -  наши
дети и внуки. Никто не знает этого... Но каждый вок,  если  ты  спросишь
его, точно скажет тебе, сколько жертв положено принести в дар солнечному
Хорсу - шесть. Не больше и не меньше.
   Девушка нежно коснулась пальцами щек и лба Дьяченко,  затем  опустила
указательный палец ему на губы.
   - Тебе выпала большая честь. Одной  из  шести  жертв  уготовано  быть
тебе, вернее крови, омывающей изнутри твое тело.
   - Нет!! При чем тут я?! - заорал  Дьяченко.  Его  бросило  сначала  в
холод, затем в жар; пот и слезы брызнули из глаз, выступили из  пор;  он
задыхался от ужаса, охватившего его;  он  почувствовал  себя  безнадежно
беспомощным, тонущим в бурном потоке; в безотчетном порыве  он  отбросил
руку девушки, изогнулся  всем  телом,  будто  его  спину  вдруг  обожгло
невыносимое пламя...
   Черты лица дочери царя неожиданно посуровели, стали жесткими, утратив
очарование юного личика. Гойтосира вдруг схватила руками шею Дьяченко  и
стала сжимать. Он хрипел, извиваясь, как уж, в ее не по-девичьи  сильных
руках.
   - Почему я-я-я... Я-я-я не могу... Я-я-я должен...
   Гойтосира разжала пальцы - так же резко, как схватила ими  за  горло.
Дьяченко едва не поперхнулся, жадно глотнув большую порцию воздуха.
   Закашлял, выпучив глаза.  При  этом  стараясь  не  упустить  из  виду
опасную девицу.
   Откуда-то она извлекла обломок стрелы - той самой, Валька  узнал  ее,
которой он был ранен.
   - Тебе спасли  жизнь.  Теперь  ты  должник.  И  если  ты  не  успеешь
выполнить долг, твоим детям и внукам придется сделать это  -  и  так  до
шестого колена... Но даже не это обязывает тебя  пожертвовать  жизнью  и
кровью своей. Даже не это,  -  девушка  задумалась.  Ее  лицо  неприятно
осунулось, приобрело неживой, свинцовый оттенок. Его вдруг  обезобразили
старческие морщины: казалось, дотронься сейчас  до  дряблой,  лягушачьей
кожи, и она сойдет под руками, как маска... В  следующую  секунду  глаза
Гойтосиры  вспыхнули  пронзительным,   сумасшедшим   зеленым   огнем   -
изумрудная лава вмиг поглотила черные островки зрачков.
   "Ведьма!" - пронеслось в голове Дьяченко. Он  инстинктивно  попятился
от нее, хотя деваться было некуда - разве что провалиться  сквозь  ложе.
Хлестнув  гневным  взором,  девушка  остановила  Вальку  одним  коротким
жестом: откуда ни возьмись  в  ее  руке  возник  игрушечный  единорог  -
мутновато-желтый, с неизменно яркой янтарной бусинкой на  кончике  рога.
Короче, тот самый сувенир из офиса Хека.  Гойтосира  улыбалась  -  вновь
лицо  ее  было  молодым  и  прекрасным,  губы   призывно   приоткрылись,
снежно-белая полоска зубов влажно светилась. Дьяченко почувствовал,  как
мгновенно откликнулась его плоть, как улетучился страх, как враждебность
и недоверие уступили место жажде - жажде греха. Продолжая таять  под  ее
зеленым всепроникающим взором, Дьяченко уже был готов  отдать  жизнь  за
одну-единственную ее любовь. "Ведьма", - с надеждой прошептал он.
   Не отводя взора, Гойтосира улыбалась все шире, на ее  верхних  клыках
мерцали алмазы.
   - Этого медного Оззо нашли в твоих одеждах, -  молвила  она,  поднося
почти к самому Валькиному носу бронзового  единорога.  Но  все  внимание
Дьяченко, вновь напрягшегося, собравшегося в комок, в  эту  минуту  было
приковано к  другой,  правой  руке  девушки:  в  ней  Гойтосира  сжимала
роскошную, украшенную щедрой жменей сверкающих камней рукоять  ножа  или
кинжала.
   - Это всего лишь сувенир... - едва слышно прошептал Дьяченко.  В  его
бедном сердце опять поселился страх, рассудок слабыми молоточками  забил
тревогу - слишком поздно забил.
   - Сувенир? Мне не знакомо значение  этого  слова.  Думаю,  ты  лжешь,
малодушно пытаясь спасти свою жалкую жизнь. Но  я  не  верю  ни  единому
твоему  слову!  А-ха-ха-ха!  Ты  послан   нам   судьбой!   Лучшее   тому
доказательство - эта удивительная медная фигурка! Никогда еще ни  одному
воку не приходилось держать в руках ничего подобного! Бронзовый  Оззо  -
это знак! Он ясно и недвусмысленно свидетельствует  о  твоей  неизбежной
жертвенности, о твоем священном предназначении. Будь мужественным,  будь
полнокровным, как река в половодье.
   Твоей крови жаждут тысячи душ воков! Это  были  отважные  воины.  Они
отдали жизнь за свободу нашего племени: одни сделали это вчера, другие -
а их большинство - так давно, что уже никто и не вспомнит.  Но  все  они
одинаково нуждаются в твоей защите  -  защите  твоей  крови!  Ведь  души
воков-воинов, отправившись в мир  иной,  стали  там  добычей  отроков  -
мерзких  демонов  с  оленьими  рогами  и  обманчиво-сладкой,  ангельской
внешностью. Отроки - о, как я их ненавижу! - крича, Гойтосира распахнула
изящный ротик - вдруг с ее правого  клыка  упала  алая  капля.  Дьяченко
вздрогнул, он не мог пошевелить пальцами ног - те внезапно отнялись.
   -  Если  мы  сейчас  не  поторопимся,  -  горячо   задышала-зашептала
Гойтосира, - оленеподобные демоны утопят в Юфилодоре души воинственных и
справедливых воков. Если мы не поторопимся, о пришелец с бронзовым Оззо,
знаком, ниспосланным  нам  великим  и  всемогущим  Хорсом,  если  мы  не
поспешим, души моих предков навсегда сгинут на дне  озера  демонов,  где
тени питаются душами живых, где злые  боги  прут  из  влажного,  вязкого
мрака, точно речной сорняк, где правит бог всех демонов и падших ангелов
Хорс!
   - Хорс?! - ошарашенный, воскликнул Дьяченко. Ему показалось,  что  он
ослышался. - Но ты же сама назвала его богом солнца!
   - Ни слова больше! - девушка  перебила  его,  ничуть  не  смутившись,
заткнув ему рот молниеносным, пламенным поцелуем. - Теперь или  никогда!
- взмахнув правой ногой, как  птица  крылом,  она  ловко  оседлала  тело
Дьяченко, безошибочно отыскав его мужское  естество,  одной  лишь  волей
своей и жаром юного тела заставила его подчиниться своему желанию. Когда
Дьяченко, окончательно потеряв голову, утратив врожденную способность  к
самосохранению, достиг невыносимо нежных глубин и уже  был  готов  щедро
поделиться с ними самым сокровенным, что у него было после жизни - своим
семенем, - красавица Гойтосира едва не перерезала ему горло.  В  бешеном
ритме двигая неутомимым, как  у  кошки,  телом,  жадно  глотая  стоны  и
признания молодого  пришельца,  девушка,  вновь  по-волчьи  оскалившись,
занесла над ним исключительной красоты смерть...  Но  ударить  ножом  не
успела - в шатер царя Коло-ксая ворвался... сам Коло-ксай! Со  свитой  и
верными воинами.
 
4 
 
   - О демон! Остановите Гойтосира!! - с порога вскричал царь, и повязка
на его глазу надулась, как  парус  от  дерзкого  ветра.  Бежавший  рядом
рослый, статный воин в высокой черной шапке и с алой  лентой  на  правой
руке - точный двойник черного всадника,  пленившего  Дьяченко  -  быстро
метнул копье.
   Короткое  тонкое  древко  с  тяжелым  железным  наконечником  пробило
чудесную грудь Гойтосиры в  тот  самый  миг,  когда  по  ее  юному  телу
побежала волна экстаза.
   Черно-красная кровь  хлынула  на  Дьяченко  -  кончая,  тот  чуть  не
захлебнулся в ее  холодных  душных  струях,  принесших  смрад  и  горечь
преисподней. Он с трудом избавился от стремительно деревенеющего тела. А
когда, вытерев рукавом кровь с лица, вновь глянул на Гойтосиру, то обмер
от неожиданности, а потом, спустя краткий миг, не в  силах  совладать  с
нахлынувшими  чувствами,  заорал  что  есть  мочи!   Подле   его   ложа,
распластавшись на земляном полу, корчилось в смертельных муках  чудовище
с безобразным обличьем и  грудью,  поросшей  длинной  косматой  шерстью.
"Гойтосира - колдун!!" - ужаснулся Дьяченко.
   - Гойтосир - посланник Виораха, бога хлопов - крысоподобных  демонов,
- словно прочтя мысли пленника, поправил Коло-ксай. Метнув  на  пленника
быстрый, оценивающий взгляд и тут же, презрительно прищурившись,  отведя
его, царь воков приказал воину, убившему демона:
   - Порк, немедля веди чужеземца на капище!
   - Нет!! - набравшись смелости,  вдруг  выпалил  Дьяченко.  -  Сначала
объясните, какого черта вы меня здесь держите!
   От неожиданности,  от  резкого  звука  чужого  голоса  царская  свита
замерла, Порк выверенным движением схватился за меч, а  сам  царь  вновь
вперил в пленника испытующий взгляд - на этот раз в его взоре  мелькнула
искра интереса.
   - По правде говоря, не по нраву мне добыча Оржефара... Но у меня  нет
другого выбора. Ныне  степь  оскудела  благородными  мужами,  достойными
стать жертвой великому  Хорсу.  Приходится  довольствоваться  бродячими,
безродными псами...
   - Да пошел ты,  тоже  мне  царь  выискался!  -  ругнувшись,  Дьяченко
ринулся было на Коло-ксая, но два плечистых стражника из царской  свиты,
опередив Вальку, схватили его за руки. Боже, что он делает?!  На  чужого
царя руку поднял! Не иначе бес попутал!
   Царь, казалось, пропустил  мимо  ушей  выходку  чужеземца.  Помолчал,
задумчиво  глядя  поверх   его   головы,   поверх   уродливых   останков
Гойтосира... Затем, видимо, справившись с затаенной яростью, продолжал -
голос царя стал тверже и звонче:
   - Лаять попусту - удел невежественных псов. Я без тени жалости  отдал
бы приказ привязать брехливого пса, присланного нам отважным  Оржефаром,
к конскому хвосту и выгнать коня в степь. На три дня и три ночи развеять
беспутный прах его! Пес!! Я не удостоил бы его даже случайным  взглядом,
не говоря о чувственной речи, не окажись у него священного  знака  моего
племени - медного Оззо!
   - Да е-мое, дался вам этот единорог! - завелся опять  Дьяченко  -  ну
точно демон взбаламутил его душу. Предчувствуя, что так  или  иначе  ему
крышка, он вновь полез на рожон. - Сначала мне ваш демон  уши  прожужжал
про какого-то Оззо, теперь царь взялся про то же талдычить!
   - Ну ты, сквернослов! - рявкнул, не выдержав, Порк  и  ударил  плашмя
мечом Дьяченко по голове - тот так и  рухнул  на  колени,  выпучил  очи,
беззвучно хватая ртом воздух. Коло-ксай, досадливо поморщившись,  поднял
руку.
   Повинуясь знаку, от свиты отделился воин и вылил на  голову  пленника
ковш воды.
   Порк нехотя спрятал меч.
   - И что же  сообщил  тебе  демон  Гойтосир?  -  впервые  обращаясь  к
Дьяченко на ты, произнес царь воков.
   - Что, что... - невнятно буркнул  Дьяченко.  От  удара  мечом  голова
гудела  покруче,  чем  после  самой  отчаянной  пьянки.   Он   попытался
сосредоточиться - куда там! Царей было двое... или трое. "Чур  тебя!"  -
вспомнив детское заклинание, Валька мотнул головой. Наконец нашел в себе
силы, сосредоточился. - А то, что если в нужное  время  не  пожертвовать
мою кровь Хорсу, эти... как их... отроки с оленьими  башками  быстренько
упрячут души ваших предков на дне адского озера Уфо... Юфи...
   - Юфилодора! - жестко  оборвал  Коло-ксай.  В  его  голосе  угрожающе
зазвучали металлические нотки. - Так  зовется  царство,  которым  правит
дьявол  Виорах.  Сатанинское  отродье!  Ему  прислуживают  крысоподобные
демоны хлопы, но уж никак не отроки. Не тебе судить об  отроках,  лживый
пес! Их чудесные головы и в самом деле имеют  поразительное  сходство  с
головами гордых оленей. Но как у тебя, поганого  пса,  могла  возникнуть
столь нелепая, преступная мысль: причислить чистейших  посланников  бога
солнца к слугам дьявола?! В  каком  же  конском  навозе  отковырял  тебя
Оржефар?
   -  Пробачьте,  панове,  за  што  купил,  за  то  вам  и   продал,   -
поморщившись, Дьяченко на миг потупил взор - страх вперемежку со  стыдом
не лучшее испытание для мужчины. Затем искоса глянул на царя. - Чем меня
ваш демон нагрузил, то я вам и... - он осекся, встретившись  взглядом  с
суровым Порком - его очи готовились испепелить  брехливого  чужестранца.
Улыбнувшись - через силу, аж вспотел!  -  Дьяченко  покачал  головой.  -
Блин, какие вы все ранимые!
   Короче: Гойтосир выдал мне сказочку, а я вам ее пересказал.  Так  где
здесь моя вина?
   - Вина всегда с человеком. Вопрос лишь в том, кто  кого  оседлал:  ты
вину или она тебя, - тихо произнес Коло-ксай. При первых его словах взор
его  единственного  глаза  заметно  вспыхнул,  словно  царь  сказал  или
собирался сказать о чем-то важном,  но  уже  спустя  миг-другой  так  же
внезапно потух, точно Коло-ксай передумал вещать чужеземцу. Либо обратил
взгляд внутрь себя.
   Замолчав, царь повернулся спиной к Дьяченко и так же, не проронив  ни
слова, вышел из шатра. Свита последовала за своим государем. Лишь Порк и
два воина остались с пленником. Грозный  помощник  царя,  видимо,  давно
дожидался этой минуты. С шумом выдохнув ртом воздух, будто долгое время,
не дыша, он находился под водой, а теперь наконец всплыл на поверхность,
Порк выдернул меч из ножен.
   Приставив клинок к шее Дьяченко, в гневе обрушился на него:
   - Как ты посмел дерзить, грязный раб?! Твоего  скудного  ума  хватило
лишь на то, чтобы скрыть твой подлый страх! Паршивый пес! Не каждого  из
нас помнит по имени великий царь! Тебя же, грубый чужеземец, он удостоил
своим пламенным чувством! Быть тебе добычей степных волков, если  бы  не
выбор Оржефара! В племени воков с давних  пор  уважали  самого  храброго
воина, память о доблестном Оржефаре еще долго будет вить гнездо в  наших
сердцах!..
   - Мне-то что  теперь  делать?  -  с  напускным  безразличием  перебил
Дьяченко. Ему враз все надоело. Захотелось в сию же секунду,  не  выходя
из шатра, решить свою участь. Хотелось со всем покончить... но от страха
подкашивались ноги. Голос предательски зазвенел. - Искупить  вину  свою,
что ли?
   - Уйми гордыню, чужеземец! - вперив в пленника надменный  взор,  Порк
процедил сквозь зубы. - В твоей крови столько  скверны  и  зла,  столько
песка и камней, столько скрытого темного  смысла...  Прокаженный  милей.
Вот что я скажу тебе: очисть свою кровь прежде, чем найдешь в себе  силы
умереть.
   - Что ты имеешь против моей крови? - завелся вновь Дьяченко.
   Вцепившись в двух стражников, продолжавших держать его  за  руки,  он
вдруг круто изогнулся - выгнул вперед спину, запрокинул  голову,  поджал
под себя колени... В следующий миг, распрямившись, как  пружина,  Валька
нанес в грудь Порку мощный удар  ногами.  Застигнутый  врасплох  выпадом
пленника, никак не среагировав на его удар, вок  упал  как  подкошенный.
Ободренный собственной удачей, Дьяченко попытался вырваться  из  крепких
объятий стражников. Чудом высвободив  правую  руку,  он  что  есть  силы
заехал кулаком в глаз одному из них.  Но  тут  же  вздрогнул,  пропустив
сильный  удар  в  голову.  В  Валькиных   глазах   потемнело,   поплыли,
расплываясь, золотые круги, затем и они пропали - свет в его очах потух,
и он без чувств рухнул наземь...
 
5 
 
Cквозь строй ожесточенных гримас, озлобленных глаз, расплавленных, как металл, плевков, сквозь леденящий душу гул проклятий и заклятий - гул тяжелый и вязкий, точно стон подводного колокола - волокли Дьяченко. Люди, ряженые, с размалеванными ликами, встали тесным коридором - потеряв голову, они торопили палача. А тот без жалости и без ненависти тащил за собой чужеземца, не оглядываясь, тащил по кочкам и рытвинам - будто и не человека, а сдохшую тварь волок. 
   Внезапно бросил пленника, словно ему наскучило это дурацкое  занятие.
Да еще отвесил тяжелую оплеуху - Дьяченко с глухим стуком ткнулся мордой
в холодную и скользкую, как кость, землю...
   Неведомо сколько времени прошло, когда Валька, вновь  придя  в  себя,
оторвал от земли искаженный болью взор. Вгляделся сквозь  еще  неплотную
завесу сумерек. Утренних ли, вечерних - а-а, один черт! "Как же  больно!
Что там еще за херовина маячит? У-у! Мать ее так!  Мать!  Матерь  божия,
спаси-помилуй мя!.."
   Впереди, метрах в пятнадцати, встал громадный черный столб.
   Закусив нижнюю губу, слабеющим взглядом Дьяченко поднялся по  столбу.
Сверху на него было водружено не правильной, уродливой  формы  навершие,
отдаленно смахивавшее на голову не то зверя,  не  то  неведомого  Вальке
божества. "Кажись, башка золотая. А там  кто  его  знает".  Таинственная
голова находилась примерно на  уровне  четырехэтажного  дома.  Основание
столба скрывал от беспомощных Валькиных  глаз  невысокий  вал,  над  ним
курился сизый дым. Время от  времени  оживляемый  проистекающими  внутри
волшебными процессами  дым  начинал  переливаться  мириадами  мельчайших
серебристых блесток, словно в него бросили  щедрую  жменю  конфетти  или
взорвали хлопушку. К валу с трех сторон один за другим  стекались  люди.
Встав на колени, опускали за  тыльную  сторону  вала  принесенные  дары.
Дьяченко удалось разглядеть лишь обезглавленных птиц. Кажется, это  были
куры. Серо-белые в сумеречном свете,  в  беглых  всполохах  огня  шарики
несколько вытянутой по оси формы запросто могли  быть  куриными  яйцами.
Желто-белые  лепешки  -  сыром.  А  влага,  проливавшаяся  из   случайно
накрененных  глиняных  сосудов,  -  виноградным   вином.   С   языческой
непосредственностью и настойчивостью  племя  воков  стремилось  ублажить
деревянного бога, пожертвовать ему то, без чего  не  могла  обойтись  их