в  ту  единственную
точку, где замер в задумчивости повелитель хлопов.
   До выхода из лабиринта оставалось, наверное, метров  сорок-пятьдесят,
когда дорогу упрямому Оззо преградил  один  из  четырехсот  двух  богов.
Скорее, случайно преградил, чем  с  заведомым  умыслом.  Дьяченко  успел
разглядеть лишь золотым плющом увитое тело бога -  в  следующую  секунду
Оззо сломал ему  шею.  С  неслыханной  жестокостью  он  оторвал  собрату
голову, на ходу распотрошил второго бога, так же ненароком возникшего  у
него на пути. Это случилось так быстро, что вторая жертва не успела даже
гребнем повести, алевшим у нее на голове. "Черт, точно не бога, а петуха
замочил!" - застонав, Дьяченко машинально прикрыл рукой  глаза.  Зрелище
растерзанных богов было не для слабонервных.
   Краем глаза, сквозь растопыренные пальцы Валька  увидел,  как  сильно
изменился в лице Виорах. "Боже, он  испугался.  Дьявол  -  испугался!  -
Дьяченко оторопел. - Может, то сам Господь  спешит  исполнить  последнее
свое наказание?" Подумал так - и тут же отбросил столь  бредовую  мысль.
Человек верил: Бог не урод и уродом прикидываться  не  станет  даже  для
того, чтобы разделаться с дьяволом. Но в таком случае  кем  же  было  то
чудовище, что сейчас, скинув овечью шкуру, громило все  на  своем  пути?
Если дьявол стоял по левую руку от человека, а Господь был слишком могуч
и чист, чтобы унизиться до обличья демона-мстителя.
   Вслед  за  удивлением  Дьяченко  овладело  новое   чувство,   близкое
одновременно к брезгливости и высокомерию. С таким чувством люди нередко
относятся к попрошайкам и бомжам... Наконец человеку стало неловко -  за
свои чувства, за то, что он сейчас думал о царе  хлопов:  "Как  же  ему,
наверное, дерьмово. Ведь он совершенно один. Вокруг одни подонки, внутри
-  безграничный  ледяной  космос.  Ужас  бесконечного  одиночества.  Без
Бога... Мне легче. Я могу обратиться к Нему, о чем-нибудь  попросить.  О
милости и прощении. А он?
   Вспоминает ли он хотя бы тайком Его имя? Когда ему плохо, как сейчас,
кого он молит о помощи?  О  снисхождении?  На  кого  надеется  дьявол  в
последнюю минуту? Или для него имя Бога все равно что солнечный луч  для
вампира? Манит и ранит смертельно..."
   Виораху и в самом деле стало не по себе. Он испугался. Лязг  танковых
гусениц раздался совсем рядом. Чей-то истошный  крик,  вдруг  резанувший
слух, в следующий миг уже слился с нарастающим скрежетом -  бог-единорог
неуклонно шел к цели. Стараясь не подавать виду, сумев овладеть собой  -
дьявол он иль тварь безвольная? - Виорах приказал:
   - Это чудовище направляется к нам. Оно хочет  жертвы...  Так  отдайте
ему то, что по праву принадлежит ему!
   Хлопы ломанулись к Дьяченко такой густой энергичной  толпой,  что  он
даже дернуться не успел. Лишь в ужасе вытаращился на  них,  не  в  силах
предугадать, что сейчас должно произойти. Ведь жребий быть сброшенным  с
площадки был уготован не только ему, но и...  владыке,  вставшему  между
своими слугами и человеком. "Господи, что будет со мной?.." В  следующую
секунду кто-то влупил Вальке  в  солнечное  сплетение,  кто-то  наотмашь
врезал по лицу. Дьяченко неуклюже изогнулся, как плохой терминатор перед
тем, как рухнуть в печь с  расплавленным  металлом,  беспомощно  замахал
руками, изо всех сил пытаясь удержать равновесие... Вдруг совсем близко,
но почему-то над левым виском услышал голос Виораха, заставивший тут  же
смириться с участью:
   - Спасайся, человече! И помни: река тебя вынесет. Звен спасет...
 
20 
 
   Дьяченко  скинули  прямо  под  ноги-гусеницы  Оззо.  Упав   почти   с
пятнадцатиметровой высоты, Валька  не  разбился  только  благодаря  горе
трупов, будто нарочно  наваленной  под  самой  смотровой  площадкой.  От
трупов еще несло потом, гусеницы  бога-единорога  остро  пахли  машинным
маслом и раздавленной плотью. Чудовище медной клешней схватило человека,
дрожащего,  кажется,  даже  наделавшего  со  страху  в  штаны,  еще   не
оправившегося от дикой боли в плече: упав,  Дьяченко,  видимо,  вывихнул
руку. Оззо  поднес  Вальку  близко-близко  к  пасти,  похожей  на  пасть
кашалота... замер в секундном раздумье, воняя изо рта какой-то дрянью...
и в следующий миг грубо откинул в сторону.
   Стеная и охая, шатаясь, как пьяный, Дьяченко поднялся на ноги, да так
и стал как вкопанный: в трех метрах от  него  чудовище  мощными  рывками
расшатывало колонну, на которую опиралась смотровая  площадка.  Вот  она
опасно накренилась, вниз посыпались, отчаянно вереща, слуги дьявола,  не
удержав равновесия, упал на спину Виорах и покорно, даже не  пытаясь  ни
за что хвататься, начал сползать к краю  площадки.  Из  бронзовой  пасти
Оззо победно сверкнула молния.
   Не желая больше терять время и шанс на спасение,  Дьяченко  рванул  в
сторону, где, по  его  представлениям,  находился  выход  из  лабиринта.
Валька был не один. Он словно очутился в многолюдном городе, разрушенном
войной, охваченном паникой. Воздух стоял затхлый, вонючий,  точно  рядом
разворотили мусорную  свалку  или  помойку.  Его  беспрерывно  сотрясали
гневные выкрики и душераздирающие стоны, молящие о  пощаде,  заклинающие
неизвестным человеку именем. Кричали отовсюду, кричали,  казалось,  сами
стены бесчисленных коридоров - сломя голову летел ими  Валька  Дьяченко.
Навстречу поодиночке и мелкими группами попадались  хлопы.  Вид  их  был
ужасен. Ни следа от былого лоска и высокомерия.  Рваные  грязные  плащи.
Испуганно  рыскающие  по  сторонам   или   безумно   выпученные   глаза.
Бессмысленно поднятые над головой безоружные руки... Дьявол покинул их.
   Вид  раненых  спасателей  душ  был  еще  более  удручающ:  утомленные
нескончаемой битвой лица  одних,  гримасы  боли  и  отчаяния  у  других,
кровоточащие, наспех забинтованные раны у третьих...  Напрасно  Дьяченко
пытался остановить их, отважно вклиниваясь во  встречный  поток,  силясь
докричать до ослабевшего разума, объяснить, что  там,  куда  они  держат
путь, скоро наступит конец. Там медное божество бьется смертным  боем  с
дьяволом.
   Напрасно человек лез из  кожи:  речь  его  была  бессвязна,  а  жесты
неубедительны.
   Правда, кое-кто догонял Дьяченко, примчавшись оттуда, откуда пришел и
он.
   Но попутчик ни сном ни духом  не  ведал  о  страшном  поединке  между
Виорахом и Оззо. "Может, там давно уже все кончено? -  с  опаской  гадал
Дьяченко. - Но тогда какой из двух дьяволов  взял  верх?  И  что  теперь
станет с Юфилодором? А что если ада больше нет?"
   Он давно потерял  счет  времени,  но  лабиринт,  с  высоты  смотровой
площадки казавшийся не больше  двух  городских  кварталов,  и  не  думал
кончаться.
   Пару раз, бездумно летя по какому-то  проходу,  Дьяченко  упирался  в
глухую стену.
   Схватившись за голову, он бежал из тупика и вновь  устремлялся  туда,
где  по  его  памяти,  переливаясь  всеми  оттенками  золотого,   плещет
спасительная лава.
   Неведомый Вальке Звен.
   Однажды, в очередной  раз  вынырнув  из  тупика,  он  вдруг  оказался
захваченным  иной  лавой,  мгновенно   вовлекшей   в   свой   водоворот.
Нежданно-негаданно Дьяченко вынесло в довольно  широкий  проход,  вполне
напоминающий улицу - такой проход он видел впервые. По нему шли  быстрым
шагом, почти бежали десятки тысяч спасателей. Наружность  их  разительно
отличалась от тех раненых воинов и обезумевших беглецов, что  попадались
ему на пути.  На  лицах,  преображенных  внутренним,  душевным  накалом,
читалась решимость и воля. Свет вместо боли, воодушевление вместо уныния
и тоски! "Боже, какие лица! Да они просто сияют!" -  Дьяченко  пришел  в
восторг. Отчего-то и, может, совсем  некстати  вспомнились  первомайские
демонстрации. Красные  транспаранты  и  разноцветные  воздушные  шарики.
Нарядно одетые люди. Смех, разговоры ни о чем в праздничной колонне.
   Снова  смех  и  осознание  удивительной  краткосрочной   первомайской
свободы. Полная  готовность  пропустить  мимо  ушей  шаблонные  призывы.
Искренняя радость и ожидание неизбежного розового портвейна  с  дешевыми
бутербродами. Нередко до самого вечера...
   Валькина душа, вдохновившись воспоминаниями, воздушным шариком взмыла
к своду и оттуда увидела лабиринт как на ладони. В особенности то место,
куда направлялось шествие. Там не было ни бюста вождя,  ни  трибуны,  ни
почетных гостей,  ни  праздничного  оркестра...  там  происходило  нечто
ужасное! Душа дрогнула, напуганная близким будущим, - и  в  тот  же  миг
опустилась с каменных небес.
   - Куда мы идем? - не на шутку встревоженный нехорошим  предчувствием,
Дьяченко дернул за  рукав  соседа  -  здоровенное  существо  с  оленьими
рогами. Отрок, ободряюще улыбнувшись, потрепал человека по плечу.
   - Не дрейфь, парень. Погляди, какая сила вокруг!
   - Но я видел... там... Ничего хорошего там не ждет нас!
   - Повторяю: не трусь. Ты же воин!.. И потом, как ты  мог  видеть  то,
что известно лишь провидению? - отрок недоверчиво смотрел сверху вниз.
   - Говорю же: это самоубийство! Мы обречены! - Дьяченко  упрямо  стоял
на своем. У отрока, видимо, лопнуло терпение. Раздраженно мотнув рогатой
головой, он легонько толкнул в бок соседа, шагавшего по другую  от  него
руку.
   Его худенькая, хрупкая фигурка напоминала подростка или  совсем  юную
девушку.
   Широкий капюшон  полностью  закрывал  лицо.  Молоденький  отрок  шел,
казалось, совершенно безучастный к разговору соседей.
   - Эй, подруга! - гаркнул вдруг  здоровяк.  -  Ты  не  знаешь,  откуда
взялся этот урод? Он сомневается в нашей победе!  Объясни  ему,  что  он
должен заткнуться. Иначе мне придется прибегнуть к моему самому весомому
средству, - с нарочитой злостью рогатый детина сжал пудовые кулаки... Но
уже меньше чем через минуту, не выдержав, расхохотался.
   - Что такое, Владомир? - раздался приятный голос, вне всяких сомнений
принадлежащий молоденькой девушке. Видимо,  беззаботный  смех  здоровяка
наконец-то вывел незнакомку из глубокой  задумчивости.  Быстро,  немного
наклонив набок,  она  повернула  голову  в  Валькину  сторону  -  и  они
встретились взглядами.
   - Амелиска, ты?! - радости Дьяченко не было границ. - Боже,  вот  это
встреча!!
   - Ого, так вы знакомы! - громила в недоумении почесал рога.
   Человек не слышал его, ошеломленный неожиданной встречей.
   - Значит, я не ошибся. Это и вправду была ты - там, в гуще воинов. Но
я думал, змей...
   - Ты думал,  Ингэл  убил  меня?  Нет,  -  девушка  улыбнулась  из-под
капюшона. Постаралась сделать это весело, а вышло  не  очень.  -  Старый
искуситель принес себя в жертву. Он очень любил меня.
   - Но я же видел... Как тебе удалось?
   - То был трюк. Мы придумали его вдвоем с  Ингэлом.  Змей  должен  был
умереть еще до того, как коснется моих губ. Умереть - и исчезнуть! А то,
что видел ты и Виорах, - обман зрения, не больше.
   - Так он все-таки умер? - Дьяченко сам не знал, зачем спрашивает  про
змея. Дался же ему этот ползучий дед!
   - Да, - неуверенно подтвердила Амелиска. Потом словно передумала.
   - Не знаю...  Сейчас  это  неважно.  Сейчас  меня  волнует  другое...
Послушай, Вал, меня смущает одна деталь, - юный лоб  пересекла  морщина,
взор стал жестче, озабоченный невидимой работой ума. - У меня  сложилось
впечатление, что ты  доверяешь  только  тому,  что  видишь  собственными
глазами. Как же в таком случае ты веришь в Него?
   - В Бога? Но это совсем другое дело. Он есть...
   - Хорошо. А что же ты видел - там? - она кивнула в  сторону,  куда  с
прежней настойчивостью следовала толпа. Амелиска  кивнула,  и  от  этого
порывистого движения капюшон слетел с ее чудесной головки. Как она  была
хороша, его Амелиска! Новые прелестные рога снова выросли у нее.  Глаза,
немного грустные, излучали знакомый теплый свет, от которого на  душе  у
Вальки неизменно становилось легче. Еще легче! Валькиных страхов как  не
бывало.
   - Так что же  нас  ждет?  -  с  мягким  нажимом  в  голосе  повторила
Амелиска.
   - Не молчи, парень, -  Владомир  хлопнул  Дьяченко  по  плечу.  -  Не
выбивать же мне из тебя каждое слово.
   Человек глянул на здоровяка, обменялся взглядом с девушкой-отроком.
   - Там идет бой. Кровавая драка.  Наши  передовые  отряды  вступили  в
схватку с чудовищем. Я не успел его разглядеть - уж больно  много  наших
полегло там. Возможно, это один из богов, рожденных из лукров.
   - Так и есть, - подтвердила Амелиска. - Чего он хочет?
   - Ничего. Он просто не пускает к реке.
   - Золотой-золотой и пышущей жаром, как молодое солнце. Река,  похожая
на спасительную лаву.
   - Откуда ты знаешь? - удивился Дьяченко.
   - Мы будем на той реке, - с твердой уверенностью произнесла Амелиска.
- Звен спасет нас.
   - Боже, ведь это слова Виораха! - человек едва не упал,  споткнувшись
об обломок стены. Амелиска с недоумением уставилась на Дьяченко.
   - Конечно, мы будем  там.  А  как  же!  -  весело  рявкнул  Владомир,
мгновенно  разрядив  возникшую  паузу.  -  Но  прежде  мы  завалим  того
засранца.
   Накинемся всем скопом - и кончим его!
   - Ты с нами? - не спуская с Вальки глаз, строго спросила девушка.
   Дьяченко  растерялся.  Но,  увидев,  какой  любовью,   каким   теплом
проникнут ее взгляд, как мягок  овал  ее  губ,  задавших  столь  суровый
вопрос, он вновь  испытал  позабытое  чувство  коллективной  близости  и
родства. Будто, как встарь, над его головой плещет  победоносный  кумач,
плечом к плечу они шагают вперед, путь незатейлив,  а  в  душе  свежо  и
просторно, в ней нет ничего, кроме беззаботной радости и  почти  детской
уверенности, что так будет всегда...
   Дьяченко огляделся: кругом шли существа, о происхождении  большинства
которых он не имел ни малейшего  представления.  Но  все  они  -  Валька
чувствовал кожей, верил сердцем  -  охвачены,  объединены  тем  знакомым
бесшабашным порывом, о котором сейчас он с такой теплотой вспоминал.  Он
протянул одну руку  Владомиру,  другую  -  девушке.  Амелиска  осторожно
коснулась его ладони тонкими пальцами.
   - То-то же, парень! - гаркнул, довольный,  здоровяк-отрок.  -  А  это
тебе. Чтобы было чем заняться в бою.
   С этими словами Владомир вручил Дьяченко меч,  маленький  и  изящный,
как Валькино представление о душе - маленькой и изящной.
   Безобразные куски плоти, резаные, оторванные конечности, точно щепки,
летели в стороны из-под сурового топора бога Корэ-ке. У бога была черная
свиная  голова  с  печатью  бессмертия  вместо  звериного   рыльца.   Он
беспрерывно издавал ужасные чавкающие  звуки,  похожие  на  простуженный
рык, и налево-направо мочил несчастных спасателей душ. Корэ-ке  на  лету
глотал их кровь, подобно тому, как маг глотает живой огонь. Кровь кротко
хлестала из сотен ран, добровольно опустошая растерзанные  тела,  словно
речь шла о массовом самоубийстве, а не о битве с титаном. Бог был могуч,
как и подобает богу, рожденному из  темных  суеверий  и  пороков  людей.
Теперь  спасатели  душ  дружно  расплачивались  за  чужие  грехи.  Точно
муравьи, ополчились  против  Корэ-ке,  отчаянно  обложили  его  со  всех
сторон. Клещами вгрызались в его  каменную  плоть,  травили,  как  ядом,
неуемной ненавистью, а сами питались едва различимой, эфирной  надеждой.
Одни находили в черном мясе  бога  славу  и  силу,  другие  -  гибель  и
забвение, третьи - просто и тупо выполняли свой долг.
   Кровавые куски плоти еще летели из-под громадного топора Корэ-ке,  но
уже ощущалась усталость и безразличие  в  точных,  выверенных  движениях
бога.
   Ряды бесстрашных воинов ежеминутно обновлялись - редели, неся большие
потери, и немедленно пополнялись свежими силами, непрерывно прибывавшими
с трех сторон.
   Сквозь гущу спасателей Дьяченко пробился к чудовищу, не долго  думая,
запрыгнул на громадную, будто слоновья тумба,  ногу  бога.  Цепляясь  за
косматую шерсть, начал отчаянное восхождение к голове Корэ-ке, почему-то
именно там надеясь отыскать его ахиллесову пяту. Шесть раз  бог  пытался
избавиться от человека, точно от назойливой блохи.  В  последний  раз  -
когда Дьяченко вскарабкался ему на плечо.  Обе  руки  бога  были  заняты
топором, чудовищу не оставалось ничего другого,  как  схватить  человека
зубами. Корэ-ке уже наклонил было к плечу голову,  нацелившись  кабаньим
оскалом в Валькину шею, клацнул  вхолостую  клыками  -  Дьяченко  трижды
успел попрощаться с жизнью... Когда вдруг  очередной  натиск  спасателей
отвлек чудовище от близкой жертвы, вынудил самого защищаться.  Но  разве
это соперники! Корэ-ке  с  легкостью  отбивал  удары,  доставлявшие  ему
хлопот не больше, чем человеку укусы комара. Остановив атаку, бог  издал
торжествующий рык и бросился в контрнаступление. Его топор опять не знал
ни устали, ни пощады, его топор - кусок  заточенного  железа...  Корэ-ке
загнал в тесный тупик десятка три спасателей,  сломленных  и  смертельно
уставших, готовился устроить кровавый пир, но  как  раз  в  этот  момент
Дьяченко завершил свое восхождение.
   Целым и невредимым он наконец проник в самую что ни на есть  дремучую
пещеру: через рваные, поросшие щетиной ноздри бога  Валька  пробрался  в
его носоглотку.
   Впотьмах орудуя коротким мечом, в считанные минуты человек  искромсал
алое нежное будущее Корэ-ке. Почувствовав внезапную  резь  в  носу,  бог
неосторожно втянул свиным рыльцем воздух, а вместе с  ним  -  бившую  из
раны кровь. Вдохнул - и захлебнулся. Бог умер так же  стремительно,  как
возник из безымянного лукра.
   Вымазанный в крови и слизи, Дьяченко  не  сразу  выбрался  из  головы
поверженного им бога. Толпа ликовала, бурно торжествуя победу.  Восторгу
Амелиски не  было  предела!  Она  бросилась  Вальке  на  грудь,  боднула
молодыми рогами, жадно обвила его шею, прильнула  к  губам,  на  которых
густо запеклась чужая кровь - кровь чужого  бога,  и  что-то  без  конца
лепетала, несла счастливую чушь. Здоровяк Владомир, дурачась,  подхватил
их обоих на руки и, визжащих, резвящихся, понес в сторону золотой  реки.
Спасатели душ расступались перед отроком, пропуская его вперед. Отовсюду
тянулся лес рук, лап,  совершенно  несуразных  конечностей.  Выходцы  из
самых разных миров, представители всех известных и неизвестных  Дьяченко
рас  наперебой  спешили  коснуться  его,  точно  он   обладал   каким-то
необыкновенным животворным началом или, что  еще  невероятней,  оказался
вдруг долгожданным мессией. Точно  он  единственный  явился  в  Юфилодор
спасти  их  всех,  спасти  души  дионисов  и  души  иных  разноплеменных
созданий, подобно людям, благословенных Богом, отмеченных любовью Его. В
эти  минуты  Дьяченко  испытал  безграничное  счастье,  какого  не  знал
никогда. В душе его быстро крепла уверенность, что скоро  они  выйдут  к
золотой реке, неведомому Звену, а на берегу ждет их Бог.
 
21 
 
   Подобно  городской  окраине,  лабиринт  становился   все   пустынней,
запущенней. Там, где сейчас проходило войско спасателей,  не  попадались
больше опустевшие  лукры,  не  было  видно  следов  боев  и  разрушений.
Невооруженным глазом заметно было: жизнь и смерть  обходили  эти  места.
Невостребованный, преданный забвению лабиринт вырождался.
   Наконец последний проход  вывел  их  в  никуда.  В  первый  момент  у
Дьяченко захватило дыхание. Насколько хватало глаз, впереди  простерлась
неприветливая пустыня. Или то степь, поросшая низкорослой,  мягкой,  как
мох, щетиной, легла под ногами.
   Они остановились на получасовой привал. Всем нужен был отдых и  пища.
Голод утоляли невзрачными на вид, но вполне съедобными, сладкими на вкус
корешками. Спасатели душ с рыбьими  головами  выковыривали  удивительную
пищу из своих жабр. Заметив, как поначалу растерялся Дьяченко, противясь
класть в рот такой корешок, Владомир  по  обыкновению  своему  подбодрил
человека:
   - Ну вот, опять ты дрейфишь, парень. Это  же  рач.  Вкусная  вещь,  а
главное, силы мгновенно восстанавливает.  Погляди,  как  воспряли  духом
раненые!
   - Не могу. Не уговаривай. Когда вижу,  как  рыбоголовые  с  довольной
миной вырывают и