рохотал в такт ударам сердца.
   - .и ты тоже начнешь дышать.  Не  глубоко.  От  этого  ты  только  больше
раскашляешься. Давай со мной вместе. Хорошо. Так, а теперь сделай шаг. Мы  с
тобой выйдем из пыльного шкафа.
   К тому времени как они  добрались  до  ателиерро,  Агустин  дышал  еще  с
трудом, но уже перестал кашлять.
   - Вот твой сын, Диониса, - объявил Кабрал. - Я  думаю,  нужно  пригласить
санкту, чтобы она его осмотрела.
   - Можно подумать, санкта согласится войти  в  наш  проклятый  Палассо.  -
Диониса была в ярости.
   - И тем не менее, - мягко настаивал на  своем  Кабрал.  -  Возможно,  они
держались с тобой не совсем так, как тебе хотелось бы, Диониса, но речь идет
о твоем Одаренном сыне. Ему трудно дышать. Они знают, как с этим справиться.
   Агустина уложили в постель, а позже им  занялась  санкта  в  традиционном
одеянии и  платке,  ее  строгий  взгляд  напомнил  ему  статуи,  украшающие.
Катедраль. Но как только Диониса вышла из комнаты - по приказу  санкты  -  и
пожилая женщина осмотрела мальчика, ее лицо подобрело.
   - Бедняжка, - сказала она. - Ты  похож  на  моего  внучатого  племянника:
кожа, кости и огромные глаза. Сколько тебе лет? Покажи на пальцах. Ничего не
говори. Пятнадцать, верно? Мне было как раз столько же, когда  мои  родители
посвятили меня екклезии. -  Агустину  хотелось  спросить,  имела  ли  санкта
возможность выбора, или, как в его случае, все было решено за нее, но он  не
осмелился. - Ну-ка, я послушаю твои легкие. Что это за запах?  Фенхель?  Сам
сделал себе микстуру? А ты разумный мальчик.  -  Она  произнесла  эти  слова
одобрительно, совсем как Элейна.
   Агустин не мог представить себе свою сестру такой же сморщенной и старой,
но почувствовал в пожилой женщине, сидящей у  постели,  железную  волю  -  и
сразу подумал о сестре.
   Ничего общего с Беатрис. Но ведь Беатрис стала любовницей дона Эдоарда...
От этой мысли у него начался новый приступ кашля.
   Санкта громко хлопнула в ладоши, и на ее зов мгновенно явилась Диониса.
   - Мне нужна чаша с горячей водой.
   - Но...
   - Немедленно.
   Гримаса, появившаяся на  лице  матери,  позабавила  Агустина,  но  кашель
помешал ему рассмеяться.
   - У тебя всегда такой кашель? - спросила санкта. -  В  сырое  время  года
часто простужаешься? Становится тебе хуже в какое-нибудь определенное  время
года? Не говори. Только кивни или покачай головой. Ты чувствовал себя слабее
других детей? Тебе бывает иногда трудно отдышаться? Да, да.
   Санкта вздохнула, но тут же помотала головой,  словно  обретая  твердость
духа, и повернулась как раз в тот момент, когда возле нее  возникла  чаша  с
горячей водой. Она вытащила из своего вязаного мешочка  маленькую  коробочку
и, открыв ее, начала перебирать пакетики. Агустин догадался, что в них травы
и цветы, но не почувствовал никаких запахов.
   Санкта приготовила для него  горячий  чай,  и  после  нескольких  глотков
Агустин перестал кашлять.
   - У тебя слабые легкие, мой мальчик. С этим ни я, ни другой лекарь ничего
не сможет поделать. Ты должен чаще гулять, тебе нельзя постоянно  находиться
в помещении - а похоже, именно так дело и обстоит, судя по  тому,  какой  ты
бледный. Ни в коем случае не переутомляйся. Настойка мать-и-мачехи,  лакрицы
и манзаниллы снимет приступы кашля. Если ты будешь разумно распределять свое
время - равномерно отдыхать и работать, хорошо есть, выпивать немного  вина,
то сможешь жить нормальной жизнью. Все в твоих руках. И не  позволяй  матери
запугивать тебя. Ну вот. Пойду скажу то же самое твоим" родителям.
   Она благословила Агустина и ушла.
   Он печально уставился в  безукоризненно  белый  потолок:  как  раз  такой
должен быть в комнате мальчика, которому не следует думать ни  о  чем  ином,
кроме живописи. Он создавал мысленные  образы  на  этом  ослепительно  белом
фоне. Ведь он же Одаренный иллюстратор.
   Агустин закрыл глаза, стараясь сдержать слезы. Какой смысл  плакать?  Все
равно ничего нельзя изменить. Он сделал один глоток чая и почувствовал,  как
легкие еще немного приоткрылись.
   У него никогда не будет того,  о  чем  он  мечтает:  сыновей  и  дочерей,
которых он мог бы качать на руках, собственного дома,  жизни,  принадлежащей
только ему, а не его матери и семейству Грихальва. Разве важно, что  у  него
слабые легкие. Он все равно умрет молодым.
   Он - Одаренный иллюстратор.
   Как жаль, что ему досталась такая доля.

***

   Диониса заставила его провести в постели два дня и не дала ни  карандаша,
ни альбома, чтобы он  мог  хоть  как-нибудь  скоротать  время.  Агустин  был
счастлив, на третий день праздника Имаго ему разрешили встать.  Он  сидел  в
гостиной матери, завтракал, ел сыр с булочками и пил  лакричный  чай,  когда
без объявления вошел Кабрал.
   - Цвет лица у тебя уже вполне приличный, - заметил старик. - Что  это  ты
такой задумчивый, молодой человек?
   - Я пытаюсь придумать, как защитить Элейну, - вырвалось у Агустина.
   - Не сомневаюсь, Элейна сама прекрасно может себя защитить, но я понимаю,
что ты имеешь в виду. Впрочем, сейчас тебе следует  побеспокоиться  о  себе.
Из-за твоей болезни наказание отложено, а я  пришел  предупредить  тебя;  ты
предстанешь перед Вьехос Фратос. Это значит, что меня там не будет.
   Агустин чуть не  подавился  булочкой,  закашлялся,  но  сумел  проглотить
кусок; новый приступ у него не начался.
   - Они сделают со мной что-нибудь ужасное?
   - Не говори им то, что я тебе сейчас скажу. И выслушай очень внимательно.
Они станут угрожать, поскольку не любят, когда в их дела вмешиваются. Мне-то
понравилась твоя  затея.  Но  ты  же  понимаешь,  у  Одаренных  передо  мной
преимущество, а им твой фокус пришелся не по душе. Однако  во  время  летней
лихорадки погибло много мальчиков.  Ты  представляешь  для  семьи  Грихальва
большую ценность. Ведь именно на таких, как ты, основано благополучие нашего
семейства. Они попытаются тебя запугать, но причинить вред не решатся,  если
только не сочтут тебя опасным, - но мы-то с тобой знаем, что им нечего  тебя
бояться. Эйха! Кто-то идет. Все будет хорошо!
   Кабрал скрылся за одной из дверей как раз в тот момент,  когда  в  другой
появились Гиаберто и Диониса. Агустина все это могло бы развеселить, если  б
он не дрожал от ужаса. Лицо Гиаберто было невероятно  серьезным,  а  Диониса
казалась одновременно разъяренной и обеспокоенной. Будь сейчас рядом  с  ним
Элейна, Агустин чувствовал бы себя увереннее. Но он остался один.
   - А ну прекрати трястись! - рявкнула на него мать. - Ты  мне  напоминаешь
перепуганную насмерть служанку, пойманную в тот  момент,  когда  она  тайком
лакомилась сиропом. - Диониса вдруг замолчала, подошла к сыну, который  даже
пошевелиться от страха не мог, и погладила его по плечу. - Ну, ну, нинио. Ты
же знаешь, я тебя защищу. Никто не обидит  моего  Агустина.  Мы  с  Гиаберто
желаем тебе только добра. Но ты должен вести себя как мужчина и пойти сейчас
с дядей.
   Агустин привык подчиняться приказам старших.
   Его ждали в кречетте одиннадцать угрюмых мужчин, самым младшим из них был
его пятый кузен, Дамиано, старшим - дальний родственник, который в  возрасте
сорока пяти лет страдал от костной лихорадки в последней стадии.
   Агустин обнаружил, что старый Тосио не вызывает у  него  никаких  чувств.
Агустину не придется испытать  страданий,  выпавших  на  его  долю,  ему  не
откажут руки и суставы - потому что легкие убьют  его  гораздо  раньше.  Эта
печальная мысль дала Агустину силы предстать перед собравшимися.
   Верховный иллюстратор Андрее поднял руку.
   - Ты можешь сесть, Гиаберто. А ты, Агустин, постоишь, вот здесь.
   Агустин покорно встал так,  чтобы  все  могли  его  видеть.  Иллюстраторы
бросали на него сердитые взгляды, все, кроме молодого Дамиано. Тот  сидел  к
остальным боком и ободряюще подмигнул Агустину. Никойо, скрючившийся в своем
кресле, казался особенно  недовольным;  у  него  было  бледное,  тупое  лицо
человека, из которого словно по капле вытекает жизнь.
   - Агустин, тебе известно, как  Одаренные  наказывают  тех,  кто  нарушает
строжайшие законы, установленные нами для самих себя?
   Агустин покачал головой. Его охватил ужас, но  он  тем  не  менее  утешал
себя: во-первых, Кабрал сказал, что  он  представляет  большую  ценность,  а
во-вторых.., он все равно умрет рано, что бы ни решили с ним сделать.
   - Нам дан могучий Дар, - суровым голосом продолжал Андрео, - но вместе  с
ним и величайшая ответственность.  Мы  обязаны  служить  семье  Грихальва  и
Великому герцогу Тайра-Вирте. Тебе известно о Верро  Грихальве.  Ты  знаешь,
что его сестры были захвачены бандитами из Тза'аба и спасены первым герцогом
Ренайо. Потомки этих женщин чтут их за щедрость и милосердие -  ведь  именно
они подарили дому Грихальва детей чи'патрос.  Наша  семья  не  пала  жертвой
разъяренной толпы во время нерро лингвы только потому, что за нас вступилась
герцогиня Хесминия. Мы,  Грихальва,  это  помним.  Мы  существуем  благодаря
до'Веррада, но и они процветают потому, что мы им помогаем. И таким  образом
увеличиваем благосостояние Тайра-Вирте.
   Но мы не можем чувствовать себя в безопасности,  когда  город  становится
жертвой болезней и других неприятностей, когда по улицам снова ползут  слухи
о черной магии, когда шепотом, с подозрениями, в санктиях  упоминаются  наши
имена - или когда какой-нибудь глупый мальчишка вдруг начинает  думать,  что
могущество,  которым  он  обладает,   можно   использовать   в   собственных
эгоистичных целях.
   Ты еще не в состоянии осознать силу, живущую в  твоих  руках,  но  должен
понять, что значит  быть  наказанным  теми,  кто  владеет  таким  же  Даром.
Дамиано, принеси портрет Домаоса.
   К этому моменту успокоительные слова Кабрала утонули  в  длинной  тираде,
произнесенной Андрее. Его холодные, пронзительные глаза, мучительный  кашель
старого Тосио (он кашлял еще страшнее, чем сам Агустин), хмурые лица  -  все
это погружало Агустина в пучину отчаяния.
   Дамиано вернулся с портретом в руках, великолепным изображением красивого
широкоплечего молодого человека, в глазах которого горела жажда славы.
   У Андрее был такой мрачный  вид,  точно  он  собирался  вынести  смертный
приговор.
   - Домаос Грихальва сам выбрал свою судьбу. Он был настолько  дерзок,  что
решил, будто имеет право безнаказанно завести интрижку с дочерью до'Веррада.
Вьехос Фратос проявили великодушие: его изгнали, и  он  был  вынужден  вести
жизнь бродячего художника - не итинераррио, избранного посланника,  которого
с почестями встречают при любом дворе,  а  самого  обычного  путешествующего
живописца, коему приходится соглашаться на любую работу.
   Андрее помолчал немного, чтобы  Агустин  осознал,  какая  ужасная  судьба
постигла Домаоса Грихальву.
   Но что в этом плохого? Главное занятие в Тайра-Вирте - это рисование. Для
хорошего художника всегда найдется работа.
   - Со временем, Агустин, ты создашь свой портрет, свой Пейнтраддо Чиеву, и
таким образом докажешь, что достоин стать одним из Вьехос Фратос.  Он  будет
написан твоими слезами, потом, слюной, семенем и кровью.  И  его  повесят  в
кречетте. - Андрее махнул рукой на стену в старой комнате с портретами  ныне
живущих иллюстраторов. - Как ты думаешь,  что  произойдет,  если  мы  сожжем
такой портрет?
   Его слезы и пот, смешанные с чернилами. Сожгут...  Четыре  дня  назад  он
весь покрылся сыпью,  точно  обгорел  на  солнце.  Агустин  задрожал,  начал
кашлять.
   Гиаберто тут же вскочил на ноги.
   - Не пугай мальчика, Андрео. Он еще не совсем поправился. Андрее с  силой
хлопнул  рукой  по  спинке  тяжелого  кресла.  Громкий  звук  раздался   так
неожиданно, что Агустин перестал кашлять и попытался взять себя в руки.
   - Мальчик должен понять. Мы, Грихальва, не можем допустить, чтобы в наших
рядах были Неоссо Иррадос. Он должен  понять,  что  такое  порядок,  или  он
исчезнет из нашего клана. Мы подчиняемся.  Мы  служим.  И  за  это  получаем
награду.
   Точно так же девушкам  Грихальва  говорили,  что  они  получат  Одаренных
сыновей,  а  лишенным  Дара  иллюстраторам  обещали  безопасность,  жену   и
богатство Палассо. Элейна часто повторяла, что  чувствует  себя  так,  будто
попала в западню. Агустин начал понимать, что она имела в виду.
   - Агустин, - продолжал Андрео, - ты хочешь нам что-нибудь сказать?
   "Я  не  желаю  быть  иллюстратором".  Агустин  открыл  рот,  но  не  смог
произнести этих слов. Он не вынесет их гнева,  ненависти,  брани.  Он  не  в
силах выступить против них.
   - Я буду слушаться, - робко промолвил Агустин. Он ведь  совсем  один,  он
может только подчиниться им. Они его пугают. Они сильнее. Матра Дольча!  Как
противно все время бояться!
   Андрее кивнул с довольным видом.
   - Ты хороший мальчик, и ты станешь хорошим художником. Ты станешь служить
семье, и наградой тебе будет процветание Грихальва. Ты понял?
   - К-как же можно называть это Даром? - пролепетал Агустин.  -  Почему  мы
умираем такими молодыми? И такой ужасной смертью? Почему мы не  имеем  права
на детей? Почему вы не в состоянии это изменить?
   Андрее ласково улыбнулся, но Агустина его улыбка почему-то напугала.
   - Могущество, которым мы обладаем, забирает у наших тел силу. Бесплодие и
смерть, какими бы ужасными они ни казались, - цена,  которую  мы  платим  за
свою магическую силу, меннино. Никогда не забывай этого.
   "Как будто это можно забыть!"
   - Нас совсем мало, - задумчиво продолжал Андрее, - а  сделать  нужно  так
много. Одаренных иллюстраторов осталось меньше двух дюжин.
   И неудивительно, что Одаренные умирают молодыми. Ведь они используют  для
заклинаний собственную кровь, совсем как  древние  язычники  Тза'аба,  слуги
Аль-Фансихирро, которые самым настоящим образом убивали  себя,  чтобы  своей
собственной кровью, смешанной с чернилами, написать священную книгу Кита'аб.
Язычники Тза'аба, чья кровь, благодаря его родственникам чи'патрос, течет  и
в его, Агустина, жилах.
   - Все не так просто, как кажется, - сказал он наконец и был  вознагражден
благосклонной улыбкой Андрее.
   - Ты уже кое-чему научился, -  похвалил  его  Андрее.  -  Вьехос  Фратос,
давайте вернемся к работе.
   Иллюстраторы задвигались, зашевелились, и в этот момент  в  дверь  кто-то
громко постучал. Все  тут  же  замерли  на  своих  местах.  Молодой  Дамиано
подскочил к двери, чуть-чуть приоткрыл ее. Потом  с  изумлением  отступил  в
сторону.
   -  Ваша  светлость!  -  Он  сделал  несколько  шагов  назад  и   поспешил
поклониться.
   Агустин и не подозревал, что Андрее умеет так быстро двигаться. Верховный
иллюстратор бросился вперед и тоже  поклонился  еще  до  того,  как  Великий
герцог Ренайо оказался в комнате. Но он не смог помешать правителю  войти  в
святая святых семьи Грихальва. Иллюстраторы поднялись - все, кроме  Тосио  и
Никойо.
   Великий герцог был явно раздражен, казалось, он совершенно  не  понимает,
что ему нельзя здесь находиться.
   - Андрее, я спешу! - Он быстро  обежал  взглядом  помещение,  собравшихся
Грихальва, дольше всего  задержался  на  Агустине,  который  весь  сжался  в
надежде стать незаметным. Агустин еще ни разу не видел Великого герцога  так
близко: красивый, плотный  мужчина,  светлые  волосы  и  тонкие  черты  лица
свидетельствовали о гхийасском происхождении. По правде говоря,  Агустин  не
заметил никакого  сходства  между  Ренайо  II  и  его  знаменитыми  предками
до'Веррада. - Надеюсь, я могу говорить здесь открыто?
   Андрее протянул руку ладонью вверх.
   - Конечно, ваша светлость. Могу я предложить вам присесть?
   - Нет. Я сразу перейду к делу. Я только что вернулся из Чассериайо.
   Атмосфера в комнате, изменившаяся с появлением герцога Ренайо, стала  еще
более напряженной.
   - Я разговаривал со своим сыном, Эдоардом. К моему великому изумлению, по
меньшей мере третья часть  фраз,  которые  он  произнес,  была  осмысленной.
Поэтому должен вам сказать, что ваша дочь оказывает на него хорошее влияние.
Надеюсь, вы понимаете - я на  его  месте  поступил  бы  иначе.  Сначала  мне
сообщили, что мой сын выбрал старшую из сестер, вдову,  что,  с  моей  точки
зрения, совершенно правильно, к тому же она и более привлекательна. Впрочем,
другая девушка тоже очень красива, хотя и  слишком  юна.  В  соответствии  с
традицией принято отдавать предпочтение более зрелым женщинам. Но пусть  все
остается как есть. Меня  вполне  устраивает  такое  решение.  Майрия  всегда
говорила: "Эдоарду нужна сильная женщина". Несмотря  на  мои  опасения,  все
вышло как нельзя лучше.
   - Ваша светлость, - сказал Андрее. Казалось, от него ждут  именно  такого
ответа. Агустин был поражен бьющей через край энергией  Ренайо  и  тем,  как
легко он заставил всех присутствующих слушать себя.
   -  Молодая  женщина  будет  официально  представлена  обществу  во  время
праздничного бала, - коротко кивнув, объявил Великий герцог.
   - Как пожелаете, ваша светлость. Могу я поинтересоваться...
   - Матра эй Фильхо, Андрее! Конечно, ты можешь поинтересоваться. Зачем  ты
пытаешься себя принизить? Что тебя беспокоит?  Эйха!  Возможно,  ты  так  же
удивлен, как и я? Естественно, вы хотели, чтобы  вдова...  Она  отказывалась
ехать в Чассериайо после всего, что ей обещали?
   Андрее заморгал.
   - Нет, вовсе нет. Вы с ней не говорили?
   - В Чассериайо? Нет, мне удалось побеседовать только  с  Эдоардом  и  его
очаровательной Беатрис. Очень милое создание. Жаль, что моя дочь Тимарра  не
обладает и десятой долей ее привлекательности. Мне она, по  правде  сказать,
весьма понравилась. А вот старшая.., как ее зовут? Минутку. Не говорите. Да,
конечно. - Ренайо щелкнул пальцами. - Элейна. Нет, ее там не было.
   - Не было в Чассериайо? - воскликнул Гиаберто. "Ее там не было!"
   - И Рохарио тоже. Я отослал его вместе со старшим братом -  чтобы  убрать
из дворца. Эйха! Если бы только он  думал  так  же  хорошо,  как  одевается.
Значит, Элейна Грихальва была в Чассериайо, верно? Эдоард бормотал по  этому
поводу что-то невнятное. Тогда я не придал значения его словам, но теперь...
   В дверь три раза  постучали.  Дамиано  снова  чуть-чуть  ее  приоткрыл  -
Извините, тио, - молодой иллюстратор думал,  что  говорит  шепотом,  но  его
голос разнесся по комнате, - вам нельзя...
   - Это Кабрал? - Ренайо хлопнул в ладоши, один раз, резко. -  Конечно,  вы
должны его впустить. Тио Кабрал!
   "Конечно, вы должны его впустить!"
   Ни один иллюстратор еще  не  осмелился  воспротивиться  приказу  Великого
герцога, даже в собственном святилище. Выражение испуга, появившееся на всех
лицах, привело Агустина в восторг.
   Великий герцог поспешил вперед и  буквально  втащил  старика  в  комнату,
порога которой Кабрал никогда в жизни не переступал.  Он  неуверенно  вошел.
Однако самое  сильное  впечатление  на  Агустина  произвело  выражение  лица
Ренайо: Великий герцог обращался к Андрее с доверием и  прямотой;  навстречу
Кабралу он шел с радостью, и его лицо светилось любовью.
   - Тио, - Великий герцог положил руку на плечо старика" - ты попросил меня
прийти, когда зацветут белые ирисы. Они цветут, и я тебя искал.
   - Вы столь добры,  что  вспомнили  обо  мне,  ваша  светлость.  -  Кабрал
произнес эти вежливые слова как-то особенно ласково. Он быстро огляделся  по
сторонам и снова повернулся к Великому герцогу. - Мне сказали,  у  вас  есть
новости из Чассериайо? Как поживает моя племянница, Элейна?
   Ренайо расхохотался. Агустин с трудом дышал. Великий герцог и иллюстратор
стоят вместе в кречетте! А хуже всего то, что он не знает ничего про Элейну.
   - Никому не известно, как она! Похоже, мой сын Рохарио совершил первый  в
жизни поступок, достойный мужчины: сбежал с красивой  женщиной!  -  Все  еще
хохоча, он потащил за собой Кабрала, и они вышли из комнаты. Некоторое время
слышались их шаги.
   Все были так потрясены, что не могли произнести ни слова.
   - Пусть проклятие падет на голову этой женщины! - выкрикнул  Никойо