"Анарлаан"  подойдет   ближе,
нарочито медленными движениями вытаскивает якорь, а  я  ловко,  с  первого
захода, швартуюсь к комплексу. Расспросы,  восторги,  хлопанья  по  спинам
продолжаются минуты три, а потом Ар очень трезвым голосом спрашивает:
     - А что мы со всем этим делать будем?
     Эту проблему решает Анлен:
     - А я его прокопчу, я видала, как это делается!
     Видала - это прекрасно, но я бы предпочел, чтоб  и  опыт  хоть  какой
был, впрочем, выбирать и предпочтение отдавать не их чего.  Посему  решаем
на дневку не останавливаться, а ближе к вечеру раз и надолго  остановиться
и работой заняться.
     Облака как висели на небе, так и висят: две  белые  горы  на  голубом
фоне. У нас тоже - ни дуновения, ни ветерка, и  вода  гладкая,  на  стекло
похожа, и только там, где под ней камни да топляки у берегов, держатся  по
течению устойчивые стрелки. Берега без изменений - травяной склон справа и
уродливый лес слева. Часов около пяти справа же намечается весьма  удобный
заливчик, и мы зачаливаем туда.
     С первого взгляда его и за зеленую лужайку можно  принять,  настолько
он ряской затянут. Окончательно сажая аккумуляторы лодки, я заталкиваю всю
нашу систему в заливчик, и команда, донельзя  заклеенная  ряской,  волочет
комплекс  на  возможно  более  мелкое   место;   очистились,   и   закипел
производственный процесс.
     Анлен распоряжается решительно и громко, но то и дело в голосе у  нее
проскакивают растерянные нотки. Ар временами очень мягко и  тактично  дает
советы,  но  не  всегда  вовремя,  и  поэтому  распоряжения  иногда  резко
отменяются или исправляются с точностью  до  наоборот,  так  что  к  концу
подготовительного периода получается, что всей кутерьмой распоряжается Ар,
а Анлен только рупор. Но это меня скорее  радует,  чем  пугает.  Кто  мясо
пластами режет, кто в  глинистом  обрыве  дымоход  роет,  а  я  так  ряску
собираю. Ряска эта дымить будет, причем именно такой вид и  нужен,  Ар  не
устает радоваться, что столько ее тут плавает,  предвкушает  деликатес.  В
общем, деятельность идет  активно  и  заканчивается  торжественным  пуском
коптильни.
     Серый дым уходит к небу  все  утолщающимся  к  высоте  столбом,  его,
наверное, видать издалека. Теперь заняты только мы  с  Ларбо  -  он  сучья
таскает, а я ряску. Да Чисимет временами, зажав нос, ворочает куски  мяса:
какие снимет, а  какие  новые  вешает.  Остальное  общество  просто  сидит
вокруг, а Андрей развлекает его историями, которых нахватался на  Бербазе,
кстати, я узнаю фразы из полу-исторического анекдота о том,  "как  Великий
Воин под воду погружался и чего  там  видал"  -  это  еще  в  мои  времена
бородатой байкой считалось. Я слушаю вполуха, а сам  в  неясной  тоске  на
реку гляжу и о стреловых наконечниках мыслю, и поэтому то, что  происходит
у костра в следующие мгновения, мне с самого начала увидеть не удается.  А
на слух - дикий крик, целый хор, и в заготовленную  кучу  ряски  втыкается
копье. Я падаю на песок и качусь так,  чтобы  и  костер,  и  вообще  берег
видеть, и к плоту поближе оказаться.
     У костра свалка - штук восемь  краболовов  стараются  повязать  наших
ребят, причем оружия в ход не пускают, хотя у каждого на  поясе  по  ножу.
Двое, семеня ножками, ко мне торопятся, но я тоже тороплюсь:  на  плоту  и
лук, и стрелы есть. Грохочет пара выстрелов - это кто-то из летчиков  руку
наконец-то высвободил. Но  эффект  получается  странный:  краболовы  сразу
взвапливают и продолжают работу с удвоенной  энергией.  Снова  стрельба  -
толпа от костра отхлынула, и теперь виден Брык, он  прислонился  к  откосу
обрыва и довольно метко выбивает нападающих,  а  мне  на  эту  меткость  и
полюбоваться недосуг, мне б до плота добраться. Добрался,  лук  схватил  и
сразу одну стрелу в нападающую  группу  сунул  -  мимо,  но  прыти  у  них
поубавилось. Краболовы у костра  поняли,  наконец,  что  к  чему  и  резво
карабкаются обратно, цепляясь за торчащие из кручи сосновые корни.  Андрей
тоже свою пушку вытащил  и  палит,  сидя  на  песке  -  встать  не  может,
наверное, но ни в кого не попадает. Чисимет орет:
     - С обрыва они нас как мух перебьют, эй, вы, держите край на прицеле,
хватит шуму! Плот на глубину, живо!
     Берег уже полностью очищен, только штук десять  или  семь  побитых  и
недопобитых агрессоров валяется на песке. Андрей оклемался,  по  колено  в
воде стоит и обводит обрыв соколиным взором, а Ларбо, все  остальное  куда
подальше послав, хлопочет вокруг Анлен,  она  то  ли  в  обмороке,  то  ли
придушили ее немного - лежит без никаких движений, и личико задумчивое. Ар
растерял весь свой аристократический вид,  помятый  да  потрепанный,  даже
благородные седины песком пересыпаны, толкает комплекс со  всей  возможной
спешностью. Я забираю у Андрея пистолет - в нем, судя по  индикатору,  три
патрона осталось - и распоряжаюсь:
     - Эгей, мясо-то,  какое  не  потоптано,  тоже  заберите,  не  зря  же
воевали!
     Изредка на краю обрыва на  фоне  сосен  и  неба  происходит  какое-то
движение, и тогда я или Брык посылаем туда пули. После одного выстрела там
раздается даже вскрик, но никакого трофея  не  валится.  Чисимет,  который
мародерствует  на  поле  битвы,  выбирает   напоследок   наиболее   внешне
невредимого краболова и тащит его на плот, а Ларбо параллельным курсом  со
всей возможной нежностью волокет  Анлен.  Краболов,  сообразив,  куда  его
несут,  начинает  дергаться  и  пихаться  связанными  руками,  но  Чисимет
притягивает ему их к ногам и в таком виде  укладывает  на  корявый  помост
между понтонами. Я по-прежнему держу берег под прицелом, а работоспособная
часть команды выпихивает "Анарлаана" на более-менее  глубокое  место,  где
нас подхватывает течение.
     Опосля трудов ратных личный состав отдыхает в разного рода  вариантах
горизонтального положения, и я командую, а  вернее,  командирским  голосом
констатирую факт общего привала при  необходимом  минимуме  наблюдения  за
волной и берегами - речка опять поширела сильно. Чисимет  легонько  пихает
меня и показывает на пленника - надо допрос делать, в годы работы  у  Куна
мы наловчились к таким вещам.
     Итак, на глазах у "языка"  Чисимет  разминает  и  шевелит  пальцы.  Я
вытаскиваю набор инструментов из комплекта при плотике, и  раскрываю  его.
Там  всякие  пилы,   стамески,   коловорот   с   зубчатым   колесом,   все
никелированное, блестит и сияет. Я  весь  этот  инструментарий  перебираю,
примеряя к разным частым тела пленного,  а  Андрей  с  Брыком  молчат,  но
глядят с явным отвращением - это даже хорошо. Ран у краболова вообще  нету
- ему Чисимет не очень удачно рукояткой  меча  заехал,  не  в  висок,  как
полагается, а в скользячку, повезло лупоглазому. Но он себя  везучим  явно
не считает: Чисимет, плотоядно улыбаясь, ощупывает ребра, потом берется за
шею и нащупывает место помягче да поприхватистей. Затем спрашивает, как бы
в задумчивости:
     - А он у нас не помрет, пока разговоры разговаривать будем?
     Ларбо безмятежно отзывается:
     - Помрет - так воскресим до поры. Он у нас еще на передних лапках  по
воде побегает!
     Краболов уже дошел или, в крайнем случае, уже на подходе,  к  нужному
состоянию. А для ускорения процесса Чисимет свечку зажег  и  струйку  дыма
пленному в лицо  направил.  Это  только  называется  свечка,  а  вообще  -
трубочка деревянная с дырочкой в боку, внутри смесь трав  разнообразных  и
горит весьма интенсивно. Я отворачиваюсь, чтобы  не  нанюхаться,  а  языку
деваться некуда. Андрей с Брыком все еще считают нас за  палачей-садистов,
начинают бурчать, но я им по-русски приказываю молчать и делать  вид,  что
тоже мечтают принять участие в работе. Вид, правда, не  получается,  но  и
так все идет неплохо. Чисимет уже непосредственно к пленному обращается:
     - Ну, так ты сразу говорить будешь, или сначала  мы  поговорим?  -  и
демонстративно  шевелит  пальцами:   артист   в   своем   роде.   Краболов
предпочитает говорить сам и сразу, наших аргументов не  дожидаясь,  что  и
требовалось доказать. Я его предупреждаю  только,  что  отвечать  лишь  на
вопросы, а лирику типа "жить хочу" на потом приберечь. Связанная,  еще  не
оклемавшаяся  после  контузии,  напуганная  и  окуренная   дымом   высокая
договаривающаяся сторона выражает согласие, и допрос начат.
     Долго разговор идет. Уже и якорь бросили, уже Анлен в себя пришла,  а
все беседу веду. Ситуевина больно забавная из его  рассказов  проявляется,
хоть топись, хоть  вешайся,  хоть  так  помирай.  Итак,  напавшая  на  нас
компания подчиняется некоему Властелину, без указания цвета,  Властелин  и
все. Как и полагается уважающему себя претенденту на  мировое  господство,
он себе в горах замок выстроил, армию собрал и  принялся  за  разбой.  Вся
равнина - потом оказывается, что все же не вся - принадлежит ему,  это  на
левом, западном, берегу, а сколько владения идут собственно на запад,  так
это неизвестно. А на правом берегу находится мощное государство, с  запада
оно ограничено нашей рекой и  небольшим  плацдармом  на  левом  берегу,  с
востока - этой же рекой, в горах уже на юг развернувшейся, с юга -  болота
и с севера - горы. У Властелина с государством война, естественно,  и  тот
отряд,  с  которым  мы  стыкнулись,  выполнял  диверсионный  рейд  в  тылу
сторожевых постов на левом берегу. Властелин наметил большую  операцию  по
ликвидации плацдарма, и этот  рейд  играл  немаловажную  роль  в  развитии
событий. Поэтому можно представить  злость  диверсантов,  которые  увидали
дымовой  сигнал  и  решили,  что  дело  провалено.  Правда,  потом  злость
удивлением сменилась - сигналы врагов известны, а здесь что-то непонятное,
и решили: костер погасить, а тех, кто жжет, не прикончить  -  Властелин  -
мужик хозяйственный, - а повязать, оставить  под  малой  охраной  и  потом
отправить на предмет дальнейшего использования. Властелин пленных  продает
на какой-то Токрикан, название почти нарицательное, а что и кто с ними там
дальше делает, никому не известно.  Сведения  о  "государстве"  важны  тем
более, что сейчас мы,  в  общем-то,  на  его  территории.  Называется  оно
заковыристо:  Мульмуга  Лимну  Джонкин  Туткандя  -  Самое   северное   из
королевств светлого народа. Название старое, и пользуется им сейчас только
заграница, а как сами "самые северные  из"  себя  именуют,  неизвестно,  и
вообще, о противнике властелиновых воинов мало информируют.  Но  известно,
там живут и люди, и эльфы, и гномы, и еще всякие живые, судя по армиям,  с
которыми приходилось сталкиваться.
     Ладно, давай сведения о  Властелине,  но  этим  уж  пусть  занимается
Чисимет - он лезет на мое место и принимается с новыми силами за допрос, а
я лезу на плот-понтон.
     Анлен глядит в небо и что-то бормочет, высчитывает  -  гороскоп,  что
ли? Ларбо в руках вертит полупросохшую фигурку из глины, в которой  я  без
труда узнаю зубастого бегемота - Анлен по ларбовским рассказам слепила. На
соседнем понтоне ужин, я тоже беру кусок  копченого  мяса.  Хоть  дымом  и
воняет, а соли все равно не помешало бы, но  я  сам  же  отдал  приказ  ее
экономить и теперь жую как не  мясо,  а  тряпку  какую-то,  траву  жухлую.
Андрей копался-копался в моем мешке, да и вытащил магнитофон, чудом я  его
через все передряги протащил. Две кассеты - одна рабочая, а  другая  полна
эльфийских песен, их я и  ставлю.  Заряжаю  я  аккумуляторы  аккуратно,  и
поэтому они дожили до сих пор в божеском виде: звук у аппарата хороший, и,
без преувеличения сказать, чудесные эльфийские песни  разносятся  вверх  и
вниз по реке. Под них - отбой, я делаю звук потише, тем более, что ко  мне
Чисимет лезет, спросить что-то хочет.
     - Слушай, Алек, а кто такие хаттлинги?
     - Не знаю.
     -  Понимаешь,  этот  лупоглазый  говорит,  что  у  Властелина  они  в
подчинении есть. Росту небольшого, крупнолапые,  но  на  человека  похожи.
Вроде как разведчики они у него, надо поостерегаться. А  то  еще  можно  и
просто не узнать и пристукнуть, за зайца приняв, иди потом доказывай,  что
на эту Мульмугу не работаешь. А ведь нам еще через горы пробираться, и кто
там будет - неизвестно. Ты же знаешь: всякие недобрые силы  чаще  всего  в
горах гнездятся, и мне кажется, что и тут без некоего мага  не  обходится.
Из твоего белого пятна на восток  надо  выбираться?  Так  что  бы  нам  не
попроситься пересечь Мульмугу посуху, а?
     - Ну, пятно не мое, а, скорее, ваше, а насчет попросить - это  мысль.
Судя по всему, этот Властелин на  темную  силу  тянет,  а  тогда  Мульмуга
должна на светлой стороне сидеть не менее чем по двум  градациям,  если  я
правильно закон цвета и силы помню. Тем более, что страна  разноплеменная,
и расовых предрассудков можно  не  бояться,  это  не  Золотой  лес  с  его
высокомерными жителями..
     - Ну, ты тоже тогда не  самое  верное  выбрал,  -  Чисимет,  судя  по
голосу, улыбается. - Это ж надо так мужа Владычицы обложить, твое счастье,
что он еще по-приозерному не понимает!
     Я оправдываюсь:
     - Ну, уж очень он мне тогда на нервы действовал, а из приозерного я и
сам только ругань знаю. А он - тоже мне, мудрый. Одна забота на уме -  как
поскорее и потише слинять, хорошо хоть, жена его под каблуком держала,  да
и по сей час, наверное, держит. Впрочем, что теперь  вслед  ругаться,  они
нам помогли, и на том спасибо.
     Я замолкаю, а из магнитофона песня как раз тех времен  идет.  Чисимет
тоже молчит, а когда кончается куплет,  жмет  на  все  кнопки  разом  -  в
темноте стопа не видать. Но песня продолжается -  голос  с  берега  поймал
мотив и выводит, звонко так, приятно, без срывов и прихрипотиц.  Затем  он
тоже стопорится, и уже другой голос, тоже эльфийский, предлагает  "друзьям
на реке" спеть еще, а лучше плыть в гости. Я запускаю дальше, а сам думаю,
что делать? Судя по всему, это - Мульмуговский пост, а  нас  принимают  за
сторожевую заставу на плаву. Плыть к ним - опасно. Пойдут разбирательства,
кто пел и что за магия такая - неизвестно, куда эти гнилые базары заведут.
     В общем, кассета крутится, а я во втором гнезде  другую  установил  и
лихорадочно ищу что-либо подходящее, нашел и сразу, как  песня  кончается,
на берег идет сообщение "Счастливого пути и доброго ветра!" - уж не помню,
где и писал-то  его!  Конечно,  прощание  малость  не  подходит  к  данной
ситуации, но зато голос стопроцентно эльфийский, а  там  на  берегу  пусть
думают, что хотят.
     Затем мы приподнимаем якорь и тихо дрейфуем по течению в  надежде  на
то, что те, с берега, не очень внимательно на нас глядели - от  эльфийских
глаз темнота не спасет. Я бужу Ара, обрисовываю события - он наши действия
верными признал и принимает  решение  тормозиться  только  через  час,  не
раньше. Я согласен и заваливаюсь спать, над плотом все  никаких  завес  не
соорудим: времени нет, а надо. Рядом сопит пленник, он после свечки  долго
спать будет, а я и так заснуть способен, и еще с какой охотой!
     Утро - вот это да, наступило, а тумана нет. Вернее, он был, но  сдуло
его, а там, где от берега ветровая  тень,  он,  как  и  ранее,  плотный  и
непроницаемый. Но вообще это надо поприветствовать: первый раз ветерок  за
все время  в  этих  краях  подул.  Небо  чистое,  те  два  облака  уже  не
воспринимаются, и на востоке  -  толстенький  слой  дымки,  солнце  в  ней
запуталось и никак вылезти не может.
     Экипаж проснулся тоже, даже пленный, но  он  тут  же  обратно  глазки
захлопнул. Завтрак - меню то же, что и  вчера,  и,  видимо  будет  завтра.
Анлен силится раскрасить эту преснятину какими-то травами, но толку нет  -
соли мало до удивления, ее беречь надо. Ларбо  по  собственной  инициативе
вытягивает  булыжник,  и  нас  несет  прямо   в   туман,   а   я,   давясь
полупрожеванными кусками, высказываю  соображения  по  действиям  в  новых
условиях - половину речи приходится договаривать во мгле,  река  и  правый
берег видны как через марлю. Треп трепом, а вот через  него  слышны  звуки
непонятные, я замолкаю и всем "Тихо!" показываю, хотя и  так  вся  команда
замерши сидит. Из-за поворота реки  показывается  лодка,  в  ней  сидят  и
гребут четыре  эльфа,  все  в  одинаковой  коричневой  одежде  с  зелеными
разводами, и еще один стоит на носу и вглядывается в левый берег.  Если  б
он повернулся, то заметить нас  никакого  труда  не  представилось  б,  но
впередсмотрящий не оборачивается, и лодка уходит из виду.
     - Вот так, - говорю я, - если еще раз так  встретимся,  прятаться  не
будем,  да  и  разговаривать  будет  Ар  или  я,   а   остальным   просьба
воздерживаться. Но я надеюсь, что встречи не будет. Куда  как  приятней  и
солидней явиться к власти своим ходом, нежели под конвоем. За  сегодня  мы
доберемся до раздвоения речки, там, судя по снимку, что-то вроде города, а
впрочем, бог его знает, но если город, то там  и  засвечиваться  будем.  А
краболова кто-нибудь, хотя бы ты, Брык, свези в лодке  на  берег,  он  еще
долго там спать будет, а проснется - как знает. Мало ли как в  этой  самой
Мульмуге к подобным подаркам относятся.
     Брык отцепляет лодку вместе с дрыхнущим без задних лап  краболовом  и
тушуется  в  тумане.  Слышно,  как  он  вываливает  его  на  берег,  затем
возвращается и с разгону выволакивает комплекс на стремнину, а Андрей  тут
же раскладывает батареи - совсем сдохла лодчонка.
     Итак, вперед, и даже с песней - песню Анлен тянет. Старая  и  длинная
баллада о том, как человек влюбился в эльфиянку и что из этого вышло  -  в
общем-то,  ничего  хорошего.  Ларбо  пытается   подтянуть,   но   большого
удовольствия  ни  себе,  ни  публике  этим  не  доставляет  и  сконфуженно
замолкает почти сразу. История длинная, баллада, соответственно,  тоже,  и
под нее мы плывем чуть ли не до  полудня,  как  она  только  не  уставала.
Андрей аж так заслушался, что чуть в  воду  не  сваливается,  когда  весло
задевает за проплывавшую мимо корягу. Он с испугу  по  ней  еще  и  вдарил
веслом же, коряга не трещит даже, а визжит, я еще поинтересовался,  уж  не
заяц ли какой на ней сидит, нет, ничего.
     Солнце палит, и палит серьезно. Мужская часть населения почти нагишом
сидит, кроме Ара: он форму одежды нарушать не пожелал. Анлен хуже. Ей-то в
такой компании телешом ходить неуместно, а  запасных  легких  платьев  для
нее, естественно, нет - вот и страдает в своем некогда  желтом,  а  теперь
скорее коричневом платье до пят. Мне  ее  жаль,  но  помочь  нечем,  кроме
примитивного балдахина над правым плотом, помочь не могу. А еще лучше Брык
в ее положение вошел - сунул ворох одежды, ножницы и нитку с иглой - когда
еще лето на убыль пойдет, а проблему с облачением надо решать сейчас.
     Ветерок,  который  с  утра  задувал,  не  только  не  прекратился,  а
напротив, укрепился и разводит по реке  волну,  волна  часто  и  энергично
хлюпает в борта, а перемычка скрипит и гнется. Резиновая лодка наша об  ту
же перемычку между плотами трется, что не есть хорошо, и посему я  лезу  и
перекладываю эти места обрывками своего посольского балахона  -  нашел  я,
наконец-то,  в  посольском  багаже  нормальные  пижамные  штаны  и  куртку
синтетическую у летчиков забрал. Заодно решаю свой мешочек -  вот  тебе  и
на. Видно, слишком много в нем этих смертоубийственных штучек  накопилось,
тряпка не выдержала, все и высеялись, один только в тряпице  запутался.  Я
его в ту же тряпку заворачиваю, прикидываю, куда бы деть, и  тут  чувствую
на себе взгляд. Я пожил во всяких добрых и злых местах немало, и когда  на
меня смотрят - почуять способен, но вот кто?  На  берегу  чисто,  из  воды
некому - чисто все, только стрекозы носятся и мусор плавает всякий: вон  и
к нам в  промежуток  между  плотами  здоровый  ком  то  ли  травы,  то  ли
водорослей занесло. Я его вычищаю рукояткой весла - нечего грязь за  собой
таскать - и на место лезу.
     Ар к берегу правит - правильно  рассудил,  покушать  пора.  К  левому
идем, раз уж с Властелином поцапались, его тра