.
   - Да, пожалуй, не буду. Она взяла самого горячего жеребца,  а?  улыбнулся
Император.  Выслушав  рассказ  римлянина  о  встрече  с   Алипией,   Туризин
заулыбался еще шире. - Я никогда не обращал особого внимания на ее  чирканье
по бумаге за закрытыми дверями, а теперь и вовсе перестану брюзжать по этому
поводу. Она,  вероятно,  выскочила  в  окно,  когда  началась  заварушка,  и
бросилась к конюшне. Огненное Копыто обычно седлают на рассвете.
   Марк вспомнил о том, что Туризин любит кататься по утрам.
   Гаврас пнул мертвеца сапогом.
   - Хорошо, что эти негодяи были слишком глупы и  не  окружили  здание!  Он
хлопнул Скауруса по спине. - Однако хватит разговоров. Тебе пора  перевязать
рану, иначе ты потеряешь много крови.
   Трибун оторвал клок от плаща убитого. Гаврас  помог  ему  сделать  грубую
повязку. Рана, сначала онемевшая, начала давать о себе  знать  пульсирующей,
бьющей толчками болью. Скаурус пошел искать Горгидаса, раздраженно  подумав,
что врач запропастился куда-то совершенно не вовремя.
   Хотя легионеры и превосходили своих врагов численностью в  два-три  раза,
без потерь не обошлось. Пятеро солдат,  трое  из  которых  были  незаменимые
римляне, были  убиты,  многие  получили  ранения.  Обхватив  здоровой  рукой
раненую, Скаурус, ворча, вышел наружу.
   Марк увидел Горгидаса, склонившегося над распростертым солдатом у  двери,
но не успел подойти к врачу. Навстречу ему бросилась Алипия Гавра.
   - Мой дядя... Он... - Она остановилась, боясь закончить фразу.
   - ...не получил даже царапины благодаря вам, - договорил за нее Скаурус.
   - Благодарение Фосу за это, - прошептала принцесса и  вдруг,  к  великому
смущению трибуна, обвила руками его шею и поцеловала.
   Легионеры,  удерживавшие  ее  вдали  от  боя,  громко  свистнули.  Алипия
вздрогнула, сообразив, что делает что-то не то. Трибун потянулся было к  ней
и замер, увидев, что принцесса отпрянула назад. Выражение тепла  и  нежности
на ее лице, сколь мимолетно оно ни было, доставило ему больше  удовольствия,
чем он готов был признать. Марк попытался уверить себя, что это  всего  лишь
радость, вызванная тем, что раненая душа девушки начинает  наконец  оживать,
но в глубине души он хорошо знал, что это не так.
   - Ты ранен! - воскликнула  принцесса,  заметив  повязку,  из-под  которой
сочилась кровь.
   - Пустячная царапина, - ответил трибун и  снова  сжал  и  разжал  пальцы,
показывая, что ничего серьезного не случилось.  Усилие  это  причиняло  ему,
однако, боль. Как истинный стоик,  он  попытался  скрыть  ее,  но  принцесса
заметила капли пота, выступившие на его лбу.
   - Тебе нужно показать ее  врачу,  -  сказала  Алипия  твердо,  с  видимым
облегчением от того, что  сумела  найти  слова  одновременно  и  деловые,  и
теплые.
   Скаурус заколебался, подумав на миг о пышных и небрежных фразах,  которые
так легко находил Виридовикс. Но ничего подходящего не приходило в голову, и
момент был упущен. Что бы он сейчас ни сказал, это, скорее всего, прозвучало
бы фальшиво, и трибун, кивнув принцессе, медленно направился к Горгидасу.
   Врач  даже  не  заметил  его.  Он  все  еще  сидел  на  корточках,  низко
склонившись над павшим легионером и касаясь ладонями  лица  солдата  -  жест
видессианского жреца-целителя, как понял Марк. Плечи  грека  вздрагивали  от
усилий, которые явно были тщетными.
   - Живи, будь ты проклят, живи! О боги... - снова и снова повторял  он  на
своем родном языке.
   Но этот легионер  уже  никогда  не  смог  бы  встать.  Стрела  с  зеленым
оперением торчала между пальцами врача. Марк не знал, сумел  ли  Горгидас  в
конце концов овладеть искусством исцеления, но сейчас  и  оно  оказалось  бы
бессильным - жрецы Видессоса не могли возвращать к жизни умерших.
   Наконец грек заметил присутствие Скауруса. Он поднял голову, и  при  виде
печали,  боли  и  бессильной  ярости,  проступившей  на  его  лице,   трибун
попятился.
   - Все бесполезно, - произнес Горгидас, обращаясь больше  к  самому  себе,
чем к Скаурусу. - Ничто не может здесь помочь.
   Он сгорбился, словно ощутил на своих плечах непомерный  груз.  Его  руки,
покрытые засохшей кровью, медленно сползли с лица мертвого легионера.
   Марк внезапно забыл о своей ране.
   - Юпитер Великий и  Всемогущий...  -  тихо  произнес  он  слова  молитвы,
которые не вспоминал со дней своей юности, когда еще верил в богов.
   Перед ним лежал мертвый Квинт Глабрио. Лицо его уже начало застывать.
   Стрела вонзилась прямо над правым глазом и убила его мгновенно. Муха села
на перо, качнувшееся под ее тяжестью, и испуганно поднялась в воздух.
   - Давай посмотрю твою рану, - тупым, равнодушным голосом сказал Горгидас.
   Почти машинально трибун протянул  ему  руку.  Врач  промыл  рану  губкой,
вымоченной в уксусе. Несмотря на то что он все еще был ошеломлен  увиденным,
Скаурусу пришлось приложить немало  усилий,  чтобы  не  закричать  от  боли.
Горгидас закрыл рану бронзовыми фибулами. Рука так болела от уксусной губки,
что Марк почти не чувствовал боли от скрепок, вонзившихся в края раны.
   По лицу грека текли  слезы,  и  он  трижды  неудачно  закреплял  какую-то
особенно сложную фибулу.
   - Есть еще раненые? - спросил он Марка.
   - Наверняка, - ответил тот убежденно.
   Врач повернулся, чтобы уйти.  Марк  остановил  его,  коснувшись  здоровой
рукой плеча грека.
   - Я хочу сказать.. Мне очень жаль... И еще... Мне не хватает слов,  начал
он неловко. - Для меня он был хорошим офицером, славным другом и...
   - трибун остановился на середине фразы, не зная, как продолжать.
   - Я знаю, что ты чувствуешь, несмотря на всю твою скрытность, Скаурус,  -
устало кивнул Горгидас. - Но ведь это уже не имеет значения, верно? А теперь
позволь мне вернуться к моим обязанностям.
   - Могу ли я чем-нибудь помочь тебе? - Марк все еще колебался.
   - Чтоб тебя Боги прокляли, римлянин;  ты  неплохой  парень,  но  все-таки
толстокожий. Смотри, вот передо мной лежит мой друг, который был так  близок
мне в этом пустом, холодном и глупом мире, а я со всеми  своими  знаниями  и
опытом ничего не могу сделать. На что нужны мои знания, черт бы  их  побрал?
Только на то, чтобы коснуться его рукой и почувствовать, как он  холодеет  с
каждой минутой...
   Он скинул руку трибуна со своего плеча.
   - Пусти меня. Поглядим, какие еще "чудеса" сумеет сотворить моя медицина,
чтобы помочь другим несчастным парням.
   Горгидас прошел  в  открытую  дверь  императорской  резиденции  -  худой,
одинокий человек, закутанный в несчастье, как в плащ.
   - Что случилось с твоим врачевателем? - спросила Алипия Гавра.
   Скаурус едва не подскочил от неожиданности - он был так погружен  в  свои
мысли, что не слышал, как она подошла.
   - Это был его самый близкий друг, - сказал он коротко, кивнув на Глабрио.
- И мой тоже.
   Услышав столь сухой ответ, принцесса смущенно отошла. Марку было уже  все
равно: вкус победы был слишком горек.

***

   - Красиво, не правда ли? - спросил Туризин у Марка вечером того же дня. В
его голосе прозвучала ирония: маленькая  приемная  его  личных  апартаментов
тоже пострадала во время  боя.  На  диване  зияла  оставленная  мечом  дыра,
кровавое пятно расплылось на мраморе пола...
   - Я надеялся, что, занимаясь  налогами,  ты  присмотришь  за  чернильными
душами, а вместо этого тебе, похоже, удалось вывести на чистую воду знатного
дворянина, - продолжал Император.
   - Значит, это были люди Ономагулоса? - удивился Скаурус.
   Убийцы сражались в мраморном молчании и, насколько понимал трибун,  могли
быть посланы кем угодно... не исключая Ортайяса Сфранцеза.
   Гаврас посмотрел на трибуна с сожалением, как на полного болвана.
   - Разумеется, это были люди Баанеса! Мне даже не нужно было спрашивать их
об этом.
   - Не понимаю, - признался Скаурус.
   - Зачем же еще этот грязный, зачумленный сын двухгрошовой шлюхи, Элизайос
Бурафос,  привел  сюда  свои  вонючие  корабли  с  Питиоса?  Для  воскресной
прогулки? Во имя Фоса, человек, он  ведь  даже  не  пытался  спрятаться.  Ты
должен был видеть эти галеры, когда шел сюда утром.
   - Я думал, что это транспортные суда с зерном, - сказал  Марк,  чувствуя,
как пылает его лицо.
   - Сухопутные швабры,  -  пробормотал  Гаврас,  закатывая  глаза.  -  Черт
подери, это не транспортные корабли, каждый, у кого есть глаза, видит это.
   План у них был предельно простой: убить меня  и  вызвать  с  той  стороны
пролива Ономагулоса, чтобы он мог завладеть короной. - Туризин с отвращением
сплюнул. - Как будто он смог бы управлять государством! У этого лысого дурня
мозгов недостаточно, чтобы навонять и сходить по малой нужде одновременно. И
пока он пытается прикончить меня, а я  разбираюсь  с  ним,  кто  выигрывает?
Разумеется, Казд. Я не  удивлюсь,  узнав,  что  он  находится  у  каздов  на
содержании.
   У Императора,  подумал  Скаурус,  опасная  привычка  недооценивать  своих
врагов. Так вышло у него со Сфранцезами, а теперь и с Ономагулосом,  который
был, без сомнения, очень опытным солдатом. Следовало, вероятно, предостеречь
Гавраса, но вспомнив, как начался разговор, Марк вместо этого спросил совсем
о другом:
   - Почему вы считаете, что это я вывел Баанеса на чистую воду?
   - Потому что ты так упорно преследовал его с этим налоговым документом из
Кибистры. Там было кое-что, чего ему лучше было бы не писать.
   - Что? - полюбопытствовал Марк.
   - О, перестань, перестань притворяться. Твой друг Нейпос  напичкал  убийц
каким-то своим зельем, так что они выплюнули все, что знали. А командир их -
чтоб его забрал Скотос - знал немало. Ты никогда  не  задумывался  над  тем,
почему наш приятель Баанес так тщательно перерезал  горло  напавшим  на  нас
убийцам - на песчаном пляже, год назад?
   - Что? - переспросил Марк, и рука его легла на рукоять меча.
   Несколько человек в тяжелых сапогах протопали по залу, но это были  всего
лишь ремесленники, пришедшие, чтобы исправить повреждения во дворце.
   Поживешь в Видессосе подольше, подумал он, и  начнешь  видеть  убийц  под
каждым ковром. А как только ты перестанешь их искать, тут-то они  и  явятся,
чтобы воткнуть тебе нож в спину.
   Охваченный  гневом,  Туризин  не  заметил  резкого  движения  трибуна   и
продолжал:
   - Пес с навозной харей, рожденный по ошибке, сам нанял убийц  и  заплатил
чистым золотом за монеты Ортайяса, так что никому  бы  в  голову  не  пришло
указать на него даже в том случае, если бы дело сорвалось. Но он все записал
на пергаменте,  чтобы  можно  было  договориться  со  Сфранцезами,  если  бы
все-таки удалось меня убить. И запись  эта  была  сделана  на  документе  из
Кибистры. А почему бы и нет? В конце концов, документ был у  него,  ведь  он
сам собирал там налоги, когда прибежал туда после Марагхи.
   Естественно, он не мог позволить тебе увидеть этот пергамент, не  мог  он
также прислать тебе фальшивку - верно?
   Император  хмыкнул,  представив  себе  неудобное  положение,  в   котором
оказался его противник.  Скаурус  тоже  засмеялся.  Видессианские  документы
считались недействительными, если на них было зачеркнуто хоть одно слово или
имелись подчистки - в столицу  шли  только  идеальные  копии.  И  когда  они
приходили сюда, на всех документах  ставилась  восковая  печать,  затем  они
запечатывались свинцовой пломбой, после чего добавлялся еще секретный штамп,
к  которому,  разумеется,  у  Ономагулоса  не  было  доступа,  поскольку  он
находился уже у себя дома, в провинции.
   - Он, должно быть, выкрал документ, как только  узнал,  что  я  собираюсь
искать его, - решил трибун.
   - Великолепно, - с иронией произнес Гаврас и похлопал в ладоши.
   Краска на лице Марка стала еще более густой. Не так уж  редко  случалось,
что хитрые видессиане находили его  римскую  прямоту  чрезвычайно  забавной.
Даже такие, казалось бы,  прямолинейные  люди,  как  Туризин  и  Ономагулос,
доказали, что умеют вести двойную игру.  Он  вздохнул  и  выложил  все,  что
думал.
   - Клерк, даже логофет, решил бы, что  он  просто  набивает  свои  карманы
золотом, а это не слишком бы их обеспокоило. Но Ономагулос знал, что  я  был
на песчаном пляже, и решил, что я сумею объединить эти два  факта  и  пойму,
что произошло. Помню, он здорово суетился тогда, показывая монеты  Ортайяса,
но не буду врать и не скажу, что несколько фраз в скучном  налоговом  свитке
наверняка освежили бы мою память. Он мог поступить умнее и оставить все  как
есть.
   На этот раз Туризин хмыкнул уже не столь весело.
   - Душа подлецов  теряет  поддержку  Фоса,  -  процитировал  он  фразу  из
священной книги Видессоса, как грек процитировал бы из Гомера. - Он  знал  о
своей вине, независимо от того, известна тебе она или нет.
   - Но если предатель он, означает ли это, что Тарон Леймокер ни в  чем  не
виноват? - спросил Марк. Уверенность охватила все его существо,  и  он  едва
мог скрыть торжествующий блеск в глазах.  После  того,  что  стало  известно
Туризину  о  Баанесе,  невиновность  Леймокера   правдоподобнейшим   образом
объясняла его поведение и, разумеется, теперь это было ясно каждому.
   Но Туризин только язвительно фыркнул.
   - Почему ты так привязан к  этому  беловолосому  предателю?  Какое  имеет
значение, с кем он строил козни - с Ономагулосом или с Ортайясом?  -  сказал
он жестко.
   Поняв, что Гаврас не уступит, Скаурус воздержался  от  продолжения  спора
Потребуется  нечто  большее,  чем  просто  логика,  чтобы  изменить   мнение
Императора. Туризин был как восковая табличка, на которой стилос, выдавливая
слова, процарапывал воск до самой деревянной основы.

***

   - Встряхнись, мой дорогой римлянин, ты сегодня герой, а не страшный труп,
который уже нельзя пригласить на обед, -  сказал  Виридовикс,  когда  они  с
Марком шли к Палате Девятнадцати Диванов. Кельт специально  шутил  несколько
грубовато,   надеясь   таким   образом   подбодрить   Марка.   Он    говорил
по-видессиански, чтобы Хелвис и трое других спутников могли его понять.
   - Прошу прощения, я не знал, что мои  чувства  так  заметны,  пробормотал
трибун; он все еще думал о Глабрио.
   Хелвис крепко сжала его левую руку. Правая была на перевязи и болела так,
что Скаурус совсем спал с лица. Вымученная  улыбка  далась  ему  с  огромным
трудом, но, похоже, его друзьям и этого было достаточно.
   Церемониймейстер, дородный мужчина (это был не евнух,  поскольку  он  мог
похвастаться густой бородой), несколько раз склонился перед римлянами, когда
те подошли к большой бронзовой двери Палаты.
   - Видессос навсегда в неоплатном долгу перед вами,  -  сказал  он,  слабо
пожав руку Марка. Ладонь церемониймейстера была бледной и влажной.
   Произнеся эти слова, он снова поклонился.  Затем  повернулся  и  крикнул,
обращаясь к тем, кто был уже в зале:
   - Дамы и господа! У дверей - мужественные римляне!
   Марк моргнул и простил ему вялое рукопожатие.
   - Капитан и эпаптэс Скаурус и леди Хелвис из Намдалена!
   Эти имена произносить было просто,  трудности  ожидали  церемониймейстера
впереди.
   - Виридовикс, сын Д-дропа и м-м... его дамы!
   Имя кельта было для видессиан почти  непроизносимым;  пауза  же  возникла
из-за необычного количества подруг Виридовикса.  Марк  тихо  застонал:  этим
вечером на пиру ожидалась  Комитта  Рангаве.  Церемониймейстер  с  важностью
продолжал:
   - Старший центурион Гай Филипп! Младший центурион Юний Блезус!
   Блезус долгое время был одним из младших офицеров и показал себя неплохим
воином, но Скаурус знал, что он не сможет заменить ему Квинта Глабрио.
   - Младший командир Муниций и леди Ирэна!
   Муниций, гордый своим повышением, отполировал свой  доспех  так,  что  он
нестерпимо сверкал в свете факелов. Что до Ирэн, подумал  Марк,  то  она  уж
никак не "леди".
   - Накхарар  Гагик  Багратони,  командир  римского  подразделения!  Зеприн
Красный, халога на службе римского отряда!
   Горгидас предпочел остаться в казарме наедине со своим горем.
   Багратони тоже был еще в трауре, но время  притупило  его  боль.  Львиной
походкой шел васпураканский князь мимо худощавых видессиан к столу,  похожий
на большой корабль, проплывающий мимо рыбачьих лодок. Глаза его перебегали с
одного  лица  на  другое;  Багратони  отлично  понимал,  какое   впечатление
производит его внушительная фигура на присутствующих в  зале.  И  на  женщин
тоже, подумал Марк, и слабо улыбнулся.
   Трибун с Хелвис подошли к столу с подносами, на  которых  среди  колотого
льда лежали разные деликатесы, в основном дары моря.
   - Это лакомство вы увидите не каждый день;  -  пожилой  слуга  указал  на
ломтик бледного мяса. - Завитый осьминог, у него всего один ряд присосок.
   Восхитителен на вкус!
   Из любопытства Скаурус попробовал кусочек. На вкус  он  не  отличался  от
любого другого осьминожьего мяса. Интересно, что бы сказал местный гурман  о
таком римском экзотическом блюде, как мясо бегемота в  маковых  зернах  и  в
меду?
   Тихо играл маленький оркестр:  флейты,  смычковые  инструменты,  названия
которых Марк до сих пор путал, и клавикорд.  Хелвис  хлопнула  в  ладоши  от
удовольствия.
   - Это самое рондо они играли, когда мы впервые встретились в этом зале, -
сказала она. - Помнишь?
   - Помню ли я ту ночь? Конечно. Но это... как ты там его назвала?..
   Если бы я сказал, что помню, то солгал бы. Многое тогда случилось.
   Он не только встретил в тот вечер Хелвис (Хемонд был тогда еще жив), но и
познакомился с Алипией Гаврой. И тогда же он встретил Авшара, если уж на  то
пошло. Как всегда, при одной только мысли  о  князе-колдуне,  трибун  ощутил
беспокойство.
   Они проходили мимо разбившихся на небольшие  группы  гостей:  чиновников,
солдат, послов - и с каждой обменивались парой фраз. Скаурус был  не  совсем
обычным офицером-наемником, так как везде находил друзей. Он имел  их  среди
державшихся несколько обособленно  послов,  среди  чиновников,  не  любивших
солдат, и среди солдат, дружно не терпевших "чернильных душ".
   Тасо Ванес, державший под руку невероятно высокую  видессианку,  на  этот
раз не Плакидию Телетце, поклонился трибуну.
   - Откуда ты взялся, мой друг? - спросил он с веселым огоньком в глазах. -
Почему ты не обсуждаешь, как лучше подковать тяжелую кавалерийскую лошадь  и
как лучше составить меморандум о какой-нибудь ерунде?
   - Стоит ли говорить об этом сейчас? - поморщилась Хелвис.
   - Святотатство, моя дорогая, чернильные души сожгут людей,  высказывающих
такие мысли. Хотя, с другой  стороны,  я  не  нахожу  кавалерийских  лошадей
предметом более занимательным, чем бумажные дела.
   С таким отношением  к  чиновникам  и  офицерам  Тасо  Ванес,  разумеется,
обречен был держаться в стороне как от тех, так и от других.
   - Его Преосвященство Патриарх Бальзамон! - провозгласил церемониймейстер,
и гости замерли, отдавая дань уважения вошедшему в Палату  полному  пожилому
человеку.  Несмотря  на  неуклюжую  походку,  он  держался  уверенно   и   с
достоинством.  Патриарх  осмотрелся  вокруг   и   произнес   с   улыбкой   и
насмешливо-печальным вздохом:
   - Ах, если бы вы были со мной так же вежливы в Великом Храме!
   Он взял из наполненной льдом чаши хрустальный бокал с вином и выпил его с
видимым наслаждением.
   - Этот человек ни к чему не относится серьезно, - неодобрительно  заметил
Сотэрик.
   Хотя  брат  Хелвис  и  не  выбривал  затылок,  как  делали   это   обычно
островитяне, по длинным темным штанам и короткой меховой куртке любой  сразу
же узнавал в нем намдалени.
   - Это так не похоже на тебя - беспокоиться по поводу чьих-то чудачеств, -
сказал Марк. - В конце концов, он ведь просто еретик, не так ли?
   Трибун улыбнулся своему шурину, в замешательстве придумывавшему,  что  бы
ему ответить.  Настоящая  правда,  подумал  Марк,  заключается  в  том,  что
патриарх слишком интересный человек, чтобы его игнорировать.
   Слуги начали выносить столики с холодными закусками на кухню, заменяя  их
большими столами, к  которым  пол