ше.  С  улицы доносились то  веселые крики ребятишек,  то отрывистые
команды  надсмоторщиц,  но  правитель  города  никак  не  реагировал  на
происходящее вокруг - он неподвижно замер, точно неотличимый от изваяния
сторожевой паук у входа во дворец.
   Скрипнула дверь.  В комнату вошла Джарита,  осторожно кашлянула. Найл
не шелохнулся.  Девушка переступила с ноги на ногу, шагнула было вперед,
но  остановилась  в  замешательстве,  не  решаясь  прервать  размышления
господина.  Служанке было  невдомек,  что  повелитель города  пауков  не
думал.  Он чувствовал.  Это происходило уже не первый раз с тех пор, как
пришедшая из глубин вселенной Богиня Дельты поставила его во главе мира:
он сливался с городом.
   Сознание Найла  расширилось и  как  бы  накрыло собой этот  громадный
муравейник людей и гигантских насекомых,  впитало его, стало неотделимой
частью.  Он  ощущал  не  столько  каждого  паука,  жука  или  человека в
отдельности  -   хотя,  безусловно,  присутствовало  и  это,  -  сколько
необъятное живое  существо,  образованное переплетением жизненных полей,
мыслей,  чувств всех обитателей поселения.  Как одноклеточные животные -
крохотные частицы тела  -  соединяются в  более высокоразвитый организм,
так и жители города являлись,  не замечая того,  частицами нового, более
крупного живого существа. И это существо болело.
   Еще не залечилась рана,  образованная взрывом арсенала, еще не успела
стать  привычной подаренная людям свобода, а в плоти города уже назревал
новый гнойник.
   Найл,  которому  в  начале  правления  пришлось  отлавливать  шпионов
таинственного Мага из черных гор и  пресекать баловство пауков-людоедов,
даже не  подозревал,  что самая страшная беда придет не  из-за нарушения
Договора, а из-за его соблюдения.
   Пауки  всегда  любили  человеческое  мясо,   считая  его   величайшим
деликатесом,   но  тем  не  менее,  после  смерти  Скорбо  и  казни  его
сообщников, свято соблюдали данную клятву и ни при каких обстоятельствах
на людей не нападали.  Они ловили чаек,  мух, крыс, которых уже почти не
осталось,   они  голодали,  однако  людей  не  трогали.  Впрочем,  любой
паук-смертоносец  может  прожить  без  пищи  больше  года  -  он  просто
перестает расти.
   Увы, первые последствия такой честности оказались весьма неприятными.
   Вначале трупы стали появляться в  квартале рабов.  Явление для города
пауков непривычное -  ведь раньше люди бесследно исчезали,  оказываясь в
хелицерах или  сетях  восьмилапых охотников,  и  своей  смертью  умирали
довольно  редко.   Рабы  или,  как  их  теперь  принято  было  называть,
"неголосующие граждане"  поначалу  не  обращали  на  мертвецов внимания.
Несмотря на новое звание,  они оставались теми же,  кем были и раньше, -
безмозглыми уродами,  полностью выродившимся одиннадцатым и  двенадцатым
поколением людей-рабов. Но очень скоро ядовитое зловоние пробило брешь в
безразличии,  и  рабы стали вывозить трупы на  помойку вместе с  прочими
отходами.
   В  недобрый час  слухи  о  мертвых телах  среди груд  мусора дошли до
жаждущего славы члена Совета Свободных Людей Бродуса.  Советник страстно
выступил  на  ближайшем  заседании,  требуя  отдавать  последние почести
усопшим.
   Найл искренне считая,  что мертвым уже все равно,  предадут их  земле
или кремируют,  но  советник Массиг и  советник Дион едва не  подрались,
настаивая каждый  на  своем  ритуале похорон.  Умница  Симеон,  лучший и
единственный врач в  городе,  для успокоения нервов посоветовал отложить
вопрос на неделю.
   Но уже через два дня стало не до заседаний: Симеон заметил работающих
в  городе "неголосующих граждан" с  черными пятнами на  теле и  большими
вздутиями на  плечах и  под мышками.  Побелевший от ужаса,  он кинулся в
кварталы рабов и  практически в  каждом доме обнаружил умирающих или уже
мертвых рабов.
   Эпидемия обрушилась на город внезапно, как оса падает на спину сытого
и   сонного  паука.   При   внимательном  осмотре  признаки  заболевания
обнаруживались почти у всех "неголосующих граждан".
   По  совету  Белой  Башни  Найл  применил  древнейшую  и   единственно
возможную,  хотя и довольно жестокую,  меру -  карантин.  По его просьбе
пауки в  считанные часы отрезали кварталы рабов своими липкими тенетами.
Только Симеон с  двумя помощниками допускались в изолированный от города
вымирающий район.
   Драконовские меры  дали  свой результат:  к  тому дню,  когда болезнь
прокралась-таки  в  тела  полноценных  людей,   Симеон  нашел  несколько
выздоровевших рабов и сделал из сыворотки их крови вакцину.
   Из сотен тысяч рабов выжило не больше тысячи.  Горы полуразложившихся
трупов,  вынесенные на берег реки,  были сожжены Доггинзом в присутствии
Найла,  Смертоносца-Повелителя и  Хозяина из  выданного жуками жнеца,  и
правители единогласно решили не считать этот случай использования оружия
нарушением Договора.
   Именно в  напряженные дни  эпидемии Найл  научился чувствовать город,
сливаться с ним сознанием.  Он уже предвкушал тот миг,  когда гигантский
организм вздохнет спокойно, расслабится на берегах реки, словно липа под
лучами солнца.  Увы... Это мгновение никак не наступало. Вот и сейчас он
ощущал напряжение в сложной паутине желаний и судеб, составлявших тонкую
ауру города, его энергетическое тело...

   Джарита  снова  тихонько  кашлянула и  испуганно шарахнулась назад  к
двери.
   Найл  вздрогнул.  Тончайшая  ментальная связь  мгновенно  прервалась,
сознание  как  бы  скомкалось,  возвращаясь в  черепную коробку,  и  еще
несколько тугих  ударов пульса правитель города не  мог  прийти в  себя,
понять,  где он  и  что он,  но наконец тряхнул головой и  отвернулся от
окна.
   - Пришел Симеон,  мой господин,  - почтительно склонилась служанка. -
Он просил передать, что дело очень спешное.
   - Так я  и знал,  -  ответил Найл,  вспоминая ощущение опухоли в ауре
города. - Пригласи его сюда.
   За время борьбы с эпидемией Симеон почернел, сгорбился и ссохся, лицо
его покрылось множеством мелких морщинок,  кожа рук стала желтой и точно
пергаментной, зато в движениях появилась заметная уверенность и живость,
порою переходящая в торопливость.
   - Привет,  Найл,  -  поздоровался он с  порога и  тут же развернулся,
нервно дергая полы выцветшей туники.  -  Поехали со мной,  ты должен это
видеть.
   - Что?
   - Поехали. Пока не увидишь, не поймешь серьезности проблемы.
   Найл смахнул с подоконника нанесенную ветром пыль и закрыл окно.
   - Куда мы хоть едем?
   - Позволь взять твою коляску,  -  словно не услышал вопроса Симеон, -
мои гужевые валятся с ног.
   В  принципе главный и  единственный медик города предпочитал,  как  и
Найл,  ходить пешком.  Ездить на  людях  он  считал неприличным.  Однако
несколько недель эпидемии,  во время которой он спал лишь то время, пока
его перевозили с места на место, коренным образом изменили мировоззрение
Симеона. Теперь он без колебаний накладывал свою трясущуюся руку на все,
что только могло помочь ему в защите города от болезней или сберечь силы
в  достижении этой  цели.  Он  обзавелся новым  домом рядом с  больницей
(выгнав  оттуда  прежних  жильцов),  поставил в  спальню огромную мягкую
кровать (ранее принадлежавшую Каззаку), обзавелся бассейном с подогревом
и  даже  читал только при  трех  светильниках.  А  на  первый же  вопрос
вездесущего советника Бродуса  категорически отрезал:  "Я  не  собираюсь
портить глаза,  экономя жалкие капли горючего масла.  В  один прекрасный
день мое зрение может спасти чью-то жизнь".
   - Коляска  правителя во  дворе,  -  сообщила  вынырнувшая из  темного
коридора Нефтис. - Вы надолго?
   Найл пожал плечами,  а Симеон просто пробежал мимо. Начальница охраны
бросила на повелителя вопросительный взгляд.
   - Не волнуйся, - утешил ее Найл, - сражений не предвидится.
   - К обеду вернетесь?
   - Насколько я знаю Симеона - вряд ли.
   Улица дохнула на  него жаром.  Он в  очередной раз поразился терпению
пауков. Два стражника-смертоносца высились у крыльца на самом солнцепеке
- недвижимы,   невозмутимы.,  непобедимы.  Найл  осторожно  коснулся  их
мыслей: удивительная смесь смертельной угрозы и абсолютного покоя,
   - Ну давай же, давай, - поторопил из коляске Симеон, экономя секунды.
   К удивлению Нейла, гужевые побежали не в сторону больницы, а к реке.
   - Мне  нужны  рабы,  переболевшие чумой,  -  без  всякого  вступления
заговорил Симеон.  -  У  нас  нет холодильников,  чтобы хранить вакцину.
Поэтому выздоровевшие рабы всегда должны находиться под рукой. Сыворотка
их крови может понадобиться в  любой момент!  А  советник Бродус требует
отпустить всех на волю. Он говорит, что даже неголосующие граждане имеют
право на свободу.  А где я их ловить потом буду,  если что?!  Забыли уже
про эпидемию?!
   - Нет, не забыли, - ответил Найл.
   Вот так всегда -  "неголосующие граждане" имеют право на свободу, как
и  все прочие.  Но  их нельзя отпускать,  они -  ходячее лекарство.  Как
совместить и то и другое?
   - А ты уговори их остаться добровольно. Корми повкуснее.
   - Уже.  А  Бродус лезет к  ним в комнаты и предлагает пойти погулять!
Что он  сует свой нос во все щели?!  Ему делать больше нечего?  Зашли ты
его  куда подальше,  хелицеры ему  в  бок.  Отправь к  чертовой матери с
почетным поручением, надоел ведь хуже горькой редьки.
   - Не могу. Он советник, а не посыльный.
   - Отправь,  Найл, а то ведь я не выдержу, использую для опытов, будет
он  мне вакцину производить,  если жив останется.  "Кормлю я  их часто",
"кормлю я их часто"... Вот сам пусть покушает.
   От   эмоциональной  речи  медика  Найла  отвлекло  странное  зрелище:
множество женщин шло по направлению к реке,  и каждая держала в руках по
младенцу.
   - Что это, Симеон? - положил он руку медику на плечо.
   - Свобода это, Найл, собственной персоной.
   - Ты меня не понял...
   - Это ты меня не понял. Это все - плоды свободы. Девять месяцев назад
ты заключил новый Договор и разрешил мужчинам и женщинам жить вместе.
   - Так вот оно что... - начал понимать Найл. - А куда они несут детей?
   - В детскую.
   - Но ведь по Договору они имеют полное право оставить детей дома!
   - И что они будут с ними делать?  Ты родился и вырос в пустыне, Найл.
В семье. А они воспитаны пауками. Им всю жизнь твердили, что дети должны
расти  отдельно,  на  этом  отрезанном  от  города  речном  острове.  За
нарушение - смерть.
   - Но Договор...
   - Да не наказания они боятся!  -  горячась,  перебил Симеон. - Просто
другого положения дел не представляют.  Вот и несут детей к острову,  на
воспитание. Может, кто дома и оставил, не знаю, но большинство - здесь.
   Дорога пошла под уклон,  и Найл увидел остров, изгиб реки перед ним и
берег,  усыпанный,  уложенный,  устланный младенцами.  Между  берегом  и
островом сновали лодки.
   - О Богиня Дельты... - охнул Найл.
   - Подожди охать, главное еще впереди.
   Мышцы  гужевых  мужиков  вздулись,  спины  выпрямились  -  теперь  им
приходилось не тянуть коляску, а тормозить ее.
   - Надо объяснить,  что  теперь детей можно растить дома,  самим,  что
отказываться от них необязательно, - продолжал волноваться Найл.
   - Да,  объяснить,  -  хмыкнул Симеон.  -  Ты  знаешь,  как  кланяться
женщине, если она разговаривает с пауком, а тебе нужно пройти мимо?
   - При чем тут поклоны? - удивился Найл.
   - А при том,  что ты вырос в пустыне,  в семье,  с отцом и матерью, с
братьями и  сестрами.  А  все они,  -  Симеон обвел рукой вокруг,  -  на
детском острове, и имеют такое же понятие о воспитании детей, какое ты -
о правилах поклонов.  Да и не это самое главное. - Тут медик поднялся на
ноги и заорал на гужевых:  -  Да стойте вы, наконец! Половину подкидышей
перетопчете.
   Гужевые осторожно опустили оглоблю и с облегчением уселись в дорожную
пыль. Множество детей лежало по обочинам дороги, и чем ближе к реке, тем
гуще.  Две  лодки  пытались перевезти на  остров  тысячи  оказавшихся на
берегу младенцев, но явно не управлялись.
   - Откуда их столько?
   - Сам посчитай,  -  пожал плечами Симеон. - До эпидемии в городе жило
примерно  полтора  миллиона  человек.  Где-то  треть  служили  паукам  и
получили от  тебя  право жить  семьями.  Тысяч пять  остались преданными
старым хозяевам и  выполняют их приказы даже в  смысле продолжения рода.
Еще тысяч сто пока не доросли до полозрелости.  Остается четыреста тысяч
здоровых людей,  двести тысяч женщин. И все они заимели возможность жить
вместе,  вступать в интимные отношения, рожать. Причем произошло все это
практически в один день!
   - Этого не  может быть!  Ведь не  станут же  мужчины и  женщины спать
вместе так,  сразу,  без всяких чувств, без предварительного знакомства,
ухаживания, не думая о будущем...
   - За них пауки все время думали! - грубо перебил Симеон. - Сами они к
этому не  приучены.  Их  под страхом смерти раздельно содержали,  а  тут
вдруг сразу все можно!  Случилось то,  что называется "дорвались". Кое в
чем  ты  прав,  многие  женщины оказались разборчивыми и  не  кинулись в
постель к кому попало. Но даже они быстро нашли себе достойных мужей.
   - Мужей?
   - Да,  да,  мужей.  Здесь не пустыня, за выживание бороться не нужно.
Как ставили пауки женщин выше мужчин, так и осталось. А радости от этого
только то,  что полтораста тысяч детей принесли не в один день, а где-то
в течение месяца.
   - Как же нам их всех вырастить...
   - Да не о том ты думаешь,  правитель! - вскипел Симеон. - Я про такие
плоды "свободы" с самого начала догадывался! Ты на это посмотри...
   Симеон довольно грубо схватил правителя города за шкирку и  пригнул к
ближайшему младенцу.  В первый момент Найл не понял, в чем дело, и вдруг
обожгло: ноги! У младенца были непропорционально малюсенькие, с половину
детской руки,  тоненькие ножки. Словно для контраста рядом лежал ребенок
совершенно без рук,  дальше - с маленькой, с кулачок, головкой, дальше -
со сросшимися ногами,  и так без конца - однорукие, безглазые, с кривыми
телами, без лиц вообще...
   - Ну как?  Что будет,  когда мы их взрастим? - с внезапной усталостью
спросил Симеон. - Новый квартал рабов? А потом еще квартал, еще... Через
пару десятилетий здесь будет стоять город уродов.
   Найл молчал.  Он вспомнил давний,  очень давний разговор с правителем
Каззаком:  пауки  ловят в  пустыне людей,  чтобы добавить новую,  свежую
кровь в жилы своих слуг. Вот оно, десятое, выродившееся поколение.
   - Неужели совсем нет здоровых детей?
   - Немного  есть.   За  последнюю  неделю  принесли  пять  хорошеньких
младенцев из  твоего дворца -  Вайг,  наверное,  постарался -  и  двести
пятьдесят шесть здоровых детей из дворца Смертоносца-Повелителя -  пауки
всегда были умелыми селекционерами, а их служанки покорны им во всем. Со
всего остального города нам не набрать и половины нормальных... Вот так.
   - И что теперь делать?
   - В этом городе ты правитель,  Найл...  А теперь извини, у меня очень
много работы. - И он частыми короткими шажками поспешил в сторону реки.
   * * *
   Далеко внизу,  так  далеко,  что  люди казались маленькими точечками,
проносились  машины,   и  их  рев,   поднимаясь  к  Найлу,   сливался  в
однообразный гул,  словно  от  пролетающей мухи.  Где-то  рядом  звучала
ритмичная музыка, напротив, на крыше дома, сверкала реклама варьете.
   - И  где,   по-твоему,   мы  находимся?   -   спросил  Стииг,   уютно
расположившийся в кресле-качалке.
   - Нью-Йорк, конец двадцатого века, - предположил Найл.
   - Неплохо.  Ты делаешь успехи.  - Старец неспешно погладил окладистую
бороду и поднялся из кресла.  - Тогда пройдем с балкона в кабинет. Здесь
слишком шумно.
   Умом Найл понимал,  что  и  Нью-Йорк,  и  старец -  все  это  обычная
голограмма, но точность деталей и естественность поведения Стиига каждый
раз заставляли поверить в реальность происходящего.
   Кабинет был  отделан мореным дубом,  у  окна  стоял огромный стол  из
красного дерева с мраморной столешницей,  на нем - компьютер, письменный
прибор, два телефона и небольшая фотография в рамочке.
   - Это жена Торвальда Стиига,  Анна,  -  счел нужным сообщить старец и
жестом  предложил Найлу  сесть  на  мягкий диван,  поставленный напротив
окна.
   - Ты знаешь, что происходит в городе, Стииг?
   - Разумеется.   Выводя  послушных  безвольных  слуг,   пауки  слишком
уменьшили количество возможных хромосомных комбинаций, и у новорожденных
оказалось много рецессивных генов. Поэтому практически все дети родились
со  значительными отклонениями от  нормы.  -  Старец  немного  подумал и
добавил: - Большинство из них умрут в ближайшие дни.
   - Но ведь таким образом в городе скоро не останется нормальных людей!
   - Останутся.  У женщин,  служащих паукам,  рождаются дети практически
без отклонений.
   - Ты  хочешь  сказать,  что  в  конце  концов  город  вновь  окажется
населенным слугами пауков и безмозглыми уродливыми рабами?
   - Да, - подтвердил Стииг без малейших эмоций.;
   - Но это нечестно!  - Найл вскочил и заметался; по кабинету из угла в
угол.  - Почему свободные люди должны вырождаться, а слуги спокойно жить
и  плодиться?  -  Он  остановился перед старцем.  -  Должен быть  способ
остановить  вырождение!  Свободные  люди   обязаны  рождаться  сильными,
умными и красивыми!
   - Это закрытая информация, - столь же невозмутимо сообщил Стииг.
   - Как это "закрытая"? - не понял Найл.
   - Доступ к  файлам с этой информацией возможен только по специальному
паролю.
   - Но почему?!
   - В  истории  человечества уже  были  попытки  вывести расу  сильных,
красивых и умных людей. И все они заканчивались национализмом, фашизмом,
войнами, кровью, разрушениями. Это очень опасное желание, Найл. И в моей
памяти всякий доступ к подобным знаниям запрещен.
   - Но ведь пауки знакомы с этой тайной?
   - Я не давал им никакой информации, - спокойно отрезал старец.
   - Ты  понимаешь,   Стииг,  что  нынешнее  поколение  свободных  людей
окажется последним?
   - Тебе нужно воспользоваться умиротворяющей машиной, Найл. Ты слишком
нервничаешь.  -  Старец поднялся со своего места. - В таком состоянии ты
можешь совершить ошибку.
   - Если  ты  не  желаешь мне  помогать,  значит,  я  потребую помощи у
пауков.  В  этом городе именем Богини правлю все-таки я.  И  поверь мне,
свободные люди не превратятся в расу уродов!
   Покинув    башню,    Найл    немедленно    направился    во    дворец
Смертоносца-Повелителя,  забыв  сгоряча про  свою  коляску,  и  четверка
гужевых мужиков всю  дорогу трусила за  ним  следом,  не  рискуя о  себе
напомнить.
   У парадного входа правителя города встречал Дравиг -  крупный,  почти
двухметровый паук-смертоносец с  выцветшим от времени хитиновым панцирем
и тронутыми сединой ворсинками -  начальник охраны, отвечающий не только
за  безопасность дворца,  но и  за порядок в  обществе пауков.  Сразу за
спиной у  него замер почетный караул из  пяти женщин-охранниц во главе с
Сидонией.  Одеты  они  были  только  в  короткие юбки  и  мягкие кожаные
тапочки. Несмотря на все старания, замереть подобно пауку они не могли -
чуть вздымалась от дыхания грудь, нервно подергивались мышцы под смуглой
кожей.  Красивые,  высокие,  широкобедрые, с длинными густыми волосами и
атласной кожей, они всем своим видом демонстрировали мастерство пауков в
деле "выведения породы".
   Подпустив Найла на три шага,  Дравиг опустился в ритуальном поклоне и
коротко протелепатировал:
   - Смертоносец-Повелитель ждет тебя.
   - Ждет?  -  удивился в  первое мгновение Найл,  но  уже  в  следующую
секунду ему стало стыдно.  Ведь он шагал по городу, кипя болью и яростью
по  поводу  детей-калек,  вырождения  человеческой расы,  отказа  Стиига
раскрыть   тайну   создания   полноценных   людей.    С   точки   зрения
телепатов-пауков -  он просто орал во все горло о  сложившейся ситуации.
Но  на  этот раз Найл не  позволил стыду просочиться наружу.  Он  как бы
зашторил свои чувства,  не допуская их постороннему взг