еще большей силы. Единственная причина, по
которой  они  вообще  позволили такому случиться, это то, что  Монтесума уже
входит  в  правительство.  Конгресс, президент, генералы... Клянусь,  каждый
такой мерзавец заполнен  до краев маленькими блестящими машинами. Точно, как
Зи. А  тот  враг, которого Монтесума боится, который послал Чилдерса... это,
наверное, другой ИИ, который сбежал точно так же, как и он."
     То, что говорила Лупе, обладало  большим  смыслом, чем моя теория. Если
это было правдой, то  хороших парней  больше не осталось. И  в этом тоже был
смысл.
     "Так  что же нам  делать?" не похоже,  чтобы Лупе спрашивала меня. Этот
вопрос  был задан пространству, пустыни, любому богу -  самопровозглашенному
или любому другому - который только мог услышать.
     Она вскочила на ноги, сбросила одеяло с постели и направилась к  двери.
"Я хочу уйти отсюда!"
     Я спросил, что тут не так.
     Она махнула на  гладкие красновато-коричневые стены. "Где мы, Эдди? Что
это,  черт  побери,  за место?  Я  хочу быть  там,  где  я  точно знаю,  где
нахожусь!"
     Я последовал за ней и  Фрэнки до каменистой пустоши к северу от деревни
- мне  больше не за кем было следовать, а Лупе, казалось, больше разбиралась
в  ситуации, чем  я. Она прошла  примерно с четверть мили,  потом расстелила
одеяло и уселась. Солнце опускалось, пустыня становилась оранжевой - трещины
в застывшей глине такыра наполнялись тенями,  и поэтому казалось, что Лупе и
я  расположились в точке, где начинались все трещины, разбегающиеся по всему
миру.  Я  стоял  у  края одеяла,  осматривая горизонт. Никакой активности на
улицах деревни, и никакого следа Чилдерса. Отправился, вероятно, делать свою
технотренировку.  Нигде никакого заметного движения. Через какое-то время  я
сел  и  снял  свою  рубашку.  Я  обильно  потел  болезненной   наркотической
потливостью. Я сделал укол и мгновенно почувствовал себя лучше.
     Лупе со значением посмотрела на меня. "Я хочу, чтобы ты занялся со мной
любовью. Ты готов?"
     "Я не знаю."
     "Я хочу,  чтобы ты попробовал!", сказала она с не истовым раздражением.
"Я хочу, чтобы ты оттрахал меня, как ты умеешь. И я говорю это тебе, Эдди, а
не сэмми!"
     Раз уж так  было  сказано, я почувствовал себя обязанным  повиноваться.
Поначалу было странно. Фактически, я почти не участвовал в процессе. Но чуть
погодя  мы вовлеклись поглубже, старый, возбужденный, утонувший в любви Эдди
По  пробился  сквозь  стены  сэмми  и  частично  принял на себя  управление.
Солнечный  свет окрасил тело Лупе в оранжевый  цвет. Оранжевый, как  картины
другой  пустыни,  которые я  когда-то  видел в журнале. Оранжевая Гоби.  Мои
мысли двигались лениво, и слово "Гоби" застряло в голове распухшим оранжевым
звуком.  Гладкость  кожи  Лупе, неестественно  нежная  для моих  обостренных
чувств, тоже обладала  звучанием, шелковистым шепотом под моими пальцами. Мы
занимались  любовью  очень  долго, а  Фрэнки  в  это  время  снимал нас  для
позднейшей передачи, пока солнечный свет не превратился в ярко-алый, а потом
исчез,  это было медленное траханье  в пустыне, от  которого что-то  безумно
изменилось в моей башке.  Одну мгновение  я весь  был сэмми, настороженный и
внимательный,  отмечая  участившееся  дыхание Лупе  и  разнообразные  другие
реакции, в следующее - был неразрывно с нею, с ее влажным нижним  лоскутком,
на открытии нашего шоу, бойфренд-герлфрендом, глубоко  растворившимся друг в
друге,  был  на стремнине эмоции. А  иногда  я обнаруживал себя запертым меж
этих двух состояний, вовлеченного и не вовлеченного, и у  меня были странные
мысли, что я вижу,  как неоновые надписи  одна за другой загораются  на моем
мысленном  небе, но лишь одну я могу вспомнить -  Что Если  Увеличение Этого
Царства  Единственно  Имеет  Значение?  Остальные надписи были  неразличимы.
Когда я  смотрел в лицо Лупе, я мог прочесть все чувства, что она прятала от
меня  - они были так ясны, как если бы эти слова были написаны по-испански в
уголках ее глаз.
     Потом  мы лежали, обнявшись,  должно быть, еще около  часа, следя,  как
небо становится  пурпурным и  звездным,  полумесяц  скользнул  вверх,  чтобы
повесить над  восточными  холмами  символ ин-янь. Мы никогда не делали этого
прежде,  никогда  не  занимались  ласками пост-коитус -  всегда было:  Окей,
теперь  перейдем  к бизнесу -  и  хотя я часто отчаливал на дистанцию сэмми,
настороженный  звуками ночи или движением рептилии, у меня и  мысли не  было
покидать ее. Она задремала,  а я продолжал удерживать ее, верный, как пес на
наркотиках. В  конце  концов,  убежденный,  что мы  в  безопасности,  я тоже
задремал. На меня наползали сны, вспышки  пограничной жизни, красные ночи, в
которых  я шагал рука  в руке с Лупе,  с  ней было  легко...  сны  без  швов
перетекали друг в друга, в более запутанный  сон того же характера.  Мы были
на  Калье 44, возле Ла  Перфидиоса, адского танцзала с черным светом,  где я
ошивался, когда мне было четырнадцать, высматривая туристов,  чтобы ограбить
их. Все смотрели на нас. Шлюхи, мошенники, уличный продавцы. Они улыбались и
восклицали, словно почему-то гордясь  нами,  а  красный  огонь  Эль Райо над
головой больше не  казался  барьером,  а горячим фундаментальным небом,  под
которым я достиг своей зрелости.


x x x
     Я заснул в пустыне, но проснулся в саду, таком великолепном и обширном,
что подумал, что, должно быть, еще сплю. Лупе и я лежали среди высокой травы
под деревом сейбой, ее ветви заплели эпифитные лианы,  и эти  лианы усеивали
цветущие орхидеи. Широкая  тропинка, выложенная  камнем, проходила слева  от
нас, и  я  слышал,  как  где-то близко  журчит вода.  Среди  рядов фруктовых
деревьев  и  цветущего кустарника я увидел  расчищенное  место  с деревянной
скамейкой. Воздух был прохладен  и  пах  чем-то  сладким, а  деревню  скрыла
растительность... или же волшебство унесло ее прочь. Когда я понял,  что сад
реален - реален достаточно, чтобы, по крайней мере, победить мое недоверие -
я  нашарил  в  штанах шприц и вонзил себе в бедро. Как только  стихло первой
возбуждение, я поднялся на ноги и  шагнул  на дорожку. Она вела между рядами
сейб к ацтекской  пирамиде с осыпающимся фасадом. Маленькой. Я прикинул, что
до крыши не более пятидесяти футов. Вход охраняли две статуи пернатых змеев,
их лица сильно выветрились.
     Я растряс Лупе и помог ей встать. Как только она стряхнула паутину сна,
то  совершенно потерялась, испугавшись места, а как только страх прошел, она
стала беспокоиться о Чилдерсе, желая знать, где он, и что нам надо делать.
     "Он рядом", сказал я. "Много шансов, что он где-то здесь рядом.  Но нам
не надо об этом беспокоиться. Нам надо сообразить, что, к черту, делать."
     Сомневаюсь, что после этого  она  почувствовала себя лучше, но когда мы
приблизились к пирамиде, она начала инструктировать Фрэнки, что снимать. Мне
осторожно  продвигались, бросая взгляды по  обеим сторонам, не видя ни одной
живой души и вообще ничего живого. Ни  птиц, ни насекомых, ни ящериц.  Место
было истинным  натюрмортом.  В нем ощущалась приятная  пустота фойе, некоего
окружения, созданного,  чтобы принять жизнь, но не жить в нем. Я не эксперт,
но пирамида в  своей разрухе казалась подлинной. Камни потеряли цвет и стали
серыми, края отдельных блоков сносились  и закруглились,  я  между пернатыми
змеями  лежали  куски разбитого  камня, что,  должно быть,  свалились  с  их
сложенных   крыльев.  Единственным  штрихом  не  подлинности   было   слово,
вырезанное на притолоке над дверью: AZTECHS. За дверью внутрь вел затененный
коридор. Лупе  считала, что нам надо исследовать другие стороны пирамиды, но
я  сказал,  что  если  мы  не  войдем  внутрь, то с таким же  успехом  можем
удалиться.
     Спор за нас рассудил Чилдерс.
     Он  вышел из-за  пирамиды, неся винтовку и рюкзак в одной  руке. Солнце
блестело  на его  щетинистой голове,  и,  несмотря на  свое  спокойствие, он
сильно потел. "Не могу найти вход",  сказал он  с  неким раздражением.  "Вам
больше повезло?"
     Так как  мы стояли на вершине лестницы в тени дверного проема, я  нашел
этот вопрос несколько странным, но Лупе, очевидно, нет.
     "Позади  нет   дверей?",  спросила   она.  "Мы   как  раз  хотим  пойти
посмотреть."
     Он уставился на нас,  хохотнул, положил свой рюкзак  и прислонил к нему
винтовку. Потом пошел по ступеням  к нам. "Смеетесь надо мной? Он  здесь, не
так ли?"
     "Прямо за нами", сказал я. "Не видишь?"
     Он остановился  на верхней ступени и посмотрел прямо  на меня. "Нет, не
вижу."
     "Ты мог бы войти, парень. Дверь широко открыта."
     Он изучал меня, те три волнистые линии на лбу углубились.
     "Что внутри?", спросил он.
     Я сунул руку в карман, нащупал шприц и воткнул его прямо через материю.
Монтесума, подумал  я,  что-то  встроил в  конструкцию двери,  что ослепляет
микроприятелей Чилдерса точно так же, как сам Монтесума слеп к Чилдерсу. Это
было  преимущество,  на  которое  я  надеялся. Стоило  задуматься,  что если
Чилдерс не видит дверь в коридор, то он не увидит и никого, стоящего внутри.
     "Сколько еще иголок  осталось,  Эдди?",  спросил Чилдерс.  "Впрочем, не
имеет значения. Вколи хоть всю пачку, я все равно возьму тебя за задницу."
     Должно быть, я  попал  в крупный сосуд,  потому  что  сильно  застучало
сердце и  я весь зашатался. "Там  прохладно",  сказал  я  Чилдерсу,  "и  нет
ничего. Просто пустой коридор."
     Он снова изучал меня, решая, что делать. "Ты пойдешь первым."
     "Мне-то зачем?", спросил я. "Давай, мужик. Делай свой маленький фокус."
     "Олл райт."  Он начал  расстегивать  камуфляжную  куртку.  "Уладим  это
по-твоему."
     Я  надеялся, что  моя похвальба  может  его  замедлить.  "Знаешь, что я
понял?", сказал  я.  "Ты такой  же, как Зи.  Ты  выполняешь  приказ Хозяина.
Только ты похож на злого близнеца Зи."
     "Злого?  Да ради бога! Мой  наниматель -  друг всего  человечества. Ему
иногда  нравится  совать  палец  и  пошевеливать  муравейник.  Но  он  любит
маленьких сверчков." Он подмигнул. "Ты мне веришь, Эдди?"
     Грудь у него  была  безволосой, массивной,  испещренной,  наверное,  по
меньшей мере сотней  татуированных одинаковых символических красных муравьев
с глупо выпученными глазами  и преувеличенными ушками. Он  взглянул  на  них
вниз, очевидно восхищаясь изобилием. Я  выбрал  этот  момент, чтобы  достать
платочек Лупе  из кармана рубашки.  Я спрятал руки за спину, развязывая узел
на платочке.
     "Есть  еще  место  для  парочки", сказал  Чилдерс, похлопывая по груди.
"Потом начну клепать на спине."
     Я высыпал песок в правую ладонь и крепко сжал ее в кулак.
     Чилдерс в мою честь принял несколько поз бодибильдеров. Внушительно, но
на  меня  не  повлияло. Хотя я  и боюсь боли,  страха  смерти  у меня нет. В
конечном счете я здесь именно для этого. Все стало очень просто. У меня есть
план, а сэмми с планом... Я чувствовал, что я свой собственный бог.
     Когда  Чилдерс ринулся на меня, я толкнул Лупе  в дверь, и  бросился за
нею. Чилдерс,  поставленный в  тупик,  прервал свою атаку примерно  в  шести
футах от двери.  Я хотел, чтобы  он  подошел  ближе, чтобы я мог нанести ему
чистый  удар. Я был уверен во  всем. Я лягну  его по  яйцам и поражу  пылью.
Потом стану лягать дальше.
     "Эдди!", заорал он и подобрался чуть ближе.
     Я прошептал Лупе: "Оставайся здесь... что бы ни случилось."
     "Что ты хочешь сделать?"
     "Просто стой здесь!"
     Чилдерс  сдвинулся вперед  на пару детских  шажков,  держа  руки  перед
собой, слегка согнув пальцы. Он пощупал воздух  и, казалось, что он считает,
что  столкнулся  с некой  неподатливой  поверхностью.  Его  лицо  исказилось
яростью и он закричал: "Эдди! Где ты, черт побери!"
     Я лягнул.
     Позднее  до  меня  дошло,  что  Чилдерс предвидел моя  тактику  и стоял
достаточно далеко  от границы своей видимости, и,  наверное, увидел, как моя
нога появляется из того, что казалось стеной серого камня; но в то мгновение
я  не  смог понять, что же именно  пошло  не так.  Он схватил  меня за ногу,
стащил по ступенькам и лягнул в живот, когда я попытался встать. Он шарахнул
локтем мне по голове и вторично лягнул меня в бок. Потом наклонился, схватил
за рубашку и сказал: "Хочу сломать  тебе хребет. Потом будешь здесь лежать и
смотреть, как я рву на куски твою стерву."
     Я был в  таком ошеломлении, что никак не отреагировал. Я понимал, о чем
он говорит,  но  в  то же  время  не  был  уверен  в  том, что произошло,  и
разговаривает ли  он  со  мной. Я  думал,  что он  готовится исполнить  свою
угрозу,  когда Лупе  вылетела ниоткуда,  прыгнула  ему на  спину и сшибла на
землю, крепко обхватив руками за шею. Она что-то крикнула и мне послышалось:
"Сок!" Потом они  покатились  и исчезли у  меня  из  виду. Через  секунду  я
услышал   оборванный   крик.  Голова  несколько  прояснилась.  Мне  хотелось
подняться и проверить, все ли в порядке  с  Лупе, но у меня были трудности с
дыханием. По боли в  боку я подозревал,  что  Чилдерс  сломал мне  ребро. Он
вплыл в  поле зрения, встав надо мной.  "Для плана А  не  густо", сказал он.
"Правда, Эдди?"
     Песок, сказал я себе. Лупе сказала - песок.
     Мой правый кулак все еще был частично сжат. Я чувствовал в нем песок. Я
ощущал, как он кипит в моей ладони.
     "Что за дверью?", вопросил Чилдерс.
     "Мгновенная смерть", ответил я.
     "Скажи прямо."
     "Лавка сэндвичей. У них хорошие чимичангас, парень."
     Чилдерс присел на корточки рядом со мной, снова схватил меня за рубашку
и рывком посадил. "Эдди", сказал он, "я больше не хочу тратить свое время на
угрозы. Я  предпочитаю лоботомизировать Монтесуму, но  если  придется, я тут
все взорву к чертовой  матери. Поэтому, реально ты мне не нужен, парень.  Ты
меня понимаешь?"
     Я поднес правую руку ко лбу, словно чтобы  потереть его слабым обманным
жестом, а потом мгновенно швырнул песок ему в глаза.
     Чилдерс  позволило  мне  откатиться, потер  глаза, выругался.  На ощупь
нашел дорогу к своему рюкзаку, вытащил фляжку. Когда он закинул голову назад
и промыл глаза водой, я с трудом поднялся на ноги. Боль кинжалом вонзилась в
бок,  но когда я  воткнул в себя целых два шприца, боль просто  смыло прочь.
Сердце забилось в полиритме, и  я,  вероятно,  был  близок к  передозировке.
Однако, моя самоуверенность стала превосходной  - Чилдерс не  стоит молитвы.
Сэмми  владеет  ситуацией. Что  песок  не  выполнил  свою  работу,  меня  не
тревожило.  Я мог читать  мускулы  Чилдерса.  Я мог  предсказать  его  любое
движение до того, как он его сделает.
     "Что это?", спросил он, поворачиваясь  ко мне. "Я знал,  что  ты что-то
задумал, но  все  же что  это?"  Глаза  его покраснели, но  в  остальном  он
выглядел прекрасно. Он  двинулся  в мою  сторону, потряхивая  правой  рукой,
словно снимаю с нее  напряжение. "Извини", сказал  он, и ударил  меня левой,
прямым ударом, от  которого  заныл лоб. Я отшатнулся, и  он еще раз  попал в
меня тем же ударом. Я больше не слишком хорошо  читал его движения. Скорость
его была нечеловеческой. Хлоп.  Еще выстрел попал мне в лоб. Кожа там начала
казаться опухшей, раздувшейся. Я  собрал все свои силы в фокус и увидел  еще
один приближающийся  удар.  Я  вычислил  его  намерение, шагнул  в сторону и
приземлил  свой  правый  кулак  на его челюсть в тот миг,  когда  он наносил
очередной тычок. Я продолжил  прямыми ударами, целым  потоком, державшим его
на расстоянии, но, хотя я  чисто попал  в него несколько раз, но свалить его
не  смог. Ссадина  появилась у него на скуле.  Кровь потекла  из  ноздри. Он
казался удивленным.
     "Когда  я попал в Гватемалу", сказал он и потряс меня очередным тычком,
"я  был всего  лишь  ребенком. Меня транспортировали в джунгли поблизости от
старых  руин Эль Тамариндо  и я присоединился  к небольшому  войску, которое
большую  часть года воевала  друг  с другом." Он снова  щелкнул  меня.  "Это
дерьмо совершенно вышло из-под контроля. Возле нашего лагеря стояла пирамида
майя.  Маленькая.  Осталась  всего  только  кучка  камней. Ее  раскрасили  в
безумные цвета и обставили группой  скелетов бобоедов, привязанных к шестам,
вбитым  по  углам.  Вроде  как их  алтарь."  Он  поразил  меня  комбинацией,
заставившей   меня   трепыхаться.  "Дела   шли  медленно,  они  пользовались
пирамидой, чтобы играть в короля  на горе,  и один  парень, капрал Руседски,
капрал  Дэвид Руседски,  он выигрывал все время. Почти  месяц он каждый день
лупил  меня  и  мне  осточертело  до  блевоты.  Меня беспокоило  не  столько
лупцевание,  как  сам  Руседски.  Он  был  сэмми,  но в  нем  была  черточка
гражданского. Поблизости  была деревня.  Руседски  туда ходил и подружился с
индейцами. Давал им еду и припасы. Играл с детьми. Все смотрели на него, как
на предателя. Мы  были  братьями. Мы ненавидели  всех, кроме друг  друга,  и
благотворительность  Руседски  казалась  нарушением  принципов.  Но  мы  его
боялись, поэтому он просто продолжал это делать."
     Я поднялся  на четвереньки и Чилдерс вновь отправил меня на землю двумя
прямыми  правой, второй удар пришелся мне по  макушке и  я слегка поплыл. Но
он, я заметил, замедлился. Как, впрочем, и я.
     "Как-то утром до того, как мы разыграли очередь Короля-на-горе", сказал
Чилдерс, "я отправился  в деревню  и захватил в плен  какую-то семью.  Маму,
папу и пару  детей. И сложил их  кучкой  на  верхушке  пирамиды.  Понимаешь,
Руседски  по-настоящему  довел меня. Я был  новичком-сэмми, но  я любил  это
дело, парень.  Это было  мое.  Я  был там, где мне всегда  хотелось  быть. А
Руседски  был сумасшествием. Он портил все мои ощущения - все мои  желания -
этой своей дурацкой добротой."
     Остаток  истории Чилдерса, его месть Руседски, резню  невинных, как  он
стал Королем-на-горе... он  так при этом колотил меня, что мне казалось, что
я нахожусь в каком-то кровавом сне. Я  видел семейство, сжигаемое на вершине
варварски  обезображенных  руин,  обезумевшего  Руседски,  ставшего  жертвой
простейшей  ловушки,  его  последующие мучения, словно  я  был  частью  этих
событий,  а не вовлечен в  то, что  происходило в действительности. Время от
времени я бросал  взгляд  на Лупе. Она была жива, пыталась  подняться, но ей
это не слишком удавалось. Эти взгляды  побуждали меня  сопротивляться, но по
существу бой был закончен. Чилдерс лупил меня с легкостью тигра, играющего с
котенком... хотя он значительно замедлился. Я видел приближающиеся удары, но
руки  мои  превратились  в мешки  с цементом,  и я  не  мог  воспользоваться
преимуществом его открытых положений. Я не извлек никакой поддержки для себя
из  его замедленности.  Возможно, он просто не спешил. И если машинная пыль,
что я швырнул в его  глаза, действовала  на  него, то мне  не верилось,  что
машины закончат свою работу до того, как кончен буду я.
     "Причина,  по  которой  я   тебе  это   рассказываю",  сказал  Чилдерс,
расхаживая  вокруг   меня,  когда   я  стоял  шатаясь,  оглушенный,  пытаясь
сфокусировать на нем взгляд, "в том, что ты мне не нравишься. И не то, чтобы
ты напоминал мне Руседски. Он был вдесятеро лучшим мужиком, чем ты. Ты всего
лишь  мелкий гнилой  поганец...  Но  в тебе  есть эта  гражданская черточка.
Понимаешь,  я  просто-напросто  ненавижу  тебя.  Я ненавижу,  когда  люди не
правдивы  сами с  собой. Когда  они отказываются признать, какие они  полные
мешки с дерьмом. Вот почему я это говорю, Эдди... Это все личное."
     От его очередного удара я привалился спиной к боку пирамиды, и когда он
шагнул  ближе,  я обхватил его руками.  Это было рефлексом.  У меня  не было
стратегии, я просто хотел  остановить лупцевание, но Монтесума, должно быть,
посмотрел на это, как на возможность  встрять, решив, как я предполагаю, что
я  обхватил  руками  его  врага. Я мертво  вцепился в Чилдерса,  и  пока мы,
шатаясь, стояли вместе, с неба слетели птицы и начали клевать и когт