предлагали мне пойти на службу  к  правителям,  думая
так? - удивился юноша.
   - Конечно, - усмехнулся Басов. - Мой долг учителя - предупредить тебя
обо всем, что сопутствует этому пути. Теперь выбор  за  тобой.  Если  ты
пойдешь туда, я расскажу тебе,  как  надо  действовать,  чтобы  не  быть
обманутым, чтобы не поступить на  службу  к  правителю,  обреченному  на
поражение. И отпущу. Если останешься,  то  продолжишь  со  мной  занятия
фехтованием.
   - Вы видите смысл жизни в совершенствовании искусства  фехтования?  -
спросил Федор.
   - Не совсем. Искусство боя - и фехтование в частности - это маленькая
модель мира. Мир слишком велик, чтобы изучить его во  всех  проявлениях.
Но, изучив модель и поняв те общие принципы,  которые  связывают  ее  со
всем остальным многообразием жизни, ты можешь  познать  мир.  Этим  я  и
занимаюсь.
   - Я пойду с вами, - решительно сказал Федор.
   - На этом пути никто не обещает тебе ни денег, ни славы, ни власти, -
предупредил Басов. - Ты можешь их обрести, но можешь  и  потерять  из-за
приверженности своему выбору, как потерял сегодня я. В любом случае  они
не доставят тебе удовольствия, потому что цели у тебя будут иные.
   - Все равно. Я согласен.

Глава 37
МАЛЕНЬКИЙ СЕМЕЙНЫЙ ДОМИК

   Декабрьская вьюга мела снег по улицам маленькой Нарвы,  забиралась  в
дымоходы и выла там, пугая суеверных горожан. В  небольшом  уютном  доме
депутата нарвского магистрата купца Петра Назарова царил  уют.  Негромко
потрескивали дрова в камине. Еловые лапы, украшавшие гостиную, наполняли
комнату неповторимым новогодним ароматом - рождественские  елки  еще  не
вошли здесь в обычай, однако Петр, вспомнив  о  традициях  своего  мира,
предложил жене украсить дом колючими ветвями. Анне с  восторгом  приняла
идею и с энтузиазмом принялась  за  дело.  Кроме  того,  она  так  много
хвасталась соседям, что уже через несколько дней большинство  зажиточных
нарвских домов были украшены таким же образом.
   Сейчас Петр сидел в кресле, пил красное  вино,  присланное  тестем  в
подарок на Рождество, и наблюдал, как жена хлопочет  по  дому,  раздавая
указания слугам. Через два  дня  должны  были  наступить  рождественские
праздники, и сейчас Анне со всей эстонской  обстоятельностью  готовилась
встретить праздник - впервые в роли хозяйки дома.
   "Интересно складывается судьба, - подумал Петр. - Мог ли я  подумать,
что когда-нибудь меня ждет такое? Тихая, состоятельная, мещанская  жизнь
эстонского бюргера второй половины шестнадцатого века... Удивительно!  И
хорошо. Может, об этом я всю жизнь и мечтал?"
   Мысли вернули его к тому моменту, когда он принял  предложение  купца
Пеери посватать его дочь. Любил ли он Анне? Да, она нравилась ему,  даже
очень, но сердце все равно  принадлежало  Марине,  оставшейся  в  другом
мире. В браке, как правило, один любит, а другой позволяет себя  любить.
Он любил Марину... и сейчас позволил Анне  любить  себя.  Почему?  Может
быть, видя в этом браке возможность добиться той тихой  спокойной  жизни
западноевропейского бюргера, о которой давно мечтал. И в любом случае он
был искренне благодарен Анне за любовь и заботу, которые она ему дарила.
Изменил ли он Марине?  Вопрос  не  давал  покоя,  пока  Петр  не  принял
твердого решения: историк Назаров, обитавший  в  Петербурге  две  тысячи
второго года от Рождества Христова, умер. В том мире его больше  нет,  и
путь назад заказан. Это жизнь вторая. Инкарнация, в которой по  роковому
стечению обстоятельств он помнит  прошлое  воплощение.  Но  жениться  на
другой женщине в ином мире и в иной жизни - не измена. Здесь  нет  и  не
будет Марины. Она навсегда осталась там, за чертой. Он не  изменил  -  в
той жизни. А эта - совсем другая.
   Мысль о второй жизни навела его  на  иные  рассуждения.  Выиграл  или
проиграл свою судьбу тот Петр Назаров? Та жизнь окончена - значит, можно
подводить итоги. Он добился многого как ученый. Это победа. Но он влачил
нищенское существование и не мог обеспечить семью.  Это  поражение.  Вот
что следует исправить в этой жизни. Он станет богат и  влиятелен.  Будет
жить по высшим стандартам этого мира -  ради  жены,  которая  дарит  ему
семейный уют;  ради  детей  и  детей  его  детей,  которые  когда-нибудь
появятся на свет; ради себя наконец. Но эта цель - не единственная.  То,
как он жил в том мире, - не только следствие его личной слабости. Ему не
повезло. Он родился  в  стране,  пережившей  коммунистический  террор  и
тиранию "единственно  верного"  учения  и  отброшенной  ими  на  обочину
мирового прогресса. Здесь он не допустит этого. Он добьется, чтобы люди,
которым предстоит жить в  двадцатом  веке  этого  мира,  не  ведали  тех
ужасов, которые испытал его  мир.  Здесь  обстоятельства  уже  сложились
иначе: есть Северороссия, отличное западноевропейское государство. И он,
Петр  Назаров,  сделает  все,  чтобы  Россия  будущего  не  мыкалась  по
закоулкам "особого пути", а твердо встала на европейский.
   Пока обстоятельства сложились не в его пользу. Что  же,  надо  ждать.
Времена  меняются.  Впрочем,  если  сторонники  тоталитарного  общества,
фундамент которого закладывает в Москве царь Иван, одержат верх и здесь,
он отправится в Литву и Польшу. Пойдет к Курбскому. Он  сможет  изменить
историю так, чтобы в здешнем Петербурге в конце двадцатого века  ученый,
медик, учитель не прозябал на нищенской зарплате. А пока...
   Пока можно наслаждаться милым бюргерским бытом.
   Петр подошел к жене, обнял  и  поцеловал  в  шею.  Анне  повернулась,
ответила  сдержанной  улыбкой,  поцеловала  его  в  губы  и   произнесла
по-немецки:
   - Подожди, дорогой. Сейчас я  закончу  заботы  по  дому  и  мы  будем
ужинать. Сегодня бобовый суп.
   Языком семьи Назаровых был немецкий. Нельзя сказать,  чтобы  Анне  не
хотела учить русский, - скорее  Петр  предпочитал  общаться  по-немецки.
Перед свадьбой, к большому удовольствию семейства Пеери,  он  перешел  в
лютеранство. Во всем этом он видел символы приобщения к западному образу
жизни.
   Петр снова опустился в кресло и пригубил вино.  Почему-то  вспомнился
Басов. С месяц назад дошли вести, что владелец единственной в Петербурге
школы фехтования повздорил с какими-то московскими опричниками, в порыве
ярости зарубил нескольких  и  скрылся  с  одним  из  учеников.  Петр  не
сомневался, что учеником был Федор.
   "Я знал, что этим кончится, - грустно подумал  Петр.  -  Нельзя  быть
таким неуживчивым. Нигде и никогда. Вообразил себя мудрым  и  великим  -
вот и получил. Чего он добился? Не хотел ни во что влезать,  и  все-таки
нашел бед на свою голову - от судьбы не  уйдешь.  А  ведь  он,  кажется,
обжился  здесь,  стал   истинным   дворянином   шестнадцатого   века   с
соответствующим менталитетом. Система Станиславского... Не  то,  что  я,
грешный. Многого добился, а все равно чувствую себя неуютно. И не в быте
дело - хотя до сих пор, входя в темную комнату, инстинктивно тяну руку к
выключателю. Здесь другое: среда не моя, век не мой. До сих пор я больше
всего скучаю по интеллигентским разговорам, по общению с себе подобными.
Здесь таких нет. Эпоха Просвещения в самом начале. Интеллигенция еще лет
двести не появится.  Боюсь,  это  неистребимо  -  я  типичный  питерский
интеллигент конца двадцатого века. Таким, наверное, и помру -  здесь,  в
начале века семнадцатого, если повезет дожить".
   Цокот копыт отвлек внимание. Группа  всадников  подъехала  к  дому  и
остановилась. Через  несколько  секунд  в  дверь  громко  и  нетерпеливо
постучали.
   - Кого это черт к ночи принес? - недовольно проворчала Анне.
   Через полминуты от входной двери послышался недовольный голос  слуги,
потом удар - и по лестнице послышался топот множества ног. Петр вскочил.
Испуганная Анне инстинктивно прижалась к нему. Дверь распахнулась,  и  в
комнату ворвался десяток бородачей, одетых в заснеженные русские  одежды
черного цвета. Старший вышел вперед:
   - Купец Назаров, в Петербурге раскрыт заговор против правящего  дома.
Заговорщикам удалось отравить княжича,  но  благодаря  действиям  нашего
сиятельного регента более они ничего не  смогли  сотворить.  Заговорщики
схвачены. Ты обвиняешься в участии в заговоре. Следуй за мной.
   - Я не виновен, - заявил Петр.
   Не говоря больше ни слова, старший опричник размахнулся и нанес  удар
- Петр упал  навзничь,  по  лицу  потекла  кровь.  Двое  других  тут  же
подхватили его под руки и поставили на ноги. Третий снял со стены  саблю
и отступил в сторону.
   -  Я  требую,  чтобы  мне  объявили,  в  чем  именно  я  виновен,   -
запротестовал Петр. - Я требую гласного  земского  суда.  Вы  не  имеете
права так обходиться с вольным гражданином.
   - Пес ты шелудивый  и  дерьмо  пред  слугами  регента,  -  усмехнулся
старший и плюнул историку в лицо.
   Анне  заплакала  и  обхватила  мужа  руками.  Ее  тут  же   оторвали.
Арестованного схватили под руки и потащили к выходу.
   - Дайте хоть одеться, - запротестовал он.
   - По улице пробежишь - согреешься, - хохотнул кто-то.
   Услышав громкий вскрик Анне,  Петр  повернулся  и  увидел,  что  жену
повалили на стол трое солдат и задирают ей подол. Будто бомба взорвалась
в мозгу - действуя совершенно автоматически, он резко ударил каблуком  в
свод ноги одного из конвоиров, мгновенно высвободил руку из  ослабевшего
захвата, ударил локтем в нос правого и  кулаком  между  глаз  -  левого.
"Откуда Басов мог знать, что  именно  так  сложатся  обстоятельства?"  -
мелькнуло на периферии сознания, но додумывать было некогда. Навалившись
всем телом на обмякшего от удара опричника, Петр  прижал  его  к  стене,
выхватил из ножен саблю и рванул к тем, у стола. Они в ужасе  отпрянули.
И лишь теперь за спиной лязгнули клинки оставшихся у дверей -  очевидно,
к сопротивлению арестовываемых они не привыкли.
   - Через кухню - и к отцу! - крикнул  Петр  по-немецки,  надеясь,  что
нападающие не поймут.
   - Без тебя не пойду!
   - Я приказываю, спасайся! -  зарычал  Петр,  яростно  отбивая  выпады
опричников.
   Под их натиском он был вынужден отступать, но  по  звукам  за  спиной
понял, что Анне выскочила в заднюю дверь. Он отступил еще  на  несколько
шагов и, преграждая путь, встал в дверном  проеме.  Спастись  шансов  не
было. Только вспышка ярости  позволила  выдержать  натиск  опешивших  от
неожиданного сопротивления опричников. Теперь же они собрались с силами,
и атаки становились все опаснее. "Главное, чтобы на улице  ее  никто  не
задержал, - пронеслась мысль. - И еще - держать дверь как можно дольше".
И в этот момент чья-то сабля  плашмя  обрушилась  ему  на  голову;  ноги
подкосились, а в глазах померк свет.

***

   Артем  вынырнул  из  искрящейся,  чистейшей  воды  и   по   мраморным
ступенькам  выбрался  из  бассейна  и  увидел,  что  там  его  поджидает
облаченный в легкую тунику Генрих.
   - Рад тебя видеть!
   Генрих  подождал,  пока  Артем  закончит  вытираться  и  соорудит  из
полотенца некое подобие юбки, а потом обнял за плечи:
   - И я рад.
   Они вышли из ротонды,  где  помещался  бассейн,  и  пошли  по  аллее,
пролегавшей  среди  многовековых  деревьев  с  мощными  стволами.  Яркое
солнце,  пробиваясь  через  их  кроны,  падало  на   лица   собеседников
множеством бликов.
   - В Северороссии дела совсем плохи, - произнес Генрих.
   - Не все коту масленица, - пожал плечами Артем. - Впрочем, скоро  это
должно кончиться.
   -  Не  так  уж  скоро.  Вспомни,  как  воспринимается  несколько  лет
безвременья,  когда  ты  на  земле.  Я  хотел  поблагодарить   тебя   за
Университет. Как тебе удалось убедить этого идиота, что он нужен?
   - Честолюбив, как и все дураки, - улыбнулся Артем. - Достаточно  было
одному из советников намекнуть,  что  наличие  Университета  ставит  его
вровень с королем  Франции,  и  светлейший  регент  сразу  стал  горячим
поборником науки. А насчет безвременья ты прав. Но уж больно  долго  они
процветали.  Вот  и  стали  заплывать  жиром,  а  кое-кто   даже   начал
поговаривать о богоизбранной нации. Надо было прочистить им мозги, чтобы
больше думали.
   - Увы, ты прав. Но ситуация весьма  опасна.  Регент  слишком  глуп  и
может довести страну  до  потери  независимости.  А  сейчас  это  крайне
нежелательно.
   - Он достаточно глуп,  чтобы  восстановить  против  себя  большинство
подданных. Долго на троне ему не усидеть. Кстати, ты  знаешь,  он  хочет
стать королем - вернее, царем, по московскому образцу.
   - Господи, опять король, - саркастически воздел руки к небу Генрих. -
Ну почему каждое ничтожество тщится присвоить себе самый громкий титул?
   - Гордиться больше нечем, а похвастать хочется, - улыбнулся Артем.  -
Впрочем, появление в Северороссии королевского престола было  бы  сейчас
логично. Они давно уже не захолустное княжество и играют важную  роль  в
Европе.
   - Возможно. Впрочем, я далек от этого. Как  там  ребята,  попавшие  в
переплет?
   - Наслаждаются прелестями века, в котором  очутились.  Один  сидит  в
темнице, другой скрывается от преследований.
   - Кстати, о нем. Какой фехтовальщик! Я пять раз просмотрел его бой  в
московском  представительстве.  Потрясающе!  Знаешь,  мне   даже   стало
интересно скрестить с ним мечи.
   - Господи, Генрих! Ты еще и азартен, оказывается!
   - Что  делать,  старые  привязанности  иногда  напоминают  о  себе...
Потрясение, испытанное в том бою,  уже  не  позволит  ему  быть  обычным
человеком - ни в шестнадцатом веке, ни в двадцать первом.  Да  и  делать
ему там, по-моему, больше нечего.
   - Он шел на верную смерть, - подтвердил Артем, - и знал это. Каким бы
мастером клинка он ни был, а спасло его только чудо.
   - Наверное, это неизбежно. Мы с тобой прошли  через  нечто  подобное.
Чтобы  посмотреть  на  мир  другими  глазами,  нужно  быть  готовым  его
покинуть. Впрочем, чудо  здесь  ни  при  чем.  Ты  же  знаешь,  человек,
приготовившийся  к  смерти,  -  противник  смертельно  опасный.   А   уж
фехтовальщик такого класса... Нет, ему точно там делать нечего.
   - У него ученик, - напомнил Артем. - Погоди, может, он еще создаст  в
том мире интересную школу.
   - Трудно сказать... Хотя не  верю  я  в  эти  школы.  Ты  же  знаешь,
понимание приходит от сердца к сердцу и все такое. Но ради мальчишки  я,
пожалуй, спешить не стану. А вот тот, второй... Зачем ты мучаешь  парня?
Верни его в родную коммуналку на улице Маяковского. Нечего ему делать  в
шестнадцатом веке, да еще в тюрьме.
   - А может, эта отсидка в каземате  научит  его  думать?  И  потом,  я
придумал такую комбинацию... Он еще сыграет большую роль в этом мире.
   - Ладно, - пожал плечами Генрих, -  как  знаешь.  Только  Университет
береги.

ЧАСТЬ 3
ПОЛИТИКИ И СТРАННИКИ

Глава 38
ВЫЗОВ НА КОВЕР

   Сотник Белых легко взбежал на расписное крыльцо  белокаменных  палат.
Кивнув стоящим у входа стражникам, он прошел в приемную и  представился.
Статный секретарь попросил обождать, пока хозяин не  освободится.  Через
четверть часа сотник предстал перед самим Малютой Скуратовым.
   - Ну здравствуй, сокол, - расплылся  в  улыбке  опричник.  -  Садись.
Наслышан о подвигах твоих в степях татарских. Хвалю.
   - Рад стараться, - щелкнул каблуками сотник и  опустился  на  краешек
кресла, придерживая саблю.
   - Ай, прыткий какой, - покачал головой Скуратов. - Верная служба  без
награды не бывает. Замолвлю за тебя словечко. А скажи мне, мил  человек,
десять месяцев назад высылал я тебе депешу, чтобы разыскал  ты  старшого
вашего бывшего, что купчиной татарским  заделался  да  мне  с  государем
письма о Северороссии засылал.  Он  сказывал,  что  тоже  в  землю  свою
вернуться не мог да в степях татарских осел. Не сыскал ли?
   - Нет, - не моргнув глазом,  произнес  сотник.  -  Татары  сказывают,
убили его разбойники да пограбили.
   - Жаль, - зацокал языком Малюта. - Такая голова  была...  Он  план-то
хороший придумал, как нам Северороссию ту  под  себя  брать.  Многим  мы
сейчас из его советов воспользовались. Мыслил я, что полезен окажется он
в канцелярии моей. Не судьба. Да  ныне  нужда  в  тебе.  Скажи,  однако,
сперва: товарищ твой, что тогда в лесу четырех человек моих  положил,  -
кто он?
   - Да я уж говорил, - отозвался сотник, - фехтовальщик он. Боле ничего
о нем не знаю. Взяли его, потому что холодным оружием хорошо  владеет  и
знает, как сражаются в вашем мире.
   - Да уж, знает. И хорошо знает. А скажи, может, владеет  он  приемами
какими тайными, что с саблей в руках сотни целой стоит?
   - Не знаю, - пожал плечами сотник. - Говорил я уже, не воюют  саблями
в нашем мире. Автоматами воюют, такими, как ты у меня  забрал,  да  есть
еще оружие посложней да потяжелей, что города целые сметает.  До  сабель
ли тут?
   - Да, знатная машинка, - согласился  Скуратов.  -  Лучшие  оружейники
московские по частям разобрали, да сказали,  что  не  могут  они  такого
сделать. Умения нет. А не врешь, что умения такого у тебя нет?
   - Не вру. Скажи, многие ли воины у вас умеют сами саблю  выковать?  А
ведь автомат посложнее будет. Оружейники-то те  где?  Может,  вместе  бы
помозговали да придумали чего?..
   - Да не, точно не могут, - махнул рукой Малюта. - И огнем  пытали,  и
на дыбе. Они все одно - не могут, мол. Ну, мы им головы и срубили.
   - Что же так? - поднял брови сотник.
   - То, что вы здесь, - тайна великая, - поднял палец Скуратов. - И  ты
помни говоренное. Рот держи на замке, не то  худо  будет.  Товарищей  мы
твоих нашли.  Токмо  старшина  неведомо  где  прячется.  Ну  да  раз  ты
говоришь, что он меньше твоего знает да служить не хочет, - не нужен  он
мне. А вот Басова с Назаровым нашел, хоть взять пока не могу. Хитры  они
оказались. Два месяца в лесах отсиживались. А когда мы их уже в Литве да
Швеции искать стали, раз  -  и  в  Петербурге  объявились.  Басов  убег,
правда, полгода назад, еще и людей моих погубил. Сердит я на него шибко,
так что, как найдем, пощады не будет. А вот толмача того взяли. Ныне  он
у опричников североросских в нарвском замке сидит. Скажи,  знает  ли  он
что интересное о вашем мире, что помогло бы нам Северороссию взять?
   - Нет, - быстро ответил сотник, - толмач он. Язык местный знал. Мы-то
все его позже выучили.
   - Знаю, - кивнул Малюта. - Тогда пусть посидит. Василий-то Тихвинский
теперь царем себя объявил. Все с Ивана берет - и опричнину,  и  титул...
Ну да дурное дело нехитрое. Ума на свое ему не хватает.  Оттого  недолго
ему править. Однако  пока  тяжко  мне  с  чужой  земли  людей  забирать.
Умасливать Василия надо. Подождем, пока нашим там все станет. Но  в  том
ты нам помочь должен... полковник.
   - Я сотник, - поправил Белых.
   - Дурак ты, - ухмыльнулся Скуратов. - На  Москве  царь  да  ближайшие
слуги его решают, кому в боярах быть, кому в холопах, а кому  вообще  не
быть. Говорят тебе -  полковник,  значит,  полковник.  Пока  другого  не
сказали. А теперь слушай мой приказ...

Глава 39
ВИЗИТ

   Майское солнце заливало поляну в  карельском  лесу.  Около  небольшой
отшельнической хижины лежали на молодой травке двое  -  Басов  и  Федор.
Только что завершилась тренировка,  и  теперь  оба  отдыхали,  глядя  на
неспешно плывущие по небу облака и слушая птиц.
   - Игорь Петрович, а откуда вы  знаете  все  это?  -  прервал  наконец
молчание Федор.
   - Учителя были хорошие.
   - А они откуда?
   - От своих учителей. Цепочка длинная, - улыбнулся Басов.
   - Но почему эти знания так мало распространены? - удивился  юноша.  -
Мастера держат их в секрете? Чтобы самыми сильными быть?
   - Нет, - покачал головой Басов. - Мастера ничего не скрывают,  но  не
все готовы понять.
   - Как это?
   - Разве поверил бы  ты  прежде  человеку,  походя  сказавшему:  чтобы
научиться фехтовать, надо долго стоять в этих странных стойках?  Сначала
ты поверил в меня настолько, что готов был безропотно принять каждое мое
слово, а уже потом стал выполнять все упражнения, которые я показывал.
   - В общем, да, - согласился юноша. - И все-таки