а тоже спала крепким сном, и ее сознание
набрело  на  нашу  грешную  реальность.  Втроем  вы  объединили
усилия, и я не совершил еще одной страшной ошибки.
     -- О ком ты говоришь? Какая такая третья подруга?
     --  Твой последний аналог, -- пояснил Извеков. -- Но пусть
она останется им навсегда. Я хочу, чтобы Мариэла жила  долго  и
счастливо.
     --  Ох,  Валерий, все совсем не так, как ты хочешь. Или ты
просто боишься, что после перехода в последний аналог  я  смогу
легко справиться с тобой?
     --  Да,  сможешь, но я не этого боюсь. Может быть, потом я
объясню тебе, чего я боюсь...
     -- Ты вспомнил, кто тебя  держит  на  мушке?  Ты  вспомнил
Даррину?
     Валерий горько покачал головой.
     --  Ничего  я  не вспомнил. Но пришел к выводу, которого и
буду придерживаться дальше: если они от меня хотят того, чем  я
занимался раньше, сами оставаясь в тени, я прекращаю делать то,
что  делал  до  этого.  Поэтому я очистил Рай от пришлых людей,
разогнав их всех по своим реальностям. Я убрал  из  Сылве  всех
зомби,  отправив  их  души  туда,  куда  им  заблагорассудилось
отправиться после смерти. Я оставил пустой  Рай.  И  пусть  его
штурмуют  силы  безопасности. Пусть не оставят от него камня на
камне. Все двери закрыты, а новых я не открыл ни одной.  Только
кое-что  из старого осталось для личных надобностей... -- голос
Валерия сорвался.
     -- Чтобы уйти в каменный мешок? -- уточнила я.
     Валерий молча кивнул. Я видела, как он кусает губы, силясь
успокоиться. Да,  то,  что  он  решил  сделать,  можно  считать
поступком.  А  если  учесть,  что он бросил на растерзание свое
любимое  детище,  повинуясь  не  фактам,  а  одной  лишь  своей
интуиции,   основанной  на  предположениях,  это  был  поступок
вдвойне.
     -- Пойдем в дом, Валера, я угощу тебя кофе.
     Он покорно пошел за мной. Он был явно  рад  тому,  что  мы
встретились,  и  даже  тому, что высказался. И у меня почему-то
появилось  чувство  жалости  к  нему.  Да,  он  был  и  остался
человеком, причинившим страдания мне и моим друзьям. Но я стала
сомневаться, что Валерий Извеков остался мне врагом.
     Мы  вошли в дом, я провела Валерия в гостиную и пригласила
сесть.  Через  пару   минут   был   готов   кофе.   Валерий   с
благодарностью  принял  чашку  и  молчал  до  тех  пор, пока не
опустошил ее до конца.
     -- Я очень рада, что вижу тебя, -- призналась я.
     Валерий едва  не  поперхнулся  последним  глотком  кофе  и
поспешно отставил чашку.
     --  Вот это новость так новость! -- удивился он. -- С чего
бы это?
     -- Теперь я, наконец, привела в порядок свои мысли. Теперь
я знаю, чего я на самом деле хочу. И это потому, что ты  пришел
ко мне.
     Валерий пожал плечами и оглядел интерьер гостиной.
     -- Валера, ты их видел?
     --  Кого?  --  беззаботно  отозвался Валерий, рассматривая
картины на стенах.
     -- Не прикидывайся.
     -- Да видел, видел... -- он мельком  взглянул  на  меня  и
снова  принялся  за  картины. -- Ты же знаешь, что с ними все в
порядке. Разве ты сама не "подсматривала" за ними?
     -- Да, но это были лишь сны и обмороки, в которые  я  сама
себя вгоняла, когда только еще вспоминала все.
     -- Тогда больше не делай этого. Быстрее забудешь.
     -- Что я должна забыть?
     -- Да все, что было с Катей там. Теперь ты Мариэла. Теперь
у тебя  спокойная,  счастливая  жизнь,  а все, что было раньше,
тебе следует забыть  как  можно  скорее.  И  не  вздумай  этому
сопротивляться.  Ты  сделаешь только хуже себе и своей семье. Я
знаю, что говорю, можешь  мне  поверить,  --  Валерий  все-таки
взглянул  мне  прямо  в  глаза и усмехнулся: -- Хоть вы и очень
разные, но эти глаза... Я как будто вижу Катерину.
     -- Ты и видишь Катерину, -- сказала я. -- Мариэла оставила
мне только оболочку, ее душа не в силах бороться со мной.
     -- Мне бы очень  не  хотелось,  чтобы  это  было  так,  --
нахмурился Валерий.
     --  Ах,  оставь,  пожалуйста! Что тебе хотелось, никого не
волнует. Я говорю о том, что есть, -- я встала, потому что не в
силах была больше сидеть неподвижно. Валерий молча следил,  как
я  перемещалась  туда-сюда по комнате. -- Я обрела теперь новую
жизнь, но она не устраивает меня. Совершенно не устраивает.
     -- Но почему?
     -- Потому что это не для меня.
     -- Но все эти годы такая жизнь была как раз для тебя!
     -- Черт тебя возьми, Извеков!  Я  Катя!  Понимаешь,  я  --
Катька Орешина!!
     Он  тоже  встал  и  попробовал  удержать  меня  от нервной
беготни. Я схватила его за руку:
     -- Уведи меня отсюда, Валерий!
     -- Куда?! -- удивился он.
     -- Обратно, в Сылве! Немедленно, прямо сейчас!
     -- Тихо, тихо,  --  он  сделал  попытку  толкнуть  меня  в
кресло,  но  я вырвалась. Тогда он успокаивающе поднял руки: --
Не надо кричать! Все равно я не могу никуда  тебя  увести,  тем
более в Сылве. Там, наверное, все уже рушится, все погибло.
     --  Но  ты  же  можешь придумать что-нибудь! Тебе под силу
открыть новую дверь.
     -- Я не стану этого делать! Я  больше  не  хочу  разрушать
ничью  жизнь!  --  заорал  Валерий прямо мне в лицо. -- Ты что,
хочешь, чтобы твои родные вернулись и не нашли тебя  нигде?  Ты
подумала о них хоть немножечко?!
     -- А ты подумал! Ты уже подумал за меня и все решил. Снова
все решил!  Ты решил, что я должна быть тебе благодарна за этот
тихий омут? Это что, по-твоему, предел моих мечтаний?
     -- Несколько недель назад мне показалось, что у  тебя  был
некий  предел мечтаний... -- глухо сказал Валерий. -- Мне также
показалось, что кто-то меня о чем-то умолял...
     -- Прости меня, Валера...  --  у  меня  вдруг  подкосились
ноги,  и  я вцепилась в руку Валерия, стараясь не упасть. -- Я,
наверное, совершенно  неблагодарная  тварь.  Но  я  хочу  снова
вернуться к своему брату.
     --  Твой  брат живет в этом доме. И он скоро придет. Ты же
не хочешь причинить ему неприятности. Вряд ли он их заслужил. А
твои родители? У Кати Орешиной не было родителей.  Разве  живые
родители не достаточная причина, чтобы остаться с ними?
     От  слов  Валерия  у  меня  закружилась голова. По очереди
сменяя  друг  друга,  в  голове  моей   скакали   мысли,   одна
противоречивее  другой.  Да, Валерий был прав, совершенно прав.
Но как же можно отказаться от того, что осталось там?..
     -- Валера, мне нужно вернуться к Юрию! Он тоже не заслужил
ничего из того, что я ему  подстроила!  К  тому  же  здесь  все
здоровы  и  счастливы,  они  и  без меня прекрасно обойдутся! Я
нужна по-настоящему только Юрке!!!
     -- Красивое и жестокое заблуждение, -- отрезал Валерий.
     -- Да пойми же ты, наконец, что я не могу жить в  мире,  в
котором  нет  самого  главного!  --  я осела бы на пол, если бы
Валерий меня не подхватил. Я с силой вырвалась из его  рук.  --
Почему  же  ты  меня  не  понимаешь?!  Мне  не нужен даже самый
счастливый мир, если в нем нет Олега!..
     -- Глупая девчонка, ну что ты говоришь?! Неужели я  должен
и мужа тебе рекламировать?
     --  Не  надо  об  Одере. Ты ничего не знаешь о том, как я,
Катерина Орешина, отношусь к нему!.. И ты мог бы не делать вид,
что мое отношение к Олегу тебя удивляет...
     -- Я не делаю никакого вида. Я даже кое-что  тебе  принес,
--  Валерий  отстранил  меня, поддернул рукав и снял с запястья
обтянутый синим бархатом браслет.
     Я выхватила его, прижала к себе и обессиленно прислонилась
к плечу Валерия. Я снова была готова горячо благодарить его.
     -- Пожалуйста, Валера, верни меня домой, к ребятам.
     -- Я не могу позволить себе сделать такое. Ты должна  быть
здесь!
     --  А если я умру, и моя душа перейдет в последний аналог,
я  смогу  сама  пройти  в  свою  реальность?  --  идея   пришла
неожиданно и показалась единственным спасением.
     --  Сможешь,  --  кивнул Извеков. -- Но учти, что никто не
знает, чего захочется той, третьей женщине после того,  как  ты
влезешь  в  нее  со  своими  намерениями. Возможно, ее личность
справится с вами обеими, и подчинит вас себе. Так что не  стоит
пробовать.  У  тебя нет причин для самоубийства. Сейчас я уйду,
ты успокоишься, и все пойдет своим чередом.
     Он осторожно усадил меня в  кресло.  Я,  наверное,  должна
была  остановить  его  и попробовать убедить его в том, что мне
лучше знать, как я должна поступить. Но странное оцепенение  не
дало  мне  и  рта  раскрыть. Я вцепилась в браслет Олега, как в
свою последнюю надежду.
     Это было все,, что осталось у меня от той  жизни.  У  меня
было новое тело: куда более красивое, чем у Кати. У меня теперь
было тонкое, безупречное классически красивое лицо и невероятно
пышные  кудрявые  волосы.  Но  у меня осталось то, что не могло
измениться от простого подселения души. У меня осталась  нежная
привязанность  к брату. И то, о чем раньше я никогда не думала,
любовь к Олежке.
     Там  он  был  просто  старший  друг.  Опытный,   надежный,
веселый.  Мне  не  хотелось теперь думать, что так же, как и со
мной, он вел  бы  себя  и  с  любой  другой  девушкой,  которую
передали   бы  под  его  ответственность.  Мне  хотелось  иметь
исключительные права на его помощь, поддержку, на его улыбку, и
даже на его упреки. Но теперь это было глупо. Он остался там. И
я теперь меньше всех имею на это право.
     -- Валера! -- я подняла голову и оглядела комнату. Извеков
исчез. Сколько  минут  я  просидела  в  своем  оцепенении?  Мне
показалось, что прошло всего несколько секунд.
     !Валера!"  -- я призвала его, не надеясь получить ответ. И
действительно,  он   промолчал,   видимо,   твердо   решив   не
поддаваться на новые капризы Кати-Мариэлы.
     Я  надела  браслет  на руку, откинулась в кресле и закрыла
глаза.  Пусть  Валерий  говорит  свое.  Пусть  Одер  настойчиво
пытается  вывести  меня из раздвоенного состояния зарождающейся
шизофрении. я знаю, чего хочу, и я этого добьюсь.
     Я уснула сразу же, тяжело  и  беспробудно,  как  научилась
делать это в последнее время, отдаваясь моим последним надеждам
-- снам.
     Легкое головокружение. Искорки боли в висках. Переливчатые
круги  перед глазами... Темнота постепенно рассеялась. Медленно
проступили знакомые уже очертания  номера  в  гостинице  Сылве.
Полумрак,  скрывающий  мелкие  подробности  интерьера.  Тяжелые
шторы опущены. В спальне тихо. Человек лежит  на  развороченной
постели  вниз  лицом,  не  раздевшись  и  даже не сняв ботинок.
Длинные медные волосы спутались  и  разметались  по  спине.  На
одежде пыль, грязь, копоть, масляные пятна. Где это только Олег
лазил?  Мне  захотелось  подсесть рядом, запустить пальцы в эти
жесткие непокорные волосы и приласкать  Олега.  Но  отсюда,  из
сумасшедшей дали, я могла только влезть в его сон.
     Это  был  тяжелый, мутный и жестокий клубок бреда, который
нельзя было разделить на какой-то связный сюжет.  Олег  лез  по
груде развалин, перебираясь через покореженные прутья арматуры,
обломки  блоков  и  груды  битого  стекла. Сильные порывы ветра
несли  клочья  бумаги  и  пыль.  То  тут,  то  там  раздавалось
сдавленное   вымученное   собачье  скуление.  Слыша  его,  Олег
бросался из  стороны  в  сторону,  пытался  своротить  какие-то
плиты.  "Где  же ты, где ты?" -- почти беззвучно шевелились его
губы. -- "Я найду тебя!"
     -- Не надо, Олег! Остановись!
     Олег в отчаянии завертелся на месте, пытаясь  разобраться,
где находится источник голоса.
     -- Не ищи собаку, Олег. Успокойся.
     Кажется, сквозь мутную завесу он разглядел меня.
     -- Ты кто? -- пробормотал он.
     -- Это я, Катя. Ты не узнаешь меня?
     --  Узнаю,  --  решительно  сказал он. -- Где ты? Зачем ты
ушла туда? Вернись, не надо нас так пугать...
     -- Олег,  я  не  могу  вернуться  сейчас.  Ты  подожди.  Я
придумаю что-нибудь. И я вернусь.
     -- Катюша, ты жива? -- Олег протянул ко мне руку. -- Тогда
иди сюда!
     --  Если  бы  я  могла!  Я  еще  вернусь.  Я люблю тебя. Я
вернусь...
     -- Катеринка!!... -- сон исчез. Олег с криком подскочил на
кровати, тряхнул головой и потер лицо руками. -- Боже мой, ну и
приснится же...
     Отворилась дверь и вошел  брат.  Он  тоже  был  грязный  и
запыленный, руки исцарапаны.
     --  Что  за  вопли?  --  устало  спросил он и опустился на
постель, в изнеможении вытянув ноги.
     -- Ну что, разгребли? -- вместо ответа спросил Олег.
     -- Куда там, там работы на полгода. Мне, конечно, не зайти
было слишком далеко, но и  так  понятно,  что  это  было  нечто
грандиозное, -- вздохнул Юрий.
     -- Ты о главном давай, -- оборвал его Олег.
     --  Да  нет  там  никого,  ни  души.  Пусто.  Ни живых, ни
мертвых.
     -- Мне сейчас приснилось... -- Олег замялся.
     -- Ничего путного тебе не  могло  присниться,  --  отрезал
Юрий. -- Лучше оставь свой сон при себе. А еще лучше -- забудь.
     -- Она сказала, что жива и вернется.
     -- Кто? -- уточнил Юрка.
     -- У нее было другое лицо и длинные светлые волосы. Но это
была она. Это была она, и она сказала, что вернется.
     --  Старик,  не мотай мне нервы! -- попросил Юра. -- Лицо,
волосы... Сон -- он и есть сон.
     Олег хотел еще что-то объяснить, но лицо его скривилось, и
он отвернулся. Юра вздохнул:
     --  Надо  возвращаться  домой.  Здесь  нам  больше  нечего
делать.  Мы  не  можем жить на развалинах. Это никому не нужно.
Дома нас ждут дела... Ты  слышишь,  что  я  тебе  говорю?  Свои
чудесные сны ты сможешь смотреть в любом месте...
     Олег медленно повернулся. На его лице играла презрительная
улыбка.
     Юрка опешил:
     -- Олежка, ты что?
     --  Ничего.  Мой  суровый  серьезный  босс  не  велит  мне
говорить глупости?.. Если даже с другом я не могу побыть  самим
собой, на кой черт мне вообще иметь с ним дело?!
     --  Извини,  Олег.  Я не прав... Но все же, -- Юрка звонко
шлепнул Олега по спине, -- давай собираться домой.
     Медленно и нехотя Олег поднялся на ноги...
     -- ...В чем дело? Господи, что  опять  случилось?..  --  я
услышала сквозь сон чужой взволнованный голос.
     Открыв  глаза,  я увидела Одера и Фелима. Побросав на полу
сумки, они склонились над моим креслом.
     -- В чем дело? -- удивилась я.
     -- Как это, в чем? возмутился Одер. -- Ты спишь и плачешь!
     Я провела ладонью по своей щеке. Действительно, лицо все в
слезах.
     -- Чья это чашка, и  что  это  такое?  --  поинтересовался
Фелим, указывая на браслет.
     Это моя чашка и моя вещь. И я не хочу больше слышать ваших
расспросов!  --  я  повысила голос. Муж и брат переглянулись, и
Одер примирительно сказал:
     -- Молчим.
     -- Вот и молчите.
     Я встала и пошла  наверх,  на  ходу  вытирая  слезы.  Меня
взбесили  не  столько их вполне резонные расспросы, сколько то,
что из-за них мне пришлось покинуть Юру и Олега. Если бы  можно
было, я держала бы контакт столько, сколько оказалось возможно.
Идя  по  коридору,  я  слышала  сзади  шаги  Одера.  Он, словно
конвоир, не решался обогнать и шел за мной до самой спальни.
     -- Как прошла тренировка? -- окликнула я его.
     -- Нормально. А как ты? -- Одер пробовал быть равнодушным.
     -- И я нормально.
     Господи, действительно, лучше убежать куда-нибудь из этого
плена. Ничем не провинился передо мной этот  парень.  Я  знала,
что  он  хороший  человек.  Но  мне он был совершенно не нужен,
вместе с его любовью и жалостью. Не нужен и этот  дом,  и  все,
кто в нем живет. Я сама себе не нужна, если не найду выхода.
     Валерий  был  прав:  Рай разрушен. Юрка с Олегом ничего не
нашли в его обломках. Хотя и непонятно, что они надеялись найти
там? Они  же  знали,  где  зарыты  останки  рыжего  спаниэля...
Конечно,  Олег  скоро  перестанет  грустить  по  поводу  своего
чудесного  многообещающего  сна.  И  вообще,  сколько  способен
человек  грустить  в разлуке? Как долго он будет избавляться от
боли? Как скоро воспоминания о потере перейдут в разряд светлой
ностальгии? Наверное, быстро. Но при  условии,  что  потеря  не
восполнима  и в принципе безвозвратна. Ну а если остается пусть
даже  теоретическая  возможность  вернуть  того,  с   кем   был
разлучен,  тоска  и  боль  ни за что не ослабевают, а крепнут и
становятся злее, делая вслед за собой злее и самого человека. Я
поняла, что именно это и стало происходить со мной.
     Если бы у Кати Орешиной были десятки аналогов, если бы  не
существовало  Рая и Валерия, если бы Мариэла никогда не ощутила
в себе другую женщину, то и прежняя жизнь,  и  Олег  Середа,  и
Юрий   Орешин   стали  бы  подспудными,  грустными  и  светлыми
эпизодами снов. И никогда не появилось бы  у  Мариэлы  безумной
цели -- вернуться.
     Но  я-то  знаю,  что  вернуться назад можно! Если не хочет
этого сделать Извеков, я смогу сама. Нужно только  сделать  все
правильно.  А поскольку все это возможно, нетерпение совершенно
законным образом начало глодать меня.  И  вряд  ли  кому-нибудь
будет под силу удержать меня.
     -- Мариэла, откуда у тебя этот браслет?
     -- Это мой браслет. Мой. И не начинай все сначала!
     Одер в раздражении с размаху швырнул сумку на постель.
     -- В чем дело? Что это за фокусы, Мари?
     -- Неужели ты ревнуешь?
     Лицо Одера вспыхнуло:
     -- Если бы могла увидеть себя со стороны, ты не спрашивала
бы меня об этом!
     -- А что было бы, если бы я могла себя увидеть?
     -- Ты поняла бы, что ты стала совершенно другим человеком.
     --  Да,  Одер,  я  -- другой человек. И мне совершенно все
равно, как ты на это посмотришь.

     Глава 11.

     Стадион бурлил в предвкушении скорого начала  гонки.  Небо
над  трассой  было  еще затянуто тучами но дождь перестал с час
назад, и покрытие осталось лишь чуть влажным. Я сидела на своем
обычном месте, у открытой смотровой площадки и  наблюдала,  как
техники  возятся  с  жучком  Одера.  Что-то  вышло  из  строя в
последний момент, поэтому  они  очень  спешили  и  были  крайне
озабочены. Одер уже скрылся в раздевалке. Времени на подготовку
оставалось в обрез.
     Минут через десять Фелим, подняв голову от жучка и отыскав
меня, махнул рукой на раздевалку:
     -- Мари, поторопи его, пожалуйста, время уже выходит.
     Я  повесила  обратно  на подставку переговорную систему и,
соскочив с сидения, прошла в раздевалку.
     Одер был уже в комбинезоне и возился с застежкой.
     -- Фелим торопит, что ты застрял?
     Одер пожал плечами:
     -- Все из рук валится. И вчера, и сегодня. Сам  не  пойму,
что такое. Руки дрожат.
     --  Не  выдумывай,  --  я  подошла  к  нему  и  помогла  с
застежкой. Полосатый желто-коричневый комбинезон ладно сидел на
нем. -- Вот, все в лучшем виде. Кажется, принято решение пройти
первые три круга на дождевых колесах.
     Одер тряхнул  головой,  отбрасывая  назад  светлую  челку,
нетерпеливо сморщился:
     --  Перестраховщики.  Потом  терять  время  на переобувку.
Ребята последнее время делают ее слишком медленно.
     -- Все тебе не так. Не ворчи. Ты стартуешь четвертым.  Это
совсем неплохо.
     --  Я не ворчу. Я просто жду, когда ты скажешь мне все? --
он взглянул мне в глаза и отвернулся, надевая перчатки.
     -- Что я должна сказать?
     -- С кем ты разговаривала сегодня ночью?
     -- Ты что, спятил? Это было во сне...
     -- "Во сне, во сне"! Я только и слышу это!
     -- Тебе стартовать через десять минут,  --  я  попробовала
уйти от неприятного и, самое главное, совершенно бессмысленного
разговора,  которому,  к  тому  же, в раздевалке было совсем не
место.
     Одер покачал головой:
     -- Посмотри, во что ты меня превратила, Мари!
     -- Что ты ноешь, как капризная баба?! -- возмутилась я.  И
тут  же  пожалела о своем выпаде. У Одера даже руки опустились,
он посмотрел на меня очень странно и сказал:
     -- Где ты набралась таких выражений, детка?
     -- Каких, черт возьми, выражений?! Ты замучил меня  своими
претензиями,  но  я  же не ною! А могла бы! "Что ты говоришь? С
кем ты говоришь? Что ты видишь? Что ты слышишь?" Ты мне