л - ту, что выходит на улицу. Он
поднялся. Надо просто хорошо  попросить,  -  подумал  человек,  и,  ощущая
глупую  неловкость,  опустился  на  колени  -  медленно,  неумело.  В  его
исполнении это выглядело очень забавно... На лестнице было пусто  -  почти
как ТАМ, над головой помаргивала тусклая лампочка - похоже  на  ТОТ  свет.
Как просить? - он растерялся. Как?.. Как умеешь, по другому не  получится.
И он начал говорить, сбиваясь, лихорадочно подыскивая слова,  не  думая  о
том, что его может услышать  посторонний,  боясь  лишь  одного  -  что  не
услышит Она. Человек говорил вслух, его негромкий голос  тыкался  в  углы,
полз по ступеням, иногда неуверенно замирая, иногда оживляясь  на  длинных
фразах, а когда связность речи ускользала,  человек  наклонялся  вперед  и
прикасался сухими губами к штукатурке. Вероятно, так молился бы верующий в
храме. Но во что верил он - сжегший имя, сжегший дом?
     Он пожаловался, всхлипывая, что не  мог  никого  убеждать,  поскольку
терялся, не знал, что сказать и как сказать. Внутри его переполняли нужные
чувства, он готов поклясться в этом! Кроме того, не встретил он  заблудших
- только мерзавцев, только отвратительных червяков  он  встретил:  да,  не
повезло ему.
     Человек покаялся, что бросил друга. Но ведь он сделал все  возможное,
чтобы вытащить того, не правда ли? Видевший это не посмеет осудить!
     Он с горечью описал, как плохо ему здесь, и как хорошо  было  там,  и
как он соскучился по пламени свечи, и  как  жаждет  вновь  прикоснуться  к
Книге.
     Он признался, что любит Келью.
     И еще о многом другом человек поведал лестнице, стоя перед стеной  на
коленях, но все это не имеет ни малейшего значения, потому что  никто  ему
так и не ответил.
     Человек провел ночь чуть выше - на загаженном  голубями  чердаке.  Он
почти не спал, хотя ни о чем особенном больше не думал, и даже не плакал -
слезы иссякли. Покончить с собой так и не решился. Под утро  сознание  его
прояснилось,  и  он  стал   прикидывать,   как   организовать   дальнейшее
существование в этом ненужном ему мире, а  когда  встающее  солнце  начало
робко заглядывать в чердачное окошко, он злобно  сказал  себе:  "Чего  тут
рассуждать? Надо сначала найти пожрать что-нибудь!" Единственным чувством,
смущавшим теперь его утомленную душу, был животный голод.
     Человек неизбежно превращался в  "бомжа",  а  если  по-русски,  то  в
обычного бродягу, да и кем иным мог  бы  стать  этот  выползший  из  Кельи
слизняк?
     Ранним утром, спускаясь с чердака в мир, он увидел знакомую дверь. Он
не поверил глазам. Не может быть! - засмеялся. - Не может быть!  Продолжая
безудержно  смеяться,  человек  подбежал,   обнял   упругую   поверхность,
согнувшись в поясе, припал  губами  к  железной  ручке  -  обезумевший  от
радости, бормочущий невесть какие глупости.
     Келья снизошла к его мольбам!
     Дверь была открыта. Впрочем, если бы она оказалась  заперта,  человек
сломал бы замок. И он вошел, и вновь попал  в  привычный  полумрак,  долго
стоял  на  пороге,  блаженствуя,  вдыхая  чудесный  воздух,  здороваясь  с
жилищем, так опрометчиво покинутым им день назад, и опять плакал.
     Впервые он был счастлив.



                                  ПОКОЙ

     Все же я достиг его.
     Да, братья неведомые, я вернулся.  Точнее  -  Келья  позволила  вновь
войти сюда. Мир ослепил, оглушил меня, мир во второй раз раздавил  во  мне
уверенность (ранее это сделала Книга), и лишь  бесконечная  милость  Кельи
подарила спасение. Я теперь ясно вижу дверь - вот она, рядом с ложем моим,
-  но  никогда  я  не  притронусь  к  ней,  никогда  не  воспользуюсь   ее
предательской услугой. Я счастлив.
     Увы, я вернулся один, не удалось  мне  привести  сюда  кого-либо,  не
удалось вытащить друга. Друг мой исчез с лестничной площадки, и  некоторое
время я тешил себя надеждой, что Келья открылась перед ним, что он вполз в
нее, и отныне живет рядом со мной - просто я его  не  замечаю,  просто  не
пришел еще миг встречи. Но это  было  слишком  маловероятно,  и  я  быстро
расстался с подобной иллюзией. Нужно смотреть правде  в  глаза:  Келья  не
приняла моего друга! И едва не отказалась от меня самого.
     Тогда я назвал друга своего падшим. Я употребляю это слово в значении
"безнадежно болен". Не знаю, в чем его истинный смысл, но в данном  случае
оно показалось мне наиболее точным.
     Зачем я перебиваю самого себя?
     Итак, мое предназначение... Я  оказался  недостоин  его.  Но  почему?
Трудно... Трудно признаться. И все-таки  заставлю  себя  сказать.  Главной
моей ошибкой стало то, что я  уверился,  будто  бы  очистился.  Самообман,
жалкий самообман! Я грязен. Был таким, есть, и вряд ли смогу быть иным.  Я
грязен, низок, мерзок. Поэтому и не далось мне назначенное, поэтому  и  не
получится впредь  задуманное.  Грязен,  низок,  мерзок  -  это  не  пустое
самобичевание. Лишь почувствовав  и  запомнив  эту  горькую  истину  можно
рассчитывать на что-то большее, нежели милость  Кельи.  Я  грязен,  низок,
мерзок - вот она, формула покоя.
     Все указанные выше ощущения и мысли вошли в меня  в  первый  же  день
после возвращения. Это произошло естественно и  безболезненно,  и  вообще,
это явилось неизбежным итогом пережитых страданий: слишком долго я  терзал
себя вопросом - кто я и зачем я. Формула покоя позволила  забыть  страшные
вопросы. Знали бы вы,  братья  неведомые,  как  сладостно  было  повторять
найденную фразу! Я твердил ее  весь  день,  мысленно  и  вслух,  испытывая
удивительное умиротворение,  я  мгновенно  влюбился  в  ее  завораживающую
музыку, без колебаний покорился ее колдовской мощи. Я был счастлив. Потому
что стал, наконец, спокоен.
     Впрочем, от того состояния души, которое  я  называю  "Покоем",  меня
отделяли ночь и еще один день. Ночью мне приснился сон!  Никогда  в  Келье
мне не снились сны, только  видения  испытывали  мой  рассудок,  а  тут...
Огромный дом, размеры которого просто необозримы - ни ввысь, ни в  ширину.
Все имеющиеся в нем квартиры - это Кельи. Неисчислимое  множество  комнат,
очень похожих на ту, что приютила меня! Люди, входящие в дом  и  выходящие
из него, четко разделялись на три потока - одни неторопливо вступают  сюда
обычным образом, другие выбегают из  дверей,  радостные  и  взволнованные,
третьи ползут к дому на коленях. Последовательность действий, происходящих
здесь с людьми, однообразна и сурова. Сначала  приход  в  какую-нибудь  из
комнат, затем торжественный процесс выхода, и в  итоге  -  жалкое  зрелище
возвращения обратно. Происходит это в бешеном темпе,  поэтому  подробности
рассмотреть не удается, только фрагменты ловит мой  взгляд:  лицо,  полное
недоумения... лицо, освещенное Пониманием...  лицо,  искаженное  тоской...
воздетые вверх руки, шепчущие губы, слезы,  слезы,  слезы...  Бессмысленно
долго длилась описанная  фантасмагория.  Измученный  мельканием  тягостных
картин, я закрывал глаза, но все равно продолжал ясно  видеть  непрерывную
смену чувств человеческих - удивление, радость, страдание. Между тем, чуть
поодаль к дому тянулись вереницы каких-то очень странных существ, вовсе не
похожих на людей, но организованных подобно людским потокам. Точно так  же
вползали они в дом, затем живо выползали обратно, чтобы немедленно  занять
место среди возвращающихся. А совсем далеко, в туманной дымке, была  видна
похожая  суета  тварей  и  вовсе  невообразимой  наружности...  Такой  сон
наполнил мою первую ночь обретенного счастья -  сон  поистине  Вселенского
масштаба.
     Проснулся я оттого, что кто-то тыкал мне  в  лицо  холодным  пальцем.
Конечно, это было всего-навсего иллюзией, на  самом  деле  меня  разбудили
срывавшиеся с потолка капли воды.  Взбудораженный  сновидением,  спросонья
туго соображающий, я привстал и подумал в испуге: "Дождь?"  Действительно,
это явление походило именно на дождь - капли  падали  равномерно  по  всей
Келье, и довольно-таки интенсивно. Я  вскочил,  сорвал  с  себя  куртку  и
заботливо укрыл  Книгу.  Потом  забрался  под  стол.  Что  это  значит?  -
задавался я вопросом. Мне было не по себе.
     Ошеломляющая догадка едва не привела к травме: скрюченному под столом
человеку трудновато встать, не  попытавшись  предварительно  вылезти.  Это
слезы! - я понял вдруг смысл происходящего. - Келья  плачет!  Она  плачет!
Плачет!... И тогда я вылез,  разделся  и  лег,  доверчиво  подставив  тело
благословенной влаге.
     Привычка размышлять, растянувшись на шуршащем матраце,  сделала  свое
дело. Я быстро успокоился и принялся анализировать новые чудеса.  Виденный
ночью сон я истолковал без особенных мозговых затрат. Очевидно, не  одному
мне открылась Келья, много людей побывало здесь до меня, вполне  вероятно,
что и сейчас немало отшельников  обитает  в  условиях,  сходных  с  моими.
Собственно, это я предполагал и раньше. А  вот  то,  что  все  отшельники,
постигшие предназначение и вышедшие в мир, приползают на коленях  обратно,
явилось для меня неожиданностью. Конечно, этот факт  наводил  на  грустные
обобщения, в очередной раз показывал, как мал человек в сравнении со злом,
но не мне было расстраиваться и бичевать человеческую слабость: всего лишь
день минул с тех пор, как я сам вернулся сюда.  К  тому  же,  насколько  я
понял, так происходило везде, не только у нас  -  везде,  где  действовала
Келья. И я поразился: какова же сила слов Твоих, Книга, какова же сладость
воздуха Твоего, если каждый выходящий неизбежно стремится вернуться!
     Келья плакала. Шел легкий дождик, переходящий иногда в морось.  Слезы
лились с потолка беспрерывно, наполняя комнату вкрадчивым шепотом, стекали
по стенам, капали со стола, слезы покрывали пол сплошной лужей. Когда же я
не выдержал, принялся закоченевшими пальцами нашаривать под собой  одежду,
дождь постепенно пошел на убыль, и вскоре прекратился  совсем.  Я  оделся.
Почему Келья плакала? Эту загадку я так и не решил.  Ведь  я  вернулся!  Я
счастлив! Почему же она плакала? Единственный разумный ответ,  приходивший
мне в голову, был таков: Келья плакала от радости. Других вариантов  я  не
видел. Я слаб, о прости...
     Горела свеча - ни одна капля  не  упала  на  нее.  И  я  встал,  и  я
прошлепал босыми ногами к столу, с трепетом сознавая, что ступаю по слезам
Твоим, о-о...  сел  на  табурет,  высвободил  Книгу  из  намокшей  куртки,
придвинул к себе, открыл наугад, всмотрелся в страницу... Я  открыл  Книгу
где-то в конце, и обнаружил что там... обычный рукописный текст, а  затем,
лихорадочно листая страницы, увидел: текст написан разными  почерками,  на
разных  языках,  от  древнерусского  до  английского  -  я  немного   знаю
английский, я когда-то был деловым... и я понял - здесь писали люди. Такие
же, как я. Мои предшественники. Мои братья. И  я  понял...  Стоп!  Сначала
спросил себя: а не стал ли я господином?
     Или нет? Что случилось раньше? Плохо помню: странный тогда был  день.
Итак, я спросил. - А не стал ли я господином себя бренного? И с  восторгом
ответил. - Да! Да! Да!.. Или это не я ответил?
     Я вернулся в Келью, потому что не смог жить  без  добра.  Добро  есть
понимание и правда. И  самоотречение.  И  свеча,  в  которой  сгорает  все
ненужное. Добро есть несгибаемая вера в нее. Я понял, что я грязен, низок,
мерзок, и сознание это дало мне право считать себя  приобщенным...  Что  я
несу, какое у меня "право"! Просто я стал рабом всеобщего добра, а значит,
и господином себя бренного. Просто я готов на все. На что? На все.  Только
подскажи...
     Так я размышлял, сидя за столом. Или в этот момент я лежал на  тахте?
Тьфу! Я хотел сказать - на скамье?
     Я отчетливо понял, что люблю Келью, да-да, как ни забавно это звучит!
Никого раньше не любил, кроме себя, точнее, кроме своей  капризной  плоти.
Всецело принадлежал себе, одному только себе. Я был рабом. А теперь,  кого
я люблю теперь? Как это - кого!... Боже, о чем я?
     Устал...
     Не  получается  у  меня  жизнеописание!  Сбиваюсь,  путаюсь.  Стыдно.
Собственно, сегодня я рассказываю о том, как достиг покоя, и осталось  мне
поведать совсем чуть-чуть. Да, я почувствовал, я  сказал  себе,  что  стал
господином своих дум,  желаний,  действий,  и  это  удивительное  открытие
заставило меня вскочить и заметаться из  угла  в  угол,  поднимая  фонтаны
брызг.  На  несколько  мгновений  мечты  мои  унеслись  далеко-далеко,  за
горизонты разумного.  Я  молод!  -  вдруг  вспомнил  я,  обрадовавшись  до
головокружения. - Мне всего двадцать пять! Ясно  представилась  дальнейшая
жизнь в Келье - освященная надеждами, богатая важными мыслями, наполненная
увлекательными поисками и поразительными находками в собственной  душе.  А
может быть я не такой уж и плохой, каким кажусь  себе?  -  предположил  я,
осмелев до опасной крайности. - Не так  уж  грязен?...  Короче  говоря,  я
окунулся в неземное блаженство за эти  несколько  мгновений.  И  только  к
вечеру сумел опомниться, вернулся в нормальное свое состояние.
     Я должен описать случившееся со мной! - вот что я понял, обнаружив  в
конце Книги множество  рукописных  страниц.  Я  должен  писать  Здесь!  И,
отыскав в  глубинах  куртки  шариковую  ручку,  решительно  сел  за  стол,
пролистал Книгу до чистых страниц,  вывел  первый  заголовок:  "Келья".  А
затем, - придумав  начальную  фразу,  составив  примерный  план  рассказа,
определив волнующие меня темы, вспомнив прошлую  жизнь,  -  затем,  только
затем...


     Я достиг, наконец, покоя.
     Я обращаюсь к вам, братья неведомые  -  уже  прошедшие  мой  путь,  и
медленно бредущие вслед за мной -  я  взываю  к  вашей  мудрости  и  вашей
милости, мои братья по вере. По какой такой "вере"?  По  вере  в  то,  что
добро есть. Пусть мои слова будут рядом с вашими, пусть наши  слова  будут
вместе, и пусть они говорят об  одном  и  том  же.  Пусть  они  твердят  о
сегодняшнем.  Завтра,  если  останутся  силы,  я  попробую  рассказать   о
завтрашнем. Сегодня же... Я описал все, как сумел. И  ничего  сверх  этого
беспощадного предела. Я излагал историю моего  личного  восприятия  Кельи,
старался быть последовательным, откровенным и грамотным. Я  старался  быть
понятым правильно. Я старался.


     Пишущий эти строки, не пора ли тебе заканчивать?
     Давно пора, но мне никак не остановиться. Сейчас я  отложу  шариковую
ручку, закрою Книгу, нет! - открою ее сначала...
     Это хорошо, пишущий. Продолжаешь ли ты помнить, для кого писал?
     О да, конечно. Для себя, всегда - только для себя.
     А теперь вопрос, оставшийся ранее без ответа: зачем ты писал?
     Позволь не отвечать.
     Правильное решение, иначе получилась бы маленькая красивая ложь. Если
станешь  взрослей,  ответишь.  Теперь  -  веришь  ли  ты,  что  кто-нибудь
прочитает написанное тобой?
     Откровенно говоря, не очень. Я один в Келье.
     Верь, это единственное, что тебе остается.
     Попробую.
     И наконец, пишущий! Знаешь ли ты, с кем разговаривал? Кто трогал твою
руку, водившую пером по бумаге? Кто перебивал вопросами твой текст?
     О, прости. Боюсь предполагать...
     Ты сам, пишущий! Только сам. Зачем ты возомнил невесть что?
     А я думал...
     Лучше вот над чем подумай: в чем смысл этих бесед?
     Да! Я давно пытаюсь увидеть смысл!
     Ну и как?
     Я слаб.
     Ты не слаб, а труслив. Слушай: смысл бесед в том, чтобы  заглянуть  в
душу как можно глубже. Это необходимо,  если  уж  ты  взялся  описывать...
Впрочем, подсознательно ты знаешь, что именно взялся описывать.
     По-моему, я не знаю.
     Ладно, если станешь взрослей, поговорим и об этом. Прощай, пишущий, и
будь счастлив.


     Итак, история завершена. Человек нашел то, что заслужил - ни  больше,
ни меньше. Но вот  странность:  беспрерывно  повторяя  "я  грязен,  низок,
мерзок", он почему-то был убежден, что это не совсем так. Точнее -  совсем
не так. Точнее - он все более и более убеждался в обратном. "Я хороший,  -
иногда он ловил себя на мысли. - Я добрый, я  чистый..."  Как  ни  изгонял
человек подобную крамолу, она, разумеется, всегда оказывалась сильнее его,
и если говорить честно, то ни секунды он  по-настоящему  не  сомневался  в
том, что достоин слова "хороший". Он все-таки  сделался  рабом  Кельи.  Но
перестал ли быть рабом себя? Нужно подумать, братья неведомые. Впрочем, не
этот вопрос вызывает истинное беспокойство, а  вот  какой:  "Почему  Келья
плакала?"





                            Александр ЩЕГОЛЕВ

                              ЛЮБОВЬ ЗВЕРЯ
                        (осколки красивого романа)




                                7. ПОДВАЛ
               [некоторая странность в нумерации глав получит
                  объяснение в финале повести, - (от авт.)]

                                 ДЕЙСТВИЕ:

     Он  остановился,  потому  что  распахнувшаяся  на   мгновение   дверь
преградила ему путь. Возникли два существа - поплыли, поплыли по коридору,
удаляясь. Голые спины, слепленные из  бугров  мышц,  торсы,  раскачиваемые
мощными ягодицами.
     - Атлетки, - нежно сказал он. Проводил их профессиональным взглядом и
вдруг крикнул. - Девочки, как настроение?
     Гулкий звук. Настоящее подземелье.
     Те  обернулись,  сделали  неопределенные  жесты,  улыбаясь.  Они  шли
босиком. В закрытых спортивных купальниках. И были очень, очень молоды.
     - Можно вас на секунду? - снова крикнул он.
     Было можно. Только пришлось подойти лично - они ждали.
     - Виноват, у меня пара вопросов....
     Ждали, уже не улыбаясь. Тогда заулыбался он.
     - Для начала, как вас зовут, красавицы?
     - Ты что, из милиции?
     Не грубость, нет, просто эмансипированным красавицам хотелось  знать.
Что ж, их право. Впрочем, к чему скрываться? Он  привычно  прекратил  быть
штатским - стал подтянутым, цепким, сжатым -  обычно  это  действовало  на
юных созданий женского пола неотразимо. Крепко усмехнулся:
     - Называйте меня "товарищ майор", не ошибетесь.
     - Ха! - сказала одна. - Ну! - сказала другая.
     - То-то, - сказал товарищ майор.
     - Сейчас позовем учителя, подождите.
     Такие сосредоточенные, что  просто  противно.  Требовалось  пошутить.
Товарищ майор принял казенный вид:
     - Спокойно, зачем  кого-то  звать,  дело  ведь  пустяковое.  Я  ловлю
женщину-монстра, поняли? Думается мне, любая из вас отлично подойдет мне в
качестве трофея. Красота, как говорится, страшная сила...
     Он с удовольствием погладил рельефную поверхность девичьего  плеча  -
того, что ближе.  Знак  восхищения,  ничего  особенного.  Плечо  брезгливо
дернулось:
     - Трогать не надо.
     - Какую женщину? - удивилась вторая из красавиц.
     Товарищ майор вздохнул:
     - Ну ту, которая... Телевизор не смотрите, что ли?
     - А-а...
     - Вот тебе и "а-а".
     Перестали моргать, молча работали лбами.
     - Так вечная же история - то маньяк  бродит,  то  пришельцы,  то  еще
кто-нибудь.
     - Что, не верите?.. - усмехнулся товарищ майор и обратил внимание  на
часы. Сразу вернулось рабочее настроение. - Ну и  правильно,  старухи  все
врут от безделья. Ладно, девочки, шутки в сторону.  На  самом  деле  я  по
делу...
     Он посмотрел вбок. Сначала мельком. Потом... Навстречу шло  еще  одно
молодое создание, на этот раз в спортивном костюме.
     - Ничего себе! - сказал он. - Серьезный товарищ, глаз радуется.
     - Наша староста, - сообщили ему. Он кивнул.
     - Первая группа уже  заканчивает,  -  не  сдерживая  голоса,  бросила
староста. - А мы начнем на полчасика позже, учитель сейчас занят.  Зайчики
мои, вода в душе гуляет, имейте в виду.
     Неудержимо повеяло теплым  -  она  проследовала  мимо.  На  гостя  не
среагировала, просто не заметила. Ударная волна,  вызванная  ее  репликой,
плавно улеглась, секунду-две пометавшись между хмурыми бетонными стенами.
     - Как вы тут занимаетесь? - посочувствовал товарищ майор. - Не  клуб,
а катакомбы, жуть.
     Ему возразили невпопад, за