Мяса оказывается слишком много.  Агрессивное  и  упрямое,  плотное  и
мокрое, оно  слаженно  визжит,  корчится  и  хватает  меня  за  ноги,  оно
сотрясает мир бессмысленной стрельбой.  Клинок  вязнет.  Доспех  мгновенно
превращен в сито, редкие пули рикошетом улетают в ночь.  Трудно.  Впрочем,
бегу - вверх по ступенькам. Любопытно, что будет, если садануть в меня  из
пушки? К счастью, пушки у них нет, и я уже на просторной  крыше  подклета.
Здесь легче, свободнее -  двуногие  куски  плоти  с  готовностью  драпают,
уступая мне дорогу. По каменной лестнице,  на  Переднюю  площадку,  только
вверх! Я неудержим...
     Красно-белый трехэтажный дворец, подсвеченный прожекторами, вызывающе
ярок  на  пасмурном  желтом  фоне  окруживших  его  зданий.  Фантастически
красиво, невозможно представить себе что-нибудь более воинственное. Дворец
будто связан невидимыми токами с темнеющими вдалеке  крепостными  стенами.
Идеология цвета - точная  наука,  русские  мастера  всегда  это  понимали.
Однако не время эстетствовать! Тук-тук,  кто  в  Тереме  живет?  Массивная
резная дверь, крякнув, слетает с петель. Внутри еще легче - светло и сухо,
нет автоматчиков и значительно меньше  никчемной  суеты.  Дубовый  паркет.
Внутри - телохранители. Отборные крепкотелые  экземпляры,  Соавтору  такие
будут особенно приятны. И смекалистые к тому же,  быстро  соображают,  что
пулей  гостя  не  остановить.   Мастера   рукопашного   боя,   они   ловко
уворачиваются от порхающего по залу меча, атакуют по одиночке, но ведь  их
тренированные кулаки - ничто в сравнении со  мной.  Отчаянные  парни.  Вот
один сломал себе сустав, и я милосердно отсекаю  пострадавшую  конечность.
Вот другой вывихнул ногу, упал, растяпа, и я колющим ударом освобождаю его
от мучений. Вот следующие двое расползаются по ковровой дорожке,  дополняя
тончайший узор жирными полосами... Я вступаю на Золотое  крыльцо.  Где  же
вы, хозяева, куда спрятались? Лечу на второй этаж, прорубаюсь сквозь строй
роскошных дверей. Пусто, пусто, пусто. Буйство красок. Вышколенные холуи в
панике  шарахаются  по  углам.  Нависающие  своды,  опутанные  бесконечным
цветочным орнаментом,  круглые  потолки,  расписанные  древними  сюжетами,
анфилада разноцветных комнат - мертвое пространство. Где вы, покажитесь!
     Ну, разумеется, они  на  третьем  этаже.  Мог  бы  сразу  догадаться,
герой-референт. Здесь, - в Верхнем Теремке, в этом удивительном дворце  во
дворце, символе загадочной русской  души,  -  испокон  веков  устраивались
боярские посиделки. Растоптана последняя  пара  телохранителей,  сокрушена
последняя дверь, и в зал  вхожу  я.  Горит  люстра,  радужно  поблескивают
изразцы. Витражи скучно темнеют в окнах, растерявшие из-за ночи  все  свои
цвета. Шесть стариков - вершат в тишине таинство власти.  Впрочем,  сейчас
эти шестеро толпятся в  противоположном  конце,  трусливо  бросив  стол  в
центре.  Плюс  секретарь,  молодой  и   ухоженный,   торопится   ко   мне,
демонстрируя удаль и служебное рвение, но его  приходится  кончить  сразу,
возле круглой изразцовой печи, на глазах у почтенной  публики.  Они  хором
вскрикивают. Они отчаянно дергают дальние двери  -  заперто,  выхода  нет.
Кому-то плохо. От кучки вождей отделяется один - очевидно, самый  храбрый,
- приближается ко мне.
     Приближается...
     - Кто... - сотрясает меня вопрос. - Кто...
     Человек останавливается, будто наткнувшись на зеркало.
     "Я?  -  тревожно  удивляется  он.  -  Я  новый  государь,   то   есть
руководитель страны этой. А вы кто?"
     Молчу. Молчу и смотрю на него, бедолагу.  Вот  он,  значит,  какой  -
Новый.  Что  ж,  лицо  умное,  взгляд  честный  и  сильный  -   производит
впечатление. Хорошо держится, умело прячет страх. Не старый  еще  мужчина,
что само по себе поразительно, к тому же совершенно незнакомый.  Наверное,
выдвиженец  вроде  меня.  Одет  в  европейский  костюм,  что  поразительно
вдвойне, поскольку начиная с 17-го года, еще с тех пор, как мы  освободили
престол от забывших Русь Рюриковичей, сменившая их компания мудрых старцев
предпочитала появляться на людях  либо  в  укороченных  кафтанах,  либо  в
холщовых рубахах... А что, прекрасный у него костюм.  Просто  чудо,  а  не
костюм. Строжайше черный, без единой  морщинки,  аккуратный  до  глянца  -
боевой доспех настоящего хозяина.  Остальные  здесь  присутствующие  также
красуются в безупречных  пиджаках,  брюках,  галстуках,  но  его  наряд  -
особый. Магия власти... Я молчу, и все молчат. Хозяин ждет ответа, натужно
двигая бровями. Я делаю к нему шаг, тогда он сам начинает говорить, громко
и жадно, с неподобающей его сану поспешностью - о том,  что  он  ученый  с
мировым именем, что ранее заведовал кафедрой генетики при Высшей партийной
школе,  и  именно  в  то  благословенное  время,  -   осознав,   насколько
недейственны существующие  структуры  народного  коммунизма,  ясно  увидев
необходимость наполнить национал-ленинизм новым содержанием, - он  активно
включился в общественную жизнь страны. Да, народ  был  прав,  поддержав  в
24-м взбунтовавшихся ученых. И те в свою очередь  поступили  исключительно
разумно, осудив  масонов  беспощадным  революционным  судом  -  за  подлое
убийство Владимира Андреевича Потехина, известного всему человечеству  под
псевдонимом  Ленин,  за  целенаправленное  осквернение  Православия.   Да,
русский  дух  начал  возрождаться.  Но  требовалось  пойти   еще   дальше.
Требовалось вернуть народу уверенность  в  богоизбранности  власти,  нашей
власти, чем он, Новый, и занялся, добившись этого высокого  поста.  И  вот
завтра - знаменательный день, завершающая  фаза  формирования  гражданских
структур. Прямые тайные  выборы  в  Совет  Согласия  при  Новом  Государе,
впервые  в  истории  организуемые  на  многонациональной  основе,  которые
навсегда сорвут клеймо расизма с чистой в своей основе  евразийской  идеи,
которые пригасят пожар бесконечных бунтов.  Кроме  того,  выборы  позволят
определить наконец истинный национальный состав наших великих земель, что,
очевидно, явится главным их итогом, хорошо  послужит  делу  восстановления
Империи...
     Его костюм не дает мне покоя! Неодолимое могущество,  колдовской  зов
исходит их этого нехитрого  портновского  шедевра.  Я  делаю  еще  шаг,  и
человек убыстряет речь. Он зачем-то начинает докладывать о  терзающих  его
душу грандиозных  мечтах  -  заложить  на  севере,  в  дельте  реки  Невы,
современный  город,  ни  в  чем  не  уступающий  заокеанским,  как  символ
обновленной  Руси,  назвать  стройку   Второй   Москвой   или,   возможно,
Москвой-на-Море, воскрешая тем самым утраченное имя столицы, - но тут  его
прерывают. Один из ждущих своей участи стариков, подкравшись сзади, что-то
шепчет ему - точно в хозяйское ухо.
     Бригадир Правды! Что-то объясняет, тыча  миниатюрным  пальцем  в  мою
сторону...
     "Ах, вот вы кто, - звенит голосом Новый, не в силах больше удерживать
дрожь. - Я в молодости читал вашу книгу, да. Хорошая была  книга,  нужная,
лучшая для того времени..." Завершить мысль он опять не успевает. Я  делаю
последний шаг, поднимаю Соавтор и бью.  По  седеющей  благородной  голове.
Плашмя, разумеется, аккуратно и несильно - только чтобы оглушить, чтобы не
испачкать роскошный пиджак. Надо же,  -  мельком  удивляюсь  я,  -  бывший
Министр печати меня тоже узнал, причем  безошибочно,  причем  мгновенно...
Бригадир Правды трусливо отпрыгивает к окну.  А  мой  сановный  собеседник
опрокидывается, жалко мычит, пытается  встать,  перевернувшись  на  живот,
суча ногами по паркету.  Простите,  государь,  опыта  мне  как  всегда  не
хватило. Простите, если  есть  кого  прощать...  Впрочем,  встать  ему  не
удается, он сидит, прикрыв глаза,  раскинув  короткие  ноги,  он  держится
руками за голову и бормочет с тоской...
     "Как вы не понимаете, - бормочет он, лязгая челюстями. -  Мои  планы,
это не отступление, не предательство, это объективная потребность нации  в
пересмотре  и  замене  ценностей...  Господь  вас  накажет.  Господь   мой
всемилостивый, я же все, все... Все - для Тебя, Господи, все по  правилам.
Остановись, дай исполнить начатое, дай начать великое..."
     Подхожу ближе и бью вторично. Теперь  -  кулаком.  Молитва  оборвана,
Новый лежит на  спине,  изумленно  глядя  на  меня,  вяло  шевеля  губами.
Нагибаюсь к нему. Мучается, но пока еще  дышит.  Крепкий  мужик,  здоровая
русская кость! Ясным шепотом сообщает мне, что я  поступаю  дурно,  что  я
неблагодарная тварь, ведь несмотря на истинную причину моей смерти  партия
сделала из меня легенду, которая долго будет жить в людских сердцах,  ведь
партия прекрасно знает, что на самом деле я  подох  не  так  красиво,  как
сочинено в  предисловиях  и  послесловиях,  на  самом  деле  я  примитивно
захлебнулся собственной рвотой - в пьяном забытьи...
     Не может быть!
     Собственной рвотой...
     Ложь! Память обо мне жива в людских сердцах совсем по другой причине,
дорогие товарищи по партии! Я кричу изо всех сил - в белое лицо подо мной.
Книга, моя книга, вот что народ помнит и любит! - кричу  я...  Человек  не
слышит. Он продолжает шептать - с нарастающей яростью, прицельно следя  за
мной точками зрачков,  -  снова  про  черную  неблагодарность,  снова  про
неотвратимость наказания. Потому что, оказывается, именно  он,  Новый,  не
дал в свое  время  хода  воспоминаниям  моего  тайного  друга-соавтора,  в
которых  было   подробно   описано,   как   легендарные   "Повести..."   в
действительности появились на  свет,  откуда  в  их  текстах  взялись  два
разноликих авторских "Я",  потому  что  если  экземпляр  этих  скандальных
воспоминаний и оказался за границей, то вины государства здесь нет -  было
сделано все возможное, все необходимое... Когда он, обретя прежний  голос,
вспоминает с горечью, насколько запоздало в нашей  стране  введение  служб
кремации, я протягиваю руку и стискиваю каменными пальцами его  трепещущее
горло. Человек хрипит недолго - замолкает. Замолкает...
     В Теремке тихо.
     Медленно разгибаюсь. Пять пар стариковских глаз наблюдают за мной.  В
глазах ужас. Хорошо. Бригадир Правды, не решаясь подойти ближе,  опирается
руками о стол и начинает возбужденно ораторствовать -  своевременно,  мол,
ты расправился с этим самозванцем, который под барабанную дробь лицемерных
фраз подрубил самые  корни  народного  коммунизма,  который  отнял  у  нас
священное понятие "вождь", который ради любви толпы способен даже  вернуть
златоглавой столице дореволюционное  имя...  В  его  глаза  я  вглядываюсь
особенно тщательно. Увы, там вовсе не ужас. Восторг, ожидание чуда, что-то
еще, глубоко припрятанное. И я гадливо отворачиваюсь.
     Итак,  Очкарик  не   выдержал,   разговорился-таки,   друг   детства.
Возжаждал-таки справедливости. Конечно, зачем молчать, если хозяин  больше
не стоит на пути, если чужая слава так беззащитна! Пока я был жив,  он  не
смел брыкаться,  писатель-неудачник,  вполне  удовлетворялся  редакторским
креслом. Пока я был жив... Предал, и он предал... Да, я  боялся  публичной
огласки, боялся позора. Что тут скрывать? Да, я не мог  навсегда  заткнуть
Очкарику рот, убрав его из этой жизни тем или иным  способом,  потому  что
Бригадир Правды ясно дал понять - если что-нибудь  подобное  случится,  со
мной будет не лучше. Но теперь я свободен. Державший меня  крючок  сорван,
спасибо всем вам...
     Поздно.
     Бывший мой начальник без устали работает языком, косясь  взглядом  на
труп у меня под ногами. Ясно - он уже видит на троне  себя.  Одного  себя,
никого кроме себя.  Сумасшедшая  мечта  захватила  его  рассудок  целиком,
вспенила его старческую кровь. Поразительно,  он  почти  не  изменился,  в
отличие от других участников бреда. Такой же маленький  и  пухлый,  седой,
сохранивший свои знаменитые щеки, которые были видны у него сзади. В  меру
постаревший. Хотя сам он - живая история, ведь еще в грозном 24-м он был в
гуще политических драк, лично организовывал переименование столицы,  затем
участвовал в судебном процессе над убийцами Ленина, где и произнес ставшую
классической  формулу:  "Еврейский  вопрос?  Здесь  нет  вопроса,   только
ответы". Сколько же  ему  лет,  сморчку?  Сколько  вообще  лет  прошло?  И
наконец, наконец:
     - Кто...
     Он сразу переключается. Бригадир Правды  всегда  славился  отточенной
реакцией на крутых виражах дипломатических бесед. "Неужели  не  знаешь?  -
говорит он. - По твоему делу было следствие, но официальная версия, как ты
догадываешься, не соответствует истине. Тебя убил администратор музея, где
вы устраивали... м-м... вечера отдыха. Он инсценировал несчастный случай -
якобы ты захлебнулся во сне. Общественно значимых мотивов у него не  было,
просто сводил какие-то личные счеты. Кажется, вы  с  ним  даже  дружили  с
детства, да? Впрочем, я  не  вникал.  Мы  решили  его  не  трогать,  иначе
поползли бы слухи, твоя репутация была бы испорчена, а нам этого не нужно,
согласен?"
     Делает  паузу,  подняв  мохнатые  брови.  Я   молчу,   тогда   старик
продолжает, ободренный: "Видишь ли, и твоего соавтора я взял к себе первым
референтом с похожей целью. Чтобы  помалкивал,  не  распускал  слухов.  Но
после  того,  как   вскрылся   факт   существования   этих   кощунственных
воспоминаний, я же прогнал дурака! Жаль, раззявы из Спокойного Сна  так  и
не нашли его, пропал он куда-то, буквально в тот же  день...  В  общем,  я
чист перед тобой, согласен?"
     Я согласен. Я звучно лязгаю челюстями - меня разбирает хохот. Значит,
один холуй подло умертвил пьяного хозяина,  а  второй  спокойненько  занял
освободившееся место? Что ж, веселый сюжет. Как же ты сумел обмануть меня,
надежный, безотказный, раздавленный Петро? Я ведь столько  лет  смотрел  в
твои песьи глаза, купался в них, жил в них... Хохочу,  открыв  сухой  рот,
пытаясь вытолкнуть в пустоту замершего зала хоть что-нибудь...
     - Кто звал меня?
     Теремок вздрагивает. Расписные своды брезгливо отталкивают чужеродные
звуки. "Это я,  -  тихо,  но  отчетливо  выговаривает  Бригадир.  -  Нужно
освободить Кремль от дорвавшихся  до  власти  чистюль,  и  ты  должен  мне
помочь." Знаменитый его голос натянут, как струна. Он торопится, он  будто
готовился к моему вопросу. Обводит странным взглядом  своих  соратников...
Неужели? Нет, только не он!.. "Мне доложили, что ты появился, - задыхается
старик от волнения. - У меня грамотные сотрудники, инициативные... Я  ждал
тебя, всегда ждал..." Верно, у Министра печати были преданные  сотрудники.
Постаревший   соглядатай   из   Военного   музея.    Некстати    пропавший
горе-писатель, оставивший потомкам ворох бездарных воспоминаний. Убитый во
сне первый референт  тоже  был  вполне,  вполне  хорош...  Опять  ложь!  -
внезапно понимаю я. - Вовсе не он меня звал! Не он дал мне  силу!  В  этих
стенах вообще некому было ждать и помнить, страдать и просить...
     Исполинское, вставшее до небес облегчение.
     А кто?
     Я привычно поднимаю меч. В зале очередная пауза. Крохотный  человечек
сосредоточенно пятится от стола, все разом  осознав,  отпустив  трясущиеся
щеки до пола. Тут растворяются дальние двери - охрана наконец разобралась,
что ей надлежит предпринять. И власть проворно выплескивается вон,  давясь
в тесном проеме, обращая  вспять  любое  встречное  движение.  Обезумевшая
власть наполняет палаты  мощными  аккордами  всеобщего  бегства.  Бригадир
Правды удирает вместе с остальными - где-то там,  в  центре  перепуганного
стада. Я не гонюсь следом, подарив этим животным жизнь, потому что у  меня
есть дело поважнее.
     Потому что я остаюсь один.
     Склоняюсь над трупом. Приподымаю его, обуздывая нетерпение, осторожно
освобождаю пиджак от холодеющей плоти. Так же осторожно снимаю  с  бывшего
государя брюки. Затем сам вылезаю из лат, верно послуживших мне сегодня, и
с наслаждением переодеваюсь. Сделано! Сбылось... Я выхожу  наружу,  ступая
жестко и властно - на каменную площадку царского гульбища. Снова в  дождь,
в сверкающую огнями пустоту. Снизу  несутся  стоны  и  ругань,  на  нижних
площадках громко умирают неудачники и продолжают яростно  командовать  те,
кому сегодня повезло.  Я  иду  к  краю  северной  стороны.  Навстречу  мне
распахивается ночной Ленинград, грандиозными кольцами выползает  из  мглы,
черным ковром  ложится  под  ноги.  Призрачные  силуэты  церквей,  провалы
площадей и улиц, белые пятна подсвеченных дворцов - вот  она,  уходящая  в
бесконечность, до тошноты знакомая панорама. Там, за  дьявольской  стеной,
застыл в ожидании моих приказов святой исстрадавшийся город. Славный город
великого Ленина, бывший когда-то великой Москвой. А сверху  застыло  небо,
массивное и плоское, как сковорода. Я подымаю голову. Небо  очень  близко,
висит над шахматной крышей Терема - протяни руку и дотронься. Я кладу меч,
протягиваю обе руки, я смотрю вверх, смотрю до головокружения...
     Кто Ты?
     Тот, Который...
     Добро или Зло? Белое или Красное?
     Зачем ты разбудил меня, зачем дышал мне в лицо, зачем кричал в ухо?..
     Небо вдруг отзывается густым рокотом - будто  лавина  пошла,  громче,
громче, громче. Ангел? Спускается ко мне?  Будто  подушкой  замолотили  по
чугунному днищу нависшей над гульбищем  сковороды.  Однообразно  и  часто,
широко и грозно. Будто чудовищный мотор заработал -  уже  раскатисто,  уже
рядом. Самолет? Из-за  Верхоспасских  церквей  выплывает  нечто,  наполняя
вселенную оглушительным  гулом,  плавно  разворачивается,  медленно  летит
сюда. Разумеется, это не ангел, смешно было надеяться. Но  и  не  самолет.
Какая-то иная машина, похожая на большую беременную стрекозу.  Над  черным
корпусом сияет, неистово вращаясь, гигантский нимб -  впрочем,  это  всего
лишь воздушный винт, удерживающий стрекозу от падения. Очевидно, секретное
оружие, гордость нынешних спецов. Обшаривает могучим  прожектором  дворец,
осуществляя  разведку  с  воздуха,  наконец  обнаруживает  меня  и   сразу
прекращает движение - точно над моей головой. Я стою в центре раскаленного
луча, сжимая Соавтор в руке. Сверху  тугими  толчками  падает  ветер.  Все
ясно: сейчас снова  начнется  пальба.  Мирный  летний  дождь  отольется  в
свинец, разящими каплями усыпая круги света, уродуя древнюю архитектуру, и
не будет мне ответа, не будет, не будет... Тот, Который  Звал  -  отпусти,
перестань терзать мою душу. Кто я?  Зачем  я?  Не  могу  больше,  пойми  и
прости, прости и не гневайся... Взобравшись на  парапет,  я  заглядываю  в
бездну. Место на редкость удачное - нижних площадок здесь  нет,  ничто  не
помешает  секундам  свободы.  Я  прижимаю  к  груди  меч  и,   толкнувшись
посильнее, прыгаю.
     Провал в памяти. Небо повсюду...
     Впрочем, тяжело, тяжело, тяжело - содрогаюсь от нечеловеческой  муки.
Позвоночник в гипсе. Короткое усилие, и гипс раскалывается. Я приподымаюсь
на руках, затем встаю на четвереньки и высовываюсь  из  ямы.  Ночь.  Рядом
желтая, уходящая ввысь стена  подклета,  наверху  светятся  Терема.  Дождь
кончился, а в остальном - все как прежде. Яма вершков этак в 20  глубиной,
не яма даже, а разлом в тщательно утрамбованной поверхности. Неужели - моя
работа? Неужели я остался цел и  невредим,  грохнувшись  с  такой  высоты?
Неужели - зря?.. Тоска обрушивается ватным прессом, тащит обратно к земле,
тоска  и  вселенская  скорбь,  но  тут  выясняется,  что  вокруг  ямы  уже
предусмотрительно расставлены сигнальные стойки с флажками, что неподалеку
стоит солдатик, который заторможенно глазеет на меня, и тогда я  стряхиваю
постыдное оцепенение. Царский костюм смят  и  грязен,  однако  теперь  это
неважно. Встаю. Да, я цел  и  невредим  -  шепчите  молитву,  товарищи  по
партии! Встаю во весь рост. Солдатик, занятно изменившись в лице,  визжит:
"Ой, опять лезет!" Два других храбреца деловито трусят по двору с большими
канистрами в руках, ловят меня взглядом и, слаженно  споткнувшись,  меняют
направление  бега  на  противопол