злым и внимательным взглядом. Это были не  человеческие  глаза  -  это  были
животные глаза громадной, голодной крысы, смотрящей на лакомый кусок сыра.
   Мальчик поскорее  отвернулся,  и  краем  глаза  вновь  видел  огромную  и
уродливую, старую и грязную серую крысу, которая слизким взглядом  неотрывно
теперь наблюдала за ним.
   Томас зашипел  пуще  прежнего  и  запрыгнул,  вдруг,  мальчику  прямо  на
макушку.
   Сережа вскинул взгляд, и вновь увидел  сгорбленную  старушку  с  крысиным
взглядом. Она не выкрикивала больше:  "Помогите!";  но,  переваливаясь  всем
свои жирным телом, опираясь при ходьбе на кривую, темную палку, направлялась
прямо к Сереже.
   - Помогите - это не человек! - сдавленно как-то выкрикнул он,  а  старуха
уже остановилась прямо перед ним  и  страшным,  словно  из  под  толщи  воды
прорвавшимся голосом, прохрипела:
   - Берегитесь теперь, ясновидящий!
   Сережа  затравленно  метнул  взгляд  по  вагону:  один   только   мужчина
безразлично на него глянул - мол, подает малец милостыню нищенке  -  да  что
тут еще можно было предположить?
   Туннель завизжал, надвинулась станция, а старуха  еще  раз  проскрежетала
свою угрозу:
   - Берегись, ясновидящий! - ее крысиный, слизистый глаз приблизился  прямо
к его лицу, и мальчик почуял острый запах подгнившего сыра  и  еще  каких-то
отбросов.
   Томас впился в Сережино плечо, должно быть до самой кости, однако мальчик
тогда и не чувствовал боли.
   Двери распахнулись, а Томас, поджав уши,  сорвался  с  Сережиного  плеча,
перелетел через голову нищенки-крысы, оттолкнулся еще от чей-то головы и вот
уже вылетел на платформу.
   - Берегись! - моргнула слизистыми зрачками нищенка и быстро  вышла  вслед
за котом на платформу.
   - Томас! - Сережа  рванулся  следом  за  котенком;  увидел  только  спину
страшной старухи, но поборов страх бросился за ней, крича:
   - Отдай Томаса!
   Тут налетела какая-то людская масса, пронесла его несколько шагов,  да  и
оставила стоять одного около стены.
   В этот час на станции оставалось  не  так  уж  и  много  народу:  бледные
пассажиры, опустив головы быстро проходили мимо - станция просматривалась из
конца в конец, но ни Томаса, ни старухи-крысы нигде не было видно.
   - Томас! - позвал Сережа.
   Он ходил по платформе, заглядывал в какие-то запрещенные для  посторонних
уголки в течении последующего получаса. Затем, поднялся наверх, осмотрел зал
около касс; ненадолго  вышел  под  потемневшее  звездное  небо  отгороженное
светом фонарей и стенами домов, там тоже позвал котенка и побежал обратно, в
подземелье.
   На платформе стало совсем уж пустынно, одиноко, страшно.  Сережа  захотел
даже, чтобы появилась огромная  толпа;  чтобы  люди  толкались,  чтобы  было
много-много этих перемешивающихся, безрадостных лиц. А тут  всего  несколько
человек на станции, да и их подхватило,  унесло  в  черную  бездну  железное
чудище.
   Вновь Сережа позвал своего  котенка  и  тут  явно  услышал  пронзительный
старушечий хохот.
   - Помогите! - похолодел Сережа, выбежал  в  центр  залы,  оглядываясь  по
сторонам. Ни кого -  ни  одного  человека,  вообще  ни  одной  души;  только
мраморные стены обильно политые мертвым светом да еще,  вдали,  приглушенный
вопль электрички; больше ничего.
   Сережа постоял еще некоторое время, потом подошел  к  краю  платформы  и,
собравшись духом, еще раз позвал:
   - Томас!
   И вновь в ответ жуткий, не то человечий, не то крысиный скрипучий  хохот.
Теперь Сережа точно определил, откуда этот  хохот  доносился  -  из  черноты
туннеля, куда улетали электрички.
   На самом пределе  видимости,  там  где  тьма  сгущалась  в  непроницаемый
клубок, он увидел пару слизистых глаз; внимательно на него смотрящих.
   - Отдай моего котенка!
   Вновь хохот, а глаза стали стремительно приближаться.
   "Так, надо позвать людей на помощь!" - промелькнуло в Сережиной голове  и
он услышал грохот приближающейся с другой стороны электрички.
   "Там точно есть люди - надо бежать туда" - так он решил, но решения этого
не исполнил - не мог исполнить.
   Слизистые глаза приближались с какой-то завораживающей быстротой;  а  вот
уже и сама старуха выскочила в безжизненный свет станции.
   Было что-то завораживающее в ее перекатистых, стремительных движениях;  в
стуке ее темной палки по рельсам; наконец, самое главное, в крысиных глазах,
неотрывно буравивших Сережу.
   - Котенок у меня! - зашипела она и вот - страшная,  горбатая,  завернутая
во рванье, источающая сильную вонь подгнившего сыра, оказалась около Саши.
   Жуткое что-то было в этой  сцене:  она  стояла  на  рельсах,  буравя  его
слизистыми глазищами, а он не в силах был пошевелится; не в силах  был  даже
закричать...
   Вот она неуловимым рывком  вытянула  свою  морщинистую,  жесткую  клешню,
схватила Сережу за лодыжку, поволокла его  в  черноту  туннеля.  Мальчик  бы
ударился головой, однако, она его подхватила...
   - Нет, нет - отпустите меня! - закричал таки Сережа.  -  Пожалуйста...  и
котенка отдайте! Слышите, вы - Томаса отдайте!
   Старуха зашипела:
   - Что - вернуться хочешь? Как бы не так! Это лесная дева -  запамятовала,
как зовут ее.. так вот - это  она  тебе  дар  видеть  все  скрытое  в  людях
передала. И я сразу поняла, что ты увидел, как я выгляжу в самом деле!
   Уже несколько минут она несла его в темноте. Сережа пытался вырваться, но
даже и пошевелится не мог - так крепко стискивала его нищенка-крыса.  Позади
стал нарастать вопль электрички и мальчик завопил:
   - Нас же раздавит сейчас! Отпусти меня!
   - Не раздавит! Уж не бойся! - старуха отошла в сторону.
   Там,  в  зажатой  проводами  стене,  находилось  небольшое  углубление  с
дверкой, к которой и подошла старуха, сказав такие слова:
   - Кхумбель бум трарок!
   Дверь заскрипела, открылась, и  на  Сережу  тут  же  дохнуло  сыростью  и
сильной вонью испорченного сыра.
   Только ступили они за порог - дверь закрылась и  из-за  нее  едва  слышно
раздался рев электрички.
   Ведьма несла Сережу по ступеням вниз; постепенно становилось теплее  и  с
каждым шагом воздух все сгущался.  Сережа  стал  считать  ступени  и,  когда
досчитал до трех сотен, похитительница  остановилась,  наконец  и  выпустила
мальчика.
   Он ударился о пол, тут же отскочил  к  стене  и,  вжавшись  в  нее,  стал
оглядываться: он находился в какой-то подземной пещерки со стенами покрытыми
зеленой, слабо светящейся плесенью, с потолком, с  которого  обвисали  целые
"грозди" этой самой плесени.
   Перед ним стояла уродливая крыса: если бы не громадный горб, искривлявший
ее спину в дугу, она была бы гораздо выше Саши, так же приходилась с  ним  в
един рост. В крысиной лапе сжималась черная  палка,  а  гнилые  клыки  хищно
щелкали.
   Мальчик бросился в боковой туннель, однако, крысиная  лапа  вытянулась  и
схватила его за шкирку.
   - Лучше и не бегай от меня! Все равно не уйдешь! - она легко поднесла его
к своей грязной морде и зашипела: - И не вздумай бежать, все равно поймаю, а
поймаю - превращу в кусок сыра и съем!
   - Где мой котенок?!
   Из бокового туннеля выбежала маленькая  серенькая  мышка,  по  штанине  и
рубахе забралась Сереже на плечо и принялась жалобно пищать ему на ухо.
   - Вот твой котенок! - искривила усмешкой пасть крыса.
   - Верни ему облик! Отпусти...
   - Замолчи! Слушай меня! - крыса заткнула  Сережин  рот  покрытой  грязной
шерстью лапой, мальчик дернулся отчаянно, однако вырваться так и не смог.
   Гигантская крыса шипела: как увидела, что ты можешь видеть сокрытые лики,
так решила сразу превратить тебя в кусок сыра и съесть; но теперь  подумала:
ты совсем еще молод и ноги твои сильны - я же совсем стара и я  устаю  целый
день ходить по этим вашим грохочущим змеем, в животы которых вы  набиваетесь
и мчитесь - о безумные, мерзкие люди! Отныне, за  милостыней  будешь  ходить
ты! И твой котенок-мышка! Бр-ррр: ненавижу кошек!
   - Меня все равно найдут! Слышите вы - отпустите подобру-поздорову!
   - А уж об этом я подумала! Ха-ха!
   Она дунула на Сережино лицо и мальчик закашлялся от сильной вони.
   - Ну а теперь посмотри на себя, красавец!
   Сережа открыл глаза и увидел, что крысы  перед  ним  нет,  зато  в  стене
открылся новый проход, в котором стоял сгорбленный уродец с тонкими  кривыми
ручками и ножками, с потемневшим от въевшейся грязи лицом,  с  приплюснутым,
почти не видимым носом. Глаза у уродца были печальными и Сережа  понял,  что
лучше им быть вместе, протянул руки и бросился к нему навстречу.
   Сгорбленный тоже протянул кривые ручки  и  бросился  к  Сереже;  вот  они
столкнулись и мальчик, отскочив на пол, понял, что это его отражение.
   Крыса захохотала:
   - Ну, теперь тебя ни мать, ни отец не узнают!
   - Узнают, я им все расскажу!
   - На тебе наложено проклятье: как выйдешь под  свет  неба,  так  в  мышку
превратишься!
   - Вы знаете: мои родители дадут вам за меня выкуп! Столько денег, сколько
я никогда не насобираю! Тогда  вы  обкушаетесь  своего  сыра:  правда-правда
обкушаетесь!.. Черт, они ведь уже ищут меня...
   При упоминании черта в углу взвился столб красного дыма и из него шагнуло
мускулистое существо с красной чешуей, черными рогами, и с трезубцем, сжатым
в когтистой лапе.
   - Зачем звали?! - громовой рык, в котором потонуло дребезжанье  очередной
электрички.
   - Ступай рогатый! - раздраженно махнула лапой крыса. - Это малец тут один
шалит!
   - Может взять его с собой; поварить в котле; или бросить в стальной  мозг
Кощея, а?! Может взять с собой,  этого  умника,  который  отрывает  меня  от
важных дел?!
   - Уймись, чертушка! Уймись, рогатенький! Уж он у меня послужит, уж у меня
узнает, как вас, благородных, краснобоких тревожить!
   - Ладно, я уйду!
   - Передавай привет Кощею железному!
   - Передам непременно! - рыкнул черт и скрылся в красном  облаке,  которое
тут же уползло под пол.
   - Еще раз помянешь его - унесет в Кощеево царство! А там окажешься -  мой
полон Ирией тебе покажется!
   - Чем-чем?
   - Да есть такая земля, из-за которой солнце  встает!  Сады  там  райские,
полные запахов мерзких; фонтанов вечных от которых тошно мне! И  воздух  там
райский от которого мутит меня! Всяких праведников то место мерзкое ждет! Но
не стану больше о нем поминать! Съешь-ка ты сыру, да ложись спать!
   - А я говорю, потребуйте выкуп! - едва сдерживая слезы, закричал Сережа.
   - Не верю я вам людям - никто мне не даст выкупа! Схватят старуху старую!
Я то, конечно, от них извернусь мышью убегу, но и тебя потеряю... Ну уж нет!
Ешь-ка ты сыр, да ложись!
   В ее лапе неведомо  откуда  появился  кусок  чего-то  серого  с  толстыми
зелеными  прожилками,  похожими  на  вены.  От  вони  у  мальчика  едва   не
закружилась голова.
   - Ешь, ешь? Или не доволен!? Другой еды у меня не найдешь!
   Сережа отшатнулся к стене, повалился там, свернулся калачиком и тихо-тихо
заплакал. Крыса постояла над ним, похихикала, да и уковыляла куда-то.
   На Сережином плече, сидел  мышонок,  стучал  ему  хвостиком  по  спине  и
тихонечко, жалобно пищал что-то.
   - Ничего, ничего, мы эту ч... - он хотел сказать  "чертову",  но  вовремя
остановился. - эту крысы. Мы  ее  обхитрим:  мы  все  равно  убежим...  Нет,
сначала вернем прежний облик, а потом уж убежим.
   Вскоре усталый Сережа заснул и снился ему ночной,  весенний  лес.  Журчал
ручеек,  звездной  дорожкой  залегший  средь  младых,  ненадолго   заснувших
деревьев. На лунной глади круглого озера, на большой кувшинке, свесив  хвост
в воду лежала, разглядывая Луну русалка;  изредка  средь  спокойствия  небес
пролетали падучие звезды.
   Сережа, не торопясь никуда, ни зачем не гонясь, шел по  этому,  открытому
вечности лесу; иногда останавливался и прислонившись  спиной  к  коре  долго
созерцал, сливаясь с этим лесом; пытаясь постичь - что же это за простор над
ним... И не мог постичь, от чего восторженные мурашки бежали по коже его.

                                               *              *               *

   - Просыпайся! А ну поднимайся! - заскрежетала у его уха крыса.
   Сережа открыл глаза и понял, что служит ей  уже  более  пятнадцати  дней:
пятнадцать то дней он сосчитал точно, а потом и сбился со счета - такими эти
дни были однообразными и уродливыми.
   Каждое утро будила его  старуха,  бросала  кусок  проплесневевшего  сыра,
который Сережа, не смотря  на  сильный  голод  мог  есть  только  маленькими
кусочками, отчего его сгорбленная фигура, стала совсем уж тощей.
   По подземной норе она вела его к  решетке;  выглядывала  -  нет  ли  кого
поблизости, поднимала ее и выпускала Сережу на закуток станции.
   И вот этот, потемневший, одетый во рванье, сгорбленный мальчик, совсем не
похожий на прежнего Сережу - только глаза остались прежними - целый день  он
ходил по электричкам, жалобным и громким голосом  просил  милостыню;  причем
старался так как знал, что, если не соберет столько-то монет -  так  старуха
изобьет его своей темной, кривой палкой - изобьет сильно, до крови, как было
уже несколько раз...
   И несколько раз он видел людей в которых  он  признал  охранников  своего
отца, видел он и своего отца (мать в это время лежала в горячке).
   И так ему  хотелось  закричать:  "Это  я,  Сережа!",  убраться  из  этих,
грохочущих, душных подземелий; но он понимал, что отец  его  не  узнает,  но
только опечалится еще больше - а отец, был сейчас  небритым,  да  и  одежда,
обычно блестящая; вычищенная до блеска, теперь была мятой; глаза  покраснели
от бессонных ночей.
   Он выкрикивал:
   - Мальчика ли не видели... -  и  описывал  Сережу;  раз  они  встретились
глазами - Сережа побыстрее отвел взгляд, но отец  подбежал,  поднял  его  за
подбородок; прошептал что-то отчаянно и пошел дальше... У Саши потом потекла
кровь из носа и долго не хотела останавливаться.
   И вот наступил какой-то, неведомо какой по счету,  мучительный  день,  но
разбудив Сережу старуха-крыса говорила слова совсем необычные:
   - Сегодня, когда вернешься,  меня  не  найдешь!  Убегу  я  на  гору,  где
соберемся все мы - ведьмы, колдуньи, чародейки на  праздник.  Вернусь  же  я
только к утру. Ты вернешься - монеты положь, да ложись спать. А коли к двери
зеленой подойдешь, коли только  дотронешься  до  нее,  сразу  в  кусок  сыра
обратишься: приду - съем!
   - Хорошо! Хорошо! -  закивал  головой  Сережа,  а  мышка  Томас  тихонько
пискнула.
   Про себя же Сережа подумал: "Как же послушаюсь я твоих угроз! Надоело! Не
боюсь в сыр превратится - все уголки здесь обхожу, найду, как с  колдовством
твоим совладать!"
   Выпустила старуха Сережу, а у него только и мыслей было, как бы вернуться
побыстрее да найти какую-нибудь колдовскую книгу. Он и милостыню собирать не
стал - уже знал, что этой ночью все изменится - либо он  и  впрямь  кусочком
сыра станет, либо обретет свободу.
   Он  стоял  у  стены  какой-то  станции,  наблюдая,  как   людской   поток
поднимается вверх по эскалатору, представлял себя какое ясное, какое  теплое
должно быть там небо - ведь там, должно быть уж май  цвел  пышными  ветвями.
Как хотелось сразу убежать туда - но он  помнил,  проклятье  крысы:  "Только
увидишь свет небесный - сразу сыром станешь!" и потому он мучительно стонал,
борясь с жаждой бросится по этим ступеням вверх,  вздохнуть  свежий  воздух!
Ах, как мучительно,  как  страстно  жаждалось  ему  вдохнуть  этого  свежего
воздуха! Как страстно ему поля хотелось увидеть, леса!
   "Ведь, я раньше и не замечал, как прекрасна весна! Смотрел в  безразличии
на деревья - через окно смотрел; а потом, в эту чудесную пору, проводил часы
перед экранами, такими блеклыми, неживыми против красы той! Как  же  хочу  я
бежать по воле, да босыми ногами, чтоб земельку родную,  милую,  из  которых
так много дочерей да сынов прекрасных взросло! Так хочу к  древностям  твоим
мать сыра земля прикоснуться! О поля, реки, о озера, о дерева!.. Быстрее бы,
быстрее бы все решилось - быстрее бы из этой преисподней блеклой вырваться!"
   Настороженно мяукнул сидевший на плече Томас и перед Сережей остановились
двое "служителей порядка" таких массивных, что ему сначала  подумалось,  что
это слоны вырвались из зоопарка.
   - Кто такой, документы есть? - грубый, безразличный к чужой беде голос.
   - Документы... есть... не знаю... - зашептал и стал пятится Сережа.
   - Проедем!
   - Мне идти надо, понимаете?!
   - Так! - голос сразу стал сильно раздраженным.
   Сережу схватили за руку  и  поволокли  к  эскалатору.  Мальчик  попытался
вырваться, однако здоровенная ручища сжалась, словно тиски.
   - Пшли! Пшли! - его с силой дернули, отчего Сережа стал  падать;  однако,
упасть ему не дали; подхватили, поставили на движущиеся, вверх ступени.
   - Не дергайся!
   - Рука болит! - Сережа скривился, застонал,  даже  заплакал  -  и  все  с
расчетом, который и оправдался: на них стали косится,  а  какая-то  старушка
даже пронзительно возмутилась: "варварам,  нехристям,  фашистам...".  Сережа
застонал громче и действительно отчаянно - тогда руку отпустили, схватили за
плечо.
   "Ну вот - либо меня съест какая-нибудь мышка, либо..." - Сережа, понимая,
что второго шанса не будет, дернулся в сторону.
   Он метнулся через перегородку, на которой набухали гнилью  цилиндрические
светильники;  метнулся  в  ту  сторону,  где  второй  поток  засасывался   в
грохочущие недра.
   - Эх ты гад! - удивленно и как-то обиженно выдохнул "служитель порядка" в
руке которого остался кусок грязного тряпья с Сережиного плеча.
   Мальчик же, прыгнув через ограждение,  упал,  заскользил  по  поверхности
вниз, ухватился за светильник - тут его схватили за ногу.
   - Иди сюда, рванье!
   Сережа  намертво  уцепился  в  источник  блеклого  цвета,  эскалатор   же
непрерывно двигался и "служители порядка" уехали вверх -  у  одного  остался
обрывок с Сережиного плеча, у другого - порванный ботинок.
   Сережа, наконец, перекинулся через  ограждение;  и,  растолкнув  стоячих,
перебрался на  ту  часть  эскалатора,  где  торопливые  сбегали  в  визжащее
подземелье.
   - Держи его! - зло завопили откуда-то сверху, и Сережу еще раз  схватили;
однако, он и в этот раз, едва не упав, вырвался, оставив кому-то  на  память
еще один кусок своей одежки.
   Вот и станция: Сережа,  распихивая  народную  массу,  пробивался  к  краю
платформы, а за ним гнались уже другие (а может и те же) массивные,  похожие
на слонов "служители порядка".
   Они  разбивали  толпу  и  Сережа  уж  слышал  их  гневное  сопенье  -  не
оборачиваясь, он представил красных чертей с трезубцами, закричал: "Черт!" -
бросился под чьими-то ногами и вот вылетел на рельсы.
   Где-то позади нарастал, жадно поглощая испуганные и  гневные  крики,  рев
электрички - Сережа бросился в черные недра,  прочь  от  станции,  прочь  от
толпы:
   - СТОЙ!!! - безумный  вопль  и  тут  же  скрежещущий,  разрывающий  пилой
черепную коробку скрип  тормозов.  Сережа  уже  в  туннеле,  услышал  позади
громкий топот и прерывистые крики:
   - Стой!.. Ну мы тебя!.. Погоди ты у нас!.. А ну стой, гад, оборвыш!
   Лучи фонарей, словно щупальца призрачного осьминога, прорезали тьму.
   Наконец-то углубление в стене - Сережа бросился к нему, положил  руки  на
стену, произнес быстрое:
   - Кхумбель бум трарок!
   Дверь со скрипом распахнулась  и  мальчик  бросился  по  ступеням;  дверь
скрипнула и сразу за тем:
   - Ну и где он?!
   - А черт его знает!
   - Тут есть вроде кто?!
   - Дым вон красный пошел!
   - Да нет никого!
   - Вызываем подкрепление! Оцепляй у другой станции! Давай, передавай!
   - Значит так - пока туннель не прочешем; движение перекрываем!..
   Голоса замолкли, а Сережа, в голове которого  от  напряжения  беспрерывно
что-то набухало, раскалывалось с жаром и тут же начинало набухать снова.
   - Эй, крыса! - позвал он негромко, когда  прошел  две  сотни  ступеней  и
ступил в зал, со стенами покрытыми мхом.
   - Эй, старуха, крыса, пожирательница гнилого сыра! Ты - выходи! - сильный
крик его