- на западе, где бароны Пограничья имеют под своими
флагами немало боссонских лучников. Эти провинции не представляют
для Валериуса непосредственной угрозы, но если их объединить, то
им будет сопутствовать боевая удача, и они смогут отстоять свою
независимость. Пускай Валериус правит в этих местах, пока может.
Дни его сочтены. Народ поднимется, когда узнает, что я еще жив. Я
отвоюю Тарантию и отброшу от нее Амальрика. А потом прогоню этих
поганых псов из всего королевства.

Сервейс продолжал молчать, и тишину нарушало лишь
потрескивание огня.
- Ты что? - удивленно крикнул Конан. - Что ты повесил голову и
уставился в огонь? Ты веришь в мои слова?

Галлан старательно избегал взгляда короля.
- Конечно, Ваше Величество, вы сделаете все, что в человеческих
силах, - наконец упавшим голосом произнес он. - Я ходил за вами в
бой и знаю, что нет человека, кто мог бы одолеть тебя...
- Так что же тогда?

Сервейс еще глубже запахнулся в свой кафтан на меху и
задрожал, несмотря на близость огня.
- Люди говорят, что все, что произошло, - дело рук черной магии.
- Ну и что с того?
- А что может сделать простой человек против магии? Кто тот
неизвестный, что, как рассказывают, пришел с Валериусом с севера,
появляется и исчезает столь таинственно? Люди шепчутся, что это
великий чародей, умерший тысячи лет тому назад, но вернувшийся из
серых краев смерти, чтобы свергнуть короля Акулонии и возвратить к
власти династию, наследником которой является Валериус.
- Да разве это имеет какое-нибудь значение? - гневно выкрикнул
Конан. - Я сумел уйти от невиданных демонов подземелий Бельверуса
и дьявольщины, что преследовала меня в горах. Если народ
поднимется...

Галлан покачал головой.
- Самые преданные твои подданные в восточных и центральных
областях либо уже погибли, либо бежали, а то и схвачены. Гундерляндия
лежит далеко на севере, Понтейн - далеко на юге. Боссонцы отошли
на свое западное Пограничье. Призыв и сбор всех этих сил
потребует недель, и если Амальрик узнает об этом, он нападет
первым и уничтожит каждого по отдельности, чтобы не допустить их
объединения.
- Но восстание в восточных и центральных областях страны
перетянет чашу весов на нашу сторону! - громко возразил Конан. -
Мы сможем освободить Тарантию и удержать ее до подхода войск из
Гундерляндии и Понтейна.

Еще секунду его собеседник колебался, а потом, понизив голос
до шепота, произнес:
- А еще говорят, что тебя погубили заклятия. Рассказывают, что
все тот же самый чужеземец владеет чарами, способными убить тебя
и разбить твою армию, что и произошло под Валкой. Громкий звон
крепостного колокола возвестил о твоей смерти. Люди уверены, что
ты мертв. А центральные области теперь вообще не поднимутся, даже
если узнают, что ты вернулся: они просто не осмелятся. Магия
победила на поле валкийской битвы, и магия принесла весть о твоей
гибели, ибо уже тем же вечером народ волновался на улицах
Тарантии.

Немедийский жрец и колдун прибег к помощи черной магии,
чтобы умертвить прямо на улицах столицы тех, кто оставался тебе
верен. Непонятным и страшным образом наши воины падали тут же, на
мостовую и умирали. Мерли, как мухи. А тот худой чернокнижник
рассмеялся и сказал: "Я всего лишь Альтаро, ученик Орастеса,
единственного изъявителя воли того, кто скрыт от ваших глаз. Это
- не моя сила, она лишь проходит через меня".
- А что? - резко отозвался Конан. - Разве не лучше гордо умереть,
чем жить в рабстве? Разве смерть горше, чем притеснения, неволя и
издевательства?
- Разум отступает, как только начинают бояться глаза, - раздался
ответ Сервейса. - А центральные области теперь боятся слишком
сильно, чтобы пойти за тобой. Окраины может еще и будут
сражаться... но та же сила, что поразила тебя под Валкой, одержит
верх и теперь. Немедийцы сейчас удерживают самые обширные,
богатые и густонаселенные районы Акулонии и не позволят победить
себя силами, которые ты в настоящее время можешь получить в свое
распоряжение. Ты можешь полагаться лишь на самых своих верных
подданных. Больно, что я тебе скажу, но это правда: ты, Конан, -
король, но без королевства.

А тот молча смотрел на огонь. Прогоревшее полено, не
разбрасывая искр, тихо распалось в пламени. Точно так же, как его
королевство.

И вновь, где-то за чертой материальных чувств, Конан
почувствовал страшную, отвратительную леденящую руку безжалостной
судьбы. Паника и чувства человека, попавшего в безнадежную
ловушку, сражались в его душе с дикой ненавистью варвара,
требовавшей убийства и победы.
- Где сейчас мои королевские советники? - спросил он наконец.
- Паллантид, тяжело раненый в битве под Валкой, вернулся на
родину и теперь находится в своем замке в Атталусе. Я могу
написать ему, если найду человека, который решится отвезти весть.
Канцлер Паблос со свитой бежал из королевства неведомо куда.
Королевский совет разогнали. Шестеро его членов схвачены,
остальные - в изгнании. Большинство твоих верных людей убиты. И
этой ночью, например, княжна Альбина умрет под топором палача...

После этих слов Конан посмотрел на своего собеседника так,
что тот весь сжался.
- За что?
- Она не захотела стать наложницей Валериуса. Он отнял у нее
землю и имение, слуг продал в рабство, и сегодня ночью в Железной
Башне ей отрубят голову. Прими совет, мой король, - ибо для меня
ты навсегда останешься королем, - уходи, пока тебя не схватили.
Никто теперь не находится в безопасности. Шпионы и доносчики -
вокруг и внутри нас, и любой косо брошенный взгляд или
неосторожное слово рассматривается как неповиновение и бунт. Если
ты откроешься своим подданным, тебя сразу же поймают и убьют!

Все мои кони и люди, которым я могу доверять, - в твоей
власти. До рассвета ты успеешь уйти далеко от Тарантии и будешь
неподалеку от границы. Не в состоянии помочь тебе вернуть
королевство, я могу, однако, последовать за тобой в изгнание.

Конан отрицательно покачал головой. Он сидел, уставившись на
языки пламени и опершись подбородком на большой кулак. Огонь
алыми бликами отражался в его броне и разъяренных глазах. Вновь,
как и часто в прошлом, Сервейс задал себе вопрос: до конца ли он
знает непонятные и тайные возможности своего короля? Фигурой его
господин превосходил обычных цивилизованных людей, а в глазах его
пылал первобытный огонь варварства. И вновь это спрятанное в
короле дикое начало давало о себе знать все сильнее, словно с
него опадали последние обломки скорлупы цивилизованности. Конан
начинал приобретать свой настоящий облик. Он поступал явно не
так, как это делал бы на его месте любой цивилизованный человек,
и мысли его сейчас мчались гигантскими скачками. Он был
непредсказуем. Всего лишь малый шаг отделял короля Акулонии от
одетого     в     шкуры     убийцу     с     нагорий    Циммерии.
- Я поеду в Понтейн,  если мне представится такая возможность,  -
произнес он  наконец. -  Но поеду  один. Как  король Акулонии,  я
должен         сделать         еще          одну          вещь...
-  Что  вы  задумали,  Ваше  Величество? - спросил Галлан, полный
наихудших                                           предчувствий.
- Сейчас я поеду в Тарантию и попытаюсь спасти Альбину, - ответил
Конан.  -  Я  подвел  всех  остальных моих подданных... и теперь,
если  эти  подонки  возьмут  ее  голову,  могут  получить  и мою!
-  Это  же  безумие!  -  крикнул  в  отчаянье  Сервейс, вскочив и
схватившись  руками   за  горло,   словно  в   приступе   удушья.
- Башня  имеет подземелья,  о которых  мало кто  знает, -  твердо
продолжал король. - И я буду последним псом, если позволю Альбине
умереть лишь за  то, что она  сохранила мне верность.  Может, я и
король   без   королевства,   но   не   сопляк   без    гордости!
-    Это    убьет     всех    нас!     -    прошептал     Галлан.
- Нет, никого,  кроме меня. Ты  и так уже  достаточно рисковал. Я
пойду один.  Дай мне  только повязку  на глаз,  посох в  руки, да
такую одежду, что носят бродяги...


ДУХ КОРОЛЯ


Немало людей проходило за время от захода солнца до полуночи
через высокие арочные ворота Тарантии: путешественники, купцы из
далеких краев, ведущие тяжело груженных мулов, вольные работники
из окрестных имений и сел. Теперь, когда Валериус укрепил свою
абсолютную власть в центральных районах страны, входящих уже не
проверяли слишком строго и они ровным потоком вливались в широкие
ворота. Ослабела и дисциплина - несущие здесь службу немедийские
солдаты были в подпитии и занимались высматриванием сельских
девчат или богатых купцов, с которых было чем поживиться. Они не
обращали внимания на работников и закутанных в плащи
путешественников, как не обратили внимания и на рослого бродягу,
поношенный плащ которого был не в состоянии скрыть твердости
контуров мощной фигуры.

Человек этот шел широкой упругой походкой, а тяжесть его рук
свидетельствовала о том, что он вполне может за себя постоять.
Широкая черная повязка прикрывала один его глаз, а кожаная шляпа,
низко натянутая на глаза, отбрасывала на его лицо тень. С грубым
и длинным посохом в мускулистой шершавой ладони он неспешно
прошел под сводом ворот, освещенным светом факелов, и,
проигнорированный стражей, вышел на широкие улицы Тарантии.

Они были хорошо освещены и заполнены людьми, а до сих пор
открытые лавки и магазины предлагали прохожим свои товары. Но
повсюду повторялась одна и та же картина: немедийские солдаты, в
одиночку или группами, пересекали толпу, сохраняя на лицах
выражение холодного пренебрежения. Женщины бежали от них со всех
ног, а мужчины с темнеющими лицами и стискивающимися кулаками
отходили в сторону. Акулонцы были народом гордым, а захватчики к
тому же были их давними врагами.

Костяшки стиснутых на посохе пальцев высокого
путешественника сразу побелели, но, взяв пример с других, он
нехотя уступил дорогу панцирным воинам. Среди пестрой толпы никто
не обращал внимания на его одеяние, но один раз, когда он миновал
оружейную лавку и свет из широко открытых дверей хорошо
подсветил его, ему показалось, что он чувствует на себе чей-то
внимательный и пристальный взгляд. Быстро обернувшись, он
заметил, что на него уставился смуглый человек в кожаном фартуке
вольного работника. Увидев, что его заметили, человек этот
неестественно быстро повернулся и затерялся в толпе. А Конан, не
мешкая, свернул в узкий переулок и прибавил шагу. Конечно, это
могло быть и чьим-то простым любопытством, но лишний раз
рисковать не стоило.

Мрачная Железная Башня располагалась на некотором удалении
от городских стен, среди лабиринта узеньких улочек и старых
домов, давно оставленных даже беднейшими жителями столицы и
теперь ожидавших сноса. Башня тоже была своего рода небольшим
замком - древним сплетением каменных плит и черного железа,
построенным еще в древности, и играла когда-то роль крепости.

Неподалеку от нее, затерянная в хаосе полупустых домов и
крошечных лавочек, поднималась еще одна башня - караульная, такая
старая и забытая, что ее уже добрую сотню лет даже не наносили на
план города. Первоначальное ее предназначение давно забылось, и
никто из живших вокруг не обращал внимания на этот старинный
замок, который, как считалось, по ночам превращался в прибежище
убийц и воров, и не догадывался, что это - тайная обитель
необычных сил, о чем говорил опоясывающий ее каменный барельеф.
Всех секретов этой старой башни не знало даже и полдюжины людей
во всем королевстве.

Массивный поржавевший замок не имел скважины для ключа, но
пробежавшие по нему быстрые пальцы Конана нащупали в нескольких
местах небольшие неровности, недоступные глазу обычного
наблюдателя. Двери тихо отворились внутрь, и король вошел в
темноту, прикрыв их за собой.

Двигаясь в темноте с явным знанием места, он быстро нащупал
медное кольцо в одной из каменных плит пола, поднял ее и без
колебаний опустился в зияющий под ней ход. Ощутив под ногами
крутые каменные ступени, он стал спускаться вниз, чтобы войти в
узкий коридор, который, как он знал, вел под тремя городскими
улицами к подземельям Железной Башни.

Крепостной колокол, возвещавший только смерть короля и смену
суток, пробил полночь. В слабо освещенном входном холле Железной
Башни раскрылись двери, и через них проследовала человеческая
фигура.

Изнутри башня выглядела точно так же, как и снаружи: ничем
не украшенные серые массивные стены. Плиты пола были основательно
издолблены ногами многих поколений заключенных и стражников, а
сводчатый потолок освещался мутным мерцанием вставленных в
кронштейны факелов.

Человек, вошедший в коридор, уже одним своим видом вызывал
какой-то суеверный ужас. Это был рослый, крепко сложенный
мужчина, одетый в черную облегающую накидку из шерсти и широкий
плащ. Голову его прикрывал ниспадающий на плечи черный капюшон с
прорезями для глаз, а на плече он нес тяжелый топор, с виду
напоминающий алебарду.

В противоположном конце коридора его ожидал, склонившись под
тяжестью  пики и лат, сгорбленный старец с обличьем горца.
- А ты не так пунктуален, как твой предшественник, - буркнул он
вошедшему. - Уже пробило полночь, и господа в масках поднялись в
комнату прекрасной госпожи. Ждут тебя.
- Эхо колокола еще не успело затихнуть, - возразил палач, - А
если я и не так скор на ноги, чтобы поспевать на каждую казнь,
то, смею тебя уверить, рука моя гораздо быстрее. Возвращайся к
своим обязанностям, старик, а мои - предоставь мне, а уж они-то,
видит бог, роскошнее твоих. Ты топчешься здесь в холодном
коридоре и стережешь ржавые двери темниц, а я пойду рубить самую
прекрасную голову в Тарантии...

Бормочущий что-то себе под нос дозорный поковылял дальше, а
палач продолжил свой неспешный путь. Через несколько шагов он
прошел остаток коридора, заметив краем глаза, что одна из дверей
слева от него открылась. Но он не придал этому значения, а когда
почувствовал, что что-то не в порядке, было уже поздно.

Его встревожила тихая кошачья поступь и шелест плаща позади,
но прежде, чем он успел обернуться, сильные руки сомкнулись на
его шее и задушили еще не родившийся крик. И в тот краткий миг,
который был ему еще отпущен, он осознал, в приступе страшной
паники, что сила его собственных пальцев - ничто по сравнению  с
той, что неумолимо отнимала у него жизнь. А в довершение всего
закатывающимися глазами он разглядел погружающийся в его грудь
стилет.

- Тварь немедийская! - раздалось над его ухом. - Не отрубить тебе
больше ни одной головы!

Это были последние слова, которые он услышал в жизни.

В обширной каменной комнате, освещенной лишь факелами, с
которых капала смола, трое мужчин стояли вокруг лежавшей у их ног
молодой женщины, откинувшейся на ворох соломы, служившей ей
тюремной постелью. Одетая только в холщовую рубашку, со
связанными позади руками, она со страхом смотрела вверх.
Золотистые волосы волнами спадали на ее белые плечи, и даже
мутный свет пламени и вызванная ужасом бледность не могли скрыть
ее необыкновенной красоты. Широко открытыми глазами она
вглядывалась в окружившие ее фигуры. Они были в масках и плащах,
но она знала их всех, хотя это теперь не могло принести ей
избавленья.

- Наш милосердный господин дает тебе еще один шанс, княжна, -
произнес самый высокий из них, разговаривая по-акулонски совсем
без акцента. - Он повелел передать тебе, что если ты все-таки
смиришь свою гордую бунтарскую душу, он примет тебя в свои
объятия. А если нет... - и он жестом указал на покрытый черными
потеками и пятнами растрескавшийся пень в центре комнаты.

Альбина задрожала и побледнела, попытавшись еще сильнее вжаться
спиной в холодную каменную стену. Каждая частица ее молодого тела
кричала жаждой жить. "Валериус тоже молод и красив..." -
повторяла она в душе, ведя сама с собой схватку за сохранение
жизни. - И его любят женщины..." Но она не решалась произнести
слов, защитивших бы ее прекрасное тело от окровавленного пня и
топора палача. Она не могла принять эту долю, прекрасно зная,
что одна лишь мысль об объятиях Валериуса приводила ее в ужас
больший, чем страх смерти. Она твердо покачала головой,
прислушиваясь к тому, что было для нее сильнее инстинкта жизни.

- Тогда нечего больше думать! - нетерпеливо закричал другой
присутствующий с резким немедийским произношением. - Где же
мастер?

Словно в ответ на его слова двери каземата тихо открылись и в их
проеме появился огромный, похожий на тень, вселяющий страх
силуэт.

При виде этого замораживающего кровь в жилах зрелища у Альбины
помимо ее воли вырвался полузадушенный крик, а все остальные
несколько мгновений стояли молча, словно пришелец в маске вызвал
у них неосознанный страх: сквозь прорези в капюшоне были видны
горевшие огнем глаза, которые по очереди останавливались на
каждом из присутствующих, отчего по спинам у них пробегала
холодная неприятная дрожь.

Потом высокий опомнился и, схватив несчастную девушку, швырнул ее
на середину комнаты. Она закричала и попыталась вырваться, но он
безжалостно повалил ее на колени и положил ее золотоволосую
голову на окровавленный пень.

- Чего ты ждешь, палач? - гневно закричал он. - Делай свое
дело!..

Ответом ему был громкий взрыв неописуемо зловещего хохота. Все
присутствующие - даже стоявшая на коленях, с неестественно
повернутой головой девушка - замерли, вглядываясь в скрытую плащом
и капюшоном фигуру.

- Что значит этот неучтивый смех, мерзавец? - дрожащим от злости
голосом спросил высокий.

Человек в одежде палача сорвал с головы капюшон и швырнул его на
пол. Потом, опершись плечами в закрытые двери, он медленно
поднял топор.

- Ну что - узнаете меня, грязные псы? - прогремел его голос. -
Узнаете ли вы меня?

Тишину, не прерываемую даже звуком дыхания, разорвал резкий
истерический крик Альбины, сумевшей вырваться из ослабевших рук
мучителя:

- Король! О, господи! Это же король!

Трое мужчин продолжали стоять, как вкопанные.

- Конан!.. - выдавил старший из них тоном человека, не уверенного
в своем рассудке. - Это король или его дух? Что это за
дьявольская выходка?

- Дьявольская выходка, чтобы покончить с такими тварями, как вы!
- закипая, ответил Конан. Губы его растянулись в злобной улыбке,
а в глазах заплясали языки адского пламени.

- Ну же, ближе к делу, господа! У вас есть мечи, а у меня - этот
тесак. Ну! Я думаю, этот мясницкий топор как раз подойдет для
разделки ваших туш, дорогие рыцари!

- Вперед! - зарычал акулонец в маске, выхватывая свой меч.

- Это Конан... и либо он, либо мы сейчас должны умереть!

Двое немедийцев, теперь тоже оправившихся от оцепенения, достали
мечи и бросились на Конана.

Топор палача не был самым удобным оружием для такого боя, но
король Акулонии владел им легко, как секирой, а быстрые
движения его ног в постоянной смене позиций расстроили все планы
противников об окружении с трех сторон.

Он ударил обухом топора по голове одного из нападавших, и пока
тот пытался вновь найти равновесие и отступить, заслонившись
мечом, разрубил ему панцирную грудь. Другой немедиец споткнулся,
и топор раскроил ему череп. Мгновением позже высокий акулонец был
уже зажат в угол, где беспорядочно отражал удары топора, не
догадываясь, однако, позвать на помощь.

Неожиданно левая рука Конана выстрелила вперед и сорвала с
противника маску, обнажив лицо.

- Подлец! - заскрежетал зубами король. - Я был уверен, что это
ты, Здрайк! Проклятый предатель! Даже эта грязная сталь слишком
роскошна для твоей гнусной головы! Так сдохни, как сдыхают
злодеи!

Топор описал  страшную дугу, и акулонец с криком упал на колени,
схватившись за хлещущий кровью обрубок правой руки, а лезвие
прошло по инерции дальше и погрузилось в бок несчастного,
открывая рану, из которой начали вываливаться внутренности.

- А теперь лежи здесь и истекай кровью, - процедил Конан, с
отвращением опуская топор. - Пойдем, княжна!

Он наклонился, перерезал путы на ладонях Альбины и, подняв ее на
руки, словно ребенка, вышел прочь. Она истерически плакала,
сжимая его шею в спазматическом объя