ды образованных людей
элементов "социально чуждых" (т. е. ненадежных), недопущением таковых в
высшие учебные заведения, и сделавши исключение для евреев, как
представителей "угнетаемой и преследуемой" при старом режиме нации,
было приступлено к созданию новой интеллигенции, новой элиты страны.
  Теоретически она должна была быть создана из людей "от сохи и станка",
для чего даже были созданы так называемые "рабфаки" для подготовки этих
активистов к прохождению курса в высших учебных заведениях.
  Во что вылилось это практически, показывают статистические данные о
племенном составе студентов высших учебных заведений в СССР. По данным
С. Познера ("Еврейский Мир", 1939 год), евреев - студентов в высших учебных
заведениях было больше 20 процентов (20,4 %), в то время, как еврейская
этническая группа составляла меньше 2 процентов (1,8 %) по отношению ко
всему населению СССР.
  Если сравнить процент студентов на тысячу душ населения, то получим:
  На одну тысячу русских было студентов (русских) - 2,8. На одну тысячу
украинцев - студентов (украинц.) - 2,00. На одну тысячу белорусов - студентов
(белорус.) - 2,4. На одну тысячу евреев - студентов (евреев) - 20,4. Приведенные
выше данные относятся к 1935 году. В следующее десятилетие процент
евреев-студентов неуклонно рос. Точных данных о проценте студентов-евреев
не имеется. Есть только косвенные указания на это. Так, например, бывший
московский студент Давид Бург в своей статье "Еврейский вопрос в СССР"
(помещенной во II части этой книги как Приложение) сообщает, что процент
студентов-евреев на одном из технических факультетов Москвы перед войной
был равен 40 %. А по многочисленным сообщениям лиц, бывших студентами в
те времена, процент студентов евреев был значительно выше.
  Обстоятельство это не могло не вызывать соответствующих настроений
среди остальной, не-еврейской массы студенчества. Студенты-не-евреи, равно
как и все население страны, отлично понимали, что если рост процента
студентов-евреев продолжится таким же темпом, как это шло до войны, то
в недалеком будущем студент-не-еврей станет редкостью в высших учебных
заведениях страны.
  К этому надо добавить и еще одно обстоятельство: при сдаче экзаменов
неудовлетворительная оценка знаний студента-еврея могла вызвать
обвинение профессора в "антисемитизме" - в отрицательно пристрастном
отношении к студентам-евреям, чего профессора не могли не бояться.
  Конечно, это бывало не всегда и не везде. Но бывало. И нередко. При сдаче
экзамена студент-еврей обнаруживает свое незнание и неподготовленность.
  Экзаменатор высказывает свое мнение. В ответ студент-еврей говорит:
  "Это потому Вы меня режете, что я еврей"... Смущенный профессор задает
еще несколько "детских" вопросов, на которые не ответить трудно... А
потом ставит удовлетворительную отметку и студент-еврей, с видом
победителя, возвращается на свое место...
  О подобных способах сдачи экзаменов рассказывают бывшие студенты
высших учебных заведениях СССР, каковых немало оказалось вне границ СССР
после последней войны. Об этом же явлении рассказывают и бывшие
профессора... Конечно, не иностранцам-евреям, а своим, русским, которым они
скажут то, чего не скажут еврею, как пишет в своей книге С. Шварц.
  Зная все вышеизложенное, не приходится удивляться сообщению С, Шварца,
что студенты требовали введения для евреев процентной нормы, как об этом
более подробно рассказано в предыдущем изложении.
  Нельзя не учесть и еще одно обстоятельство. Подавляющее большинство
студентов-евреев в материальном отношении были в лучшем положении, чем
остальные студенты. По той простой причине, что они были дети или
родственники людей того правящего класса, который был обеспечен и мог,
если не содержать полностью, то, во всяком случае, помогать весьма
существенно своим детям или родственникам-студентам.
  Все эти обстоятельства содействовали тому, что студенты-евреи быстро
кончали университеты и институты и, получивши диплом, легче, чем другие,
устраивались там, где они хотели.
  Новый правящий класс быстро подготовил себе "смену", которая теперь уже
не только по признаку "активности", а на основании дипломов заполнила
советские учреждения. Заполнила настолько, что даже в половине 50-х годов,
т. е. почти через десять лет после того, как в СССР евреи постепенно стали
терять свои монопольные позиции, Катерина Фурцева, министр народного
просвещения СССР на собрании студентов Московского Университета
заявила, что и сейчас есть Министерства, в которых больше половины
служащих - евреи. Надо полагать, что Фурцева сказала правду, ибо ее
утверждение никогда не было опровергнуто в еврейской печати, которая
содержание речи Фурцевой напечатала.
  Правда, к тому времени, т. е. к половине 50-х годов, под давлением настроений
всего населения СССР, после войны и создания государства Израиль,, в целях
государственной безопасности евреи были сняты с руководящих постов и
прежнего доверия к ним не было. Но их никто не преследовал и учреждения,
заполненные раньше до отказа евреями, только постепенно начали
пополняться представителями коренного населения России. Насколько
медленно шел этот процесс видно из неопровергнутого утверждения
Фурцевой.
  После ЗО-ти лет управления Россией (ими же переименованной в СССР) евреи
перестали быть правящим классом, но их никто не уничтожал, как они в свое
время поступили со свергнутым правящим классом дореволюционной России,
который был частично уничтожен физически, а уцелевшие превращены в
лишенцев.
  Посмотрим теперь, что сделал этот правящий класс за время своего
привилегированного положения, и как он поступил с огромным культурным
наследством великого народа, попавшим в его руки.
  

                  * * *

  Ценности материальные, оказавшиеся в руках нового правящего класса после
его прихода к власти, были огромны, неисчислимы.
  "Весь "кристаллизованный труд", превращенный в капитал в разных его видах
и формах - плод и результат грабежа капиталистами трудящихся" - так
поучали на митингах разные ораторы всех калибров и оттенков... И бросали в
темные массы зажигательный и возбуждающий лозунг: "грабь
награбленное!"...
  И начался всероссийский грабеж, называемый тогда "социализацией",
"национализацией", "реквизицией"... Грабили все и все. Начиная с носильных
вещей, нательных крестов и обручальных колец и кончая драгоценностями и
бесценными произведениями искусства... Ведь все это было "награбленное",
"народное"...
  Сколько всего награблено - ни счесть, ни учесть невозможно и вряд ли когда-
либо сможет быть установлено.
  Куда шло награбленное - об этом судить можно только на основании
косвенных данных и воспоминаний активных участников этого всероссийского
грабежа. Так, например, в газете "Новое Русское Слово" в 1965 и 1966 году есть
указание, кто и как распоряжался социализированными драгоценностями.
  Пространная выдержка из воспоминаний участников приведена во II части
этой книги - Приложения ("Социализированные драгоценности и их
применение").
  В Тегеран в первые послереволюционные годы прибывали целые вагоны или
грузовые автомобили с серебром, продававшимся как "лом" по весу. В то
врем"я в Персии были серебряные туманы. На одну чашку весов помещали
серебряный "лом", а на другую - одинаковое по весу количество серебряных
персидских монет. Шло килограмм за килограмм...
  Этот серебряный "лом" были сорванные с евангелий и икон оклады и ризы, а
также разные изделия из серебра: подстаканники, столовая посуда, лампады и
т. д. Было очень много среди этого "лома" изделий работы известных русских
ювелиров: Хлебникова, Овчинникова, Фаберже...
  Более ценное и более портативное шло в крупные антикварные магазины
Европы и Америки и продавалось, разумеется, не на вес...
  Еще и теперь, через полстолетия, у разных антикваров и на аукционах время
от времени появляются драгоценности, иконы, художественные произведения,
происхождения несомненно российского. Но пути и способы, как это все
попало к продавцам, - неизвестны. О них можно только догадываться.
  Капиталистический мир, так ревниво оберегающий частную собственность и
строго карающий ее нарушителей, в этом случае закрывал глаза на
происхождение продаваемого и охотно покупал то, что было "заведомо
краденное", не задавая нескромных вопросов.
  Не было ли это, правда косвенным, оправданием всероссийского грабежа и
признанием права распоряжаться тем, кто стоял тогда у власти?
  Здесь уместно будет вспомнить случай с держателями полисов страхового
общества "Россия", часть капиталов которого находилась в США. Несколько
эмигрантов, имея полисы на руках, по которым они имели неоспоримое право
получить известные суммы со страхового общества "Россия", обратились в
американский суд с просьбой о выплате причитающихся им денег из капиталов
"России", находящихся в банках США. Суд вынес решение о выплате. Но в
дело вмешалось правительство США и "разъяснило", что еще в 1918 году
страховое общество "Россия" декретом советской власти было
социализировано, а потому в иске надлежит отказать... Это однако не
помешало замороженные в США капиталы страхового общества "Россия"
употребить на удовлетворение претензий, аналогичных претензиям русских
эмигрантов, но предъявленных лицами, имевшими американское гражданство
в момент писания декрета о социализации.
  

                  * * *

  Кроме драгоценностей, камней, золота, серебра и предметов искусств,
которые легко можно было разбазарить по всему миру новому правящему
классу, как добыча после захвата власти, достались и бесчисленные сокровища
национально-исторические и культурные памятники великого народа и его
тысячелетней культуры: монастыри, храмы с бесценными фресками,
созданные целыми поколениями. места и центры, где творилась русская
история, русская культура. - Все то, что каждый народ бережет и лелеет, как
неотъемлемую часть своего прошлого.
  Для новых властителей страны все это было не только чужое и чуждое, но и
вредное и даже опасное. Оно напоминало о тех временах, когда Россией
правили русские, когда за стенами монастырей отсиживались от набегов
врагов, когда в монастырских кельях писались летописи, выковывалось русское
национальное миропонимание и правосознание.
  А потому новая власть, не будучи в состоянии продать fi разбазарить эту
часть достояния всей России и всего русского народа, с исключительным
ожесточением принялась за уничтожение.
  Дело это было поручено Губельману, принявшему псевдоним "Ярославский" и
занявшемуся осквернением и разрушением храмов, кощунственно-
издевательскими выступлениями, возглавляемых им "воинствующих
безбожников", глумлением над всем тем, что было свято и дорого народу.
  Сколько на просторах России было уничтожено, испакощено, осквернено
неповторимых и незаменимых памятников русской культуры и неразрывно с
ней связанного Православия - ни учесть, ни перечисли гь невозможно. Может
быть, это сделают грядущие поколения. Нам же не только нужно, но и
должно это помнить... И то, что сейчас среди молодежи в СССР появляется
повышенный интерес к прошлому своего народа доказывает, что не так легко
убить в народе его национальный дух, сознание.
  Русская, точнее российская, культуры (литература, искусство, наука) в начале
нынешнего столетия занимала, если не первое, то, несомненно, одно из первых
мест в мире. Культурная элита выросла и была воспитана в гуманных и
либеральных традициях рубежа 19-го и 20-го столетий одинаково чуждых и
ксенофобии. французов, и сухому и высокомерному делячеству англо-саксов, и
самомнению и напыщенности немцев. Она носила в себе зародыши
космополитизма и потому так легко и свободно принимала в свою среду
представителей всех племен, рас и народов.
  Русский национализм был в латентном состоянии и "национальное
отталкивание", ярко проявляемое у других народов, среди русской культурной
элиты почти отсутствовало.
  Этим обстоятельством, надо полагать, и объясняется необычная легкость, с
которой элементы инородные и иноплеменные сначала проникли, как равные, в
ряды русской культурной элиты, а после 1917 года почти полностью
захватили в свои руки руководящие позиции во всех отраслях культурной
жизни России.
  Захват этот произошел как-то незаметно. А когда российская элита себя
национально осознала - было уже поздно. Новый правящий класс с редкой
энергией и целеустремленностью устремился на борьбу с историческим
прошлым России, в чем и преуспел в первые четверть столетия своей власти.
  Даже самые слова "Россия", "русский" оказались под запретом, а за малейшее
проявление недовольства этим новым курсом культуры, уличенный или просто
заподозренный в этом, легко мог попасть в места не столь отдаленные...
  Преподавание русской истории и с ней связанных предметов, как в средней,
так и высшей школе стало профессией небезопасной. История России
менялась и приноравливалась к новому курсу. Менялась часто и надо было зорко
следить, чтобы не впасть в ересь... В печати советской, разумеется, об этом
не писалось. А в печати мировой, если оо этом и писалось, то одобрялось, ибо
это считалось борьбой с русским шовинизмом и искоренением остатков
"квасного патриотизма"...
  И только в 1966 году в книге американского историка-исследователя Вествуда
"Россия 1917-1964 годов" можно прочитать следующие правдивые строки:
  "коммунисты боролись не столько с белыми, буржуазией, кулаками или
фашистами, сколько с историческим прошлым России". Это, может быть,
первый случай, когда правильно подмечена и отчетливо сформулирована
главная цель правящего класса, заключавшаяся в искоренении в сознании народа
чувства своей национальной принадлежности и превращения новых поколений
в "советских людей" с психологией "безродного космополита".
  Понимая и учитывая огромное значение для внедрения в умы своих идей, новый
правящий класс сразу же после прихода к власти, во-первых, во всей стране
запретил все периодические издания некоммунистического направления, а, во-
вторых, во главе всех газет и журналов поставил своих людей, не только
политических единомышленников, но и своих единоплеменников. (Чтобы не
перечислять здесь всех редакторов влиятельнейших газет и журналов СССР в
разные периоды власти нового правящего класса рекомендуется заглянуть в
соответствующие списки помещенные в этой книге - на стр. 271 и 458).
  Новые руководители печати в СССР сразу же стали проводить основную
линию, прибывшей из-за границы головки III Интернационала - неуклонную
борьбу с историческим прошлым России.
  Борьба эта шла широким фронтом. Кроме периодической печати, всячески
охаивавшей прошлое русского народа и созданного им великого государства,
этим же делом занялась и литература того времени, а также весь огромный
аппарат "народного просвещения", стремившийся воспитать новые
поколения в полном незнании прошлого своего народа и страны...
  Расчет был на создание "нового человека", не помнящего своего родства, не
знающего и не понимающего, что такое родина, человека интернационального.
  И все, что этому новому курсу воспитания могло мешать, подвергалось
запрещению и уничтожению. Разные скоморошествующие приспешники
правящего класса "метлой выметали русских классиков и прочую дребедень,
засоряющую мозги пролетария". Пушкин был под запретом, не говоря уже о
Достоевском, Лескове и других корифеях русской литературы... Диктатором в
литературе стал племянник Свердлова - Леонид (Лейба) Авербах,
деятельность которого описана в отдельном приложении в части II
настоящего труда (см. "Ленька и железный Генрих", стр. 463-467).
  Целый легион новых "советских писателей и журналистов" евреев появился
на авансцене литературной жизни, в дополнение к тем евреям, которые и
раньше заполняли страницы русских газет и журналов, как например,
Багрицкий, Сильвинский, Бабель, Катаев, Петров, Шкловский. Герман, Ильф,
Каверин, Лидии, Гольдберг, Левидов, Инбер (сестра Троцкого), Финк,
Рубинштейн, Кольцов, Никулин, Киршон и множество других.
  В результате, во второй половине 30-х годов среди "русских" (советских)
журналистов, писателей было так же трудно найти русского, как и среди
многочисленных "русских" (советских) дипломатов, торгпредов и остального
персонала Министерства Иностранных Дел.
  Та же самая картина наблюдалась и в области искусства: музыки, театра,
кинематографа... Перечислить всех не разрешает объем настоящего труда, а
также и то, что многие выступали под русскими псевдонимами.
  Население России молча наблюдало все происходящее. Но никакое обсуждение
создавшегося положения, когда численно незначительное меньшинство,
чуждое русскому народу по своему миропониманию и правосознанию захватило
в свои руки почти все руководящие .посты в государстве, было немыслимо. А о
каких-либо протестах и думать боялись. Ведь это было бы квалифицировано,
как "антисемитизм" и повлекло бы за собою строгое наказание...
  Исследователь вопроса об "антисемитизме" в СССР, Соломон Шварц, это
молчание называет "спадом волны антисемитизма". А С. Познер в
"Еврейском Мире" (за 1939 год) сообщает следующее: "Еврейская зарубежная
пресса тщательно следила за всеми проявлениями антисемитизма в
Советской России и надо констатировать, могла отметить лишь
незначительное количество их. Последние случаи имели место в 1935 и 1936
годах. Еврейское Телеграфное Агентство насчитало в 1935 г. два случая, а в
1936 г. один. Во всех трех случаях против виновных в антисемитских
выступлениях были возбуждены судебные дела и они поплатились тюремным
заключением от двух до пяти лет"... Дальше С. Познер высказывает свое
предположение, что "поколение, выросшее за время советского правления, по
всей вероятности, свободно от антисемитских настроений, ибо было
воспитано вне всякого воздействия расовых и религиозных идеологий"... Но на
той же странице С. Познер пишет и следующее: "На 8 всероссийском съезде
советов Молотов говорил о наличии в стране и, как можно было заключить из
его слов, в советской администрации, антисемитских чувств, но от имени
правительства он грозил за проявление их смертной казнью".
  Не следует ли в этом последнем, т. е. в угрозе от имени правительства
смертной казнью за проявление "антисемитских" чувств, искать объяснение
как того явления, которое С. Шварц называет "спадом волны
антисемитизма", так и незначительного количества судебных дел по
обвинению в "антисемитизме"? Не страх ли смертной казни замкнул уста
населения?... Да так крепко и надежно, что даже такой знаток
"антисемитизма", как Соломон Шварц не мог распознать этих чувств.
  Смертная казнь за проявление враждебных чувств - наказание неслыханное не
только в мирное время, но даже в обстановке войны и оккупации...
  И не мудрено, что население России молчало и не протестовало против
правящего класса и всех его экспериментов над захваченной им Россией...
  В то время - во второй половине 30-х годов - этот новый правящий класс
широко и всеобъемлюще захватил власть в СССР.
  Ближайшим сотрудником Сталина (женатого на еврейке) был его зять Лазарь
Каганович. Другой зять, Моисей Каганович, стоит во главе всей тяжелой
промышленности страны. Народный Комиссариат Внутренних Дел (НКВД) в
руках Гершеля Ягоды и его помощника и заместителя Агранова-Сорензона.
  Делом сыска ведает Лев Беленький. Концлагерями управляет Мендель Берман,
ближайшими помощниками которого являются: Яков Раппопорт, Лазарь
Коген и Семен Фирин. Всеми тюрьмами страны ведает Хаим Апетер.
  Политическое Управление Красной Армии в руках Янкеля Гамарника и Моисея
Владимирского. Внутренняя торговля производится под управлением И.
  Вейцера, а кооперация - И. Зеленского (еврея). Государственным Банком и
всеми ценностями страны распоряжается Лев Мариазин. Легкая
промышленность в руках И. Любимова (Козлевского). Продуктами питания
для всего государства распоряжается Моисей Калманович. Транспорт и все
пути сообщения в ведении зятя Сталина Лазаря Кагановича, при котором в
должности Главного Прокурора Транспорта состоит Сигал. Вс