зывается  Горьким,  умереть не
менее  пятидесяти  лет назад, и эта  шутка звучала немного  горько. В общем,
художественная политика Советского Союза  ведет к тому, что игра  артистов в
Москве гораздо лучше произведений, которые они играют. Советский Союз  имеет
великолепный театр, но драмы у него нет.
     Причина более строгой  цензуры.  Так было  не всегда.  Прежде  круг тем
московских   сцен   и  фильмов  был  безусловно   шире.  Когда   спрашиваешь
ответственных лиц,  почему это  изменилось, почему  за последний год или два
литературная  и  художественная продукция контролируется строже, чем прежде,
то  тебе  отвечают,  что Советскому  Союзу угрожает предстоящая  в недалеком
будущем война и нельзя  медлить моральным  вооружением. Вот  ответ,  который
получаешь в Союзе и на некоторые другие вопросы;  он объясняет  очень многое
из того, что вне границ Советского Союза трудно понимается.
     Необходима  ли  цензура?  Однако,  по  моему  мнению,  он  недостаточно
объясняет попечительство  и  опеку  государства  над художником. Государство
может ставить художнику задачи, но я не считаю полезным, когда оно под более
или  менее мягким  давлением принуждает  художника  к принятию  на себя этих
задач и к  соблюдению генеральной линии. Я убежден в том, что художник лучше
всего разрешает те задачи, которые он  сам себе ставит. Кроме того, граждане
Советского Союза настолько пропитаны политикой, что  эта  политика неизбежно
сказалась  бы в произведениях художников даже в том случае,  если бы их и не
принуждали к выбору непосредственно политических сюжетов.


Глава III. ДЕМОКРАТИЯ И ДИКТАТУРА

     Свобода? Диктатура? Теперь мы подошли к вопросу, который, когда заходит
разговор  о Москве  текущего, 1937 года,  вызывает,  пожалуй,  самые  острые
дискуссии.  Это  вопрос о  том,  как  в  Советском  Союзе  обстоит  дело  со
"свободой".
     Формальная  и  фактическая демократия. Советские  люди утверждают,  что
только  они одни  обладают  фактической  демократией и что в  так называемых
демократических   странах  эта  свобода  имеет  чисто  формальный  характер.
Демократия означает господство народа; но как же, спрашивают советские люди,
может  народ  осуществлять свое  господство,  если он не  владеет средствами
производства? В  так называемых  демократических  странах,  утверждают  они,
народ является номинальным властителем, лишенным власти.  Власть принадлежит
тем, кто владеет средствами производства. К чему же сводится, спрашивают они
далее,  так называемая  демократическая свобода,  если присмотреться  к  ней
повнимательней?    Она    ограничивается   свободой   безнаказанно    ругать
правительство и враждебные политические партии  и  один раз в три или четыре
года  пользоваться  правом тайно  опускать  в  избирательную  урну  выборный
бюллетень. Но  нигде  эти "свободы" не  дают  гарантии  или хотя  бы  только
возможности  фактически   осуществить  волю  большинства.  Как  использовать
свободу  слова,  печати  и  собраний,  не  располагая  в  то  же  время   ни
типографиями, ни собственной прессой, ни залами для собраний? В какой стране
народ имеет все это в своем распоряжении? В какой стране может он эффективно
выразить свое мнение и  где  могут его делегаты эффективно представлять его?
Веймарская конституция  считалась самой свободной конституцией в мире. А был
ли парламент, избранный на основе избирательного  права этой конституции,  в
состоянии  обеспечить   проведение  воли  народа?  Смог  ли  этот  парламент
воспрепятствовать  приходу  к  власти диктатуры фашистского  меньшинства?  И
советские граждане в заключение заявляют: все так называемые демократические
свободы останутся  фиктивными  свободами  до тех  пор, пока под них не будет
подведен  фундамент подлинной  народной свободы,  то есть пока сам  народ не
будет распоряжаться средствами производства.
     О  вреде  парламентаризма.  "Видите ли, - говорил  мне  один из ведущих
государственных деятелей Советского Союза, - руководящие политики буржуазных
демократий так же, как и мы, своевременно поняли,  что против военной угрозы
фашистских государств успех может иметь  только одна единственная политика -
политика контрвооружения.  Но,  считаясь с  такими  факторами,  как  выборы,
парламент  и искусственно  создаваемое общественное мнение, они  должны были
скрывать  свои  взгляды  или,  в  лучшем  случае,  выражать их  осторожно, в
завуалированном виде. Они  были вынуждены прибегать к различным  уловкам - к
лести  или  угрозам,  для   того  чтобы  добиться  от  своих  парламентов  и
общественного  мнения  согласия на  необходимые мероприятия. Если бы не было
нас  и  если бы  мы не  вооружались,  то  фашисты  давно развязали бы войну.
Деятельность демократических парламентов в  основном сводится к тому,  чтобы
портить  жизнь   ответственным  деятелям,  препятствовать  им  в  проведении
необходимых мероприятий или, по крайней мере, затруднять это проведение. Все
достижения так называемого демократического парламентаризма и так называемой
демократической свободы  печати заключаются в том, что  всякий,  принимающий
участие  в общественной жизни, должен либо позволить постоянно обливать себя
грязью,  либо  посвятить свою жизнь опровержению необоснованных оскорблений.
Вместо продуктивной работы министры парламентарных государств тратят большую
часть своего  времени на  то,  чтобы отвечать  на ненужные  никому вопросы и
доказывать абсурдность вздорных возражений".
     Мнение  автора. Должен  признаться,  что эту картину я считаю  большим,
нежели  простой  карикатурой.  В продолжение  большей  части моей  жизни мне
самому эти демократические свободы были чрезвычайно дороги, и свобода  слова
и  печати  была очень  близка  моему сердцу  писателя.  Известное  изречение
Анатоля  Франса -  демократия  заключается  в том,  что  и богатый и  бедный
одинаково имеют право ночевать  под мостами Сены - казалось мне красивым, но
до смешного преувеличенным  афоризмом. Первый удар  эти  мои демократические
убеждения  получили  во  время  войны,  когда  я должен был  признать,  что,
несмотря  на  всю  демократию,  война продолжается  против воли  большинства
населения.  В послевоенные  годы я стал  все  отчетливее замечать  пробелы и
неувязки  обычных демократических конституций,  и ныне я склоняюсь к мнению,
что буржуазные свободы в большей  или  меньшей мере являются  приманкой, при
помощи которой меньшинство проводит свою волю.
     На пути  к  социалистической  демократии.  Что  же  касается Советского
Союза, то я убежден, что большая часть пути к социалистической демократии им
уже  пройдена. Ведь  это  факт, что  там средства  производства  принадлежат
народу,  а  не  единицам,  и  факт  также  и   то,  что,  в  то  время   как
демократические  страны  своей болтовней о разоружении и  своими постоянными
уступками давали фашистским государствам стимул к новым проявлениям насилия,
один лишь Советский Союз своим планомерным вооружением препятствовал фашизму
начать  войну против  плохо  вооруженного  мира. Следовательно, руководители
Советского  Союза не только вправе заявлять с некоторой иронией, что  только
их    "недемократические    мероприятия"   сделали   возможным    дальнейшее
существование  западноевропейских  демократий:  ведь  они фактически создали
"демократию",   так  как  они  сделали   средства  производства  всенародным
достоянием и выковали действенное оружие для защиты этого достояния.
     "Свобода  есть  буржуазный предрассудок". Противники Советского Союза с
большой   охотой   приводят   слова   Ленина:   "Свобода   есть   буржуазный
предрассудок".  Они цитируют неправильно. Ленин утверждает  как раз обратное
тому,  что  они  пытаются  вложить  в эту  фразу,  заимствованную  из статьи
"Фальшивые  речи о  свободе", в  которой  Ленин  говорит  о  "...беспощадном
разоблачении мелкобуржуазных демократических предрассудков  насчет свободы и
равенства"...  "Пока  не  уничтожены  классы,  --  говорит  Ленин, -  всякие
разговоры о свободе и равенстве вообще являются самообманом... Пока остается
частная собственность на средства  производства... о действительной  свободе
для  человеческой  личности-  а  не  для  собственника  -  о  действительном
равенстве... человека и человека - а  не лицемерном равенстве собственника и
неимущего,  сытого и голодного, эксплуататора и эксплуатируемого  - не может
быть и речи".
     Хорошая и  очень  хорошая  свобода. Это понимание свободы  является для
советского   гражданина   аксиомой.  Свобода,  дозволяющая  публично  ругать
правительство,  может быть,  хороша,  но еще лучшей он  считает  ту свободу,
которая освобождает  его от угрозы безработицы,  от нищеты  в  старости и от
заботы о судьбе своих детей.
     Сталин и свобода. Эти мысли очень популярно изложены Сталиным в речи на
совещании  стахановцев. "...К сожалению,  - сказал он, - одной лишь  свободы
далеко  еще  недостаточно.  Если нехватает хлеба, нехватает  масла и  жиров,
нехватает  мануфактуры, жилища плохие, то на одной лишь  свободе  далеко  не
уедешь. Очень трудно, товарищи,  жить одной лишь свободой.  Чтобы можно было
жить   хорошо  и  весело,  необходимо,  чтобы  блага   политической  свободы
дополнялись благами материальными",
     Фриц  Маутнер  и  свобода.  Я не могу не процитировать  здесь слова  не
получившего   достаточной  известности  философа,  Фрица  Маутнера,  который
следующим    образом    разъясняет    понятие    демократической    свободы:
"Демократическое  государство,  -  говорит  он,  -  это  такое  государство,
граждане которого политически свободны и где на основе старинных, а иногда и
более новых суеверий  установлен  порядок  создания законов: постановлениями
самых богатых, либо самых старых,  либо дольше  всех живущих на одном месте,
или просто решением большинства. Однако нигде не встречается ясного указания
на то,  что политическая свобода  состоит в том, что глупцы  создают законы,
которым все должны подчиняться. Политическая свобода достигается каждый  раз
путем  революции, то есть путем отрицания  правовых  ограничений. Но так как
такое  отрицание  является  утопией  -  общественный  порядок  немыслим  без
правовых  ограничений,  -  то  первым  шагом  нового  общественного  порядка
является  отрицание  отрицания и  создание новых ограничений,  которые также
называются свободой".
     Свобода  слова и печати в Советском Союзе. Вернемся к Советскому Союзу.
Статья  125-я  Конституции  Советского  Союза  гласит:   "В  соответствии  с
интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя гражданам
СССР гарантируется законом:
     а) свобода слова,
     б) свобода печати,
     в) свобода собраний и митингов,
     г) свобода уличных шествий и демонстраций.
     Эти  права  граждан  обеспечиваются  предоставлением  трудящимся  и  их
организациям типографий, запасов бумаги,  общественных зданий, улиц, средств
связи и других материальных  условий, необходимых для их осуществления". Эта
статья  производит  отрадное  впечатление:  она не  довольствуется,  подобно
соответствующим статьям других конституций, предоставлением гарантий свободы
слова и печати, но и указывает средства,  обеспечивающие эту свободу. Однако
практика  показывает, что,  несмотря  на эти  гарантии, со  свободой слова и
печати в Советском Союзе дело обстоит еще далеко не идеально. Как я указывал
выше, некоторым писателям  приходится  часто вздыхать  по поводу  того,  что
политические власти  водят  их на поводу, и мысль,  что  Платон  намеревался
вообще изгнать из своего государства всех писателей, является для них слабым
утешением.
     Построение социалистического  государства или свобода ругани?  Хотя я и
сожалею, что статья 125-я Советской Конституции пока еще не вполне проведена
в жизнь, все же,  с другой стороны, я  прекрасно понимаю, что Советский Союз
не  хочет слишком  поспешно пройти остаток пути,  отделяющий его от  полного
осуществления построения  социалистического государства.  Никогда Советскому
Союзу не удалось бы достичь того, чего он достиг, если бы он допустил у себя
парламентскую   демократию    западноевропейского   толка.    Никогда    при
неограниченной  свободе  ругани не  было  бы  возможно  построить социализм.
Никогда  правительство,  постоянно  подвергающееся   нападкам   со   стороны
парламента  и печати и зависящее  от  исхода выборов, не смогло бы заставить
население ваять на  себя  тяготы, благодаря  которым  только и было возможно
проведение  этого  строительства.  Руководители Советского Союза, оказавшись
перед альтернативой, предлагавшей  им либо тратить весьма значительную часть
своих  сил  на отражение  бессмысленных и злобных нападок, либо бросить  все
свои  силы на  завершение строительства, высказались за ограничение  свободы
ругани.
     "И   это   называется   демократией".   Однако  насмешки,   ворчание  и
злопыхательства  являются  для  многих  столь излюбленным занятием, что  они
считают жизнь без них невозможной. На  всех языках для этого занятия имеется
множество различных слов, и я себе представляю,  что  некоторым  ограничение
свободы ругаться кажется  чистым деспотизмом. Поэтому-то многие  и  называют
Советский Союз  противоположностью  демократии  и даже доходят  до того, что
утверждают,  будто  между  Союзом  и  фашистской  диктатурой  не  существует
разницы.  Жалкие  слепцы!   В  основном  диктатура   Советов  ограничивается
запрещением  распространять  словесно,  письменно  и действием  два взгляда:
во-первых,  что  построение  социализма  в   Союзе  невозможно  без  мировой
революции и, во-вторых, что Советский Союз должен проиграть  грядущую войну.
Тот  же, кто,  исходя  из этих  двух запретов, выводит  заключение  о полной
однородности Советского  Союза с фашистскими диктатурами, упускает,  как мне
кажется, из  виду одно  существенное различие, а  именно: что Советский Союз
запрещает агитировать за утверждение, что дважды два  - пять, в то время как
фашистские диктатуры запрещают доказывать, что дважды два - четыре.
     Сначала победа, а потом вопрос о пуговицах на форме. Конечно, советские
люди стремятся  исправить  те  недостатки, которые  пока  еще заметны  в  их
общественной жизни. Что они этого хотят, они доказали  принятием Конституции
и ликованием, с которым они  ее встретили. Но  они люди осторожные, умные  и
последовательные, и, как в свое  время, прежде чем приступить к производству
предметов потребления  в более широких масштабах, они обеспечили государство
сырьем и машинами, так и теперь, прежде чем предоставить отдельным гражданам
все  права социалистической демократии, они  хотят обеспечить  существование
этой  демократии, победив в  войне или устранив ее угрозу. "Ничего, товарищ,
мы войско, находящееся в  походе, - сказал мне один  из руководителей Союза,
когда  мы говорили  о  недостатках,  которые  еще  уродуют  социалистическую
демократию. -  Прежде всего  мы должны победить.  А потом мы сможем заняться
вопросом, как лучше пришивать пуговицы к форме  - немного  выше или  немного
ниже".
     Демократический диктатор. "Чего Вы,  собственно, хотите? - спросил МЕНЯ
шутливо один советский филолог, когда мы  говорили с ним на эту же  тему.  -
Демократия - это господство народа, диктатура  - господство одного человека.
Но если этот человек является таким идеальным выразителем народа, как у нас,
разве тогда демократия и диктатура не одно и то же?"
     Культ  Сталина. Эта  шутка имеет  очень серьезную  почву.  Поклонение и
безмерный культ,  которыми население окружает  Сталина, -  это  первое,  что
бросается в глаза иностранцу,  путешествующему по Советскому Союзу. На  всех
углах  и перекрестках, в подходящих  и неподходящих местах видны  гигантские
бюсты и  портреты Сталина.  Речи,  которые  приходится  слышать,  не  только
политические речи, но даже и доклады на любые научные я художественные темы,
пересыпаны прославлениями  Сталина,  и  часто  это  обожествление  принимает
безвкусные формы.
     Примеры. Вот несколько примеров. Если на строительной выставке, которой
я восхищался выше, в различных залах установлены бюсты Сталина, то это имеет
свой смысл, так как  Сталин  является  одним из инициаторов  проекта  полной
реконструкции Москвы. Но по  меньшей мере непонятно, какое  отношение  имеет
колоссальный  некрасивый  бюст  Сталина  к  выставке  картин  Рембрандта,  в
остальном оформленной со вкусом. Я был также весьма озадачен, когда на одном
докладе  о технике советской драмы я услышал, как докладчик,  проявлявший до
сих пор чувство меры, внезапно разразился восторженным гимном в честь заслуг
Сталина.
     Основания. Не подлежит никакому сомнению, что это чрезмерное поклонение
в огромном большинстве случаев искренне. Люди чувствуют потребность выразить
свою благодарность, свое беспредельное восхищение. Они действительно думают,
что всем, что они имеют и чем они являются, они обязаны Сталину. И  хотя это
обожествление Сталина может показаться прибывшему с Запада странным, а порой
и  отталкивающим,  все  же  я  нигде  не находил признаков,  указывающих  на
искусственность этого чувства. Оно  выросло  органически, вместе  с успехами
экономического  строительства.  Народ  благодарен  Сталину  за  хлеб,  мясо,
порядок,  образование  и   за  создание  армии,  обеспечивающей   это  новое
благополучие.  Народ должен  иметь  кого-нибудь,  кому  он мог  бы  выражать
благодарность  за несомненное улучшение своих  жизненных условий, и для этой
пели  он  избирает  не  отвлеченное понятие, не абстрактный  "коммунизм",  а
конкретного человека - Сталина. Русский склонен к преувеличениям, его речь и
жесты выражают в некоторой мере превосходную степень, и  он радуется,  когда
он может излить обуревающие его чувства. Безмерное почитание, следовательно,
относится  не к  человеку  Сталину  -  оно  относится  к представителю  явно
успешного хозяйственного строительства.  Народ говорит: Сталин, разумея  под
этим именем растущее процветание,  растущее  образование. Народ  говорит: мы
любим  Сталина,  и  это  является самым непосредственным, самым естественным
выражением его доверия к экономическому положению, к социализму, к режиму.
     Народность Сталина. К тому же Сталин действительно является
     плотью  от плоти народа.  Он сын деревенского сапожника  и до  сих  пор
сохранил связь с рабочими и крестьянами. Он  больше, чем любой  из известных
мне государственных деятелей,  говорит языком народа. Сталин  определенно не
является  великим  оратором.  Он  говорит  медлительно, без всякого  блеска,
слегка  глуховатым  голосом,  затруднительно.  Он  медленно  развивает  свои
аргументы,  апеллирующие к здравому смыслу людей, постигающих  не быстро, но
основательно. Но  главное  у  Сталина  -  это  юмор,  обстоятельный, хитрый,
спокойный, порой беспощадный  крестьянский юмор. Он охотно приводит  в своих
речах юмористические  строки  из популярных  русских писателей,  он выбирает
смешное  и  дает ему  практическое  применение,  некоторые места  его  речей
напоминают рассказы  из старинных  календарей. Когда Сталин говорит со своей
лукавой приятной усмешкой, со своим характерным жестом указательного пальца,
он не создает,  как другие  ораторы, разрыва между собой и аудиторией, он не
возвышается  весьма  эффектно на подмостках, в то время как  остальные сидят
внизу, -  нет, он очень быстро устанавливает связь, интимность между собой и
своими слушателями. Они сделаны из того  же материала, что и он; им  понятны
его доводы; они вместе с ним весело смеются над простыми историями.
     Техника  его речи.  Я  не  могу  не  привести  примера, подтверждающего
народный   характер  сталинского  красноречия.  Он   говорит,  например,   о
конституции  и  насмехается  над  официозом "Дейтше Корреспонденц",  который
заявляет,   что   Конституция  Советского   Союза  не  может  быть  признана
действительной  конституцией, так как  Советский  Союз представляет  не  что
иное