лобные стоны. На губах висела слюна. Зверь был явно болен. Вот  он  дополз
кое-как до первых кустов и лег, утомленно закрыв глаза.
   Пахло чем-то душным, тяжелым, скорей всего  -  серой.  Лука  Лукич  сразу
догадался, что медведи, побыв около пещеры несколько минут, отравились.
   Хворостиной он заставил их всех подняться на ноги и отогнал, как овец,  в
лес, на чистый воздух. Асам подошел  к  гроту  поближе.  Дышать  становилось
трудно. Лука Лукич зажал нос и сделал  несколько  шагов  вперед.  И  тут  он
увидел еще двух медведей. Они были уже мертвы. Видно, с испуга разбежавшись,
они не успели остановиться и пали первой жертвой коварного грота.
   Лука Лукич быстро выбежал вон. Тут он увидел Петю и Сперанского.
   - Скорей назад! Здесь смерть! - закричал Сперанский и с силой потянул  за
собой и без того опешившего завхоза, - Зачем вы здесь? Сюда  ходить  нельзя!
Смотрите!..
   Он зажег ветку и опустил ее на землю. Веселое пламя тотчас погасло.
   - Углекислый газ! Смертельная штука! Сколько раз я  собирался  загородить
эту страшную впадину!
   - Два медведя померли, - сказал  Лука  Лукич.  -  Они  сюда  побежали  от
самолета ховаться...
   - Слышали?! - перебил его Петя. - И вы самолет слышали?
   - Ну, а як же!.. Я кричал и кричал... Улетел.
   - И мы кричали. Даже стреляли. Но разве ему видно? Вон какая  облачность.
А ниже спуститься опасно.
   Гул мотора слышали также Усков и Орочко. Теперь для всех стало ясно,  что
партию 14-бис разыскивают. Раз самолеты летают над Эршотом - значит, пошли и
сухопутные группы  поисковиков.  Возможно,  спасение  "близко  и  скоро  все
вернутся на Большую землю.
   Лука Лукич на обед подал только суп. Он развел руками:
   - Медведи все скушали. И наловить рыбу не дали... Ему пришлось рассказать
весь эпизод с медведями и о том, как они побежали в пещеру. Усков озабоченно
посмотрел на Сперанского. Тот нахмурился и покачал головой. Как  это  раньше
он не рассказал об этой страшной пещере, которая  угрожает  всему  живому  в
кратере?
   После обеда они вдвоем пошли к реке.
   - Я догадываюсь, что  вас  беспокоит,  Василий  Михайлович,  -  заговорил
Сперанский. - Под нами в трещинах земли  таятся  огромные  запасы  газов.  К
счастью, они не имеют серьезного выхода в кратер. Вот уже больше года только
одна пещера дышит углекислотой. Вспомните, сколько мы  обшарили  лабиринтов,
но нигде не столкнулись с выходами газа. Мертвая зона не  идет  пока  дальше
сорока метров. Выделение газа невелико.
   - Все равно, это очень скверное соседство... Мы живем  на  дне  чаши.  И,
если из вулканических глубин к нам сюда прорвется газ, - спасения не  будет.
Все живое погибнет в несколько минут... Не заделать  ли  нам  поскорее  этот
ядовитый грот? Он нам теперь покоя не даст.
   - Попробуем сделать это, не отрываясь  от  основной  работы.  Пока  можно
ограничиться плотной каменной стеной. Это оградит кратер от  распространения
тяжелого газа, потому что газ движется низом.
   Решили поставить барьер из камня вышиной в два метра и  длиной  метров  в
семьдесят.
   На другой же день за  работу  взялись  Сперанский  и  Орочко.  Сперанский
пригнал обоих своих мамонтов и заставил их ворочать  и  передвигать  тяжелые
камни.  Лас  ворочал  камни  то  лбом,  то  хоботом,  оберегая  бивни.   Дик
посматривал на трудягу Ласа, стоя в сторонке. Но, когда Сперанский позвал  и
его,  он  стал  рядом  с  Ласом  и  в  точности   повторил   его   движения.
Двух-трехтонные камни ложились один около другого ровным рядом. Люди  только
подправляли их кольями, укладывая поплотнее. За каких-нибудь пять  часов  во
всю длину будущей стены лежали в два ряда большие обломки скал,  а  мамонты,
казалось, только вошли во вкус работы.
   За четыре дня сложили стенку. Теперь надо было замазать ее глиной. Но  от
этого мамонты отказались категорически: инстинкт отвращения к  грязи  у  них
был непреодолим.
   - Ничего не поделаешь, - развел руками Сперанский. - Я  всегда  удивлялся
этой странности мамонтов.
   Они не терпят грязи и готовы проделать любой кружный  путь,  лишь  бы  не
попасть в болото. Они не будут ни пить, ни купаться в грязной  воде.  А  вот
носороги, их современники, те считали за великое удовольствие  вываляться  с
ног до головы в самой мерзкой луже. И,  кажется,  совершенно  не  признавали
пользы купания. Чистая вода их смущала.
   Как бы там ни было, обмазывать стену глиной пришлось самим.
   И вот наконец готова эта стена. Каменный  барьер  закрыл  зловещий  грот.
Сперанский в последний раз перелез через стенку и зажег смоляную ветвь. Хвоя
ярко вспыхнула. Он опустил ее. На уровне колен огонь погас: ниже  уже  стоял
невидимый газ, убивающий всякую жизнь и горение.

   Глава двадцать вторая
   Петя Одинцов пробивается вперед. -  Один  в  каменной  клетке.  -  Отчего
плачет старый проводник
   Работали в три смены, костры горели день и ночь, а за две  недели  прошли
каких-нибудь два метра. Сколько еще метров впереди? Кто знает!  Может  быть,
два, может быть, двадцать...
   Но вот природа как будто устыдилась: открылась щель в полметра шириной  и
двадцать - тридцать сантиметров высотой. Теперь можно было продвинуть костер
чуть дальше, и дело пошло веселей.
   Несколько раз Петя  пытался  протиснуться  вперед  по  щели,  но  это  не
удавалось.
   Все же к концу первого месяца было пройдено около  четырех  метров.  Щель
стала шире. Петя пробрался в конец ее и долго изучал. Он вылез весь в пыли и
ссадинах, но в глазах его горело нетерпение и надежда.
   - Четыре метра я лез свободно. А дальше - опять тесно. Если бы лом, можно
бы сбить выступы и щель расширить. В  одном  месте,  у  конца,  даже  сидеть
можно. Долбить там удобно. Я бил по  камню.  Мне  кажется,  он  звенит,  как
пустой...
   Усков с любопытством смотрел на мальчика. А помнит ли  он,  сидя  в  этой
щели, что над ним висят миллионы тонн? Что, если...
   Пете дали геологический  молоток.  Из  щели  доносилось  усталое  сопение
мальчика и обрывки песни. Потом  полетели  камни,  щебень,  пыль.  Это  Петя
расчищал пол.
   Когда он вышел, пот катил с него градом.
   - Там где-то близко выход. Не верите? Ах, как жалко, что никто  не  может
пролезть! Может быть, Борис?
   Но попытка Бориса не  увенчалась  успехом:  он  был  значительно  шире  в
плечах.
   - Попробуй, Петя, еще! Мы повременим с кострами. Это очень важно  узнать,
далеко ли конец...
   С утра до ночи просиживал Петя в  своей  трещине  и  без  устали  долбил,
долбил и долбил Но что это за молоток! Триста граммов, не больше.  Вот  если
бы лом! Камни отскакивали мелкие, до обидного мелкие...
   Мальчик заметно похудел, побледнел, но бодрился. Теперь вся надежда  была
на него. Он впереди всех на  четыре  с  лишним  метра!  Неужели  не  удастся
пробить эту проклятую преграду?
   Через каждые пять дней Сперанский и Усков  ходили  К  отравленному  гроту
проверять уровень газа. Последний раз, едва только Сперанский  зажег  свечу,
пламя вздрогнуло и погасло  уже  на  высоте  груди.  Газ  подымался,  и  все
понимали, что через очень  короткое  время  он  достигнет  вершины  стены  и
перельется в кратер.
   - Не пора ли нам возобновить костры? - сказал как-то Любимов  геологу.  -
Петя выбивается из сил. Посмотри, на кого  он  стал  похож!  Костры  -  дело
медленное, но верное.
   Усков и сам уже пришел к такому мнению. Не маленькая она,  эта  проклятая
скала, и так легко ее не взять...
   - Ну, как у тебя там? - спросил он однажды у Пети,  когда  тот  вылез  из
забоя.
   - У меня хорошо!
   - Ты устал, Петя, очень устал. И не делай, пожалуйста, негодующих жестов.
Я вижу. Ладно, еще два дня.. Если ничего не получится, вылезай. Начнем опять
жечь костры. Видишь ли, даже если ты и пробьешь сквозную дыру, это еще  тоже
ничего нам не даст: щель слишком узка для всех нас.
   - Но ведь там, снаружи, у нас лежат ломы и кирки! - воскликнул Петя. - Вы
забыли? Они же спрятаны в пещере! Если я пробьюсь  и  вылезу,  я  вам  подам
инструмент, и дело сразу пойдет.
   Усков быстро переглянулся с Любимовым:
   - Ну давай, действуй!
   ...Мальчик целые дни сидит на корточках в своей щели  и  по  кусочку,  по
сантиметру, откалывает камень. Тук-тук-тук - слышится из  темноты.  Отдохнет
несколько минут, и опять: тук-тук-тук... Как дятел!
   Николай Никанорович чутко прислушивается, и, если Петя умолкает на одну -
две минуты, он встревоженно кричит:
   - Живой?
   - Живой! - слышится в ответ голос Пети.
   И опять: тук-тук-тук... Руки и лицо у Пети в ссадинах, в голове шумит  от
усталости, от духоты. Но он человек упорный  и  хочет  добиться  своего.  Он
вспоминает Павку Корчагина. Павке ведь иной раз бывало много хуже, а вот  не
сдавался!..
   Уже март на дворе. Временами сквозь  толстые  белые  облака  проглядывает
солнце. Исчезли последние остатки снега. На кленах и тополях набухли  почки.
Прилетели вездесущие пуночки -  неярко  раскрашенные  снегири  Севера,  -  и
птичья перекличка в лесах усилилась Всюду чувствовалось дыхание весны.
   Петя выходил из пещеры и подолгу сидел на камнях, поглядывая на  лес,  на
зеленую траву, на солнце. Какое оно  хорошее,  наше  солнышко...  Раньше  он
как-то и не замечал его. Светит себе и светит. А вот пожил в каменной  дыре,
так соскучился...
   Разведчики жили ожиданием. Еще два или три раза слышали они  шум  мотора,
но он возникал и исчезал где-то в стороне.
   А Петя все стучал. Он видел, с какой заботой и вниманием относятся к нему
товарищи, как хочется каждому из них  взять  на  себя  хотя  бы  часть  того
бремени, которое легло на его плечи. Но увы! Никто не может  протиснуться  в
узкую щель, кроме Пети.
   Зато Лука Лукич подкладывал ему лучшие кусочки за обедом. В последние дни
Хватай-Муха просто  превосходил  самого  себя  по  части  кулинарии.  В  его
распоряжении находилось такое отличное сырье, как свежая  баранина  и  рыба,
орехи и ягоды, и с десяток самых важных  приправ,  вроде  петрушки,  лука  и
чеснока, которые в  диком  виде  потихоньку  росли  даже  зимой:  сверху  их
накрывал снежок, а снизу  подогревало  тепло  почвы.  Лука  Лукич  буквально
колдовал на кухне. Когда вечером приходил Петя  и  у  очага  собирались  все
жители кратера, Лука Лукич усаживал  их  за  чисто  выскобленный  стол  и  с
выражением высокой торжественности на  лице  ставил  перед  ними  деревянные
миски с густым украинским борщом, почти настоящий ячменный хлеб и с чувством
большого удовлетворения любовался аппетитом своих столовников.
   - Как? А? Горячо?
   Спросить, вкусно ли,  ему  не  разрешала  скромность.  Но  все  неизменно
отвечали:
   - Вкусно, Лука Лукич! Ой, как вкусно!..
   - А тебе, Петя, подлить еще,  а?  Це  ж  жирненький  борщок,  дюже  какой
полезный для здоровья!..
   И наш труженик, едва отвалившись от стола, бухался на постель  и  засыпал
мертвым сном. А пока он спал, Любимов и Орочко или Сперанский  с  Усковым  и
Борисом снова шли в пещеру, жгли костры и выламывали камни, все  расширяя  и
углубляя проход. День  принадлежал  "впередсмотрящему"  Пете,  ночь  -  всем
остальным.
   Однажды, когда Петя лежал в забое и, обливаясь потом, долбил неподатливую
стенку, камень внезапно подался, молоток ударился в пустоту, свеча погасла и
струя прохладного, но необыкновенно вкусного воздуха ворвалась в забой. Петя
ахнул, захлебнулся, у него закружилась голова, и он потерял сознание.
   Свежий воздух с легким шумом вырывался из щели, захватывая с собой пыль и
копоть. Любимов вскочил и попытался поскорее зажечь свечи. Но  руки  дрожат.
Он чувствует, что в забое произошло что-то необыкновенное - быть может,  то,
чего они с таким волнением ждут уже столько времени. Он  ударил  кремнем  об
огниво! Раз, другой! Наконец-то! Вот загорелась и свечка. Слабый свет озарил
покрасневшее от волнения лицо Николая Никаноровича.
   - Петя! - кричит он.
   Тихо. В забое ни звука. Тихо, как в могиле...
   - Петя! - еще громче кричит Любимов, почуяв, что с мальчиком  неладно.  -
Отзовись, Петя! Где ты, что с тобой!
   Тишина.
   - Петя, мальчик!
   Никогда, сколько помнит себя  старый  проводник,  он  не  плакал.  Всякое
бывало на жизненном пути этого железного человека. Но слез в его  глазах  не
видел никто.
   А вот сейчас...
   Он сидел в темной пещере, в кромешной тьме, прижавшись лицом к  камню,  и
тяжелые рыдания сотрясали его большое тело.

   Глава двадцать третья
   Газ наступает. - Ночной побег. - Героическая битва с каменной твердью
   В только что описанный нами день вместе с Любимовым  в  пещере  находился
Усков. Однако незадолго до роковой минуты геолог отлучился.  Ему  не  давали
покоя кимберлиты, эти голубые глины с  кроваво-красными  крапинками  пирона,
которые он нашел неподалеку от пещеры. Теперь у него уже не было сомнений  в
том, что это алмазоносные породы. Его необычайно волновало и самое открытие,
а также - не скроем - и тот факт, что  он  был  первым  советским  геологом,
открывшим коренные алмазные месторождения в нашей стране.
   Итак, -повторяем, он ненадолго оставил Любимова и возвращался в пещеру  в
веселом настроении, потому что нашел прямо на  земле  несколько  мелких,  но
совершенно очистившихся от породы алмазов.
   Усков имел в виду отослать Петю на отдых и зажечь костры. Шел он  быстро,
держа в руке свечу.
   Вот поворот  вправо.  Уже  близко.  Внезапно  пламя  свечи  заколебалось,
метнулось назад и погасло. Усков остановился как вкопанный.  Ветер?  Догадка
мгновенно заставила  его  сердце  усиленно  забиться.  Неужели  Петя  пробил
стену... Усков выхватил из кармана электрический  фонарик,  который  зажигал
только в самых исключительных случаях, и бегом пустился вперед.
   Что это? В темноте, привалившись к узкой щели, лежал Любимов и рыдал.
   - Где Петя? Что случилось?
   Не ожидая ответа, Усков бросился  к  щели  и  осветил  узкий  забой.  Луч
скользнул по стенкам и остановился на подошвах сапог.  Знакомые,  стоптанные
сапоги. И всего-то метров пять...
   - Петя! - что есть силы  закричал  Усков.  Мальчик  не  отвечал.  По  вот
послышался не то слабый вздох, не то стон.
   - Слышишь меня, Петя? Петя!..
   -  Я  сейчас!..  -  донесся  в  ответ  слабый  голос.  Резиновые   сапоги
зашевелились. Петя медленно и осторожно повернулся и пополз на  луч  фонаря.
Усков нервно засмеялся:
   - Ну чего ты расстроился, Николай Никанорович? Жив наш парень, вот он...
   Мертвенно бледный после обморока, осунувшийся, Петя с  трудом  выполз  из
своей норы и слабо улыбнулся.
   - Пробил, - сказал  он  и  хотел  добавить  что-то,  но  страшный  кашель
заставил его схватиться за грудь. - Ой, как больно!.. - тихо застонал  он  и
упал Ускову на руки
   Когда Петю принесли домой, он весь горел. В  груди  у  него  хрипело,  он
дышал часто и трудно.
   - Боюсь, что воспаление легких, - сразу сказал Сперанский и нахмурился.
   - Как же он мог схватить это воспаление в  теплой  и  затхлой  пещере?  -
спросил кто-то.
   - Очень просто, - ответил врач. - Если он лежал  потный  на  сквозняке...
Вот и простыл... Ничего, я займусь им.
   Вряд ли надо объяснять всю трудность положения Сперанского. Он был  врач,
и, естественно, все надежды устремились па него. Но ведь он уже много лет не
занимался  врачебной  практикой.  Да  наконец  будь  он  хоть  какой  угодно
профессор, для лечения нужны медикаменты...  Все  понимали  это.  Однако,  к
чести Владимира Ивановича надо  сказать,  что  он  взялся  за  лечение  Пети
уверенно и спокойно. Нет лекарств? Доктор стал варить отвары из  трав  и  из
лесной малины, запасы которых приготовил в достаточном количестве для самого
себя.
   Мальчик лежал  накрытый  теплыми  шкурами  Какой  тревогой  горели  глаза
Ускова! Как волновался  Николай  Никанорович!  У  Хватай-Мухи  усы  потеряли
способность закручиваться кверху и  как-то  уныло  обвисли.  Но  Сперанский,
который не отходил от постели больного, говорил:
   - Ничего! Вытянет! Парень крепкий.  Встанет,  посидит  на  солнце,  скоро
поправится. Весна на дворе!
   Да, пришла весна. Всюду запахло распаренной хвоей. Над кратером все  чаще
голубело высокое чистое небо, и солнце довершало то, чего не смогло  сделать
за зиму тепло спящего вулкана: почва парила, просыхая, и покрывалась  густой
зеленью. Из-под опавших листьев и бурой хвои целыми рощицами вылезали нежные
подснежники. Кедровая шишка, покойно лежавшая  всю  зиму  на  густой  траве,
теперь выпустила десяток зеленых ножек-побегов,  поднялась  на  них,  упруго
вцепилась в землю, будто схватилась за материнскую грудь, и,  полная  соками
своей кормилицы, скоро раскинула  по  сторонам  нежные,  младенчески  полные
семядольки.  Птицы  тоже  праздновали  рождение  весны.  Скрипели  кедровки.
Тарахтели сороки. Черный дрозд,  неизвестно  когда  и  как  попавший  в  эти
широты, то и дело очередями выстреливал свои мелодии. Нежно переговаривались
пуночки. Задумчивые вороны, целыми днями молча сидевшие  на  сухих  лесинах,
внезапно пробуждались и оглашали лес неистовым криком.
   Тревога и ожидание сквозили в повадках зверей. Бараны срывались с места и
беспричинно скакали по камням. Медведи ходили  парами,  и  Борис  божился  и
клялся,  что  уже  видел  маленьких  медвежат.  Лисы  и  зайцы  каждое  утро
устраивали карусель, гоняясь в густых зарослях лещины и вереска,
   Все в природе торжествовало.
   И Петя действительно стал понемногу подыматься Он уже ел, сидя за столом.
Вскоре он смог выходить на поляну, играть с собаками и  греться  на  солнце,
которое вовсю сияло над кратером.
   Еще через несколько дней он даже пошел на  охоту  и  принес  Лукичу  пару
симпатичных уток. Так что все были счастливы.
   Но... но неожиданно стала надвигаться великая беда.
   Вот как было дело.
   Усков и Сперанский пошли к газовой пещере посмотреть, что  там  делается.
Им не довелось подойти к месту особенно близко. Уже  на  подступах  к  стене
зеленая трава и низкий кустарник стояли в печальном осеннем наряде. Все было
ясно: смертельный  газ  из  пещеры,  переливаясь  через  стену,  стлался  по
кратеру. Обследователи вернулись мрачные. Усков говорил товарищам:
   - Газ не имеет отсюда выхода. Он разольется по дну кратера, и тогда  всей
этой великолепной природе - лесам, лугам  и  животным  -  придет  конец.  Не
избежим общей участи и мы. Дело, как видите,  более  чем  серьезное.  Вопрос
касается самой нашей жизни. Через два - три месяца кратер заполнится газом и
станет диким пустынным ущельем. Я говорю: через два - три месяца... Но  этот
срок может стать и короче.
   Начальник партии обращался ко всем, однако говорил он тихо: Петя лежал на
лавке и как будто спал, что вполне устраивало Ускова. Ему не очень  хотелось
нагонять страхи на не совсем окрепшего мальчика.
   А Петя не спал. Верней, он спал, но проснулся и, услышав, о чем  говорят,
сообразил, что лучше всего притвориться спящим и слушать. А дослушав все  до
конца и увидев, какое мрачное молчание повисло в  доме,  он  неожиданно  для
всех заявил:
   - Дядя Вася, а ведь теперь мы можем уйти. Ведь сквозной  проход  все-таки
пробит! Или нет? Неужели мне только показалось?
   - Нет, Петя, не показалось, -  не  без  смущения  ответил  Усков.  -  Ты,
конечно, пробил скалу. Но проход слишком узок для нас. Ведь даже ты с трудом
пролезаешь. А там больше шести метров в длину. Сколько  же  еще  труда  надо
положить? Месяцы работы. Вот я о чем говорю!..
   - А я могу вылезть на ту сторону и принести сюда ломы и кирки. Ведь они у
нас сложены в пещере...
   - Рано тебе еще говорить о работе.
   - Да я здоров! Как Лас!
   Но никто его и слушать не хотел. К изумлению Пети, даже Лука  Лукич,  тот
самый Лука Лукич, который вот уже много дней твердит, что Петя выглядит, "як
той жеребчик", - и тот внезапно  заявил,  что  Петя  сейчас  просто-напросто
"хлюпкий хлопець, ему тильки исть та спать".
   В пещере работали без Пети. Там непрерывно жгли костры. Выбиваясь из сил,
люди таскали в черную, задымленную дыру дрова и воду. Это было состязание  с
я