, как это делают другие, честные гипнотизеры?  И  далее,  если  вы
хотите оправдаться тем, что на пройденном обходном  пути  вы  сделали  много
значительных   психологических   открытий,   скрытых    при    использовании
непосредственного внушения, кто теперь поручится за верность ваших открытий?
Не являются ли и они тоже результатом внушения и  причем  непреднамеренного,
не можете ли вы навязать больному и в этой области все,  что  хотите  и  что
кажется вам правильным?"
   Все, что вы мне тут возражаете, невероятно интересно и не должно остаться
без ответа. Но сегодня я его дать не могу за недостатком времени. Так что до
следу---------------------------------------* Внушаемости (франц.). -  Прим.
ред. перевода.
   [249]
   ющего раза. Вы увидите, я дам объяснения. А сегодня  я  должен  закончить
то, что начал. Я обещал при помощи факта перенесения объяснить  вам,  почему
наши терапевтические усилия не имеют успеха при нарцисстических неврозах.
   Я могу это сделать в нескольких словах, и вы увидите, как просто решается
загадка и как хорошо все согласуется. Наблюдение показывает, что  заболевшие
нарцисстическим неврозом не имеют способности  к  перенесению  или  обладают
лишь  ее  недостаточными  остатками.  Они  отказываются  от  врача   не   из
враждебности, а из равнодушия. Поэтому они и не поддаются его  влиянию,  то,
что он говорит, не трогает их, не производит на  них  никакого  впечатления,
поэтому у них не может возникнуть тот  механизм  выздоровления,  который  мы
создаем  при  других  неврозах,  -  обновления   патогенного   конфликта   и
преодоления сопротивления вытеснения. Они остаются тем, что  они  есть.  Они
уже не раз предпринимали самостоятельные  попытки  вылечиться,  приведшие  к
патологическим результатам, тут мы не в силах ничего изменить.
   На  основании  наших  клинических  впечатлений  от  наблюдения  за  этими
больными мы утверждали, что  у  них  должна  отсутствовать  привязанность  к
объектам, и объект-либидо должно превратиться в Я-либидо.  Вследствие  этого
характерного признака мы отделили их от первой группы  невротиков  (истерия,
невроз страха и навязчивых  состояний).  Их  поведение  при  терапевтических
попытках подтверждает наше предположение. Они  не  проявляют  перенесения  и
поэтому недоступны нашему воздействию, не могут быть вылечены нами.



   [250]

   ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ ЛЕКЦИЯ

   Аналитическая терапия

   Уважаемые дамы и господа! Вы знаете, о чем у нас сегодня будет беседа. Вы
спросили меня, почему мы не пользуемся в психоаналитической  терапии  прямым
внушением, если признаем, что наше влияние в значительной мере  основано  на
перенесении, т. е. на внушении, и в связи с этим выразили сомнение, можем ли
мы  при  таком  преобладании  внушения  ручаться  за   объективность   наших
психологических открытий. Я обещал вам подробный ответ.
   Прямое внушение - это внушение, направленное против проявления симптомов,
борьба  между  вашим  авторитетом  и  мотивами  болезни.  При  этом  вы   не
беспокоитесь об этих мотивах, требуя  от  больного  только  того,  чтобы  он
подавлял их выражение в симптомах. Подвергаете ли вы  больного  гипнозу  или
нет, принципиального различия не имеет. Бернгейм опять-таки со  свойственной
ему проницательностью утверждал, что самое существенное в явлениях гипноза -
это внушение, а сам гипноз  является  уже  результатом  внушения,  внушенным
состоянием, и он предпочитал проводить внушение  в  состоянии  бодрствования
больного, что может давать те же результаты, что и внушение при гипнозе.
   [251]
   Так что же вы хотите услышать сначала в ответ на этот вопрос: то,  о  чем
говорит опыт, или теоретические соображения?
   Начнем с первого. Я был учеником Бернгейма, которого я посетил в 1889  г.
в Нанси и книгу которого о внушении перевел на немецкий язык (1). В  течение
многих лет я лечил гипнозом, сначала внушением запрета,  а  позднее  сочетая
его с расспросами пациента по Брейеру. Так что  я  могу  судить  об  успехах
гипнотической или суггестивной терапии на основании  большого  опыта.  Если,
согласно старинной врачебной формуле, идеальная терапия должна быть быстрой,
надежной и не вызывать неприязни у больного, то метод Бернгейма отвечал,  по
крайней мере, двум из этих требований. Он проводился намного  быстрее,  даже
несравненно быстрее, чем аналитический, и не доставлял больному  ни  хлопот,
ни затруднений. Со временем для врача это становилось  монотонным  занятием:
каждый  раз  одинаково,  при  помощи  одних  и  тех  же  приемов   запрещать
проявляться самым различным симптомам, не имея возможности понять их смысл и
значение. Это была не научная деятельность, а  работа  подмастерья,  которая
напоминала магию, заклинания и фокусы; однако это не принималось во внимание
в сравнении с интересами больного. Но третье требование не соблюдалось: этот
метод не был надежным ни в каком отношении. К одному больному его можно было
применять, к другому - нет; в одном  случае  удавалось  достичь  многого,  в
другом - очень малого, неизвестно почему.  Еще  хуже,  чем  эта  капризность
метода, было отсутствие длительного  успеха.  Через  некоторое  время,  если
вновь приходилось слышать о
   ---------------------------------------(1) О Бернгейме  см.  выше.  Фрейд
перевел две книги Бернгейма: "О внушении и его применении в терапии"  (1886)
и "Гипноз, внушение и психотерапия" (1891).
   [252]
   больном, оказывалось, что прежний недуг  вернулся  или  заменился  новым.
Можно было снова начинать лечение  гипнозом.  А  кроме  того,  опытные  люди
предостерегали  не  лишать  больного  самостоятельности  частым  повторением
гипноза и не приучать его к этой терапии, как  к  наркотику.  Согласен,  что
иной раз все удавалось как  нельзя  лучше;  небольшими  усилиями  достигался
полный  и  длительный  успех.  Но  условия  такого   благоприятного   исхода
оставались неизвестными. Однажды у  меня  произошел  случай,  когда  тяжелое
состояние, полностью устраненное мной при помощи непродолжительного  лечения
гипнозом, вернулось неизмененным после того,  как  больная  рассердилась  на
меня безо всякой моей вины;  после  примирения  с  ней  я  опять  и  гораздо
основательней  уничтожил  болезненное  состояние,  и  все-таки   оно   опять
появилось, когда она во второй раз  отдалилась  от  меня.  В  другой  раз  я
оказался в ситуации, когда больная, которой я неоднократно помогал  гипнозом
избавиться от  нервных  состояний,  неожиданно  во  время  лечения  особенно
трудного случая обвила руками мою шею. Это заставило  бы  любого,  хочет  он
того или нет, заняться вопросом о природе и происхождении своего  авторитета
при внушении.
   Таковы опытные  данные.  Они  показывают,  что,  отказавшись  от  прямого
внушения, мы не потеряли ничего незаменимого. Теперь разрешите нам прибавить
к этому еще некоторые соображения. Проведение гипнотической терапии  требует
от пациента и  от  врача  лишь  очень  незначительных  усилий.  Эта  терапия
прекрасно  согласуется  с  оценкой  неврозов,  которой  еще   придерживается
большинство врачей. Врач говорит страдающему неврозом: да у вас ведь  ничего
нет, это только нервы, а потому я несколькими  словами  за  несколько  минут
могу освободить вас от недуга.
   [253]
   Но такая способность передвигать большой груз,  прилагая  непосредственно
незначительные  усилия,  не  используя  при  этом  никаких   соответствующих
приспособлений, противоречит нашему энергетическому образу мыслей. Поскольку
условия сравнимы, опыт показывает, что при неврозах этот фокус  не  удается.
Но я знаю, что этот довод не является неопровержимым: бывают и "удачи".
   В свете тех знаний, которые мы приобрели благодаря психоанализу, мы можем
описать  различие  между  гипнотическим   и   психоаналитическим   внушением
следующим  образом:  гипнотическая  терапия  старается  что-то   закрыть   и
затушевать  в  душевной  жизни,  психоаналитическая  -  что-то  раскрыть   и
устранить. Первая работает как косметика,  вторая  -  как  хирургия.  Первая
пользуется внушением, чтобы запрещать симптомы,  она  усиливает  вытеснение,
оставляя  неизмененными  все  процессы,  которые   привели   к   образованию
симптомов.  Аналитическая  терапия  проникает  дальше  в  сущность,   в   те
конфликты, которые привели к образованию симптомов, и пользуется  внушением,
чтобы  изменить  исход  этих  конфликтов.  Гипнотическая  терапия  оставляет
пациента бездеятельным и неизмененным,  и  потому  столь  же  неспособным  к
сопротивлению при всяком новом поводе к заболеванию.  Аналитическое  лечение
требует от врача и от больного тяжелого труда, направленного  на  устранение
внутренних сопротивлений. Благодаря преодолению этих сопротивлений  душевная
жизнь больного надолго изменяется,  поднимается  на  более  высокую  ступень
развития и остается защищенной от новых поводов для заболевания. Эта  работа
по преодолению является существенной частью аналитического лечения,  больной
должен ее выполнить, а врач помогает ему в  этом  внушением,  действующим  в
воспитательном смысле. По[254]
   этому  правильно  говорилось,  что  психоаналитическое  лечение  является
чем-то вроде довоспитания.
   Надеюсь,  что  теперь  я  разъяснил  вам,  чем  отличается   наш   способ
терапевтического применения внушения от единственно возможного  способа  при
гипнотической терапии. А  сведя  внушение  к  перенесению,  вы  поймете  всю
капризность  гипнотической  терапии,  бросившуюся  нам  в   глаза   при   ее
использовании,  между  тем  как  аналитическая  до  крайних  своих  пределов
поддается расчету. Используя гипноз, мы зависим от  способности  больного  к
перенесению,  не  имея  возможности  самим  влиять   на   нее.   Перенесение
гипнотизируемого может быть негативным  или,  как  это  чаще  всего  бывает,
амбивалентным,  он  может   защищаться   от   своего   перенесения   особыми
установками; об этом мы ничего не знаем.  В  психоанализе  мы  работаем  над
самим перенесением, устраняя то,  что  ему  противодействует,  готовим  себе
инструмент, с помощью которого  хотим  оказывать  влияние.  Так  перед  нами
открывается возможность совсем иначе использовать силу внушения; мы получаем
власть над ней, не больной внушает себе то, что ему хочется, а мы  руководим
его внушением, насколько он вообще поддается его влиянию.
   Теперь вы скажете,  что  назовем  ли  мы  движущую  силу  нашего  анализа
перенесением или внушением, есть все-таки опасность, что влияние на пациента
ставит под сомнение объективную достоверность наших данных. То, что идет  на
пользу терапии, приносит вред исследованию. Именно это возражение чаще всего
выдвигалось против психоанализа, и нужно сознаться, что если оно и ошибочно,
его все же нельзя отвергнуть  как  неразумное.  Но  если  бы  оно  оказалось
справедливым, то психоанализ стал  бы  не  чем  иным,  как  особенно  хорошо
замаскированным, особенно действен[255]
   ным видом суггестивного лечения, и мы могли бы несерьезно  относиться  ко
всем  его  утверждениям  о   жизненных   условиях,   психической   динамике,
бессознательном. Так и  полагают  наши  противники:  особенно  все  то,  что
касается значимости сексуальных переживаний, если и не сами эти переживания,
мы, должно быть, "внушили" больному,  после  того  как  подобные  комбинации
возникли  в  нашей  собственной  испорченной  фантазии.  Эти  нападки  легче
опровергнуть ссылкой на опыт, чем с помощью теории. Тот,  кто  сам  проводил
психоанализ, мог бесчисленное множество раз  убедиться  в  том,  что  нельзя
больному что-либо внушить таким образом. Разумеется,  его  нетрудно  сделать
сторонником  определенной  теории  и  тем  самым  заставить  участвовать   в
возможной ошибке врача. Он ведет  себя  при  этом  как  всякий  другой,  как
ученик, но этим путем можно повлиять  только  на  его  интеллект,  а  не  на
болезнь. Разрешить его конфликты и преодолеть его сопротивления удается лишь
в том случае, если ему предлагаются такие возможные представления, которые в
действительности  у  него  имеются.  Несоответствующие  предположения  врача
отпадают в процессе анализа, от них  следует  отказаться  и  заменить  более
правильными.   Тщательная   техника   помогает    предупреждать    появление
преждевременных успехов внушения, но нет  опасности  и  в  том,  если  такие
успехи имеют место, потому что первый успех никого не  удовлетворит.  Анализ
нельзя считать законченным, пока не поняты все неясности данного случая,  не
заполнены пробелы в  воспоминаниях,  не  найдены  поводы  к  вытеснениям.  В
слишком быстрых успехах видишь скорее помеху, чем  содействие  аналитической
работе,  и  поэтому  ликвидируешь  достигнутое,  вновь  и  вновь   уничтожая
перенесение, которое его обусловило. В сущности, этой последней чертой
   [256]
   аналитическое лечение отличается от чисто суггестивного, а  аналитические
результаты не заподозришь в том, что они получены при помощи  внушения.  При
любом другом суггестивном лечении перенесение  тщательно  оберегается  и  не
затрагивается;  при  аналитическом  же  оно  само  есть  объект  лечения   и
разлагается на все формы своего проявления. К концу  аналитического  лечения
само  перенесение  должно  быть  устранено,  и  если  теперь  возникает  или
сохраняется положительный  результат,  то  он  обусловлен  не  внушением,  а
достигнутым  с  его  помощью  преодолением   внутренних   сопротивлений   на
происшедшем в больном внутреннем изменении.
   Возникновению  отдельных  внушений  противодействует  то,  что  во  время
лечения мы беспрерывно должны  бороться  с  сопротивлениями,  которые  могут
превращаться в негативные (враждебные) перенесения.  Мы  не  упустим  случая
сослаться также на  то,  что  большое  число  частных  результатов  анализа,
которые могли бы быть обусловлены внушением,  подтверждаются  с  другой,  не
вызывающей сомнений, стороны. В нашу пользу в данном случае  говорит  анализ
слабоумных и параноиков, у которых, конечно, нельзя заподозрить  способности
подпасть под суггестивное влияние. То, что эти больные  рассказывают  нам  о
переводах символов и фантазиях, проникших в их сознание, точно  совпадает  с
результатами наших  исследований  бессознательного  у  страдающих  неврозами
перенесения и подтверждает, таким образом,  объективную  правильность  наших
толкований, часто подвергающихся сомнению. Полагаю,  что  вы  не  ошибетесь,
поверив в этом пункте анализу.
   Теперь  мы  хотим  дополнить  наше  описание   механизма   выздоровления,
представив его в формулах теории либидо. Невротик не способен к наслаждению,
   [257]
   потому что его либидо не направлено на объект, и  он  не  работоспособен,
потому что очень много своей энергии должен тратить на то,  чтобы  сохранять
либидо в состоянии вытеснения и защищать себя от  его  напора.  Он  стал  бы
здоровым, если бы конфликт между его Я и либидо прекратился и Я опять  могло
бы распоряжаться либидо. Таким образом, задача терапии состоит в том,  чтобы
освободить либидо от его временных, отнятых у Я привязанностей  и  подчинить
его опять Я. Где же находится либидо невротика? Найти нетрудно, оно  связано
с симптомами, временно доставляющими  ему  единственно  возможное  замещение
удовлетворения. Нужно, следовательно, овладеть  симптомами,  уничтожить  их,
сделать как раз то, чего требует от нас больной. Для  уничтожения  симптомов
необходимо вернуться к их возникновению, оживить конфликт, из  которого  они
произошли, и по-другому разрешить его с помощью таких движущих сил, которыми
больной в свое время не располагал. Эта ревизия  процесса  вытеснения  может
осуществиться лишь отчасти  по  следам  воспоминаний  о  процессах,  которые
привели к вытеснению. Решающая часть работы проделывается, когда в отношении
к врачу, в перенесении создаются новые варианты старых конфликтов, в которых
больной хотел бы вести себя так же, как он вел себя в свое время, между  тем
как, используя все находящиеся в распоряжении [пациента] душевные силы,  его
вынуждают принять другое  решение.  Таким  образом,  перенесение  становится
полем битвы, где сталкиваются все борющиеся между собой силы.
   Все либидо, как и противодействие ему,  концентрируется  на  отношении  к
врачу; при этом симптомы неизбежно лишаются либидо. Вместо настоящей болезни
пациента  выступает  искусственно  созданная  болезнь  перенесения,   вместо
разнообразных нереаль[258]
   ных объектов либидо - опять-таки фантастический объект личности врача. Но
новая борьба вокруг этого объекта с помощь врачебного  внушения  поднимается
на  высшую  психическую  ступень,  она  протекает  как  нормальный  душевный
конфликт.  Благодаря  тому,  что   удается   избежать   нового   вытеснения,
отчужденность между Я и либидо  прекращается  и  восстанавливается  душевное
единство личности. Когда  либидо  снова  отделяется  от  временного  объекта
личности врача, оно не может вернуться к своим прежним объектам и остается в
распоряжении  Я.  Силами,  против  которых  велась  борьба  во  время   этой
терапевтической  работы,  являются,  с  одной   стороны,   антипатия   Я   к
определенным  направленностям  либидо,  выразившаяся  в  виде  склонности  к
вытеснению, а с другой  стороны,  привязчивость  или  прилипчивость  либидо,
которое неохотно оставляет когда-то занятые (besetzte) им объекты.
   Терапевтическая работа, таким образом, распадается на две фазы; в  первой
фазе  все  либидо   оттесняется   от   симптомов   в   перенесение   и   там
концентрируется, во второй фазе ведется борьба вокруг этого нового  объекта,
и либидо освобождается от  него.  При  этом  новом  конфликте  решающим  для
благоприятного исхода изменением является  устранение  вытеснения,  так  что
либидо не может опять ускользнуть от Я при помощи бегства в бессознательное.
Это становится возможным благодаря  изменению  Я,  которое  совершается  под
влиянием врачебного  внушения.  Благодаря  работе  толкования,  превращающей
бессознательное   в   сознательное,   Я   увеличивается   за   счет    этого
бессознательного, благодаря разъяснению оно мирится с  либидо  и  склоняется
допустить для него какое-то удовлетворение, а его страх  перед  требованиями
либидо уменьшается благодаря возможности освободиться от
   [259]
   его  части  посредством  сублимации.  Чем  больше  процессы  при  лечении
совпадают  с  этим   идеальным   описанием,   тем   надежнее   будет   успех
психоаналитической терапии. Предел этому успеху может положить недостаточная
подвижность либидо, противящегося  тому,  чтобы  оставить  свои  объекты,  и
упорство  нарциссизма,  не  позволяющего  перенесению  выйти  за   известные
границы. Может быть, мы поймем еще лучше динамику  прогресса  выздоровления,
если заметим, что  мы  улавливаем  все  либидо,  ушедшее  из-под  власти  Я,
отвлекая его часть на себя благодаря перенесению.
   Уместно также предупредить, что из распределений  либидо,  установившихся
во время лечения и благодаря ему, нельзя делать непосредственное  заключение
о распределении либидо  во  время  болезни.  Предположим,  что  нам  удалось
добиться благоприятного  исхода  какого-либо  случая  благодаря  созданию  и
устранению  перенесения  сильных  чувств  с  отца  на  врача,  но  было   бы
неправильно заключить, что  больной  раньше  страдал  такой  бессознательной
привязанностью своего либидо к отцу. Перенесение с отца -  это  только  поле
битвы, на котором мы одолеваем либидо; либидо больного было направлено  туда
с других позиций. Это поле битвы не всегда  располагается  возле  одного  из
важных укреплений врага.  Защита  вражеской  столицы  не  должна  непременно
происходить у ее ворот. Только после того как перенесение  опять  устранено,
можно мысленно реконструировать распределение либидо, имевшее место во время
болезни.
   С точки зрения теории либидо мы можем сказать последнее слово и по поводу
сновидения. Сновидения невротиков, как и их ошибочные  действия  и  свободно
приходящие им