нь  скоро  они
становятся латентными, но легко могут вновь стать сознательными. Мы могли бы
также сказать, что они стали бессознательными, если бы вообще были  уверены,
что в состоянии латентности  они  являются  еще  чем-то  психическим.  Таким
образом мы не узнали бы ничего нового и даже не  получили  бы  права  ввести
понятие бессознательного в психологию. Но вот появляется новый опыт, который
мы уже можем продемонстрировать на [примере] ошибоч[350]
   ных действий. Например, для объяснения  какой-то  оговорки  мы  вынуждены
предположить,  что  у  допустившего  ее  образовалось  определенное  речевое
намерение.  По  происшедшей  ошибке  в  речи  мы  со  всей   определенностью
догадываемся о нем, но оно не осуществилось, т. е. оно было бессознательным.
Если мы по прошествии какого-то  времени  приводим  его  говорившему  и  тот
сможет признать его знакомым, то,  значит,  оно  было  бессознательным  лишь
какое-то время, если же он будет отрицать его как чуждое  ему,  то,  значит,
оно длительное время было  бессознательным.  Возвращаясь  к  сказанному,  из
этого опыта мы получаем право объявить бессознательным и то, что  называется
латентным. Учитывая эти динамические отношения, мы можем теперь выделить два
вида бессознательного: одно, которое при часто повторяющихся условиях  легко
превращается  в  сознательное,  и  другое,  при  котором   это   превращение
происходит с трудом и лишь со значительными усилиями, а может и  никогда  не
произойти. Чтобы избежать двусмысленности, имеем  ли  мы  в  виду  одно  или
другое  бессознательное,  употребляем  ли  слово  в   описательном   или   в
динамическом смысле, договоримся применять дозволенный,  простой  паллиатив.
То бессознательное, которое является только  латентным  и  легко  становится
сознательным, мы  назовем  предсознательным,  другому  же  оставим  название
"бессознательный". Итак, у нас три термина: сознательный, предсознательный и
бессознательный, которых достаточно для описания психических феноменов.  Еще
раз: чисто описательно и предсознательное бессознательно, но мы так  его  не
называем,  разве  что  в  свободном  изложении,  если  нам  нужно   защитить
существование бессознательных процессов вообще в душевной жизни.
   Надеюсь, вы признаете, что это пока не так уж сложно  и  вполне  пригодно
для употребления. Да, но,
   [351]
   к сожалению, психоаналитическая работа  настойчиво  требует  употребления
слова "бессознательный" еще и в другом, третьем смысле, и это,  возможно,  и
вносит путаницу. Под новым и сильным влиянием того, что  обширная  и  важная
область душевной жизни обычно скрыта от знания Я, так что протекающие в  ней
процессы следует признать бессознательными в правильном динамическом смысле,
мы  понимаем   термин   "бессознательный"   также   и   в   топическом   или
систематическом   смысле,   говоря    о    системе    предсознательного    и
бессознательного, о конфликте  Я  с  системой  бессознательного  (ubw),  все
больше придавая слову скорее смысл области души, чем качества психики.  Явно
неудобное открытие, согласно которому даже части Я и Сверх-Я в  динамическом
отношении бессознательны, мы воспринимаем  здесь  как  облегчение,  ибо  оно
позволяет нам устранить осложнение: Мы видим, что не  имеем  права  называть
чуждую Я область души системой  ubw,  так  как  неосознанность  не  является
исключительно ее характеристикой. Хорошо, не будем больше употреблять  слово
"бессознательный" в систематическом смысле, дав прежнему обозначению лучшее,
не допускающее неправильного  толкования  название.  Вслед  за  Ницше  и  по
примеру Г. Гроддека (1923) мы будем называть его в дальнейшем Оно (Es).  Это
безличное местоимение кажется особенно подходящим  для  выражения  основного
характера этой области души, ее чуждости Я. Сверх-Я,  Я  и  Оно  -  вот  три
царства,  сферы,  области,  на  которые  мы  разложим  психический   аппарат
личности, взаимодействиями которых мы займемся в дальнейшем.
   Но прежде только одна короткая вставка. Догадываюсь,  что  вы  недовольны
тем, что три качества сознательного и три  сферы  психического  аппарата  не
сочетаются в три мирно согласующиеся пары, видя в этом нечто омрачающее наши
результаты. Однако, по[352]
   моему, сожалеть об этом не стоит, и мы должны сказать себе, что не  имеем
права  ожидать  такого  приглаженного  упорядочивания.  Позвольте   привести
сравнение, правда, сравнения ничего не решают, но они  могут  способствовать
наглядности. Представьте себе страну с  разнообразным  рельефом  -  холмами,
равниной и цепями озер, со смешанным населением - в ней живут немцы, мадьяры
и словаки, которые занимаются различной деятельностью. И  вот  распределение
могло бы быть таким: на холмах живут немцы,  они  скотоводы,  на  равнине  -
мадьяры, которые выращивают хлеб и виноград, на озерах - словаки, они  ловят
рыбу и плетут тростник. Если бы это  распределение  было  безукоризненным  и
четким, то Вильсон мог бы ему порадоваться, это было  бы  также  удобно  для
сообщения на уроке географии. Однако  очевидно,  что,  путешествуя  по  этой
стране, вы найдете здесь меньше порядка и больше пестроты. Немцы, мадьяры  и
словаки всюду живут вперемежку, на холмах тоже есть пашни, на равнине  также
держат скот. Кое-что, естественно, совпадет с вашими  ожиданиями,  т.  е.  в
горах не занимаются рыболовством, а виноград не растет в воде.  Да,  картина
местности,  которую  вы  представили   себе,   в   общем   и   целом   будет
соответствовать действительности, в частностях же  вы  допустите  отклонения
(1).
   Не ждите, что об Оно, кроме нового названия, я сообщу вам  много  нового.
Это темная, недоступная часть нашей личности; то немногое,  что  вам  о  ней
известно, мы узнали, изучая работу сновидения  и  образование  невротических
симптомов, и большинство этих сведений носят негативный  характер,  допуская
описание только в качестве противоположности Я. Мы
   ---------------------------------------(1)  Приведенное  сравнение  носит
сугубо внешний по отношению к рассматриваемой  проблеме  характер  и  потому
ничего не разъясняет в структуре личности.
   [353]
   приближаемся к [пониманию] Оно при помощи сравнения, называя его  хаосом,
котлом, полным бурлящих возбуждений. Мы  представляем  себе,  что  у  своего
предела оно  открыто  соматическому,  вбирая  оттуда  в  себя  инстинктивные
потребности, которые находят в нем свое  психическое  выражение,  но  мы  не
можем сказать,  в  каком  субстрате.  Благодаря  влечениям  оно  наполняется
энергией, но не имеет организации, не  обнаруживает  общей  воли,  а  только
стремление удовлетворить инстинктивные потребности при  сохранении  принципа
удовольствия. Для процессов в Оно не существует логических законов мышления,
прежде всего тезиса о противоречии. Противоположные импульсы существуют друг
подле друга, не отменяя друг друга и не удаляясь друг  от  друга,  в  лучшем
случае  для  разрядки  энергии  под  давлением  экономического   принуждения
объединяясь в компромиссные образования. В Оно нет ничего, что можно было бы
отождествить с отрицанием, и мы  с  удивлением  видим  также  исключение  из
известного  философского  положения,  что  пространство  и  время   являются
необходимыми  формами  наших  психических  актов.  В  Оно  нет  ничего,  что
соответствовало бы представлению о времени, никакого  признания  течения  во
времени и, что в высшей степени странно и ждет своего объяснения философами,
нет  никакого  изменения   психического   процесса   с   течением   времени.
Импульсивные желания, которые никогда не  переступают  через  Оно,  а  также
впечатления, которые  благодаря  вытеснению  опустились  в  Оно,  виртуально
бессмертны, спустя десятилетия они ведут себя так, словно  возникли  заново.
Признать в них прошлое, суметь обесценить их и лишить заряда  энергии  можно
только в том случае, если путем аналитической работы они станут осознанными,
и  на  этом  в  немалой  степени   основывается   терапевтическое   действие
аналитического лечения.
   [354]
   У меня все время создается  впечатление,  что  из  этого  не  подлежащего
сомнению факта неизменности вытесненного во времени мы  мало  что  дали  для
нашей теории. А ведь здесь, кажется, открывается подход к  самому  глубокому
пониманию. К сожалению, и я не продвинулся здесь дальше.
   Само собой разумеется, Оно не знакомы никакие  оценки,  никакое  добро  и
зло, никакая мораль. Экономический или, если хотите, количественный  момент,
тесно связанный с принципом удовольствия, управляет  всеми  процессами.  Все
эти инстинкты, требующие выхода, полагаем мы, находятся в Оно. Кажется даже,
что энергия этих инстинктивных импульсов находится в другом состоянии, чем в
иных душевных областях, она более подвижна и способна к разрядке, потому что
иначе не могли бы происходить те смещения и сгущения, которые характерны для
Оно и совершенно не зависят от качества заряженного  (Besetzte)  -  в  Я  мы
назвали бы это представлением. Чего бы мы только  ни  дали,  чтобы  побольше
знать об этих вещах! Между прочим, вы видите, что мы в состоянии назвать еще
и другие свойства Оно, кроме того, что оно бессознательно, а также признаете
возможность того, что части Я и Сверх-Я являются бессознательными,  не  имея
таких же примитивных и иррациональных черт. К характеристике  собственно  Я,
насколько оно допускает обособление от Оно,  и  Сверх-Я  мы,  скорее  всего,
приблизимся,  если  примем  во  внимание  его  отношение  к  самой   внешней
поверхностной части психического аппарата, которую мы обозначим как  систему
W-Bw. Эта система обращена к внешнему миру, она опосредует  его  восприятия,
во время ее функционирования в ней возникает  феномен  сознания.  Это  орган
чувств всего аппарата, восприимчивый, между прочим, к  возбуждениям,  идущим
не только извне, но и из недр душевной жизни. Вряд ли нуждается в  пояснении
точ[355]
   ка  зрения,  согласно  которой  Я  является  той  частью   Оно,   которая
модифицировалась благодаря близости и влиянию внешнего мира, приспособлена к
восприятию раздражений и защите от  них,  может  быть  сравнима  с  корковым
слоем, которым окружен комочек живой субстанции. Отношение к  внешнему  миру
для Я стало решающим, оно взяло на себя задачу представлять  его  перед  Оно
для блага Оно, которое в слепом стремлении  к  удовлетворению  влечений,  не
считаясь  с  этой  сверхсильной  внешней  властью,  не  смогло  бы  избежать
уничтожения. Выполняя эту функцию, Я  должно  наблюдать  за  внешним  миром,
откладывать в следах своих восприятий правильный его образ,  путем  проверки
реальностью удалять из этой картины внешнего мира все добавления, идущие  от
внутренних источников возбуждения. По поручению Оно Я  владеет  подходами  к
моторике,  но  между  потребностью  и  действием  оно  делает  отсрочку  для
мыслительной работы, во время которой  использует  остатки  воспоминаний  из
опыта. Таким образом, принцип  удовольствия,  который  неограниченно  правит
ходом процессов  в  Оно,  оказывается  низвергнутым  с  трона  и  заменяется
принципом реальности, который обещает больше надежности и успеха.
   Очень сложное для  описания  отношение  ко  времени  также  сообщается  Я
системой восприятия; едва ли можно сомневаться в том, что способ работы этой
системы дает начало представлению о времени. Чем особенно  отличается  Я  от
Оно,  так  это  стремлением  к  синтезу  своих  содержаний,  к  обобщению  и
унификации своих психических процессов,  которое  совершенно  отсутствует  у
Оно. Когда мы в будущем поведем разговор о влечениях в душевной жизни,  нам,
вероятно, удастся найти источник этой существенной характерной черты Я.  Она
единственная дает ту высокую степень организации, которой Я обязано  лучшими
своими достижениями. Развитие идет от восприятия влече[356]
   ний к овладению ими, но последнее достигается только тем, что психическое
выражение влечений включается в более широкую  систему,  входит  в  какую-то
взаимосвязь. Пользуясь популярными  выражениями,  можно  сказать,  что  Я  в
душевной  жизни  представляет  здравый  смысл  и  благоразумие,  а   Оно   -
неукротимые страсти(1).
   До сих пор нам импонировало перечисление преимуществ  и  способностей  Я,
теперь настало время вспомнить и  об  оборотной  стороне.  Я  является  лишь
частью  Оно,  частью,  целесообразно  измененной   близостью   к   грозящему
опасностями внешнему миру. В динамическом отношении оно слабо, свою  энергию
оно заимствовало у Оно, и  мы  имеем  некоторое  представление  относительно
методов, можно  даже  сказать,  лазеек,  благодаря  которым  оно  продолжает
отнимать  энергию  у  Оно.  Таким  путем  осуществляется,  например,   также
идентификация с сохранившимися или оставленными объектами.  Привязанность  к
объектам исходит из инстинктивных притязаний Око. Я сначала их регистрирует.
Но, идентифицируясь с объектом, оно  предлагает  себя  Оно  вместо  объекта,
желая направить либидо Оно на себя. Мы уже знаем, что  в  процессе  жизни  Я
принимает в себя большое число остатков бывшей привязанности к  объектам.  В
общем, Я должно проводить в жизнь намерения Оно, оно выполняет свою  задачу,
изыскивая обстоятельства, при которых эти намерения могут быть  осуществлены
наилучшим образом. Отношение Я к Оно можно сравнить с отношением наездника к
своей  лошади.  Лошадь  дает  энергию  для   движения,   наездник   обладает
преимуществом определять цель и направление движения сильного животного.  Но
между Я и Оно слишком часто имеет место далеко не идеальное взаимоотношение,
   ---------------------------------------(1) В данном случае взгляд  Фрейда
на познавательные функции Я близок к материалистическому.
   [357]
   когда наездник вынужден направлять скакуна туда, куда тому вздумается.
   От одной части Оно Я отделилось благодаря сопротивлениям  вытеснения.  Но
вытеснение не продолжается в Оно. Вытесненное сливается с остальным Оно.
   Поговорка  предостерегает  от  служения  двум  господам.  Бедному  Я  еще
тяжелее,  оно  служит  трем  строгим  властелинам,  стараясь   привести   их
притязания и требования в согласие между собой.  Эти  притязания  все  время
расходятся, часто кажутся несовместимыми:  неудивительно,  что  Я  часто  не
справляется со своей задачей. Тремя тиранами являются: внешний мир,  Сверх-Я
и Оно. Если понаблюдать за усилиями Я, направленными на то, чтобы служить им
одновременно, а точнее, подчиняться  им  одновременно,  вряд  ли  мы  станем
сожалеть о том, что представили это Я в персонифицированном виде  как  некое
существо. Оно чувствует себя  стесненным  с  трех  сторон,  ему  грозят  три
опасности,  на  которые  оно,  будучи  в  стесненном  положении,   реагирует
появлением  страха.  Благодаря  своему  происхождению   из   опыта   системы
восприятия, оно призвано представлять требования внешнего мира, но оно хочет
быть и верным слугой Око, пребывать с ним в согласии, предлагая ему  себя  в
качестве  объекта,  привлекать  его  либидо  на  себя.  В  своем  стремлении
посредничать  между  Око  и  реальностью   оно   часто   вынуждено   одевать
бессознательные  (ubw)  требования  Око  в   свои   предсознательные   (vbw)
рационализации, затушевывать конфликты Око с реальностью, с  дипломатической
неискренностью разыгрывать оглядку на реальность, даже если Око упорствует и
не сдается. С другой стороны,  за  ним  на  каждом  шагу  наблюдает  строгое
Сверх-Я, которое предписывает ему определенные нормы поведения, невзирая  на
трудности со стороны  Око  и  внешнего  мира,  и  наказывает  его  в  случае
непослушания напряженным чувством неполноценности и
   [358]
   сознания вины. Так Я, движимое  Око,  стесненное  Сверх-Я,  отталкиваемое
реальностью, прилагает все усилия для выполнения своей экономической  задачи
установления гармонии между силами и влияниями, которые действуют в нем и на
него, и мы понимаем, почему так часто не можем подавить  восклицания:  жизнь
нелегка! Если Я вынуждено признать свою слабость,  в  нем  возникает  страх,
реальный  страх  перед  внешним  миром,   страх   совести   перед   Сверх-Я,
невротический страх перед силой страстей в Оно.
   Структурные соотношения психической личности, изложенные мною, я хотел бы
представить в непритязательном рисунке, который я здесь прилагаю.
   Здесь вы видите, что Сверх-Я погружается в  Оно,  как  наследник  Эдипова
комплекса оно имеет с ним интимные связи; оно дальше от системы  восприятия,
чем Я. Оно сообщается с внешним миром только через Я,  по  крайней  мере  на
этой схеме. Сегодня, конечно, трудно сказать, насколько рисунок правилен: по
крайней мере, в  одном  отношении  это  определенно  не  так.  Пространство,
которое занимает бессознательное Оно, должно быть  несравненно  больше,  чем
пространство  Я  или  пред-сознательного.  Прошу  вас,   сделайте   мысленно
поправку.
   А теперь в заключение этих безусловно утомительных и, возможно, не совсем
ясных рассуждений еще одно предостережение! Разделяя личность на Я,
   [359]
   Сверх-Я и Оно, вы, разумеется, не имеете в виду строгие границы наподобие
тех, которые искусственно проведены в  политической  географии.  Своеобразие
психического мы изобразим не линейными  контурами,  как  на  рисунке  или  в
примитивной живописи,  а  скорее  расплывчатыми  цветовыми  пятнами,  как  у
современных художников. После того как мы произвели разграничение, мы должны
выделенное опять слить вместе. Не судите слишком  строго  о  первой  попытке
сделать наглядным психическое, с таким трудом поддающееся пониманию.  Весьма
вероятно, что образование этих отдельных областей  у  различных  лиц  весьма
вариабельно, возможно,  что  при  функционировании  они  сами  изменяются  и
временно регрессируют. Это, в частности, касается филогенетически последнего
и самого интимного - дифференциации  Я  и  Сверх-Я.  Несомненно,  что  нечто
подобное вызывается психическим заболеванием. Можно хорошо представить  себе
также,  что  каким-то  мистическим  практикам  иногда   удается   опрокинуть
нормальные отношения между этими отдельными областями,  так  что,  например,
восприятие может уловить соотношения Я и Оно, которые в  иных  случаях  были
ему недоступны. Можно спокойно  усомниться  в  том,  что  на  этом  пути  мы
достигнем последней истины,  от  которой  ждут  всеобщего  спасения,  но  мы
все-таки признаем, что  терапевтические  усилия  психоанализа  избрали  себе
аналогичную точку приложения. Ведь их цель - укрепить Я, сделать  его  более
независимым  от  Сверх-Я,  расширить  поле  восприятия  и  перестроить   его
организацию так, чтобы оно могло освоить новые части Оно. Там, где было Оно,
должно стать Я.
   Это примерно такая же культурная работа, как осушение З„йдер-Зе.



   [360]

   ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

   Страх и жизнь влечений

   Уважаемые дамы и  господа!  Вы  не  удивитесь,  услышав,  что  я  намерен
сообщить вам о том новом, что появилось в нашем понимании страха и  основных
влечений душевной жизни, не удивитесь также и  тому,  что  ничего  из  этого
нового не претендует на окончательное решение стоящих перед нами проблем.  Я
намеренно говорю здесь о  понимании.  Задачи,  с  которыми  мы  столкнулись,
чрезвычайно трудны, но трудность состоит не в недостатке наблюдений; как раз
наиболее часто встречающиеся и хорошо знакомые феномены  и  задают  нам  эти
загадки; дело также не в умозрительных построениях, к которым они побуждают;
умозрительная обработка в этой области мало принимается  во  внимание.  Речь
идет действительно о  понимании,  т.  е.  о  том,  чтобы  ввести  правильные
абстрактные представления, применив которые к сырому  материалу  наблюдений,
можно добиться порядка и ясности.
   Страху я уже посвятил одну лекцию прошлого цикла, двадцать пятую. Коротко
повторю ее содержание. Мы говорили, что страх - это состояние аффекта, т. е.
объединение определенных  ощущений  ряда  удовольствие  -  неудовольствие  с
соответствующими им иннервациями разря