плодировали  каждому  удачному  удару,
каждому появлению крови, и они ревели одинаково как в том случае,  когда
шлюха потеряла сосок, так и в том, когда педик остался без мочки уха.
   - Тревожишься, Доктор? - спросил Hay. - Твой  одуванчик  теряет  свои
перышки.
   - Он весь состоит из сухожилий, -  ответил  Виндзор.  -  Она  ему  не
соперница. - Из кармана пиджака он достал коробку с патронами и  положил
ее на песок перед Hay: ставка.
   Мейнард  узнал  эту  коробку  -  он  спрятал  ее  в  ящике  стола   в
"Чейнплейтсе".
   Из небольшого кожаного мешочка на шее Hay достал сапфировую сережку и
положил ее рядом с коробкой.
   Виндзор, заметив озадаченное выражение Мейнарда, объяснил:
   - Что-то нужно и приберегать, иначе и игры не будет. Со временем  это
все утрясется.
   Педик и шлюха замерли с переплетенными руками и ногами, и  клацали  в
воздухе зубами.
   - Ничья? - спросил Хиссонер.
   - Нет! - послышался голос из толпы.
   - Тогда растащите их.
   Мужчина, качаясь, вышел на середину  поляны  и,  нацелившись,  лягнул
педика в голову.
   Уворачиваясь от удара, педик отпустил одну из  рук  шлюхи.  Ее  ногти
прошлись по его лицу. Откатившись, он освободился, и она прыгнула  вслед
за ним. Он отбросил ее ударом в грудь.
   - Вы давно имеете к этому отношение? - спросил Мейнард Виндзора, в то
время как они  наблюдали  за  двумя  потеющими,  окровавленными  телами,
борющимися на песке.
   Виндзор не отрывал глаз от сражения.
   - Тридцать лет. Мой корабль разбился, и я доплыл до острова.
   - Они оставили вам жизнь?
   - Они меня не поймали. Я первый их заметил. Я собирался обратиться  к
ним за помощью, но было в них что-то  -  какое-то  ощущение,  аура  -  я
приписываю это своей антропологической подготовке, - что подсказало мне:
это не такие люди, которые будут рады посетителям. Поэтому я уплыл.
   - Вы уплыли?!
   - Я убил поросенка, заткнул ему глотку и задницу  и  использовал  его
как поплавок. Два дня я на нем плавал, а когда его  сожрали  акулы,  еще
день передвигался вплавь. Меня подобрало судно сборщиков раковин.
   - Но когда вы добрались до берега, как получилось, что сюда никого не
послали?
   - Я был себе на уме; я никому ничего не сказал.
   - Что?!
   Сражающиеся были теперь на ногах. Кровь  текла  из  укусов  на  груди
шлюхи и из царапин, которыми были исполосованы  грудь  и  спина  педика.
Шлюха взвизгнула и бросилась вперед. Уклонившись,  педик  дернул  ее  за
волосы. Клок волос остался у него в руке.
   - Горсть боли, Нэнни!  -  крикнул  Виндзор.  -  Вот  молодец!  Шлюха,
нагнувшись, атаковала снова. Ее когти сорвали его кожаный  гульфик.  Два
лимона упали на песок, и толпа взорвалась грубым хохотом и мяуканьем.
   Разъяренный педик дико хлестнул шлюху, которая проворно затанцевала в
сторону от него, насмешливо указывая на его маленькие бритые гениталии.
   - С ним все ясно, - сказал Hay.
   - Нет, сэр! Погодите еще!
   Держась подальше от шлюхи, педик аккуратно засунул вверх свои шарики,
а пенис зажал в промежности. Hay был поражен.
   - Исчезло!
   - Смотрите, Ахиллес прячет свою пяту! - рассмеялся Виндзор.
   Отпив из бутылки, Виндзор продолжал:
   - Я был ими восхищен. Они были или какой-то экзотической  религиозной
группой, и в этом случае они имели право на изоляцию, или - а я об  этом
и мечтать не смел - или они были... ну, тем, чем они и являются. Я знал,
что могло произойти, расскажи я об этом властям. Они были бы  уничтожены
за неделю; цивилизация решила бы их спасти путем их уничтожения,  а  эти
люди стали бы сотрудничать с цивилизацией,  ведя  с  ней  борьбу  не  на
жизнь, а на смерть. Да,  некоторые,  может  быть,  и  выжили  бы,  дети,
например,  -  они  были  бы  перепрограммированы.  Они  были  бы  сейчас
статистами, или торговцами, свободными в том, что они могут быть  такими
же, как и все остальные, то  есть  в  своих  тревогах  об  автомобильных
кредитах и болезнях.
   - Как вы вошли к ним в доверие? Виндзор улыбнулся.
   - Осторожно. Я подбирался к ним так, как я  подбирался  бы  к  народу
Тасадай или Хибаро,  или  к  любому  другому  анахроническому  обществу.
Находясь далеко в море, я посылал им с приливом разные вещи: ром,  порох
и - глупость с моей стороны, но я не мог этого знать - стеклянные бусы и
украшения. Я всегда прикладывал записку, предлагая дружбу, объяснял, что
я хочу им только добра, уверял их, что я - единственный, кто знает об их
существовании.  Когда  они  в  конце  концов  разрешили   мне   с   ними
встретиться, - Виндзор снова улыбнулся, - Л'Оллонуа сообщил мне,  что  я
целый год сводил их с ума. Они никогда меня не  видели,  не  могли  меня
поймать. В конце концов, они согласились  со  мной  поговорить  -  среди
океана, одно вооруженное судно против другого, - да и  то  лишь  потому,
что боялись, я разочаруюсь и расскажу о них другим.
   Волна ярости  поднялась  в  груди  Мейнарда,  -  он  думал,  что  ухе
неспособен на такие переживания.
   - Вы знаете, скольких жизней стоил ваш  маленький  эксперимент,  ваше
восхищение...
   - Тьфу! - Виндзор проигнорировал  этот  упрек.  -  Когда  цивилизация
заболтает себя до того, что сама себя забудет, эти люди  все  еще  будут
существовать. Все сведено к простейшей, самой что ни на  есть  основной,
неоспоримой добродетели - выживанию. Мораль, политика, философия  -  все
направлено на эту единственную цель. И это единственное,  к  чему  стоит
стремиться.
   - Выживать... чтобы делать что?
   - Выживать, чтобы выживать. Не забывай, приятель, что человек  -  это
все-таки животное. Цивилизация -  это  мех.  Эти  же  люди  бритые,  они
соответствуют своей природе, - говоря это, Виндзор смотрел на  Мейнарда,
но затем его внимание вновь переключилось  на  схватку,  так  как  педик
издал вопль боли.
   Педик  лежал  на  спине,  свернувшись,  и  руками  держался  за  свою
окровавленную промежность. Шлюха сидела над ним на корточках, зажав  ему
горло.
   Глядя на Виндзора, педик с мольбой протянул к нему руку.
   - Доктор? - сказал Hay. - Он твой.
   Виндзор с гримасой взглянул на несчастного побежденного.
   - Он не красив, - сказал он,  тряхнул  головой  и  отвернулся.  Когти
шлюхи, впившиеся в горло педика, прервали его вопль.
   Мейнард почувствовал  растущее  раздражение.  Шлюха,  исцарапанная  и
побитая, прошлась парадом вокруг поляны, триумфально крутя  над  головой
кожаным гульфиком, с ухмылкой принимая аплодисменты толпы.
   Глядя, как утаскивают тело педика, Мейнард заметил:
   - Дорогостоящая вечеринка.
   - Двое? Дорогостоящая? - переспросил  Hay.  -  Нет.  Многие  сражения
стоят больше.
   Мейнард не видел, что Бет уходила  с  поляны,  поэтому  он  удивился,
увидев, как она появилась из  темноты  и  размеренным  шагом  прошла  на
середину поляны. Она сменила одежду на чистую белую полотняную рубашку и
намаслила себе кожу и волосы. Она  выглядела  застенчивой,  девственной.
Она молча встала рядом с котлом, сцепив руки впереди и опустив глаза.
   - Тихо! - крикнул Hay. - Успокойтесь.
   Шлюха села, шум в толпе утих.
   - Гуди Санден желает сделать заявление. Подняв глаза, Бет сказала:
   - Я больше не Гуди Санден. Я ношу ребенка Мейнарда. В толпе  поднялся
одобрительный шум. Hay сделал приветственный жест.
   - Ты выполнил свою работу.
   Мейнард коснулся пальцами шеи. Он понял, откуда взялась и  грусть,  и
нежность у Бет, когда она занималась с ним любовью, почему Hay  разрешил
снять с него цепь, и почему он внезапно стал "достойным доверия".
   Хиссонер, похлопав Мейнарда по плечу, сказал:
   - Путешествие окончено, приятель. Покойся, ешь, пей,  веселись.  -  И
обыденно добавил:
   - От Луки 12:19.
   Виндзор подхватил:
   - Безумный, в эту ночь душу твою возьмут у тебя. От Луки 12:20.
   - Бог на небе, - ответил ему Хиссонер, - а ты на земле, поэтому слова
твои да будут немного. Экклезиаст 5:1.
   - Когда? - тупо спросил Мейнард.
   - Завтра, - произнес Hay.
   - День Господень, - кивнул Хиссонер. - Хороший день для  того,  чтобы
умереть, ибо Он отдыхает и позаботится о том, чтобы ты  был  принят  как
положено.
   - Как?
   - Быстро, -  сказал  Hay.  -  Как  ты  предпочтешь,  потому  что  это
хирургия, а не кара. Но в данный момент, - он передал Мейнарду  чашу,  -
думай только о празднестве.
   Но Мейнард пить не мог. Воспоминания о сложных, невозможных  способах
побега пронеслись у него в голове, и хотя он понимал, что  надежды  нет,
ему не хотелось сознаваться  в  своем  полном  поражении,  напившись  до
потери сознания, которое со смертью  потеряется  навсегда.  Кроме  всего
прочего,  они,  в  конце  концов,  были  правы:  смерть  может  быть   и
приключением, и нет смысла портить начало этого нового приключения.
   Котел с ромом был вновь наполнен и подогрет, и пьянка возобновилась с
таким усердием, как будто бы первый, кто достигнет  бесчувствия,  должен
был получить золотую звезду.
   Хиссонер открыл новую бутылку бренди, и, вернувшись с  ней  к  своему
дереву,  шлепком  разбудил  подругу  и  с  новой  силой  взялся  за   ее
религиозное воспитание.
   Виндзор улегся на спину и, посасывая виски  из  своей  бутылки,  стал
задумчиво рассматривать звезды.
   Бет наполнила глиняный горшок ромом и села на землю, время от времени
потирая живот и улыбаясь. Она избегала смотреть на Мейнарда - не хотела,
вероятно, замутнять счастливые мысли о своем будущем напоминанием о том,
что у Мейнарда, который дал ей это будущее, своего будущего не было. Hay
не спешил пить и часто поглядывал во тьму.
   - Ждешь кого-нибудь? - спросил Мейнард.
   - Да. Завершающий момент удачного дня.
   Спустя мгновение они услышали шаги на  тропинке  и  увидели,  как  на
поляну вышли двое мальчиков.
   Мануэль шел первым. На нем была белая рубашка, чистые белые брюки,  а
на шее висела золотая монета на золотой цепи.
   Юстин, следовавший за ним, был одет как  наследный  принц:  бархатная
двойка цвета лаванды, белые сатиновые бриджи, шелковые  чулки  и  черные
кожаные туфли с серебряными пряжками.  За  поясом  кинжал  с  ручкой  из
слоновой  кости.  Он  представлял  собой  идеальный   образец   человека
какого-то отдаленного столетия, если не считать портупеи с  кобурой  под
левой рукой.
   Волосы Юстина были зачесаны назад и завязаны, к ним приколота косичка
с ленточками. Манеры его отличались царственной уверенностью - он держал
голову высоко поднятой и, пересекая поляну, не смотрел ни на кого, кроме
Hay.
   - Слушайте меня! - объявил Hay. Шум  затих,  слышались  только  звуки
храпа, и в кустах кто-то облегчался.
   - У меня был сын, и он умер, - объявил Hay. Он оказался  пьянее,  чем
думал Мейнард; у него как будто отяжелела голова, и каждый раз, когда он
ее  слегка  наклонял,   он   терял   равновесие,   и   ему   приходилось
восстанавливать его, делая полшага вперед. - Я сделал  бы  своим  вторым
сыном этого, - он опустил руку на плечо Мануэля, - но в нем течет  кровь
и португальцев, и самбо и кучи других, поэтому если он и  будет  вождем,
то лишь победив другого. Этого, -  он  вцепился  другой  рукой  в  плечо
Юстина, - я беру в сыновья, чтобы делить тяготы  и  радости  и...  -  он
забыл, что  хотел  сказать.  -  И...  остальное.  -  Hay  закачался,  но
удержался, схватившись за плечи мальчиков.  -  Но  я  предсказываю,  что
будет день, когда вот этот Мануэль и этот вот Тюэ-Барб будут соперничать
за власть. Кто победит? Лучший, и так тому и быть, ибо побеждать  должен
сильнейший.
   Хиссонер заявил из-под своего дерева:
   - Одно поколение уходит, а другое  приходит,  но  земля  пребудет  во
веки.
   - Хорошо сказано. - Hay достал из мешочка на шее золотую подвеску, по
размеру больше той, что была на Мануэле, и повесил ее Юстину на шею.
   На  лице  Юстина  появилась  легкая  снисходительная   улыбка,   типа
"noblesse oblige" .
   "Ты несносный маленький придурок", подумал Мейнард, еле  сдерживаясь,
чтобы не вскочить и не дать своему ребенку по зубам, - это было  бы  его
последним, смертельным актом.
   - Итак, пришло время, - сказал Hay, беря Юстина  под  руку,  -  стать
мужчиной. - Он повел мальчика между полусонными  телами,  останавливаясь
то там, то тут, чтобы посмотреть в лицо, чтобы щипнуть ляжку. -  Вот,  -
сказал он наконец, и тычком ноги разбудил шлюху. - Вставай,  леди.  Есть
работа.
   Шлюха зашевелилась и кашлянула.
   - Забери этого парня и научи его пользоваться своим оружием.
   Фыркая, плюясь и бурча, шлюха с трудом встала на ноги.
   - Я буду поживей, если высплюсь.
   - А я говорю, будь поживей сейчас.
   Шлюха взяла Юстина за руку.
   - Пошли, мальчик.
   - Когда я в следующий  раз  его  увижу,  надеюсь,  он  будет  уже  не
мальчиком, - пригрозил Hay. Он повернулся к Мануэлю. - Иди с  ними.  Эта
свинья может заснуть еще до того, как выполнит свою обязанность.
   Проходя мимо Мейнарда, Мануэль взглянул  в  его  сторону,  и  в  этом
взгляде Мейнард прочитал твердую решимость - не допустить,  чтобы  Юстин
когда-либо достиг того возраста, когда он сможет взять  на  себя  бразды
правления.
 
*** 
 
   Один за другим  они  заснули.  Сначала  Бет,  которая  погрузилась  в
забытье, осушив до последней капли свой глиняный горшок. Затем  Виндзор;
бутылка выскользнула из  его  руки  и  побулькивала  у  него  на  груди.
Хиссонер, разбирая положение о Царствии небесном, продолжил его  храпом.
И, наконец. Hay, который собирался укрыться в своей хижине, но  не  смог
этого сделать, так что ноги его остались торчать снаружи.
   Мейнард  прислушивался,  стремясь  уловить  хоть  какие-то   признаки
бодрствования, но все спали.
   Он был один, и свободен. Он мог уйти с поляны, отправиться  в  бухту,
взять лодку и  уплыть.  Нет.  Там  будет  охрана.  Что-то  не  так;  все
оказывалось слишком просто. Может быть,  они  хотели,  чтобы  он  уплыл;
может быть, они думали - проявляя о нем какую-то  извращенную  заботу  -
что позволить ему уплыть и утонуть было бы вполне  милосердно.  В  конце
концов, они говорили, что он сам может  выбрать,  как  умереть.  Они  не
пойдут на риск - ведь он может и остаться в живых. Так уже было. Виндзор
ведь выжил.
   Здесь дело не в этом. Может быть, они знали,  что  он  не  уйдет  без
Юстина? Но что помешает ему взять с собой Юстина? Не шлюха же.  Мануэль?
Мануэля, может быть, удастся взять врасплох и  быстро  утихомирить.  Или
они думали, что у  него  не  поднимется  рука  на  Мануэля?  Может,  они
рассчитывали, что его будет ограничивать его "мирской" моральный кодекс?
Он надеялся, что дело было именно в этом. Будет очень  приятно  показать
им, насколько они его развратили.
   Он возьмет с собой Юстина и пойдет к  бухте.  Если  ему  нужно  будет
убить охранника, чтобы взять лодку, он так  и  сделает;  если  с  лодкой
ничего не выйдет, они пойдут на дальний конец острова и сделают  плот  -
или что-нибудь в этом роде - и поплывут по течению. Мейнард пожалел, что
не умеет определять время по звездам; ему хотелось  знать,  сколько  ему
осталось до рассвета - до обнаружения его побега и погони.
   Он прополз к краю поляны, где на  кусте  висели  брюки  Джека-Летучей
Мыши. Из ножен, привязанных к поясу, торчал нож, и Мейнард  взял  его  с
собой.
   Когда он отошел от поляны  достаточно  далеко,  тихо  передвигаясь  и
стараясь не хрустеть сухими ветками, он  остановился  и  срезал  длинную
лозу, чтобы использовать ее как гарроту, если Мануэля иначе  не  удастся
утихомирить, или для того, чтобы связать его или охранника у лодок.
   За поворотом тропы он увидел хижины  проституток.  Остановившись,  он
задержал дыхание, выискивая в темноте  Мануэля.  Поляна  была  пуста,  в
хижинах - темно и тихо.
   Он  пробежал  по  песку  к  ближайшей  хижине  и  встал  около   нее,
прислушиваясь. В ней никого не  было,  также  пуста  была  и  вторая,  и
третья. Пробравшись к стене четвертой,  он  услышал  тяжелое  дыхание  и
сердитый голос Юстина:
   - Ну? Что теперь? В ответ послышался храп.
   Раздалось  "щелк-щелк"  автоматического   пистолета,   когда   патрон
досылается в патронник, и угрожающий голос Юстина:
   - Проснись, черт бы побрал твои глаза! Я снесу тебе  башку!  Мейнарда
поразила ледяная решимость, звучавшая в голосе Юстина, но у него не было
времени заниматься размышлениями - он не мог допустить, чтобы  в  тишине
ночи раздался выстрел. Отбросив занавес, он ворвался в хижину,  стремясь
схватить руку Юстина.
   Падая, он вышиб пистолет, и  одновременно  его  глаза  фотографически
запечатлели картину голого зада его сына между мясистых бедер храпевшей,
бесчувственной шлюхи.
   - Что...? - крикнул Юстин. - Кто здесь?
   Мейнард приложил палец к губам.
   - Ш-ш-ш! Это я.
   Юстин не стал понижать голос.
   - Что ты здесь делаешь?
   В голосе мальчика звучало замешательство, но одновременно и ярость.
   Шлюха пошевелилась.
   - Ш-ш-ш! Пошли.
   - Что? Если ты думаешь...
   В дверном проеме возникла  фигура,  и  хижина  погрузилась  во  тьму.
Мейнард от толчка упал назад. Лоза была вырвана из его рук.  Он  слышал,
как Юстин попытался крикнуть, но захрипев, упал на землю.
   Мануэль тяжело дыша, встал на колени и снял лозу с горла Юстина.
   - Что ты...?
   - Подними его, - приказал Мейнарду Мануэль. - Иди за мной.
   - С ним все в порядке?
   - Он будет спать, но недолго.
   - Он был напуган.
   - Он мог бы крикнуть.
   - ... в замешательстве...
   Мануэль отыскал полотняную рубашку шлюхи,  оторвал  край,  и  завязал
Юстину рот.
   - Тебе необязательно это делать, - сказал Мейнард, - он просто...
   - Называй как хочешь. Я не собираюсь рисковать. Поднимай его.
   Мейнард повиновался. Юстин  был  вялым  к  нескладным,  как  мешок  с
апельсинами, но достаточно легким для того, чтобы его можно  было  нести
на плече.
   - Пошли, приятель, - пробормотал Мейнард. - Папа отведет тебя домой.
   Мейнард шел за Мануэлем по темным тропинкам, доверяя ему прежде всего
не потому, что у него не было выбора, - просто мотивы Мануэля были более
чем ясны и потому ему можно было верить -  чистая  амбиция  без  примеси
каких-либо других проблем. Чем раньше избавится  Мануэль  от  соперника,
тем легче будет его восхождение к титулу Л'Оллонуа.
   Когда они дошли до берега, Мануэль не стал колебаться - он направился
прямо к пинасам. Жестом он приказал Мейнарду положить Юстина в ближайшую
лодку.
   Глаза Юстина были закрыты, но дышал он нормально.
   - Охраны нет? - шепнул Мейнард.  Мануэль  указал  на  темную  фигуру,
развалившуюся, раскинув руки и ноги, на песке.
   - Ты убил его?
   - Ты убил, - сказал Мануэль. - Если что-то пойдет не так,  как  надо,
то все это сделал ты. Ты убил охранника, выкрал парня и ударил  меня  по
голове. Меня найдут в хижине шлюхи, корчащегося от ужасной боли.
   - Вполне честно, - Мейнард уперся в  пинас,  чтобы  столкнуть  его  в
воду. Затем он заметил, что парус сложен и связан, и  в  лодке  не  было
весел. - Мне потребуются весла. Иначе придется всю ночь потратить на то,
чтобы выбраться из этой бухты.
   - Сейчас. - Мануэль сбегал  к  составленным  вместе  веслам.  Мейнард
отошел от лодки, чтобы встретить Мануэля на полпути.
   В это мгновение Юстин вскочил и понесся  к  кустам.  Повернувшись  на
звук, Мейнард крикнул:
   - Юстин! - Он сделал несколько лихорадочных шагов, затем остановился.
   Он видел, как Тюэ-Барб сорвал повязку со рта и стал кричать:
   - Тревога! Тревога! Тревога! Тревога! Крик эхом отдавался в бухте.
   Мануэль, как и обещал, понесся прятаться. Пробегая мимо Мейнарда,  он
бросил ему:
   - Дурак!
   - Я думал, что знаю... - Его отчаянье не знало границ.
   - Плыви один.
   Мейнард поднял глаза, но ничего не ответил.
   - Если ты останешься, тогда возьми лучше нож  и  воткни  его  себе  в
живот. Что бы ты с собой ни сделал, это будет лучше  того,  что  мы  для
тебя приготовим.
   Мейнард смотрел, как Мануэль исчез в кустах. Он стоял опустошенный  -
и мрачное пророчество Мануэля гулко стучало в  его  голове.  И  внезапно
объятый страхом, он схватил пару