ижение. Под
руководством  большевистской партии,  опираясь на  свои массовые организации
(профсоюзы,   фабзавкомы,   Советы),  рабочие  отразили   попытки  буржуазии
реставрировать монархию  и заставили Петроградский Совет сказать свое веское
слово по этому поводу.
     Однако  враждебные народу элементы  не  успокоились. Стали приходить  в
себя  оглушенные  революцией   крайне  правые  реакционные  элементы.   Едва
оправившись,  они вошли в соприкосновение  и  взаимодействие  с теми кругами
буржуазии,    которые    никак   не   хотели   забыть   о   провале    своих
февральско-мартовских планов сохранения  в  России монархического строя. Все
эти группы - от  либералов до недавних черносотенцев - сходились на том, что
надо сохранить "на всякий случай" низвергнутого царя. Определилась  их общая
практическая цель: уберечь бывшую царскую  чету от  возможных неприятностей,
связанных с  пребыванием близ бурлящего Петрограда, вывести ее из-под угрозы
расплаты за совершенные преступления.  Иначе говоря, сохранить за Романовыми
возможность возвращения  в  будущем к власти. А  это означало  -  помочь  им
бежать за границу, где они могли бы отсидеться в ожидании благоприятного для
них часа.
     Пресловутый  "кремлевед", антисоветчик Виктор Александров  повествует в
своей книге  о том,  как он  навестил  в  Нью-Йорке Керенского и взял у него
интервью  незадолго  до его  смерти.  "Он  принял меня  в  своей  элегантной
квартире на 93-й стрит, этот старик 82-х лет, наполовину потерявший зрение и
все же сохранивший  большую  живость...  Я  спросил его: в те давние времена
революции были ли у него по отношению к Романовым определенные планы?
     - О да, - сказал он. - Мои намерения были вполне определенными.
     - Чего же вы хотели?
     -  Я считал  необходимым пролить  максимум света  на  эпоху  царизма  и
господствовавшую  в ту эпоху  распутинскую  клику. Я всеми силами добивался,
чтобы   царь  и  прежде   всего   царица  предстали  перед  революционным  и
демократическим судом. Вот почему  я указал полковнику Коровиченко забрать у
царя  бумаги, отделить его  от  царицы, чтобы они могли  видеться  только за
обеденным столом, вот почему и Следственная комиссия развернула свою работу.
Таковы были мои подлинные намерения, только я не мог огласить  их в ходе все
еще опутывавшей нас ужасной войны" (55).
     Такими ли были, однако, подлинные намерения Керенского?
     20 марта 1917 года, когда четверо думцев выехали в Могилев, чтобы взять
под стражу Николая, одновременно  в адрес генерала Алексеева ушла телеграмма
за  подписью  Львова  и  Керенского:  "Временное  правительство  постановило
предоставить б.  императору возможность беспрепятственного проезда в Царское
Село,  имея в  виду организовать в ближайшем  времени выезд царской  семьи в
целом через Мурманск в Англию" (56).
     Поступление    этой   телеграммы    подтвердил   в   эмиграции   бывший
генерал-квартирмейстер ставки  А.  С. Лукомский  -  он лично  получил  ее  и
передал  Алексееву:  "Этим   сообщением,  -  говорил  генерал  Лукомский,  -
Временное  правительство  с  самого  начала  гарантировало  бывшему государю
свободу  и возможность отъезда  с  семьей  за границу"  (57). Следовательно,
почти  сразу после  свержения царя  Керенский и  его коллеги заявили о своем
намерении  открыть  Романовым  путь за  пределы  страны.  Согласие на  арест
Николая II - Керенский и  его коллеги  избегали слова  "арест",  предпочитая
говорить об "ограничении свободы" - связано было с их планом выпустить его в
Англию.  Арестом они  рассчитывали  успокоить  Совет,  усыпить  бдительность
рабочих и  солдат,  а главное -  обеспечить безопасность  Романовых до  того
момента,  когда  можно  будет поставить  страну  перед  свершившимся фактом,
отправив царскую семью за пределы России.
     То,  что мурманский план,  или, как называет  его  миссис  Альмединген,
"план  бега к  морю", возник сразу после переворота, засвидетельствовал  Сам
Николай: "Разбирался в своих  вещах и в книгах  и начал  откладывать все то,
что хочу  взять с собой, если придется  уезжать в Англию..." (58) Существует
также подтверждение Львова: "Я удостоверяю,  что  во Временном правительстве
были тогда разговоры  об  отправке царской  семьи за границу... Мы находили,
что им (Романовым) лучше будет уехать из России.  Называли  тогда  Англию...
Выяснял  эту  возможность,  как  и  вообще  занимался  этим  делом,  министр
иностранных дел Милюков" (59).
     Милюков,  в  свою очередь, засвидетельствовал: "Я прекрасно помню,  что
как только  возникла революционная власть... был тогда  же  поднят  вопрос о
судьбе  царя  и  его семьи. Было  признано желательным и  необходимым, чтобы
Николай II покинул с семьей  пределы  России  и выехал  за границу... Причем
страной, куда были обращены наши взоры, была Англия..." (60)
     Завязались  переговоры  с  Джорджем Бьюкененом  -  увертливым и  цепким
послом   его   величества  короля  Георга   V  в  Петрограде,   впоследствии
вдохновителем интервенции  в России.  Бьюкенен  запросил инструкции у своего
правительства.  Еще  до  того  король  Георг  V  выразил сочувствие, проявил
участие  и  желание помочь своему  родственнику Николаю: "Уже  в первые  дни
переворота,   -  показывал  в  эмиграции   Милюков,  -  когда  власть   была
сорганизованa в  лице Временного правительства... в  числе других документов
была получена телеграмма от  английского короля  Георга на  имя  отрекшегося
государя Николая  II.  Король  в этой  телеграмме выражал  ему  свои  личные
чувства... Правда, в ней еще не было конкретных предложений по поводу судьбы
царя...  Так  как  не   существовало  уже  (официального)  лица,  кому  была
адресована эта телеграмма, я и вернул ее Бьюкенену" (61).
     Обсудив на ближайшем заседании заседании запрос Бьюкенена, коалиционный
кабинет  Ллойд  Джорджа  постановляет:   просьбу   Милюкова   и   Керенского
удовлетворить, пригласить Николая  с  семьей  на  жительство в  Англию.  Это
мнение было единодушным: "Ни один член кабинета не выступил против этой меры
гуманности и политической мудрости" (62).
     Бьюкенен  2  апреля  является  на  Дворцовую  площадь  в министерство к
Милюкову  и официально сообщает, что "его величество король и  правительство
его величества  будут счастливы предоставить русскому императору  убежище на
Британских островах" (63). Посол  добавил,  что для вывоза семьи  из  России
правительство Великобритании готово  предоставить военный корабль (крейсер),
которому в  указанный петроградским кабинетом момент будет приказано выйти в
Мурманск  (64).  Затем было уточнено, что  для Романовых выделяется  один из
британских кораблей, крейсирующих в Северном море (65). Организацию переезда
из Царского в Мурманск Временное правительство возложило на Керенского.
     Казалось, что Керенский  и Милюков уже согласовали с  послом все детали
переезда,  чете Романовых остается лишь уложить чемоданы. Николай и в  самом
деле часть  вещей уложил.  Но  возникло затруднение  - нельзя  сказать,  что
непредвиденное.
     Еще 20  марта, когда из Таврического  дворца ушло в Могилев телеграфное
обещание помочь  Романовым  выехать  на Запад, под давлением  рабочей  массы
заявил протест против такого намерения Исполнительный комитет Петроградского
Совета,  хотя руководство  им  находилось  в  руках меньшевиков и эсеров.  С
оглядкой  на  присутствующих  в   зале  представителей  рабочих  коллективов
крупнейших  предприятий города Н. С. Чхеидзе, председательствуя  на одном из
заседаний  Петросовета, счел  нужным заявить о  своей поддержке  требований,
чтобы  "новая   Россия  была   "обеспечена   от  возвращения  Романовых   на
историческую арену" (66).
     Ныне и некоторые западные авторы, когда касаются этой страницы Февраля,
пишут,  что  "в  самом  Совете  были  люди,  ничего   особенно  сурового  не
замышлявшие против  бывшего  монарха  - они просто боялись реакции народа  в
Петрограде   на   развивающиеся  события.  Гораздо  проще  было  (Временному
правительству. - М. К.) достигнуть соглашения с этими людьми в Совете, чем и
тем и другим встретиться лицом к лицу с гневом и подозрениями народных масс,
всегда готовых  хлынуть к  центру города из своих  пригородов  и бараков"...
(67)
     Именно  такую реакцию - "гнев и подозрения" - вызвало в рабочих районах
Петрограда  быстро  распространившееся  известие  о   том,  что   буржуазным
правительством разработан и уже приведен в действие план вывоза Романовых за
границу. Одновременно поползли по Петрограду и слухи о заговоре монархистов,
готовящих нападение  на Александровский  дворец  с целью освободить и увезти
царскую семью. О необходимости пресечь  эту возню заходит речь на митингах и
собраниях,  на   каждом   заседании   Совета.  Большинство  Совета   считает
сомнительной  охрану  дворца,  возложенную  на  Корнилова  и  контролируемую
Керенским.  Караулы, доверенные  полковнику Коровиченко  (позднее полковнику
Кобылинскому), ненадежны.
     Вокруг  дворца  заметна   подозрительная  суета.  Шныряют  сомнительные
личности  -  группами и в одиночку.  Через  слуг и коменданта они сносятся с
арестованными. Позднее, в эмиграции, Марков 2-й сам расскажет, как в марте -
апреле 1917 года  он  организовал  в Петрограде группу  бывших охранников  и
жандармов для насильственного освобождения  и вывоза через  финскую  границу
царской семьи  (68).  Его  подручный штабс-капитан  Сергей Марков подготовил
диверсию, под прикрытием которой Романовы должны  были бежать: намечено было
инсценировать нападение "большевиков и анархистов" на дворец, взорвать бомбу
в  правом крыле корпуса и, воспользовавшись сумятицей,  вывезти семью. Своим
сообщникам среди прислуги Сергей  Марков передал динамит; он наладил систему
паролей  и  сигналов,  установил  маршрут  до  границы,  нашел  и подготовил
автомобили.
     В те дни, когда Милюков и Керенский договаривались с английским послом,
Марков 2-й довел  до сведения Николая, что "подготовка идет к  концу" и "час
близок" (69). Николай поручил Бенкендорфу передать заговорщикам  "спасибо за
преданность", но попутно и просьбу повременить (70). Есть смысл, сказал  он,
немного   подождать  -  посмотрим,  что  получится  из  официального,  более
безопасного  плана  эвакуации  за  границу. Если  организовать  такой  выезд
властям не удастся, тогда уж  "сами возьмемся" (71). Оба Маркова с поправкой
согласились, передав  во дворец через мадам Ден: "Но знайте, что мы ко всему
готовы" (72).
     Следуют    контрмеры.    Петросоветом   принято    решение:    призвать
царскосельский  гарнизон к революционной бдительности; предотвратить вылазку
монархистов.  И еще решено:  не  допустить  вывоза семьи в Мурманск агентами
правительства,   оказать   им   решительное  сопротивление.   Верным  Совету
вооруженным отрядам отдан приказ: взять под контроль железнодорожные  узлы и
станции на Северо-Западе  России. Командированы  комиссары для наблюдения  в
таких  пунктах,  как  Тосно  и  Званка.  Органам  власти  и  демократическим
организациям на местах передан призыв:  в случае  бегства Романовых найти  и
задержать их во что бы то ни стало с применением любых средств. В подходящий
момент водворить бывшего царя в  Трубецкой бастион Петропавловской крепости.
Кроме  того,  решено  послать  в Царское  Село  отряд,  который,  во-первых,
проверил бы наличие арестованных, во-вторых, выяснил  бы состояние охраны и,
наконец, определил  бы  на  месте условия, при  которых Совет,  если  сочтет
нужным, мог бы вывезти Романовых из дворца.
     Такой  отряд  стрелков и пулеметчиков  на броневиках был  действительно
послан в  Царское  Село. Командовал им  левый эсер С.  Д. Масловский,  он же
Мстиславский, бывший библиотекарь Академии  Генерального штаба, в тот момент
- военный активист Петроградского Совета (73). При  нем состоял заместителем
некий В. В. Яковлев, тоже левый  эсер, незадолго перед тем возвратившийся из
эмиграции, пристроенный Масловским на работу  в ту  же  библиотеку. Прибыв к
Александровскому дворцу, оба проверили состояние наружной  охраны, приказали
отключить  от  здания  телефонную  и  телеграфную  связь, затем  потребовали
предъявления  заключенных.  Бенкендорф  воспротивился,  ссылаясь  на  приказ
Корнилова не  пускать никого  в комнаты  семьи без  именных  пропусков,  им,
Корниловым, лично подписанных.  Лишь  когда  Масловский  пригрозил применить
силу,  Бенкендорф  "предъявил"  ему  и  его   спутникам  Николая.  Керенский
впоследствии истолковал этот эпизод  как попытку захвата бывшего царя. "Слух
о возможном отъезде семьи  вызвал налет на Царское со стороны Петроградского
Совета.  Совет отдал  распоряжение  по  линиям  -  не выпускать  поездов  из
Царского, а потом в Царское явился  с броневыми машинами член военной секции
Совета Масловский и  пытался взять царя. Он не исполнил этого только потому,
что в последнюю минуту растерялся" (74).
     На какое-то время авторы плана "бега к морю" дали отбой. К маю - июню в
районе  Петрограда  и   в  стране   сложилась  такая   обстановка,   что  об
осуществлении  царскосельской  авантюры,  запланированной  еще  в марте,  ни
Марков 2-й, ни политики из Таврического дворца не могли и думать.
     Три месяца прошло с начала революции. А важнейшие ее вопросы  - о мире,
земле, хлебе - оставались все еще не решенными. Буржуа в городе и помещики в
деревне  наглели. В  армии  поднимало  голову контрреволюционное офицерство,
провозгласившее своей целью "обуздание солдат". Хозяйственное положение  еще
более  ухудшилось. В  обстановке всеобщего  недовольства масс состоялись  18
июня  в  Петрограде  и  по  стране  демонстрации протеста  против  произвола
эксплуататорских  классов.  Этот  день вошел в историю русской революции как
один  из  дней  ее  перелома  (75). Июньские  демонстрации  "вскрыли остроту
политического положения  в  стране, высокий  накал  классовой борьбы"  (76).
Ускорив  процесс развития революции, они, с одной стороны, выявили крепнущее
единство действий рабочих и  солдат, возросшее влияние большевистской партии
в  массах,  а с  другой стороны  -  ослабление  позиций буржуазии,  шаткость
кадетско -  меньшевистско -  эсеровского правительства. Как раз в  те дни, в
обстановке, чреватой взрывом, состоялся в Петрограде  I Всероссийский  съезд
Советов  (3- 24 июня).  С его трибуны  один  из меньшевистских лидеров И. Г.
Церетели  заявил: "В  настоящий  момент  в России  нет политической  партии,
которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место"
(77).  В  ответ из  зала послышалось уверенное:  "Есть  такая  партия!"  Эти
исторические слова произнес от имени большевистской партии В. И. Ленин.
     В страхе перед  надвигающимися  событиями,  в  предвидении  дальнейшего
подъема  революционной волны, буржуазные  политики  в первые  летние  недели
возобновляют свою попытку  вывезти Романовых из района Петрограда - Царского
Села, открыть им дорогу за границу. И эта попытка провалилась.
     "Лондонское правительство, -  показывал в эмиграции Милюков,  - сначала
изъявило  готовность принять царскую  семью  в  Англии,  и Бьюкенен уведомил
меня,  что  для  перевозки  должен  прибыть  крейсер...  Однако  крейсер  не
приходил,  и  отъезда  не  было.  Я  продолжал  переговоры  с  Бьюкененом; в
заключение  он мне однажды заявил,  что британское  правительство  более  не
"настаивает" на переезде царской семьи в Англию" (78).
     "Мы думали, - пишет Жильяр, -  что теперь-то наше заключение  в Царском
Селе уже будет непродолжительным, мы все ждали отправления в  Англию. Но дни
проходили,  а  наш  отъезд  все   откладывался...  По-видимому,  власть   от
Временного правительства постепенно уже уходила. Мы были только в нескольких
часах езды  от финляндской границы,  а Петроград  был единственным серьезным
препятствием...  Казалось, что, действуя решительно и  тайно,  можно было бы
без большого труда достичь  одного из финляндских  портов и вывезти семью за
границу" (79).
     Ллойд  Джордж  в  своих мемуарах, например, прямо заявил,  что Романовы
"погибли из-за слабости Временного правительства", которое не сумело вовремя
вывезти их за границу, подальше от "разбушевавшихся" народных масс.
     Керенский   долго   крепился,  нападки  эти   терпел,  а   потом   стал
оправдываться. Он старался. Англичане  обещали ему крейсер. Был бы крейсер -
не  было  бы Тобольска. Не  было бы Тобольска -  не  было бы  Екатеринбурга.
Касательно же секретности переговоров, то нарушил ее сам Бьюкенен: по выходе
его в отставку Форин оффис отказал ему в пенсии за нарушение государственной
тайны, каковую представлял собой план вывоза Романовых в Англию.
     Керенский писал:
     "Я желаю объяснить, почему Николай II и его семья не попали в Англию...
Временное правительство  еще в  марте решило отправить  их за  границу...  Я
говорил: царь будет отправлен в Англию. Я сам  довезу их до  Мурманска... Мы
вели переговоры  с лондонским кабинетом. Но как  раз тогда, когда пребывание
семьи в Царском  сделалось совершенно невозможным, мы  получили от  англичан
сообщение, что до окончания войны въезд бывшего монарха в пределы Британской
империи невозможен. Я утверждаю: если бы  не было этого отказа, мы не только
посмели  бы, но и вывезли  бы благополучно Николая II и его семью за пределы
России так же, как мы позже вывезли его в Тобольск" (80).
     Теперь  обиделись лондонские политики. Что,  собственно,  хочет сказать
бывший петроградский премьер? Что  царя выдали революции  они,  традиционные
ревнители  корон?  Но ведь все знают,  что  это на  них не похоже. Керенский
сваливает с больной головы на здоровую. Ему  следовало без  промедления, уже
после первого ответа Бьюкенена, доставить семью в условленный порт, а уж там
наверняка все уладилось бы. Ведь  объяснил  Ллойд  Джордж, что  он "не  брал
назад свое  приглашение.  Конечный  исход  дела определили действия русского
правительства, которое продолжало  ставить препятствия на пути  выезда царя"
(81).
     Керенский сам тянул, выдвигая отговорки, - например, что еще не здоровы
после  кори  дети;  что есть  опасность  нападения  на семью  по  дороге  на
Мурманск;  что  еще   не   исследованы  изъятые  у  царя  бумаги;  не  сняты
следственной  комиссией  все  необходимые допросы,  и  т.  д.  Одним словом,
заключала  возглавлявшая  эту   кампанию   благородного   возмущения  "Дейли
телеграф",  "не  проблематичный  британский  отказ,  а  медлительность  м-ра
Керенского, плюс его малодушие в отношениях с большевиками, явились истинной
причиной того, что позднее совершилось в Екатеринбурге".
     И  тут  мистер  Керенский,  -  изловчившись, наносит  своим  британским
оппонентам не лишенный меткости удар, такой, что надолго воцаряется неловкое
молчание. "Мистер Ллойд Джордж не хочет  сказать всю правду. Он предпочитает
полуправду... Относительно  тех переговоров, которые я вел весной 1917 года,
он оглашает лишь  часть истины,  что же  касается происходившего между  нами
летом того года, он вообще хранит полное молчание... Поэтому я сейчас  скажу
для  всеобщего сведения: опущенная Ллойд Джорджем  половина правды состоит в
том,  что  ему  самому тогда  становилось  все труднее  и  труднее выполнить
намеченный план, как  и мне...  Его  связывало  общественное мнение рабочего
класса в Европе... общественное настроение во Франции... и, наконец, позиция
сил  русской революции..." (82) Иначе  говоря: Ллойд Джордж не подал крейсер
не  потому, что был  мало оперативен Керенский, а  потому, что  его действия
парализовали на  Западе  те  же  революционно-демократические силы,  которые
бушующей волной поднялись тогда на Востоке.
     Да, не часто Александр Федорович оказывался так близок  к истине, как в
данном случае...
     Что произошло  в те дни  1917 года,  когда правительство Ллойд  Джорджа
взяло назад свое согласие на въезд Романовых? Причина этого  отказа восходит
к  пальмерстоновскому  принципу