рь!" - восемьдесят  раз!  -
вопил сенатор, страшно, без пауз.
   - Это не речь! - зашептал  Нерон  в  восторге.  -  Он  ржет!  Свершилось!
Сенатор превратился  в  коня!  Я  вывел  новую  породу:  сенаторы-кони...  Я
поставлю в сенате мраморные стойла! Грандиозно!
   Из темноты выскочил Амур.
   - Ночь на исходе, звезды меркнут, Цезарь...
   - Он прав, - сказал Нерон и ударом ноги опрокинул кубок  со  свитками.  -
Скоро придет Тигеллин, а сколько ты еще не прочитал, учитель? - Он торопливо
проглядывал оставшиеся свитки, бормоча и  швыряя  их  обратно  на  арену:  -
"Вчера убит сенатор Цезоний Руф..." Ну,  это  ясно!  "Вчера  удавлен  консул
Корнелий Сабин..." "Вчера убит Децим  Помпей..."  Как  скучно!  "Вчера  умер
богач Ваттия.  Он  умер  своею  смертью  -  вещь  удивительная  по  нынешним
временам..." "Вчера умерла Поппея Сабина..." Как я любил мою Поппею... Как я
страдал... Читай это письмо, Сенека! А я буду  вспоминать  ее  ласки...  Это
будет твое последнее письмо. Пора определять плату.

   - "Говорят, что Поппея, - невозмутимо  начал  Сенека,  -  с  неодобрением
отозвалась об игре Нерона на кифаре.  И  тогда  цезарь  в  порыве  бешенства
зарезал ее. Это ужасно. Но было бы еще ужаснее, если бы ее влияние на цезаря
продолжалось... В какое страшное время выпало нам жить, Луцилий, если мы все
время должны выбирать между разными степенями ужаса!"
   - Дальше... дальше, - торопил Нерон, в нетерпении разгуливая по арене.
   -  "Ты  пишешь,  Луцилий,  что  мой  родственник,  великий  поэт   Лукан,
прославляет цезаря..."
   - Так! Так! - усмехался Нерон, торопя чтение.
   - "Тебе трудно его понять, Луцилий, ты далек от власти. Лукан,  напротив,
к несчастью, к ней  приближен.  А  ныне  в  Риме  всякий,  кто  ежечасно  не
прославляет цезаря, тотчас становится подозрительным - и немедля погибает! И
тогда темнее небосвод и страшнее зловещая тень Тигеллина!"
   - Браво! Дальше!
   - "Ты спрашиваешь, Луцилий, долго ли  продлится  это  страшное  время?  Я
отвечу: пока жив цезарь. Цезарь же  молод,  поэтому  для  нас  это  время  -
навечно. Как удачно сказал некто  о  цезаре  и  нашем  времени:  "Комедиант,
играющий на кифаре..."
   - Вот!!! - закричал Нерон. - И кто же этот "Некто"?..
   Сенека молчал.
   - Ты оберегаешь его, - усмехнулся Нерон. И уставился на сенатора.  -  Кто
поверит, что недавно он был храбр, грозен?.. А ныне жрет овес в стойле...  А
ну-ка, повторяй, Цицерон, что ты сказал обо мне, когда  тебя  звали  Антоний
Флав?!
   И сенатор заржал, упав на колени.
   - Он разучился говорить! - хохотал Нерон.
   - Я приду ему на помощь и повторю то, что он  говорил  тогда  о  тебе,  -
сказал Сенека. Размеренно, неторопливо он произнес: -  "Комедиант,  играющий
на кифаре, оскорбляющий святыни своего народа, запятнавший себя всеми видами
убийств, спокойно разгуливает без охраны по Риму и вот  уже  второй  десяток
лет стоит во главе государства. Что из того, что он истребил  лучших  людей?
Чернь развлекается и, главное, сыта. Что стало с римским народом, который за
сытость соглашается жить в крови и позоре! Подлое время!" Я  же  добавлю  от
себя так, Луцилий: о жалкая толпа, не думающая о будущем...  И  когда  падет
Великий Рим...  а  Рим  падет...  Они  проклянут  не  тех  цезарей,  которые
превратили Рим в гнойную опухоль, а того  последнего,  жалкого  и  невинного
властителя, при котором разразится катастрофа!"
   Сенека замолчал. Молчал и Цезарь.

   - Вот и окончилась Комедия  жизни.  Ты  прочел  все,  учитель,  -  сказал
наконец Нерон.
   - Ты утверждал, Цезарь, - усмехнулся Сенека, - что составил итог из  моих
писем, отнятых у мертвецов. Но ты попросту сократил одни письма и соединил с
другими. И получилось последовательное течение нашей жизни, не более. А итог
нужен, ты прав. Я твой учитель, я приду к тебе на  помощь.  -  И,  помолчав,
Сенека начал: - "Луцилий, вчера я вспомнил свои письма к тебе.  Как  стыдно!
Неужто совсем недавно я был таков? Что делать философу во всей грязной каше?
Нет, покой, только один покой дает нам возможность размышлять об истине... А
так ли поступает Цезарь, и кого они еще убьют вместе с Тигеллином -  не  все
ли равно? Думай о настоящем. Будущим распорядишься не ты".
   Нерон засмеялся.
   - "Ты пишешь, - продолжал Сенека, - что вчера еще  кого-то  убили...  Мне
его жаль. Но если бы они его не убили - разве итог его жизни  был  бы  иной?
Нет, Луцилий, смерть поджидает всех: и нас, и палачей наших.  Всем  придется
сбросить эту временную телесную оболочку, чтобы  вернуться  в  дом  свой.  С
восторгом я ощущаю, как старость проникает сквозь оболочку моего тела,  ведя
за собой вооруженную смерть. Близится дом... И я не позволю скорби  исказить
открывшуюся мне гармонию".
   Крики, вопли неслись из подземелья. Нерон хохотал. А  Сенека  невозмутимо
продолжал:
   - "Достичь гармонии трудно, но достичь ее среди стонов и крови -  во  сто
крат труднее... Будем же думать  не  о  теле,  которым  легко  распоряжаться
властителям мира, но о душе и вечности, им  неподвластной.  Тогда  до  конца
постигнешь слова древних: "Кто  борется  с  обстоятельствами,  тот  поневоле
становится их рабом". На прощание прими от меня в дар  слова  философа:  "Мы
учим не терять". А нужно учить: "Будь счастлив, все потеряв".  И  еще:  "Все
заботятся жить долго, но никто не заботится жить правильно".
   - Прости... - задыхаясь, сказал Нерон. - Очень  смешно...  Ты  так  важно
читал о гармонии... среди горы трупов... Гляди... лежат... повсюду:  мама...
Поппея... Октавия... там Британик... А это - Лукан,  Пизон...  Там  -  актер
Мнестр... Тысячи!..
   ...И Сенека увидел: бесконечные ряды белых ванн, уходящих во тьму. И руки
с перерезанными венами. И капала кровь...
   - А над нами, - продолжал хохотать Нерон, - ты читаешь итог -  как  финал
высокой трагедии. Опомнись, учитель! И подумай: величайший моралист воспитал
величайшего убийцу... Да это комедия, Сенека! Смешная до колик!
   - Но я учил тебя любви! - закричал Сенека. Впервые за долгую  свою  жизнь
он кричал: - Только любви! С детства!
   - Ты учил меня лжи, - усмехнулся Нерон. -  А  на-учил  -  ненависти...  К
благопристойным словам, к жалкой вашей морали!.. Но я открою тебе  тайну:  я
давно отвергаю ваш мир! Благонамеренный, сытый мир! Знаешь  ли  ты,  старик,
как становятся богом? Я рос как все смертные: заброшенный мальчик, жаждавший
любви. Как я хотел, чтобы ты любил меня, мой учитель. И ты говорил, говорил,
что любишь. Но я уже тогда знал: лжешь! Любовь - это солнце! А ты -  ледяной
старик. Нет, ты любил не меня, а свое орудие... свою будущую власть!  Как  я
мечтал о любви матери... И вот однажды не вовремя я  зашел  в  ее  покои.  Я
увидел ее бесстыдные голые ноги...
   Обольстительное лицо женщины вновь возникло  перед  Сенекой...  и  потная
спина мужчины на ложе...
   - С ней был Тигеллин, - шептал Нерон, - а я глядел, глядел на ее лицо.  И
не мог наглядеться! Она не сразу увидела меня. Наконец - увидела!  И  вопль!
Ненависть! В тот день я понял: моя мать меня не  любит.  Но  я  уже  не  мог
забыть - яростное солнце на запрокинутом женском лице! Так  я  узнал,  какое
лицо бывает у женской любви... Я захотел этой любви - к себе. Я заговорил  с
тобой, учитель, о любви женщины. Ты сказал: женская любовь дешева, ее  можно
купить и тем преодолеть, чтобы очистить душу для подлинной духовной любви, а
потом как-то незаметно...
   ...Рука Сенеки вкладывает золотую монету в тщедушную ручку мальчика...
   - Ненавидя твое благопристойное "незаметно", я  побежал  к  той,  которая
должна была дать мне солнце! Она дала мне торопливые содрогания и стыд! Но я
не мог жить без любви! Я видел, в какой восторг повергает толпу пение и игра
на кифаре. И я научился играть и петь. Но недостаточно, чтобы  меня  за  это
любили. Я пришел в отчаяние: мне не  познать  солнца!..  Но  вот  однажды  я
увидел ее. Это была подруга  матери.  Она  шла  темными  коридорами  дворца,
величавая богиня с гордым лицом. И тут  мне  пришла  в  голову  мысль...  На
следующий день...
   ...И Сенека увидел женщину в алом пурпуре в темном переходе дворца. Из-за
колонны навстречу ей шагнул юноша. И смертный ужас на  лице  женщины,  когда
она увидела нож.
   - И, угрожая ножом  и  позором,  -  шептал  Нерон,  -  я  заставил  ее...
богиню... отдаться! И... и вот тут...  в  проклятиях...  в  ее  содроганиях,
слезах... в ее ненависти я ощутил... Это было солнце... Но совсем  другое...
И я с трудом удержался, так мне хотелось заколоть ее... от восторга!  И  вот
тогда-то я понял: когда орел когтит добычу, то в муках плоти,  трепещущей  в
когтях, рождается... да, да - тоже любовь! Но ни с чем не сравнимая - любовь
казни! Любовь жертвы к палачу!  -  Нерон  был  в  безумии:  глаза  сверкали,
срывался голос. - И когда Британик упал замертво, я вновь почувствовал...  Я
смотрел на всех вас: гордая мать и лгущий учитель - все вдруг соединились...
Моя воля простиралась безгранично - и все ваши  воли  лежали  ниц!  Кто  раз
вкусил эту беспредельность своей воли, тот может идти только  вверх!  Вверх!
Вверх! Я дышал воздухом гор. Там нет смертных. Кто  раз  познал,  что  такое
быть богом... Кровь! Кровь! Все мало!.. И весь римский народ для меня как та
женщина, которую я насиловал с ножом в  руках!  Однажды  я  сожгу  этот  ваш
Вечный город и прокричу свое проклятие!
   - Довольно! - закричал Сенека.
   - Опять трагедия, - смеялся Нерон, - а мы договорились: играем комедию!

   И он ударил бичом. И с визгом и хохотом вскочили с арены Амур и Венера...
Гогоча, дьявольскими прыжками понеслись они вокруг Сенеки.
   - Комедия! - хохотал Нерон. - В комедии  все  шиворот-навыворот:  мертвые
оказываются живыми, а ты, живой, мертв!
   - Я не хочу жить! Зови Тигеллина, - сказал Сенека.
   - Ты прав. Время настало: пусть придет Тигеллин! - ответил Нерон.
   - Я слышу шаги Тигеллина! - закричал Амур. И бросился во тьму.  И  тотчас
попятился назад в ужасе. - Тигеллин идет! Дорогу Тигеллину...
   И все застыли. В наступившей тишине Нерон спросил еле слышно:
   - Он здесь?
   - Он - здесь! - ответил Амур.
   - Как он страшен. Я боюсь, - шептал Нерон.  -  Опустите  веки  Тигеллину!
Почему ты молчишь, Сенека? Почему ты не смотришь на  Тигеллина?  -  И  Нерон
схватил Сенеку за горло. Белые от бешенства глаза уставились на  старика.  -
Ты видишь Тигеллина? Видишь Тигеллина, старый ублюдок?
   - Не вижу, Цезарь, - прошептал Сенека.
   - Как странно, девочка моя, - обратился Нерон к Амуру, -  наш  Сенека  не
видит Тигеллина. Что ж ты теперь будешь делать... не увидев  Тигеллина?  Как
без него тебе жить? Точнее - умирать?
   И наступило молчание.
   - Тигеллина нет?! - прохрипел Сенека.
   - Комедия, учитель: Тигеллин явился в Рим сразу после смерти Клавдия,  но
пробыл в Риме одну ночь - Тигеллин был удавлен на рассвете, я не простил ему
маму. Ты ведь знал, Сенека, что его нет... - шептал Нерон. - И я  знал,  что
ты знаешь. Я ведь для нас его придумал.  С  Тигеллином  нам  было  удобно...
обоим: мне - убивать, тебе - оправдывать убийства. Тигеллин был единственной
возможностью идти об руку убийце и святому...  Но  завтра  тебя  не  станет,
Сенека. Зачем мне без тебя Тигеллин! Я осчастливлю Рим: я  объявлю  о  казни
этого чудовища. Какой будет  восторг:  прошли  страшные  времена  Тигеллина!
Смерть Тигеллина - часть моей платы: я дарю тебе высшее счастье  -  пережить
смерть врага. Ну а теперь, судья в бочке, твой черед: актеры Нерон и  Сенека
отыграли роли. И жаждут услышать приговор: хорошо  ли  они  сыграли  Комедию
жизни?

   Старик в бочке не ответил. Он шептал непонятные слова.
   - Что ты бормочешь, мой брат Диоген?
   - Я молюсь... Я прошу его сохранить во мне любовь...
   - Кого же ты собираешься любить?
   - Всех... Мы все вместе род человеческий... Ты - это я. А я - это  он.  И
если сейчас я возненавижу тебя - я возненавижу себя. И если ты убьешь меня -
ты убьешь себя.
   - Значит, ты всех нас хочешь любить? Ну за что,  к  примеру,  ты  станешь
любить его? - Нерон указал на Сенеку.
   - За его слова, брат. Этот человек много думал... и произнес много верных
слов.
   - Он говорил, другие слушали и убивали. Ну  а  этого...  брата?  -  Нерон
усмехнулся и кивнул на сенатора.
   - За его унижение... За страдание его.
   - А за что ты собираешься любить своего брата Цезаря?
   -  За  то,  что  он  всех  несчастнее.  Будет  молить  о  смерти  как  об
избавлении... будет обнимать ноги последнего раба...
   Нерон бросился к бочке и начал яростно  сечь  бичом  старика.  Старик  не
защищался - он только стонал при каждом ударе.
   - Оставь его, Цезарь! - не выдержал Сенека.
   - А знаешь, - Нерон улыбнулся,  -  он  победил  тебя.  Во  всем,  что  он
говорил, есть безумие. Но почему-то его безумие кажется мудростью... А  твоя
мудрость всегда казалась мне глупостью...  Радуйся,  человек  из  бочки:  ты
победил величайшего философа Сенеку. И за  это  брат  Цезарь  наградит  тебя
по-царски: я назначаю тебя Прометеем - Божеством на моих Нерониях!
   -
"Даздравствуетцезарьмывсегдахотелитакогоцезарякактысорокразтывеликийотецбрат
сенатортыистинныйце-зарьвосемьдесятраз!" - завопил сенатор.
   - Завидная участь,  -  продолжал  Нерон,  -  ты  будешь  терпеть  мучения
великого титана. Ведь Прометей, как и ты, очень любил людей. Но он не только
любил - он пострадал за них. Так что перед сотней тысяч своих братьев римлян
ты сможешь показать - и не словами, как Сенека, - а трудным делом... как  ты
их любишь! Ты доволен великой милостью своего брата Цезаря?
   - Ты - сказал, - улыбаясь, ответил старик.
   - А жаль, - обратился Нерон к Сенеке, - ведь это тебя я мечтал  наградить
божественной смертью. Это тебе я готовил роль Прометея. Но ты всегда  был  в
лучшем случае домашний пес при леопарде. А какой же Прометей без бунта!
   И Нерон приказал Амуру:
   - Начинайте! Распните его, - указал Нерон на  старика.  -  Пусть  римская
чернь, войдя сегодня в цирк, увидит своего Прометея высоким и великим...
   - Он не сможет идти к кресту, Цезарь, - сказал Амур. -  У  него  перебиты
руки и ноги.
   - А разве божество ходит? Везите  к  кресту  Прометея!  У  нас  для  него
приготовлена царская колесница! Эй, конь!
   И сенатор с готовностью заржал.

   Амур и сенатор вытащили старика из бочки. И  тогда  сенатор  увидел  руки
старика со страшными следами.
   - Гляди, Цезарь, - в панике завопил сенатор, - следы... гвоздей!
   - Ты посмел заговорить! - Удар бича обрушился на сенатора.
   - Следы гвоздей!.. И  на  ногах  тоже!..  -  в  ужасе  продолжал  кричать
сенатор.
   Нерон осмотрел руки и ноги старика. Спросил изумленно:
   - Тебя распинали?
   - Ты - сказал, - улыбнулся старик.
   - Когда?
   - В очень давние времена. Я был тогда Прометеем... Потом распинали опять,
когда я стал Диогеном... Потом... Меня все время распинают, брат. Оттого так
веселит меня твоя вера, что ты делаешь это первым, - засмеялся старик.
   - Он воскрес! Он бог! - завопил сенатор и поволок свою колесницу прочь от
бочки. - Он истинный бог!
   Нерон схватил сенатора под уздцы:
   - Он жалкий калеченый человек!.. Как жаждут  у  нас  сверхъестественного!
Спасибо Сенеке - он научил меня не верить суевериям... Ну рассуди, если даже
его распинали: что тут чудесного? Ну распяли, а потом,  как  у  нас  бывает,
легионеры не проверили, умер ли он. И завалились спать, а  друзья  распятого
тут как тут - и сняли с креста! Что здесь необычайного, скажи? Ну?  Ты  ведь
еще недавно был умным сенатором, Антоний Флав, - сказал Нерон, успокаивая то
ли сенатора, то ли себя самого. И  он  обратился  к  старику:  -  Во  всяком
случае, Диоген, я обещаю: в этот раз тебя распнут хорошенько. Договорились?
   - Ты - сказал!
   - Но если ты все-таки надумаешь опять воскреснуть, где нам  тебя  искать,
Диоген? Назначай место.
   Старик, все продолжая радостно улыбаться, долгим взглядом оглядел всех  -
Нерона, Амура, Венеру. И  появившихся  из  темноты  легионеров  с  факелами.
Наконец взгляд его остановился на Сенеке. Мгновение он пристально смотрел на
него, а потом сказал, обращаясь уже к Нерону:
   - Я буду ждать тебя в бочке, как всегда.
   - О бочке мы тоже позаботимся: ее сожгут под твоим крестом... чтобы  тебе
было виднее, - улыбнулся Нерон. - И еще. Я задумал, наш Прометей,  чтобы  на
кресте тебя развлекли возлюбленные тобой люди...
   И Нерон закричал вниз, сквозь решетку в подземелье:
   - Ребятки! Вас тысяча! Сейчас вам принесут мечи... Запомните:  я  сохраню
жизнь десятерым... Оставшимся десятерым! Десять из тысячи  получат  свободу,
девок и деньги. Так обещает ваш цезарь. Рубитесь! - И он подмигнул Венере: -
Встань за решетку, шлюха, чтобы у них хватило вдохновения!
   Венера взошла за решетку. И лениво начала свой танец.
   Все быстрее, быстрее, быстрее кружилась Венера...
   А под решеткой вокруг стола, заваленного объедками, среди коптящих  ламп,
курящихся благовоний, окруженные визжащими женщинами, рубились убойные люди.
Лязг мечей, стоны раненых, крики боли...

   На арене в свете факелов легионеры подняли старика на  крест.  И  распяли
его.
   - Ты по-прежнему любишь всех? - спросил Нерон старика.
   - Да, брат, - еле слышно шевелил губами старик на кресте.
   - И его? - указал Нерон на сенатора в колеснице.
   - И его, брат, - изнемогая от боли, ответил старик с креста.
   - Вот он и станет твоим Гефестом - он проткнет тебя.
   И Амур начал распрягать сенатора. Но сенатор упал на колени, цеплялся  за
упряжь и кричал:
   - Великий цезарь! Умоляю!.. Я не могу! Он бог!
   - Тогда тебя самого посадят на кол рядом с ним. - И  Нерон  взял  пику  у
легионера и протянул сенатору: - Будешь колоть, мразь? Ну?.. Будешь?!
   Дрожа, задыхаясь в слезах, сенатор взял оружие.
   - Я вернусь в одежде Эсхила... чтобы на фоне всей этой декорации в  лучах
восходящего  солнца  прочесть  бессмертную   трагедию   поэта   "Прикованный
Прометей"... Ну а ты, учитель, как всегда, будешь зрителем... Хотя, надеюсь,
к вечеру ты величаво покинешь наш жестокий спектакль в соответствии  с  моей
легендой. Легкой жизни - легкая смерть! Такова моя плата.
   И Нерон обнял Сенеку. И поцеловал его. В глазах Нерона были слезы.

   Нерон ушел во тьму...
   Трещали горящие факелы. Сенека смотрел на старика, умиравшего на  золотом
кресте, на сенатора с пикой, дрожащего  под  крестом,  на  Венеру  и  Амура,
упоенно скакавших по решетке в безумном танце под крики  и  стоны  умиравших
людей, на легионеров, стороживших крест.
   И опять взгляд Сенеки встретился со взглядом старика на кресте.
   И тогда Сенека поспешно направился к пустой бочке.  Осмотревшись,  поняв,
что никто за ним не следит, быстро, неуклюже полез Сенека в бочку.
   Голова его исчезла в огромной бочке...

   Вставало солнце. Сквозь розовый шелк его лучи упали на арену.  И  золотом
вспыхнули медные опилки.
   В трубном реве фанфар из главного входа появился Нерон. В пурпурной тоге,
в лавровом венке, с кифарой в руках он шел к золотому кресту. У креста Нерон
остановился и ударил по струнам. Зазвучала кифара  -  и  Нерон  запел  стихи
Эсхила:

   - Вот кольца приготовлены.
   Надень ему их на руки
   И молотком к скале прибей.
   Теперь, Гефест, железным шилом
   С размаха грудь ему
   Проткни!!

   И, закрыв глаза, сенатор остервенело  ударил  пикой  старика  на  кресте.
Старик задохнулся от крика и боли.
   - Прости им... - прошептал он и затих на кресте.
   - Он умер... Я убил его... - в ужасе прошептал сенатор.
   Усмехаясь, Нерон обратился к распятому:
   - Мой брат Диоген мертв... - И, зевнув, Нерон посмотрел на золотую бочку:
- Ну что, пустое дерьмо?
   И с размаху презрительно ударил ее ногой.  И  завопил  от  боли...  Бочка
осталась недвижимой.
   - Отойди, Цезарь, - раздался голос из бочки.
   - Сенека?! - в ужасе прошептал Нерон, отступая от бочки.
   - Ты ошибся, Цезарь, меня зовут Диоген. И ты загораживаешь мне солнце...
   Нерон взял факел из рук легионе