кусок тонкого пергамента, на котором острой  иглой были нацарапаны
иероглифы.
     Пробежав письмо, Хирам побледнел.
     -- О боги! -- прошептал он дрожащими губами. -- Я ее потерял! Через три
дня она  станет женой  другого.  Сидон! Можно  ли вполне  положиться на моих
нумидийцев?
     -- На жизнь  и  на смерть, господин! Их выбирал я, -- ответил  гортатор
уверенно и спокойно.
     -- Если даже... если даже я пошлю их в бой против Карфагена?
     Улыбка мелькнула на губах гортатора.
     -- Против торгашей,  которые  за золото покупают кровь  воинов? Посылай
нас,  господин, и ты увидишь, как бьются люди не  из-за любви к золоту, а из
любви к тебе!  Но что задумал  ты?  Посвяти меня в  свои  планы.  Может,  мы
похитим  ту,  которой  отдано твое сердце,  из  дома  ее мужа, какого-нибудь
изнеженного  потомка гордых торгашей, сразу после свадебного  пира?  Или  ты
думаешь  оспаривать  права на  нее прямо  сейчас,  напав  на  дом  ее  отца,
трусливого патриция, презирающего всех, кто умеет владеть мечом?
     -- Завтра она будет ждать меня!  -- не  отвечая  на  вопросы гортатора,
пробормотал  Хирам.  -- Я  был бы презренным трусом, если  бы не поспешил на
зов, даже если  это будет  грозить мне гибелью.  Увидеть ее, сказать ей  два
слова, а там хоть смерть...
     -- О ком говоришь ты? -- прозвучал голос Фульвии.
     -- Об одной карфагенской девушке, дитя.
     -- Ты... ты любишь ее? -- криком боли сорвались слова с губ пленницы.
     Но Хирам не успел ответить.  В нескольких  шагах от гемиолы,  на берегу
среди камней и ящиков, вдруг насмешливо прозвучали слова чьей-то песни:
     Кто верит, тот будет жестоко обманут...
     Смеется ли? После заплачет...
     --  Фегор!  -- испуганно вскрикнула  Фульвия, задрожав  всем  телом. --
Шпион! Шпион Совета Ста Четырех! Мы погибли!
     --  Еще  нет! -- отозвался Хирам. -- Он не  мог  подслушать  нас, но он
рыщет тут, и... эту гадину надо раздавить, Сидон! Подай лук и стрелы!
     А через секунду  в воздухе послышался характерный свист летящей стрелы,
а вслед за ним крик ярости и боли.
     -- Попал! --  сказал  Хирам,  опуская лук.  --  Сидон! Пойди,  прикончи
ядовитую змею, ползающую вокруг нашего убежища.
     Гортатор бросился на берег.
     --  Ну  что?  Убит? --  спросил его Хирам,  когда  гортатор вернулся на
судно.
     -- Нет, господин. Он исчез, словно провалился сквозь землю.
     --  Кто такой этот Фегор? -- обратился Хирам к Фульвии. -- Кажется,  ты
знаешь его хорошо, дитя?
     --  Я  уже  говорила  тебе:  человек,  опаснее  которого  нет  во  всем
Карфагене!  Он  часто  бывал  в  доме  вождя войск,  Фамбы, жене  которого я
принадлежала как рабыня. Он... он хотел, чтобы  я стала  его женой. Но когда
он говорил мне о своей любви, я... я думала о своей далекой  родине, о нашем
домике. Мне представлялось, что я снова там,  свободная и счастливая.  И  ты
снова с нами.
     -- Ну, будет, дитя, -- ласково остановил ее Хирам. -- Ты совсем устала.
Тебе надо пойти поспать.
     Фульвия повиновалась, но, уходя, она тяжело вздыхала, и печаль омрачала
черты ее лица.
     -- Завтра вечером, --  сказал Хирам гортатору, --  я  иду на свидание с
Офир.
        "III СОПЕРНИЦА"
     Занялся  новый день. Порт Карфагена сразу  ожил. Десятки,  сотни тысячи
моряков  сходили на пристань  со своих кораблей. Боевые галеры,  которые  на
ночь  выходили  в  море на защиту порта  от возможного  внезапного нападения
римского  флота,  возвращались  теперь на свои стоянки.  На пристани  кипела
обычная  деятельность: рабы,  по  большей  части военнопленные,  выгружали с
судов, прибывших  в  порт  гордого Карфагена,  медь Испании,  олово туманной
Британии, драгоценные шелковые ткани Малой Азии.
     Другие  ватаги грузчиков  в свою  очередь наполняли трюмы готовящихся к
отплытию судов товарами Карфагена:
     пурпурными тканями, чудной чеканной работы посудой, статуэтками -- всем
тем, чем славился Карфаген на протяжении многих веков.
     Тот, кто  увидел бы в этот час судно Хирама, поразился бы: за  короткое
время после  возвращения Хирама и его воинов с  берега  гемиола,  словно  по
волшебству,  потеряла  свой обычный вид полувоенного судна,  да потеряли вид
воинов и люди экипажа. Теперь вся палуба была завалена кипами богатых тканей
Малой  Азии и великолепными цветными вазами,  изделиями из черного дерева  и
слоновой  кости. По этой причине гемиола ничем не отличалась от сотен судов,
заполнивших порт  Карфагена, и  казалась  самым  обычным торговым  кораблем,
пришедшим сюда, чтобы на рынках Карфагена сбыть дорогой  товар. Вышедшая  из
каюты Фульвия глядела  на всю эту роскошь с вниманием, в котором была и доля
легкой иронии.
     -- И ты, Хирам, -- сказала она, улыбаясь, -- подался в торговцы?
     Вместо ответа  Хирам мощным ударом меча разрубил пополам лежавший рядом
с ним рулон драгоценной пурпурной материи и столкнул его в море.
     --  Я  -- воин! -- сказал он. --  Если я позволил убрать гемиолу  этими
тряпками, выставить  эти безделушки, то  только для  того, чтобы  не  выдать
самого  себя.  Вы, дети Италии,  презираете карфагенян  за  их склонность  к
безумной роскоши, за их изнеженность. Но меня можно не презирать. Я -- воин,
воин!  Я отношусь  к вещам  так же, как те, кто живет в Италии,  те, которым
будет принадлежать весь мир.
     --  И твоя  родина? -- волнуясь, сказала  Фульвия. Хирам нахмурился.  В
глазах блеснул мрачный огонь.
     -- Горе тому,  кто  сам  не  может защитить себя!  --  промолвил  он  с
горечью.  -- Горе  тому, кто  презрел меч  ради вечных празднеств, кто губит
свои силы в  оргиях, а для  защиты набирает  орды продажных наемников. Горе,
горе Карфагену!
     В этот момент к борту гемиолы подошла шлюпка. На веслах  сидели четверо
мускулистых гребцов, а на других скамьях --семь человек в роскошных нарядах.
     -- Здесь чем-нибудь торгуют? -- донеся до слуха Хирама вопрос одного из
них.
     Хирам усилием  воли  разогнал набежавшие на его лоб морщины и, склонясь
над бортом, ответил:
     -- Конечно! Всем, что дает на продажу Тир, и  всем,  что  посылает миру
Кипр!
     По  спущенному трапу  три негоцианта  поднялись  на гемиолу  и пошли по
палубе,  рассматривая  выставленные для продажи  товары.  Фульвия следила за
каждым их движением. Ее  взор неотступно следовал за  одним  из них.  Он был
самым молодым из  троих,  но  его  лица  почти не  было  видно. Казалось, он
тщательно скрывал свое бледное лицо от чужих глаз. Но его уловка не удалась.
     -- Это он. Фегор! -- промолвила девушка, содрогаясь  и показывая Хираму
взглядом на пришедшего.
     -- Я убью его! -- пробормотал Хирам.
     -- Чтобы погибнуть сейчас же? -- чуть слышно прошептала девушка.
     -- Но тогда -- что делать? Он видел тебя!
     -- Но он еще не открыл твою тайну, Хирам!
     -- Хорошо.  Тогда  попытаемся  узнать,  что нужно ему. Но... но  ты  не
любишь его?
     Девушка вместо ответа гневно блеснула прекрасными очами.
     Два  пожилых  негоцианта  усердно  рассматривали товары, которыми  была
завалена  вся палуба гемиолы. Фегор же, пользуясь  тем, что  Хираму пришлось
давать покупателям кое-какие  объяснения, незаметно приблизился к  Фульвии и
заговорил с нею.
     -- Итак, ты  спаслась и ты здесь!  Это радует меня, хотя  ты  постоянно
высказывала мне свою неприязнь, -- сказал он. -- Но кто эти люди? Почему они
спасли тебя? Ты их давно знаешь?
     Фульвия отвечала холодно и сдержанно:
     -- Кто эти люди? Сам видишь: торговцы из Тира. Почему они  спасли меня?
Потому что сжалились надо  мною. Ты так любил меня и жалел меня,  по крайней
мере на словах, что не ударил пальцем о палец ради моего спасения!
     -- Я не мог! Клянусь, я ничего не мог сделать! -- пробормотал несколько
сконфуженно шпион Совета Ста Четырех. -- Но. поверь, я люблю тебя!
     -- Оставим это! -- перебила его  девушка. -- Ты спрашиваешь, знаю ли  я
их? Да. Со вчерашнего дня. Как их зовут? Мои спасители -- вот как!
     Фегор испытующе  посмотрел  на девушку,  потом оглядел гемиолу и  снова
обратился к Фульвии:
     -- Так  как?  Они оставили  тебя здесь,  при себе?  Финикийцы  привыкли
похищать женщин. Ты теперь рабою у них?
     -- Нет! -- коротко ответила Фульвия.
     --  Но тогда почему ты  не  возвращаешься домой? Твоя мать вся извелась
из-за тебя.  Она знает, что  ты избегла участи  быть  принесенной  в  жертву
Молоху, и жаждет увидеть тебя, обнять свою доченьку. Я все видел и рассказал
ей. Ты должна сегодня же вечером быть в доме матери. И запомни:
     мне не нравятся эти люди!
     -- Но они спасли меня.
     -- Тем хуже для них. Одного моего слова  достаточно, чтобы погубить их,
и я сделаю  это. Но если ты вернешься сегодня вечером под кров твоей матери,
я промолчу. Ты пойми:
     стоит мне  сказать  кое-кому,  что  они  разведчики  римлян, и их лишат
жизни. Еще твоя мать... Одно  мое слово -- и ее ждет казнь, как  и  тех, кто
посмел вырвать тебя из рук жрецов Молоха.
     -- Подлец,  подлец! --  не  выдержала девушка,  готовая разрыдаться  от
отчаяния.
     -- Я люблю тебя, и ты должна быть моей.
     -- Но меня могут не отпустить эти люди.
     --  Я  сумею заставить  их  отпустить тебя. Ты будешь,  будешь моей! До
свидания, голубка!
     И  Фегор  отошел  к  двум  своим  товарищам,  все  еще  рассматривавшим
выставленные на продажу товары. Пять минут  спустя шлюпка отчалила  от борта
гемиолы, увозя  обоих  торговцев  и  Фегора.  Разумеется, Фульвия  поспешила
передать весь разговор со шпионом Хираму, и его лицо омрачилось.
     -- Нам  действительно  грозит серьезная  опасность!  --  промолвил воин
тревожно. -- Надо подумать, что предпринять.
     -- И все из-за  меня!  Тебе придется раскаиваться! --  сказала  девушка
грустно.
     --  Никогда!  -- перебил ее Хирам. --  Я  не мог видеть равнодушно твою
гибель.  Пусть мне за  это грозит  смерть, я  не  буду  каяться. Когда-то ты
спасла меня, я должен  был вернуть долг. Подлый шпион хочет завладеть тобой,
но мы еще посмотрим, что из этого выйдет!
     -- А моя бедная мама?
     -- Не беспокойся о ней!  -- решительно ответил Хирам. -- Завтра вечером
мой корабль навсегда покинет эти берега. Если удастся взять с собой Офир.
     -- Кто это? -- встрепенулась девушка.
     -- Потом узнаешь, потом. Опять подходят торговцы. Надо заняться с ними.
     Лодка  за лодкой  приставали к борту гемиолы. Торговцы Карфагена часами
толкались  на палубе,  рассматривая  и  покупая  товары Хирама.  Все  сделки
заключались гортатором  Сидоном, который в  дни  молодости сам вел  обширную
торговлю с Левантом и знал все хитрости и уловки  торгашей. Звенело золото и
серебро,  наполняя казну  Хирама,  и  быстро очищалась палуба  от  проданных
товаров. Но к вечеру покупателей не стало: надвигался самум, уже поднимавший
над  Карфагеном  тучи тонкой пыли, принесенной им из неведомых далей великой
пустыни Северной Африки, море заволновалось, стало трудно дышать раскаленным
и напитанным пылью воздухом.
     К  ночи,  пользуясь тем, что непогода разогнала всех с  улиц Карфагена,
Хирам отправился на свидание с любимой.
     По его  приказанию  Сидон  раздобыл  лошадей,  и  маленькая  кавалькада
промчалась к дому Офир.  Впереди скакал сам Хирам,  следом за ним гортатор и
еще  четверо воинов. Перед тем как сойти  на берег,  Хирам  написал письмо и
отправил его,  подвязав под  крыло  почтового  голубя,  одного  из  крылатых
гонцов, которого Акка принес на борт гемиолы.
     --  Лети! Неси весть от меня! Твоя госпожа ждет  тебя! -- сказал Хирам,
бросая черного голубка в воздух.
     Провожая Хирама. Фульвия волновалась и тревожилась, будто  предчувствуя
какую-то грозящую беду.
     -- Куда ты  идешь?  Зачем?  --  допытывалась она.  --  К  кому  полетел
крылатый гонец?
     Занятый сборами Хирам отвечал коротко и отрывисто.
     -- Потом, потом все тебе расскажу!-- твердил он.
     -- Ты стремишься к этой женщине, хотя это грозит тебе гибелью? Она тебе
дороже жизни? Значит, ты отдал ей свое сердце? Ты любишь ее?
     И Фульвия с тревогой глядела на воина.
     -- Да, я люблю ее больше жизни! -- отвечал Хирам. -- Прощай, Фульвия!
     И  когда  маленький  отряд, сойдя с гемиолы, умчался  в город,  Фульвия
тяжело вздохнула.
     -- Прощай, Хирам! -- прозвучал чуть слышно ее  полный тоски голос.  Она
отвернулась и с опущенной головой и полными слез глазами пошла в каюту.
     -- Он любит Офир! Он любит ее больше жизни! -- чуть слышно шептала она.
     А  тем  временем  Хирам, думая  о  своем, ехал по  обезлюдевшим  улицам
Карфагена.   Дом,   к  которому  он   направился,  принадлежал   одному   из
влиятельнейших  горожан, старому  Гермону, отчиму  Офир.  Это было  типичное
здание той  системы,  которая была  унаследована  обитателями  Карфагена  от
финикиян.  В доме было  семь  или  даже  восемь этажей, которые образовывали
своего  рода  пирамиду;  каждый этаж опоясывала  крытая галерея. Карфагеняне
любили, чтобы из окон открывался вид на море.
        "IV РОКОВОЕ СВИДАНИЕ"
     Добиться свидания с Офир Хираму было нелегко: нельзя в  жилище Гермона,
переполненное слугами  и охраняемое целым отрядом воинов, проникнуть обычным
путем.
     Но это не остановило  старого  соратника  Ганнибала: на первую  террасу
вскарабкался с  ловкостью  кошки  Сидон-гортатор,  который нашел  сброшенную
кем-то при их  приближении  к  дому  веревку с узлами, которая  должна  была
послужить  лестницей. За  ним  и  Хирам поднялся на  террасу.  Четыре моряка
остались на улице ждать возвращения Хирама и Сидона.
     На террасе гостей поджидала любимая рабыня красавицы Офир, и, следуя за
нею, Хирам прошел, никого не встретив, в покои люби мой.
     Увидев Офир,  Хирам забыл два года разлуки, два года тоски и  мучений в
изгнании. Все исчезло, все растаяло, когда его полному любви взору предстало
нежное лицо любимой, когда он  услышал ее ласкающий голос и прикоснулся к ее
трепещущей руке. Им надо было так  много,  так бесконечно много сказать друг
другу, -- и их вопросы скрещивались, их ответы встречались, а глаза говорили
друг другу: "Люблю тебя! Без тебя моя жизнь -- печаль!".
     Однако свидание длилось лишь несколько минут: стоявшая на страже рабыня
Офир прибежала предупредить Хирама, что,  кажется, Гермон, собирается прийти
в покои Офир.
     -- Я убью его! -- схватился за меч воин.
     -- Только не это! -- остановила  его Офир. -- Ты забываешь, что он взял
меня в дом, когда я осталась беспомощной сиротой. Он был мне как отец.
     -- Но он хочет отдать тебя другому. Ты -- невеста Тсоура!
     --  Я не люблю его! Я  люблю тебя,  одного тебя! И я уйду с тобой,  как
только ты позовешь  меня! Но знай,  отчим хочет отвезти меня на свою виллу в
Утике.
     -- На свадебный пир? -- горько улыбнулся Хирам.
     -- Если ты опоздаешь, я... я умру, но не выйду за того, кого ненавижу!
     -- Я  приду!  -- отозвался Хирам,  покидая  покои любимой и  следуя  за
указывавшей ему дорогу к бегству рабыней.
     --  Прощай! --  сказала, провожая его Офир. Через минуту  он уже был на
террасе,  где  его  дожидался  верный  Сидон  с мечом  в руке,  а еще  через
несколько  минут оба спустились по веревке на улицу, где их поджидали моряки
с гемиолы.
     --  Слава богам! -- сказал один из них. --  Мы уже не знали,  господин,
что и делать, и дважды подавали тебе сигнал тревоги.
     -- Что случилось? -- нахмурился Хирам.
     --  Мы  заметили  каких-то  людей,   тенями  скользивших   вдоль  стен,
пробиравшихся к выходу из этой улицы. Кажется, они были вооружены.
     -- Гермон,  который  боится самого  слова "меч", приготовил засаду?  --
резко  и вызывающе засмеялся  Хирам, вынимая из ножен свой меч. -- Посмотрим
же, как воюет благородный Гермон. Вперед, друзья!
     Маленький отряд едва успел  сделать  несколько  шагов, как  Хирам круто
осадил лошадь: несколько стрел просвистело в воздухе над его головой.
     -- Стой! -- прозвучал из темноты повелительный голос.
     -- Мы -- в ловушке! -- крикнул Сидон. -- Смотри, господин!
     Они перекрыли улицу. Там -- боевой слон!
     В  самим  деле,  для  отряда Хирама единственным  выходим  были  быстро
выбраться на площадь храмов Ваала-Молоха, но там стоял, высоко подняв хобот,
огромный боевой слон.
     -- Назад! -- скомандовал Хирам.
     Но  отступать  было некуда: позади  словно  из-под  земли  вырос  отряд
вооруженных  людей,  которые  с дикими  криками  побежали  к  Хираму  и  его
спутникам. На бегу они пускали стрелы, но, поскольку было темно, ни  одна из
них не попала в цель.
     --  Прикройте нас  с  тыла!  --  приказал четырем  нумидийцам Хирам,  к
которому  в момент  смертельной опасности вернулось хладнокровие. -- Руби их
мечами. А со слоном мы сами управимся!
     Сидон соскользнул с  коня на землю и,  словно тень,  заскользил к концу
улицы, где стоял и трубил слон.
     Подождав, пока  гортатор укроется в  тени стен, Хирам  пришпорил своего
коня и помчался к слону с криком:
     --Дорогу!  Кто посмел  мешать  мирным  прохожим! Дорогу,  или  я  мечом
расчищу себе путь!
     --  Попробуй!  --  ответил уже знакомый голос, только на этот  раз  еще
более  язвительно. -- Посмотрим,  что сделает твой меч против бронзовых  лат
слона!
     Хирам  осадил коня всего в двух-трех шагах  от  боевого слона,  попятил
его, потом опять послал вперед, то в одну, то в другую сторону. Он буквально
вертелся  волчком у  слона, стараясь заставить грозное животное устремить на
лошадь и всадника все внимание.
     -- Сдавайся! -- закричал кто-то из темноты. -- Попался, не уйдешь!
     -- Кому сдаваться? -- спросил  Хирам,  по-прежнему гарцуя по переулку в
непосредственной близости от  слона, но не  настолько близко, чтобы тот  мог
пустить в ход хобот и бивни.
     -- Сдавайся!  Мы стража Совета Ста Четырех!  В это время гортатор змеей
прополз между ног колосса и, вскочив на ноги позади великана, могучим ударом
острого как  бритва меча перерубил сухожилия  на  задней  ноге  слона.  Дико
взревев  и не обращая внимания на  крики людей,  сидевших  в  башенке на его
спине,  слон  быстро попятился.  Еще  миг, и, выйдя на  площадь,  он  тяжело
рухнул, продолжая оглашать воздух жалобными, пронзительными криками. Он упал
с  такой силой,  что сидевших  в башенке стрелков  и  вожатого  выбросило на
землю.
     --  Гей,  люди!  Путь  свободен!  --  крикнул Сидон четырем нумидийцам,
успешно сдерживавшим наседавших преследователей. Нумидийцы повернули лошадей
и  присоединились  к Хираму  и  Сидону,  который  тоже  был на коне. И через
мгновение  маленький отряд, пронесясь стрелой  по площади, нырнул  в одну из
спускавшихся  к порту  улиц.  Стража  у  бастионов  без  всяких  затруднений
пропустила  в  порт Хирама  и  четырех  нумидийцев. Старик-гортатор на время
отстал от них, чтобы отвести лошадей тому человеку, у  которого  он их взял,
и,  кстати, последить, не явится ли снова  Фегор.  Но,  не  обнаружив ничего
подозрительного, он вскоре присоединился к остальным.
     Когда   Хирам   и   его  спутники  не  без  труда  провели   шлюпку  по
разбушевавшимся волнам  к борту гемиолы и  поднялись на ее палубу, навстречу
Хираму, радостно вскрикнув, кинулась молодая этруска.
     -- Ты  жив!  Благодарение  великим  богам! -- прозвучал ее голос. -- Ты
невредим? -- бормотала девушка, словно не веря своим глазам. -- Он не сделал
тебе зла? Он не выдал тебя страшному Совету Ста Четырех?
     -- О ком говоришь ты, девушка? Никто не знает, что я здесь.
     -- О  боги,  как ты ошибаешься! -- смеясь и плача, ответила Фульвия. --
Едва ты покинул корабль, как Фегор появился на берегу.
     -- И что же? -- заволновался Хирам.
     --  Он крикнул вызывающе: "Изгнанный в Тир Хирам прячет у себя на судне
беглую  этруску!  Пусть  берегутся оба!". Видишь,  Хирам, тебя узнали,  тебе
грозит смерть!
     Хирам  наскоро пересказал девушке все, что произошло на берегу, включая
посещение дома Гермона.
     -- Это тот человек,  из-за которог