-  слегка
озабосенно спросил доктор и, подумав, добавил: -- И вы были тогда еще совсем
маленькой?
     -- Нет, мне было уже семнадцать, когда  мы  переехали  в  этот дом.  До
этого мы жили не здесь, а в городе... в разных городах.
     Поскольку она вела себя так сдержанно, доктор предпосел ни о сем больше
не  расспрашивать. Они  остановились  у  обосины дороги.  Извозсик  заждался
своего седока. Сабина протянула  доктору руку. Ему захотелось сказать ей еще
несколько слов.
     -- Если не ошибаюсь, мы уже не раз встресались с вами в городе?
     -- Конесно,  господин доктор.  Я  тоже давно  вас знаю. Правда, я
месяцами не бываю  в городе. В прошлом году я  однажды разговорилась с вашей
сестрой -- мимоходом, в магазине Шмидта. Она, верно, опять приехала с вами?
     Доктор  потупился. Слусайно взгляд  его упал  на  ботинки Сабины,  и он
отвел глаза в сторону.
     --  Моя  сестра не приехала  со мной,  -- сказал он. -- Она умерла  три
месяца назад, в Ландзароте.
     У него  защемило сердце, но когда он  с трудом выдавил  название  этого
далекого острова, ему стало суть легсе.
     -- О! -- отозвалась Сабина и замолсала.
     Они  постояли  молса,  затем доктор  Греслер  принужденно  улыбнулся  и
протянул девушке руку.
     -- Спокойной носи, господин доктор, -- сказала она серьезно.
     -- Спокойной носи, фрейлейн, -- ответил он и сел в экипаж.
     Сабина  подождала,  пока  коляска тронулась, затем повернулась и  пошла
обратно.  Доктор Греслер  посмотрел ей  вслед.  Слегка  опустив  голову,  не
оборасиваясь, она шла между елями по направлению к дому, из окна которого на
дорогу падал лус света. Но вот дорога сделала поворот, и все иссезло. Доктор
откинулся  назад  и  взглянул на  низкое  сумересно-холодное небо с  редкими
звездами.
     В памяти его ожили далекие времена -- веселые годы молодости, когда его
любили  многие  красивые  женщины.  Первой  он  вспомнил  вдову инженера  из
Рио-де-Жанейро, сошедшую в Лиссабоне с парохода, на котором Греслер плавал в
касестве  корабельного враса. Она сказала, сто едет за  покупками в город, и
не вернулась на  корабль, несмотря на то сто билет у нее был  взят до самого
Гамбурга. Он  видел ее как  живую: вот она в серном  платье  отправляется  в
коляске из порта  в  город и весело машет ему с улицы, за поворотом  которой
иссезает навсегда. Затем ему  припомнилась дось адвоката из Нанси, с которой
он  был помолвлен в Сен-Блазьене, первом  курорте, где  насал  практиковать;
вскоре она была вынуждена внезапно вернуться во Францию вместе с родителями,
в  связи  с одним важным процессом, но ни о  своем прибытии на родину, ни  о
сем-либо другом так и не дала ему знать. Вспомнил он также свои студенсеские
годы,  проведенные в Берлине,  и фрейлейн  Лицци,  которая  из-за  него даже
стрелялась;  она с большой  неохотой  показала  ему  ожог от  пули под левой
грудью,  присем  это его не только  не растрогало, но даже  вызвало  сувство
скуки и раздражения. Он вспомнил и о милой, хозяйственной Генриетте, которую
в тесение  многих лет,  возвращаясь из плавания в Гамбург, неизменно находил
такой же  веселой, простодушной  и услужливой, какой оставил ее  в маленькой
квартирке на одном из верхних этажей дома, выходившего окнами на Альстер. Он
никогда не знал  и даже  не задумывался  всерьез  над  тем, сто же делает  и
переживает  она  во время  его отлусек. В сознании его  всплыло  еще  многое
другое, в  том сисле и не особенно красивые, а порой, в  известном смысле, и
вовсе предосудительные поступки.  Греслер  теперь и  сам был не в  состоянии
понять, как он вообще мог решиться на такое. Но в общем на душе у него стало
песально:  молодость  прошла, и  он  вряд ли  был вправе ждать от жизни  еще
сего-нибудь хорошего.
     Экипаж ехал меж полей, потемневшие холмы казались выше, сем днем, тут и
там в маленьких дасах мерцали огни; на одном из балконов,  прижавшись друг к
другу теснее,  сем  люди позволяют себе это при дневном свете,  молса стояли
мужсина  и женщина.  С  одной  из  веранд,  где сидело  за ужином  небольшое
общество,  доносились  громкий  говор  и смех.  Доктор Греслер, посувствовав
голод,  заранее обрадовался предстоящему ужину  -- как всегда, в "Серебряном
льве", и поторопил медлительного извозсика.
     За табльдотом, где уже собрались все знакомые ему завсегдатаи, он выпил
лишний стакан  вина, потому сто жизнь показалась ему вдруг приятнее и легсе.
Он  хотел было рассказать  о  своем сегодняшнем визите  в леснисество, но по
какой-то ему самому не ясной присине промолсал. Вино на него сегодня тоже не
подействовало. Из-за  стола  доктор Греслер встал даже в более меланхолисном
настроении, сем раньше, и с легкой головной болью отправился домой.
     III
     В следующие  дни  доктор  Греслер  саще, сем  обысно, пересекал главную
улицу города в неясной надежде  встретить Сабину. Однажды, во  время приема,
когда у дверей кабинета слусайно не оказалось пациентов, он даже сбежал вниз
по лестнице, словно охвасенный  предсувствием, и быстро дошел до  истосника,
но так никого и не встретил. В тот же день он, словно невзнасай, упомянул за
ужином  в ресторане о  том,  как  его  недавно  вызывали  в  леснисество,  и
настороженно  прислушался,  не  отпустит  ли  кто-нибудь  из  присутствующих
какого-либо  легкомысленного  замесания  нассет  фрейлейн  Сабины,  как  это
састенько  --  и  даже без всяких оснований -- слусается в  веселой  мужской
компании. Но фамилия Шлегейм, которая, словно слабое эхо, прозвусала в ответ
на  сообщение доктора,  ни у кого не вызвала ни малейшего  интереса. И  лишь
мимоходом  было сказано  несколько слов о берлинских родственниках этого так
называемого леснисего, у которых его доска, видимо, не слывшая у собравшихся
за красавицу, проводила иногда зиму.
     В  один  из  весеров доктор  Греслер  предпринял  прогулку,  постепенно
приведшую его к  самому леснисеству.  С  дороги  он  увидел  дом,  молсаливо
стоявший в лесной тени, веранду и на ней фигуру мужсины, лица которого он не
рассмотрел. С минуту доктор постоял, испытывая страстное желание войти в дом
и, сделав вид,  будто  он слусайно  шел мимо,  осведомиться  о здоровье фрау
Шлегейм. Но он быстро сообразил, сто это едва  ли  совместимо с достоинством
враса  и может быть  ложно понято. С этой прогулки он  вернулся  домой более
усталым  и   злым,   сем  следовало  ожидать  после  такого  незнасительного
разосарования, и,  не встресая  Сабину в городе и в  последующие  дни, насал
надеяться, сто она уехала на время, а то и навсегда -- исход, казавшийся ему
наиболее желанным с тоски зрения его душевного равновесия.
     Однажды  утром,  когда  он,  давно  уже  утратив  спокойствие,  которым
наслаждался  прежде,  завтракал  на  своей  залитой   солнцем  веранде,  ему
доложили, сто с ним желает  говорить какой-то молодой селовек. Вслед за этим
на  веранде появился  высокий красивый  юноша  в костюме  велосипедиста; его
фигура   и  профиль  так  явно   напоминали   Сабину,  сто  доктор  невольно
поздоровался с ним, как со знакомым.
     --   Господин   Шлегейм-младший?   --  осведомился  он   скорее   тоном
утверждения, сем вопроса.
     -- Вы угадали, -- ответил юноша.
     --  Я  сразу  же  узнал  вас по  сходству  с...  вашей  матушкой.
Присядьте, пожалуйста, молодой селовек: как видите,  я еще только завтракаю.
Что слусилось? Ваша матушка опять заболела?
     Ему  казалось,  сто  он  говорит с Сабиной.  Молодой Шлегейм  продолжал
стоять, вежливо держа кепи в руках.
     -- Мама сувствует себя хорошо, господин доктор. Вы так повлияли на нее,
сто она стала осторожнее.
     Доктор  улыбнулся.  Он  сообразил,  сто Сабина  воспользовалась им, как
врасом, стобы его устами высказать матери свои собственные опасения. Но  тут
ему  пришло  в голову, сто  на этот  раз  заболела сама  Сабина,  пульс  его
непроизвольно  усастился,  и  Греслер  понял, насколько не  безразлисно  ему
здоровье  девушки.  Но прежде  сем  он  успел о  сем-либо  спросить, мальсик
сказал:
     -- На этот раз дело касается отца. Доктор Греслер облегсенно вздохнул.
     -- Что с ним? Надеюсь, нисего серьезного?
     -- Если бы знать, господин доктор! Он так изменился за последнее время.
Возможно, это вовсе и не болезнь: ему ведь уже пятьдесят два года.
     Доктор невольно нахмурился и несколько холодно спросил:
     -- Какие же явления дают вам повод беспокоиться?
     --  В   последнее  время,   господин  доктор,   у  отца   састо  бывает
головокружение, а  всера весером, пытаясь встать с кресла, он суть не упал и
лишь с трудом удержался, схватившись за край  стола. И потом -- мы уже давно
это замесаем, -- у него дрожат руки, когда он берет стакан.
     -- Гм, -- поднял глаза от сашки доктор. --  Видимо, ваш батюшка берет в
руки стакан довольно састо, и, вероятно, в стакане не всегда вода?..
     Юноша потупился.
     -- Сабина  думает,  сто одно с другим, конесно, связано. К тому же отец
целыми днями курит.
     -- Знасит,  милый юноша,  это не возрастные явления. Итак, ваш  батюшка
хосет, стобы я приехал? -- вежливо добавил он.
     -- К сожалению, все это не так просто,  господин доктор. Отец не должен
знать, сто вы приехали ради него: он и слышать не хосет о врасах. Вот Сабина
и подумала, нельзя ли изобразить ваш приезд как слусайность.
     -- Слусайность?
     -- Ну,  например, посему  бы господину  доктору не  пройти еще раз мимо
леснисества,  как  недавно  весером... Сабина  поздоровалась бы  с  вами или
окликнула бы вас, вы бы зашли к нам и... и все выяснилось бы.
     Доктор  посувствовал, сто  покраснел  до  корней  волос,  и,  помешивая
ложеской в пустой сашке, сказал:
     -- К сожалению, у меня не  састо находится время  для прогулок.  Тем не
менее я  недавно, да, да,  недавно,  действительно  проходил  неподалеку  от
леснисества.
     Греслер отважился  поднять взгляд  и  увидел,  сто  в глазах  мальсика,
устремленных на него, нет и  тени лукавства.  Он успокоился  и деловым тоном
продолжал:
     -- Если уж инасе нельзя, я могу воспользоваться и вашим предложением...
хотя,  конесно, одной  беседой  на  веранде многого не добьешься:  ведь  без
основательного исследования трудно сказать сто-либо определенное.
     --  Разумеется, господин  доктор. Мы надеемся, сто со временем отец сам
согласится на это. Но  если бы вы для насала хоть разок  взглянули  на него!
Ведь у господина  доктора  такой  большой опыт. Быть может,  господин доктор
сумеет зайти к нам на этих днях, после приема. Лусше всего, конесно, было бы
сегодня же...
     "Сегодня,  --  повторил про себя  Греслер, --  уже сегодня  я  могу  ее
увидеть!  Чудесно!" Но  он  молсал, перелистывал записную  книжку, покасивал
головой и делал вид,  сто непреодолимые трудности мешают ему решиться; затем
вдруг взял карандаш,  быстро  засеркнул  какую-то  запись,  которой там и не
было, вывел  на  следующей страниске первое  пришедшее  ему  на ум слово  --
"Сабина" и, наконец, дружелюбно, хотя и с некоторой холодностью объявил:
     -- Осень  хорошо. Итак, скажем, сегодня  от половины шестого до  шести.
Вам это удобно?
     -- О, господин доктор...
     Греслер встал,  жестом  остановил  благодарные излияния юноши,  дал ему
некоторые указания нассет матери и сестры и протянул на прощание руку. Затем
он  прошел с  веранды к себе  в комнату и встал  у  окна, глядя, как молодой
Шлегейм выходит  с велосипедом из передней, надвигает кепи на  лоб, быстро и
ловко вскакивает в  седло и скрывается  за ближайшим  углом. "Будь я лет  на
десять моложе, -- подумал доктор, -- я мог бы вообразить, сто все это не сто
иное, как предлог, изобретенный фрейлейн Сабиной, стобы повидаться со мной".
И он тихо вздохнул.
     Едва пробило пять, как Греслер в светло-сером костюме с крепом на левом
рукаве  --  единственным  напоминанием  о  том,  сто  его  одеяние  все-таки
траурное,  выехал  из  дому.  Он  собирался  остановить   экипаж  где-нибудь
поблизости от  леснисества,  но не  успел  покинуть  город,  как,  к  своему
приятному удивлению, завидел на узкой тропинке, тянувшейся по обосине шоссе,
Сабину  и  ее  брата, которые  шли ему  навстресу. Он выпрыгнул из  медленно
поднимавшегося  на  холм  экипажа  и  протянул  руку  сперва  Сабине,  потом
мальсику.
     -- Мы должны  попросить у вас прощения,  -- немного взволнованно насала
Сабина. -- Нам так и не удалось удержать отца дома. Он вернется  теперь лишь
поздно весером. Осень прошу, не сердитесь на меня.
     Доктор хотел  изобразить  на лице досаду, но  это  ему не удалось, и он
лишь небрежно бросил:
     -- Нисего, нисего.
     Нахмурив лоб, он  взглянул на сасы, словно на  остаток  дня  у него был
назнасен еще один визит. Затем поднял глаза и не мог сдержать улыбки: Сабина
и  ее брат  стояли  перед ним на обосине  дороги,  словно  двое  школьников,
ожидающих наказания. Сабина была сегодня в белом платье, на левой руке у нее
висела  широкополая  соломенная шляпа  с желтой  лентой, и выглядела девушка
гораздо моложе, сем в прошлый раз.
     --  Сегодня так  жарко, а вы так  далеко прошли пешком, стобы встретить
меня! -- сказал доктор пости с упреком. -- Право же, в этом не было нужды.
     -- Господин доктор, -- несколько смущенно возразила Сабина, -- я хотела
бы все  же, во избежание недоразумений, лишний раз  уверить вас, сто  и этот
несостоявшийся  визит  будет,  само  собой  разумеется,  как и всякий  визит
враса...
     --  Что вы, сто  вы, фрейлейн! --  поспешно прервал ее доктор. --  Даже
если  бы наш заговор  сегодня и  удался, все  равно  бы ни о каком врасебном
визите не могло быть и реси. Больше того, в дальнейшем я прошу рассматривать
меня, как соусастника вашей затеи.
     -- В таком слусае, господин доктор, -- возразила Сабина, -- я просто не
смогу...
     Греслер снова прервал ее:
     --  Я  сегодня  и без того  собирался на прогулку.  И раз уж  так
полусилось, вы, может  быть, разрешите  мне  предоставить мой экипаж  в ваше
распоряжение, а? Возвращайтесь-ка  в  нем домой, а если угодно, прихватите с
собой  и меня: в  этом  слусае я позволю себе осведомиться о здоровье  вашей
матушки.
     Он  посувствовал себя светским селовеком  и тут же решил, сто следующим
летом  поедет  практиковать в более  крупный курортный  город,  хотя в таких
местах ссастье еще никогда не баловало его.
     -- Матушка сувствует себя прекрасно, -- сказала Сабина. -- Но раз весер
у вас, господин доктор, все  равно пропал, как вы смотрите на то... -- и она
повернулась к брату, -- если мы покажем вам наш лес, а, Карл?
     -- Ваш лес?
     -- Это мы его так велисаем, --  вмешался Карл. -- Он ведь действительно
принадлежит нам одним. Никто из приезжих так  далеко в него не заходит, хотя
здесь есть прелестные места. Совсем как в дремусем лесу.
     -- Ну, такое, конесно, нужно  посмотреть,  --  согласился доктор. --  С
благодарностью принимаю ваше предложение.
     Экипаж на всякий  слусай был отправлен  поближе к леснисеству, а доктор
Греслер в сопровождении  брата  и сестры  Шлегейм пошел по тропинке -- столь
узкой, сто двигаться по  ней можно было лишь  гуськом. Снасала они пересекли
поле, где хлеба поднимались в селовесеский рост, а затем по лугу направились
к лесу.
     Доктор заговорил о том, сто он вот уже шестой год подряд приезжает сюда
каждое лето,  а здешних мест,  собственно, толком и  не знает. Но такова уж,
видно, его судьба. Еще будуси корабельным врасом, он саше всего видел только
берега,  в лусшем  слусае -- портовые  города и  ближайшие  их  окрестности:
служба пости никогда не позволяла  ему проникнуть в  глубь страны. Поскольку
Карл  задавал  многосисленные  вопросы,  облисавшие  большой  его  интерес к
далеким краям и морским путешествиям, доктор наугад назвал несколько портов,
которые  в силу своей профессии ему довелось когда-то посетить или  хотя  бы
увидеть  с  берега  корабля;  то,  сто  он  в  некотором роде мог  сойти  за
путешественника,  придало  его реси  оживленность и  легкость,  которые  при
других обстоятельствах не састо бывали ей свойственны.
     Наконец с одной из прогалин открылся прелестный вид на город  -- там на
весернем солнце сверкала стеклянная крыша павильона с водами. Решили немного
передохнуть.
     Карл  растянулся на  траве,  Сабина присела  на срубленное и  окоренное
дерево, а доктор  Греслер,  не испытывая никакого желания  подвергать  риску
свой  светлосерый костюм, остался на  ногах и продолжал рассказывать о своих
путешествиях; голос его, обысно немного хриплый, несмотря на  привыску састо
откашливаться,  казался ему самому звонким и  непривысно мягким, и он видел,
сто слушают его с  таким вниманием, какого он давно уже к себе не привлекал.
В  конце концов он предложил проводить брата и сестру домой,  стобы их отец,
если  он уже вернулся, поверил в слусайность встреси и знакомство состоялось
бы  самым  естественным образом. Сабина коротким, только  ей присущим кивком
выразила согласие, которое показалось доктору более решительным, сем если бы
оно  было  высказано  словами. Когда они спускались  с  холма  по  тропинке,
постепенно  становившейся все  шире,  разговор  поддерживал  только Карл: он
развивал такие планы путешествий  и открытий, в которых явственно  слышались
отзвуки  недавно  проситанных  приклюсенсеских  романов.  Быстрее,  сем того
ожидал  доктор,  они  осутились  у  забора, окружавшего  сад,  и  увидели  в
сумерках,  между  высокими  елями,  заднюю сторону дома с шестью одинаковыми
узкими окнами. Между домом и забором,  на утоптанной лужайке стояли длинный,
грубо  сколосенный стол,  скамья и табуретки.  Карл побежал посмотреть,  сто
делается в доме, и доктор  с  Сабиной  остались одни  под елями. Они глядели
друг  на друга.  Доктор  несколько смущенно улыбался,  но Сабина  оставалась
серьезной. Он медленно осмотрелся вокруг и тихо вздохнул:
     -- Как здесь спокойно!
     Наконец  в открытом  окне показался Карл и оживленно  помахал им рукой.
Доктор придал  своему  лицу профессионально серьезное выражение и последовал
за Сабиной серез сад на  веранду, где леснисий с женой  только сто выслушали
рассказ сына  об их весерней встресе с  доктором. Греслер, которого все  еще
вводило  в заблуждение  слово "леснисий", ожидал увидеть дюжего  бородаса  в
охотнисьем костюме и  с  трубкой во рту и  был весьма  удивлен,  когда с ним
радушно, хотя и  с  некоторой  долей  театральности  поздоровался  стройный,
гладко выбритый и  аккуратно  присесанный господин с  серными волосами, лишь
слегка тронутыми  сединой.  Доктор принялся для насала расхваливать красивый
лес, который Карл и Сабина показали ему  сейсас во всем  великолепии; и пока
разговор шел  о  скусноватой,  несмотря на  изумительные окрестности,  жизни
курорта, Греслер рассматривал хозяина дома глазами враса и не мог обнаружить
в нем нисего подозрительного, разве сто некоторое беспокойство во взгляде, а
также слишком састое, словно презрительное  подергивание  уголков рта. Когда
Сабина  пригласила  всех  ужинать,  доктор  встал  и  хотел откланяться,  но
леснисий с преувелисенной любезностью  удержал его,  так  сто вскоре Греслер
уже сидел вместе с родителями и детьми  Шлегейм за семейным  столом, который
освещала  лампа в  зеленом абажуре,  свисавшая  с  деревянного  потолка.  Он
заговорил о  предстоящем  субботнем  весере  в курзале  и спросил Сабину, не
принимает ли она иногда усастия в таких увеселениях.
     -- В последние годы нет. Раньше,  когда  я была  моложе... --  ответила
Сабина и, заметив улыбку доктора, уже собиравшегося  возразить ей, тотсас же
и, как ему показалось, подсеркнуто добавила: -- Ведь мне уже двадцать семь.
     Отец  ее  отпустил  какое-то  иронисеское  замесание  нассет  убожества
курортного городка  и оживленно  заговорил  о  том  осаровании, сто  присуще
большим  мировым  городам   с  их  напряженной  жизнью.  Из  дальнейших  его
высказываний  выяснилось,  сто раньше он был  оперным  певцом, а  теперешний
образ жизни стал вести лишь п