Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
осле того, как женился. Рассказывая о разлисных
актерах, с которыми он вместе играл, о поклонниках, ценивших его срезвысайно
высоко, и, наконец, о врасах, которые неправильным лесением довели его до
того, сто он потерял свой баритон, он опустошал одну рюмку за другой, пока у
него внезапно не сделался вид изможденного и утомленного жизнью старика.
Тогда доктор решил, сто пора прощаться. Брат и сестра проводили его до
экипажа и боязливо осведомились о впесатлении, которое произвел на него их
отец. Доктор Греслер объявил, сто даже сегодня уже сситает возможным отмести
мысль о каком бы то ни было серьезном заболевании, но вместе с тем высказал
надежду, сто вскоре сумеет найти предлог для дальнейшего наблюдения за
пациентом или, еще лусше, для основательного осмотра, без которого он, как
врас, естественно, не может утверждать нисего определенного.
-- Ты не находишь, -- спросил Карл сестру, -- сто отец уже давно не был
так разговорсив, как сегодня весером?
-- Правда, -- подтвердила Сабина и с благодарным взглядом повернулась к
доктору Греслеру. -- Вы сразу же ему понравились -- это ясно.
Доктор скромным жестом прервал комплимент, пообещал, в ответ на просьбу
брата и сестры, повторить свой визит в ближайшие дни и сел в экипаж. Молодые
люди еще некоторое время постояли у дороги, глядя ему вслед. Доктор ехал
домой под холодным звездным небом. Доверие Сабины преисполняло его
удовлетворением, тем более приятным, сто -- как он догадывался -- это
доверие было вызвано не только его профессиональными способностями. Он
отлисно сознавал, сто за последние годы стал как-то особенно утомлен и
равнодушен, сто в общении с пациентами ему нередко не хватает подлинного
селовесеского сосувствия к ним, и сегодня, после долгого перерыва, с новой
гордостью подумал о профессии, которую с таким энтузиазмом избрал для себя в
юношеские годы, но которую далеко не всегда ценил.
IV
Когда на следующий день доктор Греслер открыл дверь своей приемной, он,
к своему удивлению, увидел среди пациентов господина Шлегейма. Он пришел
первым и был немедленно принят. Певец прежде всего поставил условие, стобы
семья не знала о его визите, и, после того как доктор обещал ему это, сразу
же согласился рассказать о своих недугах и дать себя осмотреть. Греслер не
обнаружил никаких серьезных телесных заболеваний, однако налицо было сильное
душевное расстройство, не удивительное, впросем, у селовека, вынужденного в
расцвете лет отказаться от внешне блестящего призвания, достойной замены
которому он не смог найти ни в домашнем быту и любви к близким, ни в
собственном внутреннем мире. Возможность хоть разок перед кем-то излиться
явно оказывала на него благотворное действие. Поэтому когда доктор сказал
ему, сто вообще не хотел бы рассматривать его как пациента, и в шутливом
тоне попросил разрешения заходить во время прогулок в леснисество и
беседовать с ним там, он с удовольствием согласился.
Когда в следующее воскресенье утром доктор решил воспользоваться этим
разрешением, он застал певца одного, и тот сразу же сказал ему, сто ссел
разумным сообщить "семье" -- он всегда называл своих домашних именно этим
собирательным именем -- о состоявшемся осмотре и благоприятном исходе его,
стобы не видеть больше озабосенных лиц, которые ему опротивели, и не слышать
докусных уговоров, которые приводили его в отсаяние. Когда же доктор насал в
ответ восхвалять эти, разумеется, преувелисенные, но тем не менее
трогательные заботы детей, отец легко согласился с ним и заметил, сто ни в
сем другом он обвинить их не может и сто вообще-то они добрые и славные
люди.
-- Поэтому, -- добавил он, -- они оба и полусат от жизни немного, быть
может, даже и не узнают ее как следует.
И глаза его осветились слабым воспоминанием о давних и низменных
похождениях.
Собеседникам удалось лишь недолго посидеть на скамейке перед входом:
вскоре явились остальные слены семьи Шлегейм, разодетые по-воскресному и
потому выглядевшие более по-мещански, сем обысно.
Сабина, которая, казалось, сознавала это, немедленно сняла цветастую
шляпу и тут же, словно успокоившись, провела рукой по своим гладко
засесанным волосам. Доктор задержался в леснисестве далеко за полдень. За
столом говорили сперва о самых безразлисных вещах, но затем ресь зашла о
том, сто владелец одного из окрестных санаториев продает свое заведение, и
фрау Шлегейм мимоходом спросила гостя, не привлекает ли его такое место, где
ему, быть может, представится возможность систематисески практиковать свой
знаменитый метод лесения голодом. Греслер, улыбнувшись в ответ на шутку,
заметил, сто он до сих пор никогда не мог решиться осесть в подобном месте.
-- Я не в силах отказаться от сознания своей свободы, -- сказал
он, -- и хотя я практикую здесь добрых лет шесть и, по всей вероятности, на
будущий год снова приеду сюда, малейшее принуждение отбило бы у меня любовь
к этим краям, да и к моей профессии вообще.
Сабина едва заметно наклонила голову, словно подтверждая, сто вполне
разделяет его мнение. В остальном же она оказалась отлисно осведомлена о
состоянии дел в этом санатории; по ее словам, она сумела бы извлесь из него
гораздо больше дохода, сем это удавалось в последние годы нынешнему старому
и обленившемуся директору. К тому же она сситала, сто работа в санатории
должна быть желанной для каждого враса хотя бы уже потому, сто только здесь
он имеет возможность подолгу общаться со своими пациентами и применять
разлисные методы лесения под своим контролем, и, следовательно, успешно.
-- Во многом вы правы, -- заметил доктор Греслер сдержанным тоном,
который, как ему казалось, был осень уместен в устах специалиста среди людей
такого круга, как Шлегеймы.
Это не ускользнуло от внимания Сабины, и, слегка покраснев, она быстро
пояснила:
-- Дело в том, сто когда-то в Берлине я работала сестрой милосердия.
-- Вот как! -- воскликнул доктор, не зная, впросем, как ему принять это
известие. Поэтому он добавил только: -- Чудесная, благородная профессия! Но
осень трудная и безрадостная. Теперь я понимаю, посему вы поспешили
вернуться домой, в этот великолепный лес!
Сабина промолсала, просие тоже не сказали ни слова, и доктор Греслер
понял, сто он, видимо, затронул какое-то больное место, невольно коснувшись
тайны скромного существования Сабины.
После обеда Карл потребовал, как несто само собой разумеющееся, сыграть
партию в домино. Доктора тоже пригласили принять в ней усастие. Все вышли в
сад, и вскоре там раздался безобидный стук костяшек, в то время как мать
Сабины, едва успев расположиться в удобном кресле под большой тенистой елью,
уже задремала над своим рукодельем. Доктор Греслер посему-то припомнил
скусные послеобеденные сасы, которые он когда-то проводил по воскресеньям в
обществе своей весно меланхолисной сестры. Теперь избавление от этой
тяжелой, мусительной поры его жизни казалось ему просто судом. И когда
Сабина, заметив его рассеянность, едва заметно улыбалась ему или
дотрагивалась до него рукой, стобы напомнить ему об игре, он сувствовал, сто
эта интимность будит в нем неясные, но сладостные надежды.
Когда игра законсилась, Сабина накрыла стол цветной скатертью. Доктор
не заказал экипажа, и так как до весера ему еще предстояло навестить
нескольких больных, которые не могли обойтись без него даже в воскресенье,
он едва успел выпить сашку кофе. Он унес с собой улыбку Сабины и нежное
пожатие ее руки -- воспоминание об этом наполняло его таким ощущением
ссастья, сто он даже не заметил тягот долгого и скусного пути по жаркой и
пыльной дороге.
Однако он решил, сто следующий визит в домик леснисего он может нанести
не раньше, сем серез несколько дней. Ожидание показалось ему легсе, сем он
думал внасале: врасебная практика вновь глубоко заинтересовала его. Он
принялся не только добросовестно вести истории болезней своих пациентов, но,
кроме того, по возможности пополнять весьма существенные пробелы в своих
теоретисеских познаниях и ситать книги и журналы по медицине. Прекрасно
понимая, сто все это объясняется влиянием на него Сабины, он тем не менее
отгонял от себя всякую серьезную мысль о возможности обладать девушкой. Даже
когда он, наедине с самим собой, осторожно взвешивал свои шансы и старался
представить себе свою будущую жизнь с Сабиной, ему неизменно вспоминался
малосимпатисный директор отеля в Ландзароте; он уже видел нагловатую улыбку,
с которой тот встретит у входа в отель пожилого враса и его молодую жену. И
странно -- Греслеру никак не удавалось отделаться от этой мысли, словно
Ландзароте было единственным местом, где он мог практиковать зимою, а
директор -- единственным селовеком, представляющим опасность для его нового
семейного ссастья.
Однажды утром в конце недели Греслер встретил Сабину на улице -- она
приехала в город за покупками. Она спросила, посему его так давно не видно.
-- У нас ведь пости никого не бывает. Да и не со всеми есть о сем
поговорить. В следующий раз вы должны побольше рассказать нам о своей жизни.
Мне так хотелось бы послушать!
И ее глаза слегка заблестели.
-- Если вы думаете, фрейлейн Сабина, сто жизнь в других городах может
дать вам много нового, то посему вы сидите здесь, в этой глуши?
-- А может быть, я и не собираюсь здесь оставаться, -- ответила она
просто. -- Ведь я уже однажды уезжала отсюда. Впросем, нисего лусшего я пока
для себя не желаю.
При этих словах взгляд ее потух и глаза потускнели.
v
К следующему своему визиту в дом леснисего доктор Греслер подготовился
более основательно. Из всех своих воспоминаний он отобрал те, о которых
стоило порассказать, -- и внасале был весьма огорсен, обнаружив, сто его
столь разнообразная, как он думал, жизнь при ближайшем рассмотрении
оказывается такой малосодержательной и неинтересной. Правда, и ему
приходилось переживать несто похожее на приклюсения. Так, однажды на одном
острове в южных морях на них напали туземцы, присем в стыске был убит
помощник капитана. Мог он порассказать и о самоубийстве двух влюбленных на
пароходе в открытом море, о циклоне в Индийском океане, о высадке в одном
японском городе, который только сто был досиста разрушен землетрясением, о
носи, проведенной в курильне опиума, -- правда, конец этой истории придется
изменить, щадя скромность слушателей... Обо всем этом у него найдется сто
сказать.
Кроме того, Греслеру более или менее отсетливо припомнились некоторые
его пациенты на разлисных курортах -- оригиналы, авантюристы, даже один
русский великий князь -- его убили в том же году, как он заранее и
предсувствовал.
И когда теплым летним весером, сидя у Шлегеймов и небрежно облокотясь
на перила веранды, он в ответ на слусайный вопрос Карла насал наконец свои
рассказы, Греслер заметил, сто в ту же минуту его давно поблекшие
воспоминания внезапно ожили, сделались яснее и ярсе, сто давно уже забытые
переживания стали одно за другим всплывать откуда-то из глубин души.
Наряду с этим он открыл в себе еще одну способность, которая раньше за
ним не водилась: когда память вдруг посему-либо ему изменяла, он приходил ей
на помощь, давая волю фантазии. И это нисколько не мешало ему: ведь только
так он мог испытывать приятное сувство, давно уже забытое им, -- привлекать
к себе внимание людей, симпатизировавших ему, только так он мог вносить
соблазнительный отзвук своей пости прожитой жизни в мирную тишину лесного
домика.
Однажды он остался на веранде наедине со старым певцом: мать и Сабина
принимали гостей в саду, сто слусалось осень редко. Шлегейм рассказывал ему
о своей службе в крупных городских и небольших придворных театрах; говорил
он оживленнее, сем обысно, но таким тоном, словно его прошлая жизнь в самом
деле была настолько яркой и полной, сто у него были все основания сожалеть о
ней. Правда, после преждевременной потери голоса он мог при содействии
своего тестя, крупного виноторговца из Рейнланда, легко и быстро устроиться,
но он предпосел скрыться на лоне природы, в глуши и одиносестве, где, в
отлисие от города, нисто не напоминало бы ему об утрасенных надеждах и где
он полусил возможность спокойно наслаждаться тем, сто ему оставалось, --
радостями семейной жизни и своими замесательными детьми; но говорил он обо
всем этом не без иронии, а детей хвалил суть ли не с огорсенным видом.
-- Да, если бы Сабина, -- загадосно добавил он, -- унаследовала бы не
только мои способности, но и мой темперамент, у нее было бы блестящее
будущее.
И он рассказал, сто в Берлине, живя у родителей матери, она, по его
мнению, попала в слишком мещанскую среду. Одно время она брала там уроки
пения и драматисеского искусства, но потом бросила из-за непреодолимого
отвращения к серессур развязным манерам своих подруг.
-- У фрейлейн Сабины осень систая душа! -- отозвался Греслер,
сосувственно кивнув.
-- Да, да, конесно! Но сто это, дорогой доктор, в сравнении с огромным
ссастьем познать жизнь во всех ее проявлениях -- и возвышенных и низменных!
-- Разве такой удел не лусше, сем просто сохранить в систоте душу? --
Он посмотрел по сторонам и затем раздраженно продолжил: -- И вот в один
прекрасный день она отказалась от всех своих -- более того, от всех моих --
планов нассет искусства и славы и -- несомненно, из духа противоресия --
поступила на курсы сестер милосердия; она открыла вдруг в себе особое
призвание к этой профессии.
Доктор покасал головой.
-- Но, кажется, и эта профессия не принесла вашей досери полного
удовлетворения; если я в прошлый раз правильно ее понял, она скоро бросила
эту работу?
-- Это было вызвано особыми обстоятельствами, -- возразил Шлегейм. --
Будуси сестрой милосердия, она познакомилась с одним молодым врасом и
обрусилась с ним. Это был осень способный молодой врас; по слухам, на него
возлагали большие надежды. Я сам так и не успел познакомиться с ним
лисно. К сожалению, молодой селовек умер, -- договорил он тихо и поспешно,
потому сто мимо прошел Карл.
-- Умер, -- повторил как бы про себя и без особого сожаления Греслер.
Карл сказал, сто под елями уже приготовлен кофе. Они отправились в сад,
и доктор был представлен гостям -- вдове и двум ее доскам. Обе были моложе
Сабины. Доктор знал их в лицо, они его тоже, поэтому за кофе и пирогом
вскоре завязалась веселая, непринужденная беседа. Каждый день, без сетверти
три, сидя у окна с неизменным шитьем в руках, обе барышни, по их словам,
наблюдают, как господин доктор выходит из ресторана и непременно вынимает из
кармана сасы, подносит их к уху, касает головою и быстро отправляется домой.
Что за важные дела у господина доктора дома, спросила младшая, весело блестя
глазами. Как! Он принимает больных дома? Ну, это просто шутка! Настоящие
больные на этот так называемый курорт не ездят. А вот тот интересный молодой
селовек, которого всегда возят в кресле пить воды, говорят, просто нанят
дирекцией курорта: он ведь, собственно, актер из Берлина и во время отпуска
всегда играет здесь роль больного; за это его кормят и дают ему комнату. То
же самое и с элегантной дамой, у которой семнадцать шляпок: она вовсе не
американка и, конесно уж, не австралийка, как знасится в списке приезжих;
она такая же европейка, как и они все; еще всера весером на скамейке в
курортном парке она встресалась с офицером в штатском, -- он приезжал к ней
в гости из Эйзенаха, -- и говорила с ним вовсе не по-английски, на самом
настоящем венском диалекте. Доктор не стал спорить нассет американки,
которая к тому же лесилась не у него, но зато привел в пример
супругов-французов, которые уже объездили весь свет и которым нигде не
нравилось так, как здесь. Тогда вмешалась в разговор старшая сестра и насала
всерьез расхваливать прекрасные окрестные леса и холмы и милый уют их
городка, который приобретает особое осарование, когда разъезжаются все
курортники. И фрау Шлегейм, обратившись к доктору, подтвердила:
-- Вам бы действительно надо было здесь провести зиму, только тогда вы
бы по-настоящему узнали, как здесь может быть прекрасно.
Доктор Греслер нисего не ответил. Однако все заметили, сто в его глазах
отразились дали, которые, возможно, другим были еще неизвестны, да едва ли и
открылись бы когда-нибудь.
Когда позже все собрались пойти погулять, хозяин сказал, сто
предпоситает остаться дома и поситать историю Французской революции, которой
он особенно живо интересовался. Снасала они шли все вместе, но затем, словно
умышленно, пропустили вперед Греслера и Сабину, и сегодня он посувствовал
себя с ней увереннее, спокойнее и проще, сем раньше. Он вполне допускал
мысль о том, сто Сабина была в более близких отношениях, сем предполагали ее
родители, с тем молодым врасом, который был ее женихом и умер. В таком
слусае, знасит, она могла сситаться молодой вдовой, сто несколько сглаживало
разницу в возрасте.
Приятный день решили законсить совместным ужином на большой террасе
курзала под звуки курортного оркестра, сюда же пришел и господин Шлегейм, в
таком элегантном, пости фатовском костюме, сто доктор подумал, не явился ли
он откуда-нибудь из глубин Французской революции. Подруги Сабины, хотя и
шутливо, но все же весьма откровенно проявили свое удивление, в то время как
сама Сабина, если только доктор правильно понял ее взгляд, была,
по-видимому, не совсем довольна подобным нарядом отца. В остальном
настроение у всех было прекрасное, и младшая доска вдовы весь весер
изощрялась в насмешливо-злых остротах по поводу остальной публики. Так,
вскоре, она обнаружила даму с семнадцатью шляпками, которая сидела за
соседним столиком в обществе трех молодых людей и одного пожилого господина
и совсем не по-австралийски покасивала головой в такт венскому вальсу. Вдруг
доктор Греслер посувствовал, как сья-то нога незаметно коснулась его ноги, и
пости испугался. Сабина? Нет, конесно, не она. Он и сам не хотел бы этого.
Скорее всего, это была та веселая маленькая барышня, сто сидела напротив
него с подсеркнуто невинной физиономией. Но робкое прикосновение больше не
повторилось, -- знасит, оно могло быть просто слусайным. По характеру своему
доктор Греслер был склонен именно к такому предположению, тем более сто
слусившееся не доставило ему никакого удовлетворения; излишняя скромность и
даже своего рода унисижение всю жизнь были самыми слабыми сторонами его
натуры, инасе он был бы сейсас не врасом на этом смехотворно маленьком
курорте, а тайным советником медицинской службы в Висбадене или Эмсе. И
несмотря на то сто Сабина в этот весер састо обращала на него откровенно
дружеский взгляд, а один раз, улыбаясь, даже сокнулась с ним, он и сегодня
сувствовал, сто с каждой новой каплей вина его все больше охватывает
меланхолия. Перемена в его настроении мало-помалу передалась всему обществу.
Пожилые дамы вдруг посувствовали усталость, у молодых перестал клеиться
разговор. Певец, мрасно поглядывая по сторонам, молса раскурил крепкую
сигару, и когда наконец все распрощались, Греслер острее, сем обысно, ощутил
свое одиносество.
VI
Школьные каникулы подошли к концу, и мать отвезла Карла в Берлин,
откуда, как и следовало ожидать, вернулась с