х,
кто не разрешит их, ожидают терзания духа, тех, кто разрешит, - власть.
Ведь тот, кто знает свое дело, тот достигает своей цели, и всякий мастер -
повелитель своего творения. Вообще же загадки Сфинкс делятся на два рода:
загадки о природе вещей и загадки о природе человека, и соответственно в
награду за их решение предлагается два рода власти: власть над природой и
власть над людьми" (курсив мой. - П.Г.).

Повод к толкованию мифа о Сфинксе как аллегории науки, ориентированной
практически, Бэкону совершенно очевидно, дало то обстоятельство, что Эдип,
разгадав тайны Сфинкса, получил власть над Фивами. А власть над людьми -
подчеркивает Бэкон - может получить лишь тот, "кто поймет до конца природу
человека". Потому Бэкон и рекомендует тем, кто готовится занять
государственные должности, получить серьезную научную подготовку. Прежде
всего им необходимо изучать науки о человеке и обществе - историю
гражданскую и церковную, историю общественных учреждений, политические
трактаты и т.д. Как видим, Бэкон подходит к истории, как и ко всем наукам в
целом, прежде всего практически: он видит в истории средство к познанию
человеческой природы.

Бэконовский проект организации научной деятельности и преподавания научных
дисциплин охватывает, таким образом, как содержательную сторону дела - что
нужно изучать, каким образом и с помощью каких методов, - так и
практически-организационную: обеспечение научных исследований материальными
средствами, предоставление ученым определенных прав и привилегий,
учреждение библиотек и экспериментальных лабораторий и т.д. Поскольку в
науке Бэкон видит главный источник общественного прогресса и материального
благосостояния общества, он убежден, что эта сфера деятельности должна быть
максимально поощрена государством.



6. "НОВАЯ АТЛАНТИДА" - БЭКОНОВСКИЙ ПРОЕКТ АКАДЕМИИ НАУК



Повесть "Новая Атлантида" Бэкон писал в 1623-1624 гг. Она написана в
характерном для начала XVII в. жанре утопии: путешественник, побывав в
никому не известной новой стране, рассказывает о жизни и нравах ее
счастливых обитателей. "Новая Атлантида", так же как и произведения Бэкона
вообще, может служить прекрасным образцом для изучения идеалов и вкусов
английских пуритан XVII в. Для нас она интересна в первую очередь как
идеальный проект Академии наук, который и не замедлил осуществиться сначала
на родине Бэкона - в Англии, а затем во Франции. Не прошло и полувека со
времени опубликования "Новой Атлантиды" (хотя Бэкон не окончил свою
повесть, тем не менее она была переведена на латинский язык - "для пользы
других народов" - и опубликована сначала на английском - в 1627 г., а затем
на латинском - в 1638 г.), как в 1660 (1662) г. было создано Королевское
общество в Англии, а в 1666 г. - "Общество ученых" в Париже. Поскольку
Бэкона вполне правомерно считать вдохновителем такого рода учреждений, то
имеет смысл остановиться вкратце на его идеальном проекте научного
общества, как он изложен в "Атлантиде".

Цель "Соломонова Дома" - так называется утопическая Академия наук в "Новой
Атлантиде" - "познание причин и скрытых сил всех вещей и расширение власти
человека над природою, покуда все не станет для него возможным" (курсив
мой. - П.Г.). Это - не просто красивый оборот речи: действительно, Бэкон в
данном пункте рассуждает как истинный наследник Возрождения с его идеей
всемогущества человека, который - потенциально - содержит в себе
божественные силы и только не может пока их реализовать. Этот мотив - для
человека все достижимо - характерен для алхимии и магии, которые - по
очищении их от предрассудков и ложных привнесений, по мнению Бэкона, могут
и должны стать ведущими среди естественных наук.

Какими же средствами члены Соломонова Дома стремятся решить свою задачу?
Тут мы подходим к самому главному пункту бэконовского плана: Общество
ученых представляет собой научно-промышленную организацию - первую
научно-промышленную организацию в истории человечества. "Для этого, -
рассказывает путешественнику-англичанину глава Соломонова Дома, -
располагаем мы следующими сооружениями: есть у нас обширные и глубокие
рудники... некоторые из них достигают в глубину трех миль. ...Эти рудники
называются у нас нижнею сферой и применяются для всякого рода сгущения,
замораживания и сохранения тел. Мы пользуемся ими также... для получения
новых, искусственных металлов из составов, который закладываем туда на
многие годы. ...Есть у нас высокие башни; самые высокие из них достигают
полумили... Эти башни служат нам для прокаливания на солнце, для охлаждения
или для сохранения тел, равно как и наблюдений над явлениями природы...
Есть также... всякого рода двигатели для увеличения силы ветра, также
обращаемой нами в различного рода движение... Есть у нас обширные
помещения, где мы искусственно вызываем и показываем различные явления
природы, гром, молнию, а также зарождение из воздуха живых существ:
лягушек, мух и некоторых других".

Экспериментальная наука представляет собой, как видим, обширный комплекс
сооружений, - на земле, под землей и на высоких горах, включая шахты,
ветряные и водяные двигатели, прообразы будущих электростанций, водоемы для
опытов с водой и ее обитателями, а также целый ряд садов, огородов, парков
и заповедников для проведения экспериментов над живой природой и выведения
новых пород растений и животных, которые полезны как для употребления в
пищу, так и для "вскрытий и опытов". Человек должен подчинить себе и
преобразовать не только неорганическую, но и живую природу. "Там заставляем
мы деревья цвести раньше или позднее положенного времени, вырастать и
плодоносить скорее, нежели это наблюдается в природных условиях. С помощью
науки мы достигаем того, что они становятся много пышней, чем были от
природы, а плоды их - крупнее и слаще, иного вкуса, аромата, цвета и
формы... Нам известны способы выращивать различные растения без семян,
одним только смешением почв, а также способы выводить новые виды растений,
отличные от существующих, и превращать одно дерево или растение в другое".

Хотя на протяжении всей истории человечества происходил отбор животных и
растений, выведение новых сортов и пород, однако с такой силой и
определенностью ориентация на перестройку и переделку природного мира нашла
свое выражение только в науке нового времени. При этом Бэкон, провозвестник
и идеолог этой новой, активно преобразующей природу науки высказывает целый
ряд фантастических идей, сложившихся еще в натурфилософии Возрождения и
особенно характерных для алхимически-магической традиции: он убежден, что
можно выращивать растения и без семян, стимулировать зарождение из воздуха
некоторых животных - лягушек, мух и других, а также выводить из гнили
"различные породы змей, мух и рыб", преобразуя их затем в более высокие
виды живых существ - в зверей и птиц. "И это, - заключает рассказчик, -
получается у нас не случайно, ибо мы знаем заранее, из каких веществ и
соединений какое создание зародится".

Отметим попутно, что бэконовская - весьма наивно выраженная - идея
выведения одних видов живых существ из других, резко отличается от идущей
еще от Аристотеля идеи постоянства и неизменности видов, получившей
признание также и в биологии нового времени - у Линнея, крупнейшего
систематика растений в XVIII в., а также у большинства ботаников и зоологов
этого периода. Однако именно эта идея превращения видов впоследствии
получила научное обоснование и более адекватную форму и составила один из
центральных принципов эволюционной биологии XIX в.

Что же касается убеждения Бэкона в возможности самозарождения живых
существ, то оно характерно было в этот период не только для одного Бэкона.
Начиная с XV и вплоть до XVIII в. очень многие натуралисты, медики и
философы разделяли с Бэконом веру в то, что самопроизвольное зарождение
возможно. Ван Гольмонт, Перро, Мариотт, Бюффон, одно время даже Линней, а
также Ламеттри, Дидро, Гольбах утверждали возможность самозарождения
организмов из неорганических веществ.

Но члены Соломонова Дома занимаются не только перечисленными экспериментами
и исследованиями. В их ведение входит также и производство в более
"бытовом" смысле: они руководят различными новыми отраслями промышленности,
такими как создание бумаги, льняных, шелковых и других тканей,
изготовлением красок, а также особого рода напитков, настоек, лечебных
трав, особой обработкой продуктов, т.е. всем тем, что сегодня мы называем
пищевой и легкой промышленностью. Тут наука, ремесло и земледелие теснейшим
образом проникают друг в друга, так что можно без преувеличения сказать,
что Бэкон создал первый в истории проект научно-промышленного комплекса.

Особенно пророческими оказались предсказания Бэкона относительно
экспериментов со светом - как раз этой теме уделялось едва ли не наибольшее
внимание в Королевском обществе.

Важное место в деятельности идеальной Академии занимает конструирование
машин и механизмов. "Есть у нас дома механики, где изготовляются машины и
приборы для всех видов движения. Там получаем мы более быстрое движение,
чем, например, полет мушкетной пули или что-либо другое, известное вам; а
также учимся получать движение с большей легкостью и с меньшей затратой
энергии, усиливая его при помощи колес и других способов - и получать его
более мощным, чем это имеете вы... Мы производим артиллерийские орудия и
всевозможные военные машины; новые сорта пороха; греческий огонь, горящий в
воде и неугасимый... Мы подражаем также полету птиц и знаем несколько
принципов полета. Есть у нас суда и лодки для плавания под водой... Есть
различные сложные механизмы, часовые и иные, а также приборы, основанные на
вечном движении".

По своему содержанию фантазия Бэкона полностью детерминирована техническими
достижениями его времени; в ней еще живет склонность к чудесному и
поразительному, характерная для изобретателей средневековья со времен
Плиния и особенно развившаяся в эпоху Возрождения. Изобретения носят
характер остроумных выдумок, и в этом Бэкон ближе к Леонардо, чем к Декарту
и Гюйгенсу, которые стремились поставить изобретения, так сказать, "на
поток", а потому видели главную задачу в построении теории и метода как
общей "матрицы" всех изобретений. Однако по своей направленности фантазия
Бэкона оказалась провидческой: как никто другой до него, Бэкон
программирует здесь особого рода науку, науку-промышленность, науку -
производительную силу, какой она стала только в ХХ в. И хотя в деталях
проект Бэкона устарел, но в общем, в самой сути своей, он полностью
реализовался. Бэкон был, несомненно, выдающимся социологом науки,
предвосхитившим - и предначертавшим - ее будущее.

Каковы же организационные формы этой идеальной Академии и ее социальный
статус? Всю описанную Бэконом громадную и весьма многообразную работу
производит всего лишь тридцать шесть человек - Бэкон, как видим, не
раздувает штаты. При этом соблюдается строгое разделение труда, описанное с
большой тщательностью и педантизмом. Двенадцать академиков заняты сбором
научной информации в чужих странах, они "отовсюду привозят нам книги,
материалы и описания опытов". Остальные работают дома: трое извлекают
материал для опытов из книг, трое других собирают опыт всех механических
наук, еще трое производят новые опыты, а следующая тройка систематизирует
эти опыты, занося их в таблицы и сводки. Затем все эти результаты изучаются
- с целью применения их на практике ("ради изобретений"), т.е. для
внедрения в производство - о чем Бэкон никогда не забывает. Но и нужды
теории, как ее понимает Бэкон, тоже удовлетворяются: три академика
"возводят все добытые опытом открытия в общие наблюдения, законы и
принципы", осуществляя таким образом "истолкование природы". Мы не будем
перечислять все приведенные Бэконом занятия академиков: структура
Соломонова Дома и без того ясна. Разумеется, действительные члены Академии
наук нуждаются в преемниках и учениках, а "также многочисленных слугах и
подручных обоего пола": учитывая, что Академия руководит всеми ремеслами и
всеми промыслами в стране, что в ее ведении находится не только тяжелая
промышленность, машиностроение и станкостроение, но и легкая
промышленность, сельское хозяйство, медицина, военное дело и т.д., ясно,
что без инженерно-технического персонала здесь не обойтись.

Социальное положение членов Соломонова Дома, так же как и статус самого
этого учреждения, вполне соответствует его главенствующей роли в жизни
общества: наука и ее служители окружены почетом и благоговением, какое во
времена Бэкона воздавалось только царствующим особам.

В этом отношении показательна церемония встречи одного из двенадцати
академиков, прибывшего из своей зарубежной командировки. Опуская описание
пышного и богатого убранства прибывшего, приведем только некоторые детали
обряда. "Его везли в богатой повозке без колес, наподобие носилок, с двумя
лошадьми с каждой стороны, в роскошно расшитой сбруе синего бархата...
Повозка была сделана из кедрового дерева, украшенного позолотой и
хрусталем... Впереди шло пятьдесят юношей в широких кафтанах белого
атласа... в белых шелковых чулках... в башмаках из синего бархата... За
повозкой вослед шли главные должностные лица города и старшины городских
цехов. Прибывший восседал один на роскошных подушках, крытых синим
плюшем... Правую, обнаженную руку он простирал вперед, как бы благословляя
народ, но в полном молчании. На улицах всюду соблюдался образцовый порядок;
ни одна армия так не держит строй, как стояли здесь люди..."

Государственный канцлер, лорд-хранитель Большой королевской печати, Бэкон
совсем не метафорически понимал свое любимое изречение: "Знание - власть".
Насколько несхожа картина, изображающая облик академика в "Новой
Атлантиде", с реальным обликом членов Королевского общества, которые,
подобно Гуку или Ньютону, большую часть своей жизни проводили в своих
лабораториях, не любили пышности торжественных церемоний и суетности
светской жизни, забывая, как пишут о Ньютоне его биографы, даже вовремя
поесть - настолько они были погружены в свои занятия и увлечены ими. Но
наука - это не только знание и процесс его получения, наука также и
социальный институт, а потому, как всякий институт, представляет собой
весьма сложное и многослойное образование. Как бы мы ни относились к
бэконовскому изображению идеального общества и идеальной организации
научных исследований, очевидно одно: Бэкон хочет спустить науку "с неба на
землю", объединив ее не столько с философией и теологией, сколько с
практической деятельностью, ремеслом и промышленностью. А пышные церемонии,
описываемые Бэконом, призваны символизировать должное положение науки в
обществе - в соответствии с тем, как понимает почет и уважение автор
повествования.



                                  Глава 5



                           Атомизм в ХУII-ХУШ вв.



            1. Пьер Гассенди и философское обоснование атомизма



  Хотя корпускулярная теория разделялась большинством естествоиспытателей
 XVII в., тем не менее она еще не предполагала согласия их с атомизмом как
      философским течением. В этом отношении весьма характерна позиция
  картезианцев: будучи корпускуляристами, они в то же время категорически
отрицали допущение атомов и пустоты в том виде, как понимали атомы Демокрит
                                 и Эпикур.

   А между тем атомизм, если можно так выразиться, уже "висел в воздухе",
   поскольку механистическое понимание природы, складывавшееся в XVII в.,
      именно в атомизме могло получить свое наиболее последовательное
     обоснование. Именно поэтому к атомизму тяготели некоторые ученые,
    разделявшие первоначально философские воззрения Декарта, - например,
       Христиан Гюйгенс и Роберт Бойль, если назвать самых известных.

     С философским обоснованием атомизма выступил в XVII в. французский
     мыслитель Пьер Гассенди (1592-1655). Резкий критик физики и логики
  Аристотеля, а впоследствии и Декарта, Гассенди противопоставил им обоим
  атомизм Эпикура. Учение Эпикура Гассенди изложил в своем сочинении "Свод
      философии Эпикура", которое вначале было опубликовано как часть
   комментариев Гассенди к Х книге Диогена Лаэртского "О жизни, учениях и
    изречениях знаменитых философов" (1649), а десять лет спустя вышло в
                  качестве самостоятельной книги в Гааге.

 С самого начала следует отметить, что атомизм, как его понимает Гассенди,
 имеет мало общего с учением о неделимых Джордано Бруно, Кавальери, Галилея
    и других ученых, рассматривавших проблему неделимого прежде всего в
 логико-математическом аспекте, а затем уже в аспекте физическом. Гассенди
рассматривает атом как физическое тело. Как писал в этой связи В. П. Зубов,
     "основным лейтмотивом возрождающейся атомистики XVII в. оставалось
 утверждение, что вопрос о корпускулах и атомах - вопрос чисто физический и
            должен решаться независимо от того, как будет решен
    философско-математический вопрос "о строении континуума"". Во всяком
 случае, по отношению к Пьеру Гассенди это совершенно справедливо. И это не
         случайно. В отличие от Галилея и Бруно, испытавших влияние
платоновско-пифагорейской традиции, где проблема неделимого рассматривалась
  в контексте математики, в связи с вопросом о природе континуума Гассенди
  обращается непосредственно к древним атомистам, прежде всего к Эпикуру и
     Лукрецию, и, подобно им, мыслит атом как физически неделимое тело.

    "...Необходимо, - пишет Гассенди, - чтобы так называемые первоначала
    сложных тел были по своей природе не только наполненными, плотными и
 неизменными, но и абсолютно неделимыми. Поэтому-то мы их обычно и называем
 атомами. Ведь мы называем так (тельце) не потому, что оно имеет наименьшую
 величину, представляя собой как бы точку (иначе говоря, не потому, что оно
     имеет величину), а потому, что оно неделимо, в силу того, что оно
    неспособно к восприятию какого-либо воздействия и совершенно лишено
 пустоты. Таким образом, всякий, кто произносит слово "атом", подразумевает
   под этим нечто неуязвимое для удара и неспособное испытывать никакого
 воздействия; кроме того, атом - это нечто невидимое вследствие своей малой
       величины, но в то же время неделимое в силу своей плотности".

  Вселенная, которую Гассенди, как и Эпикур, считает вечной и бесконечной,
  состоит из атомов и пустоты, "и нельзя себе представить никакой третьей
   природы". Пустота является условием возможности движения тел. Гассенди
    резко критикует теорию вихрей Декарта, которая имеет целью объяснить
   движение без допущений атомов и пустоты: здесь Гассенди, как и другие
      атомисты, справедливо видел точку соприкосновения картезианцев и
аристотеликов, защищавших идею непрерывности материи, или, другими словами,
   сплошной заполненности мира материей. В отличие от атомов пустота, по
 Гассенди, есть бестелесность; она неосязаема, лишена плотности, неспособна
 ни воздействовать на что-либо, ни подвергаться воздействию. Одним словом,
    определения пустоты отрицательны по отношению к определениям атомов.

 В силу бесконечности Вселенной она не имеет ни верха, ни низа, поскольку в
      ней нет ни границ, ни центра. Наш мир - один из множества миров,
     составляющих Вселенную. Он возник во времени и не является вечным.
   Возникновением своим мир обязан случаю. Вот что пишет по этому поводу
       Гассенди: "...мир создан природой, или, как выразился один из
натурфилософов, судьбой (Fortuna). Я говорю о природе, подразумеваю природу
  атомов, носящихся по бесконечной Вселенной... Эти атомы, сталкиваясь со
  всех сторон с какими-нибудь большими массами, могут взаимно захватывать
  друг друга, сцепляться, переплетаться и, смешиваясь различным образом в
      вихревом движении, сначала образовать некий хаотический клубок.
 Впоследствии же, после долгих сцеплений и расцеплений, подготовок и как бы
  разли