о коромысла весов".

Кант постулирует, таким образом, особую материю, которая в отличие от
данного нам в восприятии конкретного вещества, из которого сделан рычаг, не
может быть предметом чувств осязания, обоняния или зрения, а представляет
собой нечто лишь мыслимое. А раз она не может быть дана в восприятии, то
она, естественно, не имеет никаких эмпирически фиксируемых свойств; она
невесома, несжимаема и нерасширяема. Но в отличие от обычной материи она
наделена свойством, которое, как правило, приписывается не материальной, а
скорее духовной реальности: она является всепроникающей и обладает
определенной движущей силой - свойства, которыми Аристотель, средневековые
ученые и в новое время Лейбниц наделяли душу. "Для этой материи всякое тело
(рассматриваемое как машина), всякий рычаг должны быть проницаемы, - пишет
Кант. - ...Материя, порождающая твердость, должна быть невесомой. Но так
как она должна быть также внутренне проникающей, ибо она чисто динамична,
то ее должно мыслить несжимаемой и распространенной во всем мировом
пространстве как существующий сам по себе континуум, идею которого уже,
впрочем, придумали под названием эфира не на основе опыта, а а priori (ведь
никакое чувство не может узнать механизм самих чувств как предмет этих
чувств)".

Эта материя потому и не может быть воспринята, что органы восприятия, по
Канту, сами зависят от ее сил.

Каким же образом эта материя, которую Кант именует не эфиром, а теплородом,
и которой приписывает динамические свойства, может гарантировать
механическим машинам нужную для них идеальную твердость (или, напротив,
идеальную гибкость, идеальную гладкость и т.д. - т.е. все то, благодаря
чему машина сохраняет - в идеале, конечно, - свою "машинную форму")? Ведь
что требуется от механизма, чтобы он был, если можно так выразиться,
"математическим"? Только одно определение, но такое, каким, как хорошо
осознал Платон, обладает только идеальное бытие: самотождественность.
Абсолютная твердость, которой должен быть наделен, например, рычаг, нужна
для того, чтобы плечи рычага неизменно (всегда) и в каждой своей точке
(везде) были прямой линией. Сохранение их прямолинейности и обеспечивает
эта самая всепроникающая материя, как полагает Кант. Но каким образом?
"Притяжением или равноценным ему действительным, но внутренним движением по
прямой линии", - говорит Кант. В отличие от эмпирически данной эта как бы
идеальная материя гарантирует самотождественность материальной конструкции
именно потому, что материя-теплород сама тождественна себе. Она есть
абсолютная самотождественность некоторой деятельности, а именно пульсации
притяжения и отталкивания, как поясняет Кант.

Кантовское обращение к материи и выделение в ней неизменного,
самотождественного динамического "ядра", которое не дано в чувственном
опыте, но обязательно должно быть постулировано разумом как условие
возможности математического естествознания, отсылает нас к Галилею.
Последний ставил вопрос о том, как обосновать возможность приближения
конструируемых нами материальных машин "к машинам отвлеченным и
идеальным...". Условием возможности такого приближения Галилей считал
неизменяемость материи. Не форма, как полагали в античности и в средние
века, а сама материя, неуничтожаемая и неразрушимая, служит гарантом
совершенства технических конструкций, без которых невозможен никакой
эксперимент. Но в отличие от Канта у Галилея не было динамического
определения материи.

Тезис Галилея о неизменяемости материи по-разному истолковали Декарт и
Лейбниц. Декарт отождествил материю с пространством, неизменным по
определению, а Лейбниц, трактовавший материю динамически, обосновывал ее
неизменность с помощью закона сохранения количества силы. Кант продолжает
линию динамического истолкования материи, апеллируя уже не столько к
Лейбницу, сколько к Ньютону. Приписывая умопостигаемой материи - теплороду
- изначальное колебательное движение, вызываемое силами притяжения и
отталкивания, Кант тем самым освобождается не только от картезианского
отделения материи от движения (последнее, согласно Декарту, вносит в
материю Бог), но и от ньютоновской аналогии между силой и душой. Правда,
Кант при этом сознает, что его "теплород" сродни традиционному эфиру,
родственнику "Архея" и "мировой души", "жизненного духа" природы. Однако
этот ход мысли Кант не развивает. Объединение понятий "сила" и "жизнь" -
особенность метафизики Лейбница. Правда, что касается вопроса о научном
познании природы, то здесь Лейбниц, как мы помним, настаивал на
необходимости отделить метафизику и естествознание: последнее должно иметь
своим предметом только механический аспект природного мира, т.е. величину,
форму и движение. Кант же идет дальше Лейбница, отделяя не только
естествознание от метафизики, но и метафизику природы от метафизики в
собственном смысле слова. Здесь Кант рассуждает в духе ньютоновской школы,
влияние которой распространилось на континенте начиная с 30-40-х гг. XVIII
в. Сторонники Ньютона и его последователи стремились отделить философию
природы от спекулятивной метафизики. Так, например, аналогичное кантовскому
соображение мы встречаем у д'Аламбера. "На место всей туманной метафизики,
- пишет д'Аламбер, имея в виду философские системы от Аристотеля до
Лейбница, - мы должны поставить метафизику, применение которой имеет место
в естественных науках, и прежде всего в геометрии и в различных областях
математики. Ибо, строго говоря, нет науки, которая не имела бы своей
метафизики, если под этим понимать всеобщие принципы, на которых строится
определенное учение и которые являются зародышами всех истин, содержащихся
в этом учении и излагаемых в нем". Кант ставит перед натурфилософией ту же
задачу, что и д'Аламбер: сформулировать всеобщие принципы математического
естествознания. Естествознание, по определению Канта, есть учение о телах.
Можно сказать, что предмет естествознания - это материя: здесь Кант вполне
солидарен с д'Аламбером. Подобно математике, естествознание конструирует
свой предмет - тела, или материю, в результате чего естественнонаучные
суждения носят необходимый и всеобщий характер, т.е., на языке Канта,
являются априорными. "Так как во всяком учении о природе, - пишет Кант, -
имеется науки в собственном смысле лишь столько, сколько имеется в нем
априорного познания, то учение о природе будет содержать науку в
собственном смысле лишь в той мере, в какой может быть применена в нем
математика".

Но если естествознание становится наукой благодаря математике и благодаря
тому конструированию понятий, которое родственно математическому, то какая
функция отводится метафизике природы? Дело в том, говорит Кант, что
математическая физика не может обойтись без философских принципов: понятия
движения, наполненного пространства, инерции, силы и т.д. содержат в себе
философские предпосылки. Но раз в науке содержатся - явно или скрыто -
также и философские положения, то миссия философии ясна: она имеет своей
задачей прояснение теоретических постулатов науки. "Чтобы стало возможным
приложение математики к учению о телах, лишь благодаря ей способному стать
наукой о природе, должны быть предпосланы принципы конструирования понятий,
относящиеся к возможности материи вообще; иначе говоря, в основу должно
быть положено исчерпывающее расчленение понятия о материи вообще".

Метафизика природы - это, стало быть, метафизика материи.



5. Философское обоснование новой науки о природе

Обосновать математическое естествознание - значит, по Канту, раскрыть,
каким образом конструируются его понятия, и прежде всего - понятия материи
и движения.

Мы уже знаем, что, согласно Канту, только те понятия, которые мы
конструируем сами, могут служить отправной точкой для получения строго
аподиктического, т.е. научного, знания. Таковы, согласно Канту, понятия
математики. Но наука о природе - физика, механика - это не просто
математика; для ее создания необходимо приложение математики к учению о
телах. А для этого нужно уметь конструировать понятие тела, понятие материи
вообще. Рассмотреть, каким образом конструируется в естествознании понятие
материи, и показать возможность математического учения о природе - это
главная задача философии природы, как ее понимает Кант.

Материю Кант определяет как предмет внешних чувств. В противоположность
форме внешнего чувства, пространству, материя - это то, "что во внешнем
созерцании есть предмет ощущения". Основное определение материи - это
движение: ведь только с помощью движения и возможно, говорит Кант,
воздействие на внешнее чувство. Естествознание есть поэтому не что иное,
как учение о движении, - тут Кант полностью согласен не только с учеными
нового времени, но и с Аристотелем. Движение и материю следует, по Канту,
изучать в соответствии с делением чистых рассудочных понятий на четыре
группы, т.е. со стороны количества, качества, отношения и модальности.
Подходя к движению как чистой величине, мы получаем науку форономию,
исследуя движение с точки зрения производящей силы, мы будем иметь
динамику; первая имеет дело только с количеством движения, вторая - с
качеством подвижной материи. Если взять материю "вместе с этим качеством в
их взаимном отношении в процессе ее движения", возникает наука механика. И,
наконец, если рассмотреть движение или покой материи по отношению к
познавательной способности человека, то получим науку феноменологию,
стоящую уже на границе метафизики природы и чистой метафизики вообще.

В каждой из этих областей физики материя получает свое определение. В
форономии это - подвижность. А поскольку фиксировать движение тела - все
равно, что фиксировать движение одной его точки, то в форономии материя
может рассматриваться просто как точка, поскольку здесь отвлекаются от всех
остальных ее свойств. Форономия рассматривает только скорость и направление
движущейся точки. Движение же в форономии выступает только как перемещение.
"Движение вещи есть перемена ее внешних отношений к данному пространству".

Движение, как специально подчеркивает Кант, есть не чистое рассудочное
понятие, т. е. не категория, каким оно было у Аристотеля, а понятие
эмпирическое, которое мы можем познать только из опыта. А потому и
пространство, в котором происходит движение, может быть лишь эмпирическим,
а значит, "подвижным, материальным пространством". "А подвижное
пространство, если его движение должно быть воспринято, в свою очередь
предполагает другое, более широкое материальное пространство, в котором оно
способно двигаться, это - еще другое и так далее до бесконечности". Кант,
таким образом, так же как Декарт и Лейбниц, допускает только относительное
движение и соответственно относительное пространство. Это у Канта
последовательный вывод из положения, что движение есть только предмет
опыта. Всякое подвижное пространство предполагает неподвижное, покоящееся,
по отношению к которому мы определяем первое как движущееся; однако и это
покоящееся может оказаться движущимся относительно некоторого третьего
пространства. Неподвижного же, абсолютного пространства Кант не допускает и
в этом пункте не согласен с Ньютоном, хотя закон тяготения и дальнодействие
Кант полностью принимает. "Допускать абсолютное пространство (т.е. такое,
которое, поскольку оно не материально, не может быть и предметом опыта) как
данное само по себе - значит во имя возможности опыта, который между тем
всегда может осуществиться и без абсолютного пространства, допускать нечто
такое, что ни само, ни в своих следствиях (в движении в абсолютном
пространстве) воспринято быть не может. Следовательно, абсолютное
пространство само по себе есть ничто и не есть объект..." В естествознании
мы имеем дело только с относительным, или, как Кант его называет,
материальным пространством. Что же касается пространства как идеального,
как формы, то оно присуще не объекту, не материи, а субъекту, и есть чистая
форма внешнего чувства; и такое пространство уже не есть только
относительное пространство, с которым мы имеем дело в опыте: чистое
пространство как форма чувственности само является условием опыта и в этом
смысле - сверхопытно. Тем не менее ньютоново абсолютное пространство
формально имеет нечто сходное с кантовским пространством как априорной
формой внешнего созерцания: абсолютное пространство Ньютона - чувствилище
Бога, пространство же Канта - "чувствилище" человека.

Каким же образом конструируются понятия форономии, по Канту? Для
конструирования понятий вообще, замечает Кант, требуется, чтобы условие их
изобретения не было заимствовано из опыта, ибо в противном случае понятия
не будут обладать необходимостью и всеобщностью. Поскольку, далее, в
форономии мы изучаем только величину движения точки, то конструировать мы
должны именно величину движения. "Понятие о величине, - пишет Кант, -
есть... понятие порождения представления о предмете путем сложения
однородного". Конструируя в форономии движения как величины по их скорости
и направлению, мы складываем движение с движением - однородные величины.
Анализируя принятое в механике правило сложения движений по направлению и
скорости, Кант пишет: "Сложение двух движений одной и той же точки можно
мыслить лишь потому, что одно из них представляют происходящим в абсолютном
пространстве, а вместо другого представляют равнозначным ему движение
относительного пространства, происходящего с той же скоростью, но в
противоположном направлении".

В отличие от геометрического конструирования понятий, где две величины,
сложенные вместе, равнозначны третьей, в механике две величины порождают
третью, выступая как ее причины. Это наглядно видно в случае сложения
скоростей. И в самом деле, когда мы говорим, что скорость тела А вдвое
больше скорости тела В, и хотим получить скорость тела А, удваивая скорость
тела В, то мы не можем сделать этого таким же образом, как мы получаем из
отрезка А вдвое больший отрезок В. Ведь скорость - величина интенсивная в
отличие от длины отрезков, которая есть величина экстенсивная.
Конструировать понятие форономии - это и значит дать наглядный способ
складывания интенсивных величин, в данном случае скоростей. "Такое
конструирование, - пишет Кант - возможно не иначе как путем
опосредствованного сложения двух одинаковых движений, из коих одно есть
движение тела, а другое - относительного пространства в противоположном
направлении". При вычитании скоростей конструирование понятия означает
объединение двух противоположных движений в одном и том же теле, что
невозможно сделать непосредственно, но возможно достигнуть путем сложения
движения тела с движением пространства, как и в первом случае. Форономия,
таким образом, конструирует только понятие сложения скоростей - задача,
которую впервые поставили еще средневековые ученые, занимавшиеся проблемой
наглядного изображения интенсивных величин.

С самого начала механика - еще на уровне форономии - конструирует свой
объект. Если на этом первом уровне мы легко отличаем наш способ
конструирования объекта от самого объекта, как он дан нам в опыте, то на
более высоких уровнях это бывает сделать труднее. А между тем Кант
предупреждает: не следует приписывать понятию о самом объекте то, что по
необходимости относится к способу конструирования понятия.

Если в форономии материя определяется как подвижное в пространстве, то в
динамике она предстает как подвижное, наполняющее пространство. Главное
динамическое определение материи есть, следовательно, способность
сопротивляться движению внутри той части пространства, в которой она
находится. В сущности, это и есть антитипия, которую считали основным
свойством материи прежде всего атомисты, но не только они. Однако в отличие
от атомистов Кант, как и Лейбниц, считает, что материя наполняет
пространство не просто благодаря своему существованию, а благодаря особой
движущей силе. Именно поэтому заполнение пространства есть именно
динамическое определение материи. Здесь Кант выступает как последователь
Лейбница, и в этом пункте он полностью присоединяется к Лейбницу в споре
последнего с Гюйгенсом. Как и Лейбниц, Кант считает, что непроницаемость
материи относительна, а не абсолютна. Абсолютная непроницаемость, говорит
Кант, есть не что иное, как скрытое качество - qualitas occulta. Таким
образом, Кант отвергает идею абсолютно твердых атомов: пространство
заполняется материей благодаря присущей ей силе - силе отталкивания.
Благодаря наличию силы отталкивания "материя может быть сжата до
бесконечности, но в нее никогда не может проникнуть другая материя, как бы
велика ни была сила ее давления".

В отличие от форономии динамика рассматривает также и причины движения.
Таковыми как раз являются изначально присущие материи силы: прежде всего
сила отталкивания, благодаря которой одна часть материи может быть причиной
отдаления других частей материи от нее, а затем противоположная ей сила
притяжения, служащая причиной приближения к данной части материи других ее
частей. Отталкивание - это сила, благодаря которой материя расширяет свое
место в пространстве. Кант называет ее также силой экспансии. Сила
расширения материи имеет степень, которая "никогда не бывает наибольшей или
наименьшей и за пределами которой можно найти бесконечно много и больших, и
меньших степеней". Сила отталкивания, как и всякая сила, есть величина
интенсивная, а интенсивные величины, будучи качествами, требуют для своего
измерения метода инфинитезимального исчисления. Такова скорость, такова
сила отталкивания и притяжения.

Характерно при этом одно замечание Канта. Он говорит, что из двух первичных
присущих материи сил только одна - сила отталкивания - дана нашим чувствам
(чувству осязания - как непроницаемость тел), сила же притяжения чувственно
не воспринимается. Именно этим обстоятельством Кант объясняет, почему силу
притяжения вначале не принимали большинство физиков: не только картезианцы,
но и Лейбниц, и атомисты выступали против предложенной Ньютоном идеи
тяготения, считая ее возрождением оккультных качеств.

Кант не просто принимает важнейший принцип ньютоновской научной программы -
всемирное тяготение, или взаимное притяжение тел. Он идет дальше Ньютона,
приписывая тяготение самой материи, тогда как у Ньютона это сила,
порождаемая сверхматериальным началом. Правда, у Ньютона иногда возникали
колебания. И он тогда наделял материю не только пассивной силой -
непроницаемостью; однако чаще всего источник активности Ньютон искал в
эфире. Во всяком случае, позиция Ньютона здесь не была последовательной.
Наделяя саму материю активной силой притяжения, Кант следует не столько
Ньютону, сколько Лейбницу, признававшему в телах наряду с пассивной также и
активную силу. Точнее было бы сказать, что Кант здесь своеобразно сочетает
принципы Ньютона и Лейбница: у Лейбница он заимствует идею активности
материи, а у Ньютона - само содержание этой активности, принцип тяготения,
которого Лейбниц как раз не признавал. Именно то определение материи,
которое дает Кант в своей метафизике природы, зачеркивает представление о
материи, как оно сложилось в античности. А у Декарта, Ньютона и Лейбница
еще сохранились отдельные реликты античного понятия материи.

Отталкивание отличается от притяжения не только по своему основному
содержанию, но еще и тем, что оно есть сила поверхностная, тогда как
притяжение - глубинная. И далее: сила притяжения действует на бесконечные
расстояния. "Изначальная сила притяжения, от которой зависит сама
возможность материи как таковой, простирается в мировом пространстве от
каждой части этой материи на любую другую часть непосредственно до
бесконечности". Подобно Ньютону, который в "Математических началах
натуральной философии" считает основные определения природы далее ниоткуда
не выводимыми, Кант убежден, что силы притяжения и отталкивания "называются
основными силами именно потому, что их нельзя вывести из каких-либо других,
т.е. их нельзя уяснить посредством понятия".

Счит