жно установить
отношения подобия между "присутствиями" и социальными позициями.
   Иными  словами,  начала  каждой  социологии  могут  быть   соотнесены   с
определенной социальной позицией. Отсюда следует, что  притязания  концепции
на   когнитивную   значимость   обосновываются,   в   конечном   счете,   не
эпистемологически,  а  социально:   исходя   из   онтологизации   легитимных
практических схем,  которые  суть  интериоризированные  социальные  позиции.
Потому "последним основанием" социологической теории выступает изоморфная ей
социальная позиция, и конкуренция между теориями подобна  конкуренции  между
соотносимыми с ними позициями.
   ***
   Социальная наука и "политика". Это значит: социальная наука  перед  лицом
не-науки. Главная трудность здесь заключается в  осознании  нами  того,  что
перед лицом "политики" социология  уже  находится  перед  самой  собой,  она
узнает себя в "политике". Политика есть условие возможности и  невозможности
социологии в одно и то же время. С одной  стороны,  "пред-понимание"  делает
социологическую концепцию возможной еще  до  ее  формулирования.  С  другой,
созданные символическим производством  "предпонятия"  социального  опыта,  -
коль скоро социальная наука не разорвала с ними, - превращают ее в "одну из"
идеологий.
   Вопрос о том, что делает социологическую концепцию возможной еще  до  нее
самой, готовит условия свободного отношения социологии  к  не-социологии.  И
"социальный мир" и "жизненный мир" политизированы; опыт  языка  представляет
собой политический опыт, поэтому социолог использует  понятия,  которые  уже
являются  политическими  инструментами.   Однако   существуют   рефлективные
процедуры   (например,    объективация    объективирующего    субъектаXIII),
позволяющие построить иные отношения социальной  науки  с  политикой  и  тем
самым получить возможность свободно отнестись к ней. Отрефлектировать  связь
социологии с не-социологией - значит создать средства  борьбы  с  различными
формами символического насилия, осуществляемого "политикой" над социологами.
   Способность рефлектировать, объективировать, делать явным  то,  что  было
скрытым, субъективным, непонятым, представляет собой  символическую  власть,
неравномерно    распределенную    между     агентами     и     институциями.
Социально-критическая  наука,  определяющая  неопределенное,  тематизирующая
нетематизированное, дающая неведомому "и обиталище и имя", категорически  не
нужна доминирующим социально-политическим  силам,  заинтересованным  лишь  в
легитимации и рационализации сложившегося порядка господства. Итак,  научная
объективация необъективированного в социальной действительности  -  проблема
не столько эпистемологическая, сколько общественно-политическая.
   Напомним,  что  Э.  Гуссерль  в   "Идеях   к   чистой   феноменологии   и
феноменологической  философии"  рассматривает  тематизацию   как   явную   и
отчетливую формулировку в виде суждений  того  нетематизированного,  каковое
уже   неявным   образом   используется   наукой.   Под    нетематизированным
подразумеваются   "все   индивидуальные   предметности,    конституирующиеся
благодаря оценивающим и практическим  функциям  сознания"XIV,  все  то,  что
допускается  фактически  существующим  "естественной  установкой"  сознания,
наивно  полагающей  (поскольку  она  не  дает  различать  тип  связи   между
предметами от типа связи между предметами и  сознанием),  будто  единственно
реальный  мир  выступает  коррелятом  сознания.  Этот   неотрефлектированный
главный постулат  (Generalthesis)  есть  то  радикальное  нетематизированное
науки, которое обосновывает ее, а тематизация оказывается его  предикативным
принятием   в   качестве   объекта   феноменологического   epohe.   Заключая
нетематизированное в скобки, феноменология выявляет само условие возможности
Generalthesis  "естественной   установки",   а   именно,   феноменологически
нетематизированную  интенциональность,  трактуемую   как   такое   отношение
сознания  к  своему  корреляту,   которое   не   постулирует   существование
интенционального  предмета.   Согласно   Э.   Гуссерлю,   феноменологическая
тематизация  есть   объективация   всех   нетематизированных   идеальных   и
трансцендентальных структур сознания.  Напротив,  для  М.  Хайдеггера  вовсе
нетематизируемое, ускользающее от всех мыслимых объективаций  и  предикаций,
выступает условием возможности тематизацииXV.  Развивая  эту  линию  анализа
начал науки, Ж. Деррида (в своем знаменитом "Введении" к "Началу  геометрии"
Э. Гуссерля) увязывает  принципиально  нетематизируемое  с  различием  между
тематизируемым и нетематизируемым, доказывая недостижимость  гуссерлианского
окончательного основания (Endstiftung) науки с помощью тематизации.
   После такого краткого экскурса в философию мы можем  позиционировать  наш
подход  к  основанию  социальной  науки  следующим  образом:  действительным
началом социологии не является никакая "абсолютная система отсчета", будь то
полностью объективированное знание (как у Э. Гуссерля), или  допредикативное
немыслимое (Ungedachte) (как у М. Хайдеггера).  (Допредикативный  опыт  есть
опыт неорганизованный и необработанный,  не  устанавливающий  функциональных
зависимостей и свойств предметов.)  Основанием  социальной  науки  выступает
отнюдь не неподвижная трансцендентальная "точка", не логическая связь  идей,
а  исторически   изменчивый   "угол",   образованный   объективированным   и
необъективированным,    т.    е.    текучее,    имеющее    эмпирический    и
социально-политический   характер   различие   между   тематизированным    в
исследовании   и   нетематизированным.   Объективированное   нельзя   понять
исключительно  из   него   самого,   но   его   также   нельзя   понять   из
необъективированного, взятого самого по  себе.  Поскольку  объективированное
есть  продукт  объективации  необъективированного,   постольку   его   можно
раскрыть, лишь исходя из  различия  "объективированное/необъективированное".
Отсюда, социо-логическое мышление не продолжает обыденное, а  соотносится  с
ним посредством различия "объективированное/необъективированное". Невозможно
найти  "последнее  основание"  социологии.   Да   оно   ей   и   не   нужно.
Объективированное и  необъективированное  не  могут  быть  представлены  как
сущности, связанные единственно  логическим  отношением.  Связь  между  ними
осуществляет практика социальной науки, понятая как научное производствоXVI.
Знанию противостоит не незнание, а незнание незнания.  "Я  знаю,  что  я  не
знаю". Необъективированное  -  это  движение  производства  социологического
знания,   т.   е.   объективированное   необъективированное.   Вот    почему
необъективированное располагается не снаружи, а  внутри  объективированного.
Собственно говоря, социологическое познание развертывается в растворе  угла,
образуемого предикативным и  допредикативным.  Далее,  условием  возможности
истины социальной науки  является  объективация  подвижного  различия  между
объективированным и необъективированным. Это  различие  производит,  в  свою
очередь,   различия   между   транзитивным   и   нетранзитивнымXVII,   между
действительным и возможным, наглядным и наблюдаемым,  между  существующим  и
наблюдаемым и др. Пользуясь ими, мы можем усмотреть, что не  только  не  все
наблюдаемое  наглядно,  но  и  не  все  существующее  наблюдаемо.  Если   же
посмотреть на указанные различия с другой точки зрения, то может  оказаться,
что  епископ  Беркли  несколько  погорячился,  утверждая,  будто  esse  есть
percipi:  далеко  не  все  наблюдаемое  существует.  Например,  нет   ничего
нагляднее  для  "наблюдателя",  чем  "империя",  тематизируемая  в  массовой
коммуникации как большое вместилище тел действующих и вещей.  Но  иллюзорная
непосредственность "большого пространства" - "вместилища", а не  несводимого
структурного  свойства  социальных   феноменов   -   есть   не   более   чем
неплодотворная абстракция.
   Социология  -  историческая  рационально-критическая   практика,   и   ее
"сверхзадачей" является создание субъективных условий для производства новых
социальных практик - новых практических схем. Следует особо подчеркнуть, что
практическая продуктивность социологии вряд ли может быть достигнута вне  ее
собственно познавательной  плодотворности,  под  которой  в  первую  очередь
понимается производство рационального знания. То, что  генетически  исходным
пунктом социальной науки оказываются подвергнутые метафизической  сублимации
политические представления, непосредственно не отражается на социологической
рациональности.  Рациональность  как  сообразованность   целей   и   средств
социологического познания на основе "логики" не зависит  напрямую  от  общих
оснований  деятельности  "социологического  разума".  Несмотря  на  то,  что
социологический опыт производится в непознавательном, доксическом контексте,
он устанавливается, в том числе, как конструктивный, способный  к  выработке
рационального знания. Социальная наука в состоянии вырабатывать  эффективные
практические  схемы  лишь  постольку,  поскольку  она  успешно  осуществляет
собственно  научные  практики.  Напротив,  если  социальная  наука  начинает
подменять собой или непосредственно обслуживать "политику", она обречена  не
только на  социально-политическое,  но  и  на  научное  фиаско.  Коль  скоро
социология дистанцируется от  (научно  обоснованной)  социальной  критики  и
объективации допредикативного  опыта,  она  попадает  в  орбиту  легитимного
дискурса  государства  или   корпоративного   управления,   а   производство
специфичных   для   нее   практических   схем    перераспределяется    между
интеллектуалами или философами. Чем больше социология замыкается в  границах
уже легитимных практических схем,  тем  меньшей  символической  властью  она
обладает. Пытаясь формулировать за политиков цели политического действия или
напрямую помогать претворять их в жизнь, социальная наука лишь теряет время.
Напротив, научно объективируя условия осуществления этих  целей  и  укрепляя
свою  автономию  относительно  власти,  социология   в   состоянии   усилить
результативность политической практикиXVIII.
   По меньшей мере непрофессионально полагать,  будто  отношения  социальной
науки  с  политикой  исчерпываются  дилеммой:  "Должна  ли  социология  быть
оппонентом любой власти и тем служить обществу или она  призвана  просвещать
власть и этим отвечать на социальный вызов?", - но еще наивнее  думать,  что
"дальнейшее развитие России в  сторону  демократии  и  гражданских  структур
лишает смысла эту дилемму"XIX. На деле, оппозиция социология/политика  вовсе
не обязательно связана  с  непосредственным  вмешательством  государственной
администрации в научное производство; противостояние социальной науки власти
не равно политической борьбе: его действительным содержанием являются усилия
по созданию  условий,  необходимых  для  автономизации  истины  от  давления
политических  структур.  Скорее,   оппозицию   социология/политика   следует
представить      как      противопоставление      объективированного       и
необъективированного, научного и доксического. В контексте  отношений  между
научным и политическим полями доксаXX, т. е.  явление  в  смысле  кажимости,
"мнение" как обыденное пред-знание и здравый  смысл,  выступает  субститутом
политики. Докса - это логически невозможное знание прежде знания:  подчинясь
социальному принуждению, агент "знает" действительность,  не  зная,  чт?  он
знаетXXI. Позитивным условием повиновения выступает иррациональный  характер
власти: социология содержательно подчиняется символическому насилию политики
в той мере, в какой последняя не поддается пониманию и  не  объективирована.
Политика  как  таковая  не  преодолевается  ни  критической  рефлексией,  ни
революцией: нельзя упразднить саму политику, можно лишь  изменить  режим.  -
Проблема не в том, что политика  всегда  есть  господство,  а  в  том,  что,
определяя условия  возможности  социального  существования,  она  производит
свойства агентов такими, какими ей нужно: вписанными в нее, согласованными с
существующей  системой  социально-политического  господства,  а   потому   и
воспроизводящими эту систему. И никакая "демократия",  никакие  "гражданские
структуры" не в силах упразднить безличное принуждение со стороны социальных
структур и, в  частности,  символическое  насилие.  Вот  почему  учреждающее
социологию различие социальная наука/докса не подлежит "снятию".
   ***
   Настоящая книга не дает простых ответов на сложные вопросы.  Стало  быть,
она не учебник.
   Наш первый исходный  тезис:  социо-логия  означает  такую  научную  точку
зрения, которая  внутренним  условием  самотождественности  любого  предмета
исследования считает различие. Социально-историческое различие не может быть
снято никаким тождеством. Ego cogito "субъекта  социологического  познания",
выражающее единство его познавательных способностей, - т. е. то, что заранее
представлено   и   установлено   во   всех   cogitationes   и   обеспечивает
самотождественность  "объекта  социологического  познания",  -  имеет  своим
необходимым условием интеграцию агента в производство  социальных  различий,
т.  е.  в  социальные  отношения.  Только  социально-историческое  различие,
означающее отношение агента к другому агенту и социальным предметам,  делает
возможным его отношение к самому себе и тождество ego cogito - "присутствие"
социолога. Me esse может быть идентифицировано с  me  cogitare  лишь  в  том
случае, если cogito понимается как  "техническое"  оперирование  данностями,
универсальная опредмечивающая деятельность "id, quod  cogitet"  ("того,  что
мыслит"), которая не может быть сведена лишь  к  мышлению.  Социальный  опыт
структурируется, в том числе, на допредикативном,  телесном,  дорефлективном
уровне.  Это  подводит  нас  к   постулированию   дорефлективного   cogito.-
Очевидность   самотождественного   "присутствия"   неразрывно   связана    с
очевидностью субъекта.  Действительный  социальный  агент  не  имеет  облика
субъекта,  ибо  "субъект  научного  познания"  есть   атрибут   определенных
социальных  отношений.   Производству   социологического   знания   подобает
определение социально обусловленного процесса без  субъекта.  Между  прочим,
это означает, что самое важное в социологии обретается в социальной практике
науки, в ее  "отношениях  производства",  а  не  порождается  индивидуальным
сознанием ученого.  Следует  отказаться  от  субъекта  как  основополагающей
достоверности  познания,  конечной  субстанции,  обеспечивающей   деятельное
неразрывное единство опредмеченного (т. е. всего того, что воспроизводится в
научных  практиках)  и  распредмеченного  (под  которым  подразумевается  та
"логика предмета" исследования, которая из  него  извлекается  и  становится
достоянием агента научного производства). В рамках новоевропейской  традиции
трансцендентальный  субъект   полагается   как   сущность   индивидуального.
Трансцендентальный субъект рефлексии - структурная иллюзия, в одно и  то  же
время социальная и гносеологическая, или, если угодно, особое - "субъектное"
- состояние агента научного производства.  Субъект  определяется  из  своего
перспективного характера (формируется в определенных социальных  отношениях)
и не существует вне  мира  социальных  перспектив.  Откуда  социолог  должен
смотреть, чтобы представить самого себя и предмет  своего  исследования  как
"присутствия"? "Ортогональный в любой перспективе"  субъект  -  это  как  бы
внешняя по отношению к социальной действительности точка зрения,  с  которой
открывается  вид  на  самотождественный  предмет  исследования,   незыблемые
"законы логики" и прочие "правила для руководства ума". Необходимым условием
субъектного состояния выступает "эпистемологический  разрыв"  с  социальными
условиями  существования  ученого  и  "тотализация"   объекта,   тогда   как
действительный агент всегда  есть  социальное  различие.  Мобильная  граница
между  научным  производством  и   познаваемым   предметом   есть   ансамбль
социологических практик.
   Наш второй исходный тезис таков:  для  социального  опыта  не  существует
пространственно-временных  координат  вне  него,  и  бессмысленно   помещать
социологический   опыт   в   некую   космологическую   перспективу.   Каждый
социологический предмет (сущее, различие,  событие  социального  мира)  есть
"это сейчас", "теперь вот". Сущее  подобно  haecceitas  Дунса  Скота  ("это,
здесь и сейчас"). Существование сущего социального  мира  не  имеет  никакой
предпосланной ему  сущности,  посему  "именно  это"  эквивалентно  "здесь  и
сейчас" (hoc est enim = hic et nunc). Отсюда вытекает, что сущее социального
мира бытийствует в форме опространствливания-овременения.  Мы  не  понимаем,
чтo есть пространственность-временность потому, что  у  нее  нет  причины  и
цели: пространственность-временность социального  мира  сбывается  просто  в
силу  того,  что  сбывается,  и   происходит   затем,   чтобы   происходить.
Пространство-время    социального    мира    выражает    необъективированное
социологическим  опытом,  но  взятое  не  само  по  себе,  а   в   контексте
изменяющегося  различия  между  объективированным   и   необъективированным.
Пространственность-временность социального мира, как она понимается в книге,
- это существование не столько сущих (всего того, что может стать  предметом
социальной науки: агентов, практик, вещей...), сколько отношений.
   Сущее социального мира есть единство изменения и сохранения,  целостность
прошлого, настоящего и будущего. Социология  традиционно  ставила  во  главу
угла изменяющийся предмет. Социо-логия,  напротив,  фокусирует  внимание  на
предметности изменения, представляя любое сущее  как  различие.  Временность
самотождественного предмета отличается  от  временности  различия.  Сущее  -
конструируемый и изучаемый социологией предмет - не  есть  какая-либо  часть
социального явления в том виде, в каком оно существует до и вне науки.
   Любое сущее социального мира  есть  то,  чтo  оно  есть.  Напротив  того,
социальное отношение  не  есть  в-себе-и-для-себя-сущее,  нечто  позитивное,
"присутствие". Оно является  "связкой"  упорядоченности  и  изменчивости,  в
которой  сущие   социального   мира   (включая   агентов)   выступают   лишь
опосредствующими звеньями, связующими моментами.
   Хотя  предмет  конституируется  лишь  "в   соотнесении"   с   "социальной
реальностью",  его  там  нельзя  "найти"  или  "открыть".  Вместе   с   тем,
"социальная реальность" - это не случайный результат  произвольных  действий
социолога. Возникая в  качестве  условного  звена  в  цепи  социологического
объяснения, прагматически обоснованной  фикции,  "социальная  реальность"  в
процессе   логического   конструирования   занимает   место   отсутствующего
присутствия, невозможного основания социального мира.
   Социологический  mainstream  редуцирует  социальную  действительность   к
метафизическим сущностям,  выступающим  в  роли  "атомов"  или  элементарных
"социальных форм", т. е.  "присутствиям".  При  этом  логическое  содержание
теории  также  редуцируется  к  "присутствиям",   поскольку   они   являются
"абсолютными" началами социологии, которые даны чувственно.
   "Старая социология" занята сведением социальных  различий  к  тождествам.
Социо-логия сводит различия - если  вообще  сводит  -  к  другим  различиям.
Смыслом различия может быть лишь другое различие. Социология,  по  видимости
столь восприимчивая к различиям, демонстрирует  неспособность  воспринимать,
мыслить и выражать несамотождественность событий социального мира кроме  как
в виде нарушения или сокрытия тождественности. Социология до сих пор толкует
"отсутствие" как извращенную форму "присутствия", а различие -  как  частный
случай идентичности.
   Социологический   опыт