к подвигу, который требует напряжения всех нравственных и физических сил человека. Совершение героического поступка требует человеколюбия, духа коллективизма, умения найти свое личное счастье в счастье своего народа, своего класса, умения все свои духовные, нравственные и физические силы отдать бескорыстной борьбе за высокие исторические цели.
    Итак, истоки героизма следует искать в социальной борьбе за прогрессивное развитие общества. Но при этом необходимо также помнить, что в героическом подвиге идейность диалектически соединяется с такими личными качествами, как активность, действенность, решимость и целеустремленность, ибо героическое не существует вне борьбы, вне активности...
    Следовательно, героическое предполагает определенную оценку поведения человека и его характера с позиций передовых общественных идеалов. И это позволяет рассматривать его не только как этическую, но и как эстетическую категорию: ведь активная этическая оценка не может быть эстетически нейтральной.
    Между тем героическое отдается обычно в монопольное владение этике, а в система эстетических категорий ему не находится места. Конечно, героическое в очень большой степени принадлежит к сфере нравственной. Но разве нельзя сказать того же и о других категориях, которые принято считать собственно эстетическими? Ведь представления о совершенстве, гармонии, прекрасном, безобразном, возвышенном определяются ни чем иным, как моралью того или иного класса, являющейся опосредованным выражением господствующих в обществе экономических отношений. Так же как нет абстрактной морали, нет и абстрактного понимания прекрасного, возвышенного, героического, безобразного и т.п.
    Кроме того, героическое является наиболее полным воплощение совершенного поведения личности. Наиболее трудным представляется установление взаимосвязи между героическим и прекрасным. Эта трудность заключается в том, что если героическое - полностью общественное, социальное по своему происхождению явление, то прекрасное имеет двойственную основу: оно - явление и природное и общественное. Совершенное поведение человека с эстетической точки зрения может оцениваться как прекрасное и как героическое. Но прекрасное поведение человека может проявляться и в героических действиях и в негероических. То есть героическое и прекрасное, так же как героическое и другие категории, соприкасаются друг с другом, взаимопроникают друг в друга. Однако нельзя сказать, что они совпадают. Они не тождественны ни по объему, ни по содержанию, ни по эстетическому воздействию. Прекрасное может вызвать стремление стать лучше, подражать прекрасному и бороться с безобразным. Но не всякая борьба носит героический характер. Прекрасное, таким образом, шире по своему объему, но вследствие этого и абстрактнее. Оно вовсе не обязательно связывается со значительным содержанием. Прекрасное очищает человека, героическое поднимает его, возбуждает в нем жажду действия. Героическое отличается активностью, действенностью и страстностью, оно вызывает торжественную радость, активно действует на волю. Прекрасное деяние человека не требует такого напряжения нравственных и физических сил, как деяние героическое.
    Наиболее тесно героическое связано с возвышенным. Обе категории выражают положительную эстетическую оценку, но эти оценки отличаются чувствами, которые они вызывают.
    Берк и Кант утверждали, что возвышенное вызывает чувство ужаса и страха, хотя природу возвышенного они видели только в разуме. Поэтому человек только в разуме чувствует свое превосходство. Шиллер писал: "Таким образом, чтобы испытать чувство возвышенного, безусловно необходимо, чтобы мы казались себе лишенными всяких средств физического сопротивления и искали самозащиты в нашем нефизическом я. Предмет должен представляться страшным для нашей чувственной природы, а таким он не может быть, раз благодаря природным силам мы чувствуем себя равносильными ему". По Гегелю, наиболее зрелым выражением возвышенного является Бог, а человек перед Богом - ничто. Поэтому "искусство возвышенности должно быть названо святым искусством как таковым, исключительно святым искусством, потому что оно воздает честь единственно только Богу". Героическое же в современном ему обществе он отрицал.
    Другие эстетики видят возвышенное только там, где есть выдающееся, великое, превосходное. Оно тоже вызывает чувство страха и подавленности, наряду с чувством гордости и человеческого достоинства. Чернышевский писал: "Мы чувствуем, созерцая великое, или страх, или удивление, или гордое сознание собственной силы и человеческого достоинства, или падаем перед ним в сознании собственной нашей мелочности, слабости".
    Героическое не может вызвать страха или ужаса, оно, так же как и возвышенное, радует, восхищает человека, вызывает у него чувство гордости. Кроме того, героическое пробуждает чувство превосходства над силами природы, вдохновляет его на борьбу вызывает желание быть активным сильным. В этих чувствах выражается эстетическая оценка героического поступка. В героическом преодолевается чувство страха. Шиллер правильно говорил, что "велик тот, кто побеждает страшное". Герой не тот, кто не знает страха, а тот, кто умеет побороть его в себе. Герой, преодолевающий страх и побеждающий страшное, вызывает чувство восхищения и преклонение перед силой человека.
    Героическое также есть положительная эстетическая оценка силы, мощи, красоты человека, богатства и силы его духа. Оно не только поднимает человека над низменным, но и вдохновляет его на борьбу с ним, оно наполняет человека оптимизмом и ведет не к абстрактной, а к действительной свободе, поскольку в сознательном героическом действии человек осознает необходимость борьбы, на которую он идет, необходимость единства своих личных интересов с интересами общественными.
Киященко Н.И. Героическое как категория эстетики // Эстетика. Категории. Искусство. М., 1965. С. 88-93.
Каган М.С. "Поэтическое и прозаическое"
    Поскольку речь в обыденной жизни, в деловой сфере, в научной деятельности имеет прозаическую форму, а художественное слово было изначально поэтическим - и по своему эмоциональному содержанию, и по необходимой для его адекватного выражения метроритмической форме, порожденной его генетической связью с музыкой, - постольку понятийная антитеза "поэзия/проза" и производные от нее качественные определения "поэтическое/прозаическое" приобрели, как было уже отмечено, в эстетическом сознании европейского общества Нового времени расширительное значение - они стали метафорически обозначать противоположность жизненной реальности и идеального "мира", созидаемого художественной фантазией, а затем и разные "состояния", говоря языком Гегеля, самой реальности. Понятие "прозаическое" оказалось по понятным причинам связанным с достоверным изображением повседневной жизни в ее собственной форме, и такое ее изображение было признано эстетическим полноценным: сначала такое признание было ограничено пределами комического представления жизни в широком диапазоне его различных форм - от горького юмора до гневной сатиры, от бурлеска до гротеска, от иронии до сарказма, от шаржа до карикатуры, даже Сервантес не мог не погрузить трагическое содержание своего великого романа в стихию комизма, не говоря уже о непосредственно связанном со "смеховой культурой" Средневековья романа Ф.Рабле или же о произведениях, демонстративно названных их авторами "Комическим романом" (П.Скаррон) или "Буржуазным романом" (А.Фюретьер). Только в XIX в. равноценным комедиографическому стало трагедийное или трагико-комическое осмысление буржуазной действительности и прозаическая литературная форма романа и повести оказалась единственно адекватной в эстетическом отношении прозаическому же характеру изображаемой реальности.
    Так в понятии "прозаическое" закрепилась его исторически сложившаяся художественная связь с низменным, уродливым, пошлым, вульгарным, бездуховным, эгоистическим, а тем самым и с комическим, антитеза же "прозаическое" - "поэтическое" сохраняла свою семантическую сцепленность с ценностной триадой "прекрасное - возвышенное - трагическое". В классицистической эстетике эти связи были предельно жесткими, и только раскованность гения В.Шекспира позволяла ему соединять в одной драме поэтическую и прозаическую структуры диалогов.
    Романтизм отверг классицистическое противопоставление прозаической реальности и поэтического мифа, но и не принял реалистической ориентации искусства XVI-XVIII вв. на воссоздание жизни в ее подлинных формах и ограничился тем, что вынес смысл антитезы "поэтическое/прозаическое" за пределы литературно-художественного творчества в эстетическое осмысление реальной жизни: здесь все проявления утилитарного, рассудочного, корыстного, делового получили обобщающее определение - "прозаическое", а бескорыстное, душевное, сердечное в самом бытии человека стало именоваться "поэтическим" (логика такого переосмысления понятий состояла в том, что если реализм измерял содержание искусства мерами реальной жизни, то романтизм, напротив, жизнь мерил мерами художественного творчества). Так, если не высшим, то самым чистым проявлением "поэтического" в жизни оказывались сновидения; в "Евгении Онегине" прочно зафиксирована ассоциативная связь "поэзия - искусство-сновидение": таков сон Татьяны, образно представивший романтический склад ее души в ту пору. Но и от своего имени А.Пушкин с легкой иронией, хотя и не без ностальгического оттенка, связывал эти два явления:
     Быть может, в мысли нам приходит
     Средь поэтического сна
     Иная, старая весна...
     Вы, сны поэзии святой!
    Антитеза "поэтическое/прозаическое" сохраняла новообретенный ею эстетический смысл потому, что обладала содержанием, не схватывавшимся традиционными категориями эстетики. В самом деле, мог ли Г.Гегель обозначить этими категориями те качества "состояний мира", которые он назвал "поэтическими" применительно к античности и "прозаическими" по отношению к современному буржуазному обществу? Точно так же А.Пушкину и В.Белинскому данные понятия стали необходимы тогда, когда надо было теоретически точно описать начавшийся в русской литературе радикальный перелом - становление реализма, вытесняющего романтический способ художественного творчества. Вот как говорилось об этом в пушкинском романе:
     В ту пору мне казались нужны
     Пустыни, волн края жемчужны,
     И моря шум, и груды скал,
     И гордой девы идеал.
     И безыменные страданья...
     Другие дни, другие сны;
     Смирились вы, моей весны
     Высокопарные мечтанья,
     И в поэтический бокал
     Воды я много подмешал. 
    Эта "вода", нарушившая чистоту "поэтического" наполнения бокала, - жизненная проза, по ироническим словам самого Пушкина:
     Тьфу! Прозаические бредни,
     Фламандской школы пестрый сор.
    В российском "материале" это выглядело так:
     Иные нужны мне картины:
     Люблю песчаный косогор,
     Перед избушкой две рябины,
     Калитку, сломанный забор,
     На небе серенькие тучи,
     Перед гумном соломы кучи...
     Теперь мила мне балалайка
     Да пьяный топот трепака
     Перед порогом кабака...
    В.Белинский нашел объяснение подобного превращения обыденной, грубой и пошлой реальности в произведении высокого искусства в том, что художник-реалист способен "поэтизировать самые прозаические вещи", ссылаясь вслед за своим поэтом на художественный опыт фламандских живописцев, изображавших "прозу действительности под поэтическим углом зрения"...
Каган М.С. Эстетика как философская наука. СПб., 1997. С. 161-164.

Тема 13. Эстетическое и художественное: взаимообусловленность и взаимодополнительность
    (Лекция)
    1. Эстетическое и художественное: взаимообусловленность и взаимодополнительность.
    2. Диалектические взаимопереплетения в процессах формирования и деятельности художественного и эстетического сознания.
    3. Художественная и эстетическая деятельность человека: общее и особенное.
    4. Процессы становления, формирования, воспитания и развития личности: диалектика художественного и эстетического.
Литература
     Памятники мировой эстетической мысли. Т. III. М., 1967. С. 86-89; 94-102; 110-114; 118-131.
     Новая философская энциклопедия. Т. 2. М., 2001. С. 341-347.
      Каган М.С. Эстетика как философская наука СПб., 1997. С. 185-200.
      Киященко Н.И. Эстетика жизни. Ч. 3. М., 2000. С. 91-108.
      Раппопорт С.Х. Эстетика. Т. 1. М., 2000. С. 40-45.
     Эстетическая культура /Рук. авт. коллектива Киященко Н.И. М., 1998.
      Боннар А. Греческая цивилизация. В трех томах. М., 1962.
      Волкова Е.В. Произведение искусства в мире художественной культуры. М., 1988.
      Гаврилюк П.И. Эстетическая культура и социальный прогресс. Киев, 1978.
      Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986.
      Гришелева Л.Д. Формирование японской национальной культуры. М., 1986.
      Гришелева Л.Д., Чегодарь Н.И. Культура послевоенной Японии. М., 1981.
      Иофан Н.А. Культура древней Японии. М., 1971.
      Крылова Н. Эстетический потенциал культуры. М., 1990.
     Культура Древнего Рима. В 2-х т. М., 1985.
     Культура Западной Европы в эпоху Возрождения /Под ред. Л.М.Брагиной: Учебник для студентов. М., 1996.
     Проблемы античной культуры /Отв. ред. Г.А.Кошеленко. М., 1986.
     Русская культура IX- XVIII веков. М., 1990.
     Русская художественная культура второй половины XIX века: социально-эстетические проблемы. Духовная среда /Отв. ред. Г.Ю.Стернин. М., 1988.
     Русская художественная культура второй половины XIX века. Картина мира /Отв. ред. Г.Ю.Стернин. М., 1991.
     Современные концепции эстетического воспитания /Отв. ред. Н.И.Киященко. М., 1998.
     Философия культуры. Становление и развитие. СПб., 1998.
     Философия. Религия. Культура. М., 1982.
     Эстетическая культура советского человека /Под ред. М.С.Кагана. Л., 1976. С. 5-20.

Тема 14. Эстетическая и художественная культура личности
    (Семинарское занятие)
    1. Структура художественной и эстетической культуры личности.
    2. Эстетическое и художественное восприятие, переживание и чувство.
    3. Эстетический и художественный вкус и идеал - фундаментальные основания эстетической и художественной культуры личности.
    4. Процесс формирования эстетического и художественного сознания.
    5. Эстетическое и художественное воспитание и самовоспитание.
Материал для обсуждения
    Приступая к изучению этой темы, следует иметь в виду, что есть существенная разница между понятием "культура" в общефилософском смысле и понятиями "эстетическая культура" и "художественная культура". Если понятие "культура" впервые употребил древнеримский оратор, философ и эстетик (хотя в его время, т.е. в I веке до нашей эры, еще не употреблялось к размышлениям об искусстве понятие "эстетика") Марк Тулий Цицерон в "Тускуланских рукописях", а потом и в "Тускуланских беседах", то понятие "эстетическая культура" связывается с творчеством великих немецких поэтов,. философов и эстетиков В.Гете и Ф.Шиллера. Что интересно в культурном опыте Цицерона и в культурно-эстетическом опыте Гете и Шиллера - это факт связывания "культуры" с возделыванием, формированием и развитием человеческого ума в процессах обучения и воспитания. Естественно, что и у Цицерона и Гете с Шиллером при этом не обошлось без метафорического переноса термина "культура", возделывание, почитание, лелеяние из сферы земледелия человека в сферу подготовки человека к разнообразным видам деятельности, особенно к сфере духовной жизни и деятельности.
    В других темах, особенно в самой первой теме нашего курса, мы обращали уже внимание на явление значительного временного разрыва между спонтанным появлением определенного рода жизни и занятий человека с моментом понятийного определения тех или иных родов занятий и видов человеческой деятельности. И в этом ничего странного нет. Просто человек и человечество растут вместе с расширением своих знаний о мире и о себе, а соответственно и с ростом разнообразия взаимопересечения мира человека с миром природы и космоса, с духовной, материальной, технической и технологической вооруженности людей и к росту их умений, навыков и способностей прилагать свои знания и умения к таким взаимодействиям с миром, которые ведут к изменениям и в природе и в человеке. И когда человек в процессе культивирования не только земли, но и самого себя сначала почувствовал, а потом и понял, что культивирование-то оборачивается все большей гармонизацией взаимодействий с миром, тогда и настала пора обратиться к "эстетической культуре". Здесь для эстетики самую позитивную роль сыграло развитие капиталистических или буржуазных общественных отношений, на противоречивость и даже парадоксальность которых впервые и обратил внимание Фридрих Шиллер в шестом письме об эстетическом воспитании.
Фридрих Шиллер "Письма об эстетическом воспитании"
    "Письмо шестое":
    [...] При некотором внимании к характеру времени нас должен поразить контраст между теперешней формой человечества и прежней, в особенности греческой. Слава образованности и утонченности, которой мы по справедливости гордимся, в противоположность всякой иной простой природе, исчезает в сравнении с природой греков, в которой сочетались все прелести искусства со всем достоинством мудрости, не став при этом ее жертвой, как это случилось с нами. Греки не только посрамляют нас простотой, которая чужда нашему веку: в то же время являются нашими соперниками, часто даже нашими образцами, именно в тех качествах, в которых мы находим утешение, глядя на противоположность наших нравов. Обладая одновременно полнотой формы и полнотой содержания, мыслители и художники, одновременно нежные и энергичные, вот они перед нами в чудной человечности объединяют юность воображения и зрелость разума.
    В те времена, при том прекрасном пробуждении духовных сил, чувства и ум еще не владели строго разграниченными областями; ибо раздор не озлобил еще их и не заставил враждебно размежеваться и определить взаимные границы. Поэзия еще не блудила с остроумием, и умозрение еще не опозорило себя хитросплетениями. Они могли в случае нужды обменяться обязанностями, ибо каждый из них по-своему чтил истину. Как высоко не подымался разум, он любовно возвышал к себе материю, и, как тонко и остро он не разделял, он никогда не калечил. Он расчленял человеческую природу и, увеличив части, распределяли по сонму прекрасных богов, но разум не разрывал человеческой природы на части, а лишь только многоразличным образом перемешивал их так что в каждом боге присутствовало все человечество. Совсем другое дело у современных людей! И у нас образ рода преувеличенно расчленен в индивидах, - однако сделано это отрывочно, но не в измененных смешениях, так что цельности рода можно достигнуть, лишь ознакомившись с рядом отдельных индивидов. Можно, мне кажется, утверждать, что в опыте у нас духовные силы проявляются в таком разобщении, в каком представляет их психолог, и мы не только видим отдельных субъектов, но и целые классы людей, в коих развита только часть их способностей, в то время как в других, как в захиревших растениях, можно найти лишь слабый на них намек.
    Я не упускаю из виду отдельных преимуществ, которые нынешнее поколение, рассматриваемое как единое целое, имеет на весах рассудка перед лучшим, что дано прошлым; однако состязание должно начаться сомкнутыми рядами, и целое должно померяться с целым. Кто же их новых выступит вперед, дабы сразиться один на один за приз человечества с отдельным афинянином?
    Откуда же это невыгодное отношение индивидов при выгодах целого рода? Почему каждый отдельный грек мог служить представителем своего времени, а отдельный современный человек не отважится на это? Потому что тем придавала форму все объединяющая природа, а этим - все разъединяющий рассудок.
    Сама культура нанесла новому человечеству эту рану. Как только сделалось необходимым благодаря расширившемуся опыту и более определенному мышлению, с одной стороны, более отчетливое разделение наук, а с другой, - усложнившийся государственный механизм потр