я власти не отвечает по каким-либо признакам характеру задачи   это обычная в политике ситуация (неэффективность власти). Власть может вообще не получить идеального импульса или не воспринять его (например, при несогласованных действиях проектирующих и исполняющих органов политического управления). Тогда происходит разобщение теоретической и практической политической деятельности. Переход политики к практике без внутренних идеальных побуждений становится формальным актом. Власть оказывается средством проведения политики, лишенной цели. Но дисфункциями первого участка цепи повод/проект средство девиации политического процесса не ограничиваются.
    Аналогичные нарушения могут происходить и на участке отношений средство цель и по сходным причинам. Если исключить из них определение цели без средства для ее достижения (явная утопическая ситуация   проектирование цели при отсутствии, недостатке власти, способной ее реализовать), т.е. гиперидеализацию политического целеполагания, остается наиболее частое в реальной политике сочетание: рассогласование средства и цели, наличной власти и замысла. При всей простоте этой привычной в политике ситуации она нуждается в некотором разъяснении, которое может, по-видимому, прояснить действительную природу ее утопического начала.
    Отношения, связывающие средство (власть) и цель (объект целеполагания), их взаимная зависимость и необходимость объясняются общностью их содержания. Оно структурно, в средстве есть содержание, которое соотносится с целью. Средство и цель связаны общим содержанием (скажем, политика сотрудничества, заключение соответствующих соглашений и установление мирных отношений между государствами). Как известно, средство (политическая власть) выступает причиной цели как следствия политического действия, результат политической практики, цель определяется средством. Гегель обратил внимание на онтологическую специфику средства и цели: средство обладает той "всеобщностью наличного бытия", которой лишена цель   "субъективная единичность"xlvi. В этом "преимущество" средства, ибо "единичность" цели не объективна, цель не существует иначе, чем идеал, замысел (в этом смысле она и "субъективна"). Средство поэтому и есть определенность цели (объекта целеполагания). Но это "преимущество", если так продолжить анализ, оказывается условием того, что власть, утрачивающая связи с целью, внешняя по отношению к идеалу целей, иначе говоря, деятельность, лишенная идеальных установок, становится сама целью политики, превращается в ее частичную цель. Идеальный замысел, эта "субъективная единичность" утрачивает самоцельный характер и выступает как средство для самоцельной политической деятельности. Конкретные частные цели становятся ее непосредственной причиной. Общая идеальная цель оказывается утопической, поскольку приближение к ней делается невозможным и перестает быть задачей проекта либо остается лишь формальным обозначением этой задачи.
    Средство имеет и другое содержание, которое связывает его с деятельностью, это власть как средство реализации политики. Очевидно, в только что рассмотренном случае именно это содержание и должно возобладать вместе с утратой содержательного отношения с целью.
    Однако существует и другое различие между средством и целью (властью   целью политики), которое выявляет прерогативы политики, хотя оно побудило Гегеля говорить о средстве как "более высоком", "почтенном", чем цель. Дело в том, что человек владеет своими средствами, они находятся в его власти, он властен над своей деятельностьюxlvii. Но он не властен над целью, его деятельность скорее подчинена ей. Власть, иначе говоря, подчинена идеализации в политическом процессе. Подчинение власти цели, понимаемой как историческая (или общественная) необходимость   важный фактор адекватности средств и цели. Но если в самой идеализации заложена ошибка, цель определена либо неверно, либо в ходе ее реализации возникла опасность, что реальный политический процесс может привести к непредусмотренным результатам, этот фактор способен проявиться так, как говорилось выше: средство может превратиться в самоцель. Мы возвращаемся к начальному отношению повод/цель средство: средство функционирует так, как если бы оно соответствовало замыслу, в действительности же оно обособилось от него.
    Итак, при осуществлении властью политики могут возникнуть процессуальные отношения, способные породить утопические или параутопические явления в политическом сознании, в теории и политике. Что это возможно и почему, в чем они состоят, еще требуется, естественно, показать.
    Таким образом, основными причинами утопических явлений   пока мы их называем в самом общем виде   и участками политического процесса, где они возможны, можно предполагать:
    1. Противоречия общества: столкновение политики и истории.
    2. Противоречия между политическими и другими общественными процессами.
    3. Противоречия самого политического процесса:
    а) несоответствие между теоретической и практической политической деятельностью;
    б) несоответствие между уровнем политической деятельности (властью) и интересами, задачами правящих сил и/или других частей (классов, групп) общества, общества в целом;
    в) несоответствие между интересами, задачами и целями разных частей общества;
    г) несоответствие между практической политикой (деятельностью власти) и поставленными целями;
    д) несоответствие между целями политики и методами власти.
Ошибки политики и утопия ошибок
    Возможность утопии в реальном политическом процессе означает, что место политической утопии отнюдь не отсутствует, как это предполагается в социальной утопии. Возможность эта, как мы стремились показать, состоит в различного рода рассогласованиях в структуре политических отношений и политической деятельности. Но ни противоречия, ни ошибки, ни заблуждения, ни относительность знания и даже намеренное отклонение от познанной действительности и ее закономерностей, конечно, еще не являются утопией. Утопия, как видно, начинается там, где ошибка не обнаружена, но политический проект остается в силе, сохраняется убеждение в его истинности и деятельность власти осуществляется согласно этому проекту. Это, так сказать, неявная утопия. Она становится явной и обретает особые черты, когда заблуждение, дисфункции в политике и отправлении власти распознаны, однако проект и политическая деятельность не изменяются, остается в силе, как говорил В.И.Ленин, то пожелание, которое никогда не исполнится. В целом такого рода утопические явления можно считать субъективными. Их следствие   появление утопического сознания. Естественно предположить, что существуют объективные условия и причины возникновения подобного сознания. Этот вопрос мы теперь попробуем осветить. Для политической утопии он особенно важен. Но прежде, чем перейти к нему, напомним, что политика объединяет объективное и субъективное, науку и искусство, случайное и закономерное. Поэтому есть основание рассматривать проблему возникновения утопии в процессе осуществления политической власти в ее самом сильном, как представляется, пункте: научного подхода к политике. Одновременно мы перейдем от логико-категориального описания этого процесса к его более близкому к действительности конкретному анализу. Он призван выяснить, не порождаются ли в политическом процессе какие-либо объективные условия для возникновения утопии в той или иной ее форме. Господствующее в политической теории стремление повысить меру объективного научного знания в политике и оснастить его инструментарием современного научного исследования направлено на изживание утопического сознания из сферы политики. При каких условиях такая цель осуществима   это тоже вопрос, требующий ответа. Средством, позволяющим его дать или по крайней мере наметить, может служить онтологическое и эпистемологическое исследование феномена власти и политики.
    В целом философский анализ политического проекта, а значит, и соответствующей политической теории и практики власти, подобен исследованию научного познания с его проблематикой материального и идеального, объективного и субъективного, абсолютной и относительной истины (теории, проекта, модели будущего), взаимной согласованности знания и опыта, сравнения и проверки теории и практики, соотношения чувственного и рационального, эмпирического и теоретического знания, диалектики рационального доверия (к политике, власти) и безотчетной веры в рациональность науки и политики и др. Отметим еще одну из них   проблему сомнения. В философии науки она привлекла к себе внимание давно, со времен Декарта и продолжает подвергаться исследованию и в наше время. В философии политики, не говоря уж о политической теории и практике эта проблема не менее, если не более, актуальна. Она связана и с проблемой утопического сознания. Не входя здесь в подлинное обсуждение этой проблемы, отметим, что утопическое отношение к явлениям политики возникает именно в тех случаях, когда они не подвергаются сомнению, о чем уже шла речь выше. Назовем этот случай оптимистической (по отношению к результату политики) утопией. По-видимому, возможен и вариант пессимистической утопии: выражение необоснованного сомнения и построение на этой основе альтернативного проекта. Отметим дополнительно, что проблема методологических, логических, идеологических, эмпирических и пр. оснований сомнения, проверки и обоснования в политике, по-видимому, еще ждет решения. В этой связи есть основание вновь, теперь уже в более осязаемой форме рассмотреть начальный этап политического целеполагания   образование цели.
    Идея политической цели возникает на грани объективного и субъективного, естественного (т.е. сущего, данного), реального и желаемого, ожидаемого, рационально сконструированного или воображаемого. Различие между мифом и идеальным замыслом, видимо, в степени соответствия конструированного мира с реальной деятельностью, сущностью вещей и их человеческим смыслом, соответствии идеальной, мысленной формы знания о мире с реальным миром и действительным положением в нем человека. Политическому расчету, реальному проекту на стадии целеполагания присуще то мысленное преобразование мира, которое свойственно и мифологии, и утопии. В этом свойстве кроется возможность ограничения преобразования мира мыслительной деятельностью: "всякая мифология преодолевает, подчиняет и преобразовывает силы природы в воображении и при помощи воображения"xlviii. Для перехода от воображаемого к практике "необходимо преобразование самого воображаемого". Цель как абстрактно общее   это идеализированный объект, мысленное образование. Его появление закономерно в политическом процессе на ранней стадии проектирования. На начальном этапе идеализации проект неизбежно выглядит как теоретическое утверждение, соотносимое с идеализированным объектом. Но в этом утверждении идеальный образ мира уже дается средствами рационального познания как его объяснение, как необходимость, неизбежный результат выполнения плана (в который перерабатывается проект). Как неизбежное будущее событие, модель будущего, политическая цель может качественно и количественно оцениваться. Идеальное выступает в ней как предельное качество (содержание). Идеализированный объект в конкретном проекте предстает как целостная, внутренне дифференцированная система, поддающаяся на стадии проектирования формализации, а в этом случае   и математическому анализу, исчислению вероятности его реализации. Сама идеализация конкретного проекта при этом состоит, напомним это, не в превращении цели в абсолют, а в принципе целеполагания   одушевлении исполнения интерьоризированными стимулами. Реально она состоит не только из образов, схем, операций (мысленный эксперимент, разработка теоретических моделей и т.п.), необходимых для выбора стратегии данного политического процесса политикой, соответствующей теории и практике этого процессаxlix.
    Идеализация, призванная обеспечить реализацию политической цели и рационализировать политический проект, обращена между тем к сложному миру человеческой субъективности. В этом ее потенциальная двойственность.
    Идеализация проекта, которая выше оценивалась как внутреннее побуждение, требует уточнения: внутренней она должна быть по отношению к проекту и его реализации, т.е. органически присущей и непротиворечивой, вносящей в весь процесс реализации направляющее, векторное действие идеала, не позволяющее выпустить из вида идеал-цель. Субъективно идеализация выступает внутренней как интерьоризирование внешнего по отношению к конкретному исполнителю побуждения, которое становится убеждением.
    Убежденность, однако, может оказаться в определенном смысле автономной по отношению к проекту. Она способна эволюционировать иным темпом и в другое время, и в другом смысле, чем сам проект и исполняющая его власть. Они могут перестать совпадать и по содержанию. И если проект осуществляется без внутренних стимулов (уже отмеченный выше дефект идеализации) и оттого утрачивает смысл, то и внутреннее убеждение в ложном проекте   это уже явление утопического сознания.
    Убеждение означает доверие к политическому замыслу, исполняющей власти, ее методам и возможностям (техническим средствам) и самой цели. Неконтролируемое, безотчетное доверие переходит в веру. Возникновение веры создает условие для формирования утопического сознания. Так называемая разумная, а не безотчетная, вера сама по себе отнюдь не является фактом утопического сознания или порождающим его фактом. Дело в том, что и доверие может не быть основано на знании, не становясь, однако, безосновательным. Такое доверие-веру можно, по-видимому, считать естественным, поскольку не все исходные идеи замысла, не все его поводы, условия исполнения, действующие средства и, наконец, аспекты цели могут быть известны исполнителям, а в некоторых политических проектах и не должны быть известны. Затем, не все известное о проекте может и должно быть оценено участниками проекта. Существуют, далее, различные степени вовлеченности в проект, разные уровни компетенции его участников   отсюда многообразие переходов от полного, постоянно верифицируемого знания до доверия этому знанию и веры в то, что такое знание существует. Но ложные ситуации в этой цепи отношений непременно порождают утопические представления.
    Анализ цели уже ставит политическую теорию перед сложными проблемами, разрешить которые невозможно, не прибегая к средствам, разработанным современными исследователями науки. И хотя политика все-таки не наука в полном смысле слова, а сама теория научного познания далеко не всеведуща, попытка использовать ее для анализа политического процесса представляется плодотворной. Исследователи науки затратили немало усилий, чтобы разработать достаточно широко применимую методологию, которую можно в общих чертах применить и к политике. Стремление максимально рационализировать познание побудило их разрабатывать некий познавательный идеал "истинного, универсального, точного номологически-эмпирического знания" в рамках познавательной программы рационального действияl.
    Осуществление власти для реализации политического проекта может быть рассмотрено с точки зрения общего алгоритма системного подхода: 1) выявление проблемной ситуации (в данном случае   интересов и потребностей в наличных или ожидающихся условиях); 2) выявление цели; 3) выбор способов достижения цели (функций, возможностей, методов власти); 4) определение структуры системы (политического процесса, связанного с реализацией проекта); 5) оценка внешних условийli.
    Принципиальная схема такого подхода может быть до известной степени конкретизирована при формировании политического проекта с точки зрения методологии конструирования и прогнозирования. Например: генезис логико-категориальной системы (ее исходных понятий) теории данного политического процесса; развертывание ее содержания и его воплощения в системной(формализованной или нет) форме; определение основных этапов осуществления проекта с экстраполяцией в будущее выявленных теорий процесса закономерностей, противоречий, логически возможных будущих состояний и т.п.; определение способов достижения цели, формирования новых политических объектовlii.
    Видимо, впрочем, непосредственное приложение в политической теории логико-методологических концепций и формализованных методов не всегда возможно. Его может облегчить философское рассуждение, распознающее методы и средства истинные и ложные с точки зрения эффективности политики. Позволим себе заметить в этой связи, что философия политики и выступает при анализе власти как своего рода такая связующая регулятивная теория познания деятельности, составляющей функцию власти. Поэтому она охватывает онтологию политического процесса, его эпистемологические аспекты, анализ таких категорий в политике, как целеполагание, цель, идеализация, истина, правильность, рациональность, такие проблемы, как критерии и регулятивные факторы рационального действия, рациональной теории и практики и т.д.
    Залогом антиутопической практики принято считать рациональность теории и деятельности. Прежде чем поближе рассмотреть соотношение рационального и утопического, остановимся на критериях рациональной политики.
    Рациональной политикой власти, осуществляющей политический проект (разработанный ею же или при ее участии, или предписанной ей), можно считать выполнение программы, а) основанной на фундаментальной концепции общества и построенной, исходя из нее, теории данного процесса; б) адекватно отображающей действительность законы и тенденции ее изменения, реальное "пространство возможного"; в) исходящую из представления о данном политическом процессе как о системе, способной развиваться и активно взаимодействовать с другими системами (со средой), внутренне когерентной; г) преследующей соответствующую возможностям цель; д) обладающей средствами полной реализации своих собственных возможностей; е) способной критически оценивать результаты выполнения программы.
    Понятие рационального в применении к политическому процессу осуществления власти имеет и гносеологический аспект, поскольку речь идет о познании политической и иной действительности и моделировании не только ее настоящих, но и будущих ситуаций. Но рационализм в политическом процессе не ограничивается теорией, это также и рациональная практика власти. Правда, в связи с особенностями самого процесса, когда рациональное знание обращено на такие объекты, как "возможность", "вероятность", "предпочтение", ограничено анализом и упорядочиванием логики самого процесса, ситуативной, по необходимости, оно в преобладающей мере направлено на организацию политического процесса и в этой функции прежде всего обеспечивает его эффективность. За пределами этого рационализма остается действительность (как политическая, так и иная), которая ему не подвластна. Вместе со значительной долей случайных, субъективных эмотивных, непознанных или ложно интерпретированных факторов политики отмеченная особенность ограничивает возможности рационализма в отправлении власти с целью осуществления политического проекта. Обозначенные ранее дисфункции политического процесса способны частично или полностью превратить рациональный проект в субоптимальный и более того   в рациональную утопию.
    Политический проект   это результат индуктивного рассуждения, которое делает вывод не гарантированным, но правдоподобным (при соблюдении определенных условий). Наиболее близкой к политическому проекту, видимо, будет семантическая концепция логической вероятности, согласно которой степень вероятности события определяется подтверждением одного высказывания   другими, включая подтверждение политической гипотезы доступными эмпирическими данными.
    Исчисление вероятности проектируемого события связано с идеализацией проекта. Интерьоризованная идеализация проекта через доверие к нему, к самой причине идеализации, цели и средствам проекта ведет к вере в его успех (появление события, обозначенного целью). Это обстоятельство   важный субъективный фактор политического проекта, что сказывается в интерпретации вероятности: субъективная (познавательная, п