3.2.2 ПРАВИЛЬНОСТЬ ИНТЕРПРЕТАЦИИ И КРИТЕРИИ АДЕКВАТНОСТИ
   Вопрос  о  необходимости  установления  четких   критериев   правильности
поднимался  Патнэмом,  Дэвидсоном,  но  наиболее  последовательные   попытки
продвинуться в этом направлении были предприняты Нельсоном Гудменом.
   Согласно Гудмену, адекватность описания ни в каком случае не  может  быть
вопросом истинности.  Утверждение  истинно,  а  описание  или  представление
правильно, для мира, которому оно соответствует (fit).
   Вымышленная версия, словесная  или  образная,  может  при  метафорическом
истолковании может соответствовать некоторому миру и быть для него верной25.
   Вопрос задается скорее не о том, правильно ли представление или нет, а  о
том, в  какой  системе  координат  или  категорий,  в  каком  контексте  оно
правильно. Например, изображения с обратной перспективой или  цветопередачей
могут в определенных контекстах восприниматься нами как реалистичные. Однако
допущение  об  относительности  понятия   правильности   и   о   возможности
существования  конфликтующих  правильных  воспроизведений  (renderings)   не
означает  отказа  от  четких  критериев  оценки   правильности,   различения
правильного и неправильного.
   В этой связи Гудмен  проводит  довольно  тонкую  дистинкцию  между  двумя
смыслами, в которых употребляется слово "реалистичный"26. С  одной  стороны,
"реалистичный"   означает    "соответствующий    обыденным    суждениям    о
правдоподобии": в этом смысле  мы  говорим,  например,  что  картины  Дюрера
реалистичнее картин Сезанна. Но мы можем говорить также о достижении  нового
уровня  реализма  в  работах  того  или  иного  художника   или   фотографа,
показавшего нам новые стороны жизни,  о  которых  мы  не  знали  раньше,  но
которые мы восприняли как  узнаваемые,  когда  увидели  их.  В  этом  случае
"реалистичный" означает "вновь  обнаруженный  с  некоторой  достоверностью".
Речь здесь  идет  не  об  узнавании  привычного  объекта,  но  об  открытии,
раскрытии вновь встреченного. Эти два смысла соответствуют понятиям  инерции
и инициативы, с помощью которых Гудмен охарактеризовал свойства  индуктивных
умозаключений.
   В  номиналистической  онтологии  Гудмена  такие  понятия  объясняются   в
терминах  той  проекции  предикатов,  которая  связывает  в  единый  индивид
комплекс, принадлежащий одному месту и времени,  и  комплекс,  принадлежащий
другому месту и времени. В терминах такой проекции некоторое  место  в  поле
зрения, в котором в настоящий  момент  отсутствует  цвет,  присутствующий  в
другое время и в другом месте, можно считать окрашиваемым (соlоrаblе) в этот
цвет, а палку, которую не сгибают в настоящий момент, можно считать  гибкой.
Решающая проблема заключается  в  том,  чтобы  оправдать  такие  проекции  в
терминах законоподобных высказываний, а эта проблема  по  существу  является
проблемой индукции.
   Классическая проблема индукции - как вообще мы можем знать о  будущем  на
основании свидетельств о прошлом - может считаться (или по более  или  менее
общему  согласию  считается)  снятой  в  духе   Юма:   поиски   дедуктивного
доказательства утверждений о будущем  на  основании  прошлого  и  настоящего
тщетны в принципе; индукция находит  необходимое  оправдание  в  фактических
обычаях нашего повседневного мышления и научных исследований. Кант,  отвечая
на вызов Юма, определил то направление  исследований,  согласно  которому  в
центре находится вопрос не о том, познаваем ли мир, а о том,  каким  образом
возможно,  как  возникает  и  организуется  наше   знание   -   направление,
актуальность которого не только не уменьшается, но продолжает возрастать,  о
чем  свидетельствуют  и  работы  Гудмена.  Однако,  по  мнению  Гудмена,  мы
продолжаем сталкиваться с новой проблемой  индукции,  а  именно:  каковы  те
подтверждающие процессы, на которые опираются эти  повседневное  мышление  и
научное исследование?
   Прояснение этой проблемы связано с особенностями отображения  предикатов,
при котором может проявляться как инерция, так и противоположное ей свойство
- "инициатива". Если начинать в поисках решения с уже сделанных проекций  (в
будущее) - т. е. тех, которые приняты на основании имеющихся данных, но  еще
не полностью исследованы, - и затем устранять противоречия, то опровергнутые
и исчерпавшие себя  гипотезы  исключаются  с  самого  начала,  а  остающиеся
гипотезы будут подкрепляться в различной степени, зависящей от обстоятельств
и прежней информации. При  формулировке  законоподобных  высказываний  более
укоренившиеся   ("инерционные")   предикаты   следует   предпочесть    менее
укоренившимся,  и  в  случае  возникновения  противоречий  последние  должны
уступать место первым. Можно предложить специальные правила для  определения
таких  предпочтений;  такие  правила  смогут  постепенно  приближать  нас  к
формализации обычного процесса подтверждения.
   Поэтому, возвращаясь к определению правильности  обозначения  (описания),
можно заметить, что во всех  случаях  речь  идет  об  идентификации,  но  по
различно проявляющимся  основаниям.  Если  мы  намерены  считать  правильным
описание, соответствующее обыденным суждениям  о  правдоподобии  (некоторому
фиксированному набору суждений), то  это  означает,  что  мы  идентифицируем
описание   через   установление   его    тождественности    данным    нашего
предшествующего опыта. Если же мы считаем  правильным  описание,  являющееся
правдоподобным в силу того, что оно обладает некоторой достоверностью, то мы
также проводим идентификацию через установление отношения с имеющимися у нас
данными,  но  это  отношение  не  тождества,  а   некоторой   согласуемости,
совместимости. Но отношение тождества может быть рассмотрено как видовое  по
отношению к родовому - совместимости  в  том  отношении,  что  тождественные
вещи, вообще  говоря,  абсолютно  совместимы,  поэтому  все  объекты,  между
которыми  установлено  тождество,  могут  считаться  совместимыми   (но   не
наоборот). Первый способ идентификации очевидно не является единственным, но
он так же очевидно является предпочтительным для многих систем  -  например,
для вынесения обыденных суждений. В определенном смысле он более обоснован -
для тождества требуются не просто совместимые вещи, но абсолютно совместимые
вещи - но  эта  разница  в  уровне  обоснованности  не  носит  качественного
характера. Мы  имеем  здесь  дело  не  с  новым  свойством,  но  с  полнотой
проявления того же свойства совместимости.
   Рассмотрим, каким образом эти эпистемологические установки проявляются  в
реальном употреблении языка.  Правильность  некоторого  речевого  конструкта
обнаруживается, с такой точки зрения, минимум в двух аспектах - правильность
его построения  как  наличие  некоторых  соответствий  в  множестве  речевых
конструктов этого языка и  правильность  его  оформления  в  соответствии  с
языковыми правилами как результат  их  действия.  Проблема,  с  такой  точки
зрения, заключается в выяснении того, как лучше может  быть  понято  то  или
иное явление: в терминах непроцедурной характеристики его результатов или же
в терминах процедурной характеристики связанных с ним процессов27.
   Для  выявления  этого   различия   может   быть   привлечена,   например,
используемая   немецкими   лингвистами   оппозиция   "построенные   (имеющие
внутреннее строение) vs. непостроенные  (не  имеющие  внутреннего  строения)
тексты"  (komponierende  -  nicht  komponierende  Texte)28.  Если  в  основе
текстов, которые можно отнести к какому-то одному типу, например  "рассказ",
"последние известия", "инструкция" и т. п., может быть усмотрен определенный
целостный  композиционный  план,  то  следует   признать,   что   существуют
"непостроенные тексты", то есть такие описания, которым нельзя  поставить  в
соответствие определенный единый композиционный план и которые потому нельзя
отнести к какому-то определенному традиционному типу  названного  вида.  При
этом стратегия говорящего, играющая большую роль  в  актуализации  описания,
далеко  не  для  всякого  текста  должна  быть  направлена  на  актуализацию
определенного традиционного композиционного типа.
   Э. Ланг приводит следующий  пример  "построенного"  текста  типа  "выпуск
последних известий по радио" с  такой  композиционной  схемой:  ОРИЕНТИРОВКА
(подтип: объявление о сообщении) - СООБЩЕНИЕ 1 - ... - СООБЩЕНИЕ  n  -  КОДА
(подтип: эксплицитно поданная заключительная фраза)29.
   1)	"Передаем последние известия. ... - Мы передавали последние  известия.
Следующий выпуcк слушайте в 13 часов".
   2)	"Передаем последние известия. ... - Итак, на этом я кончаю. В 13 часов
я опять прочитаю вам последние известия".
   В известном смысле оба текста  правильны,  в  них  выполнены  необходимые
условия связности, предложения  построены  грамматически  корректно  и,  что
важнее  всего,  эти  речевые   отрезки   отвечают   критерию   относительной
законченности.  Вместе  с  тем  в  (2)  есть  одно  отклонение,  которое  не
разъясняется в свете требований, предъявляемых к данному типу описания, в то
время как для носителя языка очевидно различие между (1)  и  (2).  Подоплека
этого различия состоит  в  том,  что  (1)  возможно  как  "выпуск  последних
известий" по радио, тогда как (2) содержит один  дефект:  выпуски  последних
известий так не заканчиваются.
   Описания, подобные (2), имеют черты двоякого рода: в одном отношении  они
совершенно правильны, в другом - нет. Первое  из  этих  свойств  может  быть
названо свойством правильного оформления,  второе  -  свойством  правильного
построения.  Текст  (2)  является  правильно  оформленным,  но   неправильно
построенным, в то время  как  текст  (1)  и  хорошо  оформлен,  и  правильно
построен. Это различие может быть показано еще на одном примере:
   3)	"Передаем последние известия. - ... - Итак, на этом  я  кончаю.  В  13
часов я опять спою вам песню".
   В отличие от текста (2) текст (3) содержит совершенно отчетливый  дефект,
который легко обнаружить: здесь  совершенно  ясно  прослеживается  нарушение
семантического условия связности. Следовательно,  текст  (3)  в  отличие  от
текста  (2)  является  плохо  оформленным,  но  и  тот  и  другой   являются
неправильно построенными.
   Рассмотрим теперь такой пример:
   4)	"Передаем последние известия".
   Описание (4) не удовлетворяет критерию  законченности  и  является  плохо
оформленным  текстом.  Другими  словами,  понятие   "правильно   оформленное
описание" содержит в себе и  критерий  относительной  законченности:  текст,
который нельзя потенциально закончить, является плохо оформленным.  В  самом
деле, если мы ограничим понятие  "правильно  оформленного"  описания  только
критериями, которые касаются связности  текста  или  словарной  правильности
лексемы, то понятие "текст" станет практически синонимичным понятию "связная
последовательность предложений" и т.д. Это означает, что сюда уже  не  будут
включаться входящие в интуитивное представление  об  описании  специфические
критерии относительной завершенности, наличия начала и конца.
   В этой связи важно отметить следующее: чтобы различить (4) и (2), нам  не
нужна информация о композиционной схеме, по  которой  порожден  этот  текст.
Пример (4) является незаконченным описанием не потому, что в нем отсутствует
полноценное заполнение  композиционной  схемы:  незаконченность  следует  из
самой информации, которая непосредственно сообщается высказыванием (4).
   Далее обнаруживается, что различие между (1) и (2) не имеет  отношения  к
критерию законченности, потому что именно по данному признаку  эти  описания
не различаются. Для того чтобы объяснить относительную законченность  текста
(2) - точнее говоря,  объяснить,  почему  (2)  в  отличие  от  (4)  является
потенциально завершенным описанием - нам не  потребуется  уже  обращаться  к
специфике различения описаний (2) и (1). Поскольку эта специфика основана на
критерии   правильной   построенности,   постольку   можно   говорить,   что
законченность  описания  не  является  специфическим  признаком   правильной
построенности. Правила языка продолжают  действовать,  и  если  мы  можем  в
соответствии с ними создать нечто новое, то оно может быть правильным,  даже
если ничего подобного по этим правилам никогда ранее не производилось.
   Стоящая перед исследователем  задача  может,  таким  образом,  пониматься
двояко. Теория языка должна:
   1. объяснить способность человека компонировать  языковые  выражения,  то
есть создавать композиционный план и организовывать описания в  соответствии
с  этим   планом,   а   также   способность   декомпонировать   описания   и
реконструировать лежащий в их основе композиционный план;
   2. объяснить  способность  человека  продуцировать  и  понимать  языковые
выражения.
   Задача 1 охватывает такую область исследования, которая  будет  объяснена
при экспликации понятия правильной оформленности описания. Задача 2 содержит
предмет  исследования,  для  объяснения  которого  должна  быть   привлечена
правильная  построенность  описания.  При   этом   очевидно,   что   предмет
исследования задачи 1 охватывает как типологические,  так  и  прагматические
критерии, так как для построения композиционного плана необходима, например,
информация о коммуникативных  интенциях,  так  же  как  информация  о  типах
описания,   то   есть   виды   информации,   имеющие   источником    область
функционирования  языка.  Последняя   же   является   собственно   предметом
исследования задачи 2.
   Задача выявления критериев правильности в их соотнесении с теорией  может
в таком случае быть сформулирована двояко:
   1.  Теория  должна  дать  экспликацию  понятия   "правильно   построенное
описание".  В  частности,  она  должна  предоставить  те  критерии,  которые
показывают, в каких случаях описание является потенциально  укомплектованным
с точки зрения композиции и в каких -  нет;  какие  композиционные  элементы
возможны в  описании;  в  каких  случаях  композиционные  элементы  описания
организованы правильно и в каких - нет и т.д.
   2.  Теория  должна  дать  экспликацию  понятия   "правильно   оформленное
описание".  В  частности,  она  должна  предоставить  те  критерии,  которые
показывают, в каких случаях описание является потенциально законченным  и  в
каких  -  нет;  в  каких  случаях  текст,  состоящий  более  чем  из  одного
предложения, является связным и в каких - нет; в каких случаях предложение в
языковом контексте может рассматриваться как возможная часть  описания  и  в
каких - нет и т.д.
   Итак, правильная организация композиционных элементов описания зависит от
лежащего в его основе композиционного плана, а также в известной степени  от
коммуникативного  намерения,  реализации  которого  служит   данный   текст.
Получатель сообщения должен реконструировать композиционный план отправителя
и, насколько это возможно, его коммуникативные интенции.  Существует,  таким
образом, тесная связь между задачей 2 и  более  общей  задачей  -  объяснить
процессы языковой коммуникации30.
   Тогда можно сказать, что  к  теории  1  оказывается  применима  претензия
Куайна, заключающаяся в том, что теория такого типа рассматривает  язык  как
соответствие,  вторым  компонентом  которого  является  класс   семантически
правильных истинных утверждений этого языка31 (2.2.1). Теория второго  рода
выходит  из  круга  подобной  критики.   Ее   теоремы   являются   теоремами
конструктивной системы в  том  отношении,  что  они  полагаются  "реальными"
определениями,    использующими    определенные    семантические    критерии
правильности в дополнение к обычным синтаксическим критериям, налагаемым  на
чисто формальные (или "номинальные") определения32.  Конструктивная  система
формализует некоторую область (предполагаемого) знания, которое  может  быть
представлено как множество предложений, сформулированных в неформализованном
дискурсе (например, естественном языке), где некоторые термины  должны  быть
соответственно  определены  в  системе,  использующей  правила   вывода,   а
некоторые образуют специальное множество терминов, принятых за элементарные,
т.е. базовые  примитивы  системы  ("внелогические  основы"  -  "extralogical
basis").  Таким  образом,  вопрос  о  динамических  критериях   правильности
возвращает нас к вопросу о произвольности/непроизвольности  выбора  "атомов"
категоризации, элементарных терминов системы,  на  новом  уровне.  Примитивы
должны при этом пониматься  как  уже  являющиеся  предметом  преднамеренного
использования или интерпретации; если их использование или интерпретация  не
очевидны, то они могут быть обеспечены неформальным объяснением,  в  строгом
смысле не являющемся частью системы.
   Термин выбирается в качестве элементарного не  потому,  что  он  является
неопределяемым; скорее, он является неопределяемым в силу того, что  он  был
выбран как элементарный... Вообще термины, принятые в качестве  элементарных
в одной системе, вполне могут поддаваться определению  в  какой-либо  другой
системе. Не существует ни абсолютных элементарных  терминов,  ни  такого  их
выбора, который был бы единственно правильным33.
   Так, например, неформализованная область может состоять  из  предложений,
описывающих человеческие отношения родства, а конструктивная система в  этом
случае будет состоять  в  точных  определениях  всех  предикатов  родства  в
терминах примитивов (например, Х - родитель Y и  X  -  женского  пола)  и  в
рекурсивно устанавливаемой  спецификации  теорем  через  аксиомы  и  правила
вывода.  При  этом  каждая  из   теорем   является   интерпретацией   (путем
определения) одного из первоначальных неформализованных предложений.
   Здесь может быть задан следующий вопрос, явившийся бы приложением  общего
для  аналитической  (и  не  только)  философии  "парадокса   анализа",   или
"парадокса объяснения": если мы уже располагаем неформализованным "знанием",
к  которому  мы  должны  обратиться  в  оценке  как   точности   определений
конструктивной системы, так и ее  адекватности  (то  есть,  образуют  ли  ее
теоремы  достаточно  дифференцированное  множество:  является  ли,   скажем,
некоторое  описание  законченным),  то  зачем  вообще  нужно  строить  такие
системы? Каким образом может что-то объяснить такая теория?
   Ответ может учитывать три аспекта.
   1. Успешно построенная конструктивная система сообщает нам нечто, чего мы
вообще не  знаем  заранее,  а  именно  тот  факт,  что  некоторые  примитивы
представляют  адекватные  основания  для  определения  всех  рассматриваемых
терминов - факт, имеющий несомненное методологическое значение. Кроме  того,
конструктивная  система   демонстрирует   набор   отношений   логической   и
определительной зависимости, многие из которых не даны заранее, но  способны
обеспечивать возможность дальнейшего анализа.
   2.  В  большинстве  случаев,  представляющих  интерес,  неформализованная
область не так ясна и не  так  однозначно  формализуема,  как  в  примере  с
семейным родством. Разветвленность и гетерогеннность формализуемых  областей
будет мотивировать преимущественное развитие  конструктивных  систем  прежде
всего в отношении систем, которые можно назвать "эпистемологическими" в  том
смысле, что их назначением является  представление  некоторой  части  нашего
знания относительно соответствующих этой части данных восприятия.  Например,
система, которая пытается представлять наше  знание  физических  объектов  в
терминах явлений, должна вначале поставить вопрос, какой  вид  феноменальных
объектов рассматривать (сенсорные данные, отрезки "потока опыта" и  т.д.)  -
вопрос, который сам по себе не может быть решен обращением  к  обычному  или
традиционному употреблению термина.
   Поэтому хотя конструктивные  системы  могут  в  первом  приближении  быть
рассмотрены как формализации, они являются  не  только  формализаци