Толстой отрицательно смотрел на всякое
правительство,  на  всякую  власть...  И  нужно сказать,  что так называемая
рабоче-крестьянская власть большевиков  не  представляет  в  этом  отношении
никакого  исключения...  Это  одно  из самых грубых,  жестоких,  деспотичных
правительств,  которые видела не  только  русская,  но  и  мировая  история.
Смертная казнь,  да еще без суда,  без разбора дела, снова стала обыденным и
бытовым явлением,  как во времена царского режима... Только раньше вешали, а
теперь "ставят к стенке",  и,  живи этот старик, может быть, ему пришлось бы
сказать: "Поставьте и меня"..." Но в том же докладе В. Булгаков заявил своим
слушателям: "Если среди вас есть враги большевиков, то я должен сказать, что
я и не с ними и что домогательства  противоположной  стороны  мне  одинаково
чужды..."  (***)  Примерно  такие  же взгляды высказывал в то время и другой
секретарь Толстого,  Н.  Н.  Гусев,  в статье "За кого бы был  Лев  Толстой"
(****).  Осенью 1919 г.,  когда Деникин, наступавший на Москву, был недалеко
от  Тулы,  организованное  в  поместье  Толстого  общество  "Ясная   Поляна"
намеревалось  обратиться  к  красным и белым с просьбой,  чтобы Ясная Поляна
была объявлена зоной, находящейся вне военных действий (*****).

  (* Воспоминания  крестьян-толстовцев.  1910-1930-е  годы.  М.,  1989.   С.
337-338. *)

  (** Поповский М. Русские мужики рассказывают. Последователи Л. Н. Толстого
в  Советском  Союзе.  1918-1977.  London,  1983.  С.  59,  67.  Воспоминания
крестьян-толстовцев. С. 16, 104, 108, 347-348. **)

  (*** Булгаков  В.  Лев  Толстой  и наша современность (о путях к истинному
возрождению). М., 1919. С.10-11, 13. ***)

  (**** Гусев Н.  За кого был бы Лев Толстой // Голос Толстого  и  Единение.
1919. No 12. Ср.: Поповский М. Русские мужики рассказывают. С. 64. ****)

  (***** Толстая Александра.  Проблески во тьме.  Вашингтон,  1965.  С.  27.
*****)

  Заслуживают внимания в связи  с  этим  два  воззвания,  написанные  В.  Г.
Чертковым  и  П.  И.  Бирюковым  как  раз  осенью  1919  г.  и  обращенные к
английскому общественному мнению. Они были озаглавлены "Save Russia (Спасите
Россию)".  Оба  автора одобряли выход России из войны в 1917-1918 гг.  "Наши
трудящиеся массы совершили одно из тех исторических деяний ("achievements"),
значение которых для будущего всего человечества настолько всеобъемлюще, что
оно едва ли может быть оценено нынешним поколением.  Два года назад  русский
народ, у которого свирепствовавшая тогда всемирная бойня вызывала отвращение
и физическое изнеможение,  отказался от всякого дальнейшего участия  в  ней.
Оставив   фронт  и  решительно  вернувшись  в  свои  дома,  русские  солдаты
продемонстрировали всему миру,  что война может  быть  остановлена  народами
независимо  от  их  правительств,  путем  простого  неповиновения.  Миллионы
человеческих личностей, которых русское правительство привыкло рассматривать
как  простое "пушечное мясо",  неожиданно обнаружили,  что под гипнотическим
влиянием церкви и государства они окончательно утратили свой здравый  смысл.
Неслыханной до того формой самопроизвольной демобилизации русский народ ввел
в дальнейшую историю  войн  новый  фактор,  с  которым  отныне  нужно  будет
считаться",  - писал Чертков.  Он полагал даже,  что пример, поданый русским
народом, "в большой степени содействовал прекращению европейской войны", что
сходное  поведение  немецких солдат побудило Германию сдаться.  Бирюков брал
под защиту Брестский мир:  "В ваших глазах это было преступление, задевающее
ваше достоинство.  Для них это был героический акт, равного которому не было
в истории.  Перед лицом наступления могущественного противника народ  и  его
правительство,  обессиленные,  прекратили  войну и,  сложив оружие,  открыли
мирные переговоры,  приглашая вас сделать то же.  Но вы ответили на это лишь
презрительным молчанием.  С того времени в каждом случае, когда это казалось
возможным,  вплоть до последней  резолюции  Петроградского  совета,  русское
правительство  не  переставало  предлагать умиротворение,  но вы отвечали им
танками и другими орудиями разрушения. Почему?" (*)

  (* Save Russia.  A Remarkable Appeal to England by Tolstoy's Executor in a
Letter to his English Friends by V.  Tchertkoff.  London, 1919. P. 3, 16-17.
*)

  Чертков заявлял,  что в ходе  революции  русский  народ  осуществил  такие
преобразования,   о   которых   только   мечтали  самые  смелые  европейские
реформаторы:  "Земельная проблема была решена полным уничтожением помещичьей
собственности  и  передачей  земли  в распоряжение тех,  кто обрабатывает ее
своими руками. Церковь отделена от государства. Интересы трудящихся классов,
по крайней мере в принципе,  ставятся а первое место, и рабочие теоретически
признаются хозяевами страны".  "Не будучи ни "большевиком",  ни  сторонником
какой-либо насильственной власти",  Чертков отвергал "сатанинскую внутреннюю
войну",  свирепствовавшую  в  стране,  и  "искусственное  и   насильственное
вовлечение  в  эту  войну  наших  новых  поколений  и  вообще  большой части
населения,  никак в ней не заинтересованного". Он осуждал "иностранные силы,
которые  путем  поддержки,  прямой  или косвенной,  оказываемой некоторым из
воюющих сторон,  продлевают  эту  братоубийственную  бойню".  И  Чертков,  и
Бирюков   призывали   "братьев   рабочих"   помешать   своим  правительствам
осуществлять "любое вмешательство,  открытое или  замаскированное",  в  дела
России (*).

  (* Save Russia. P. 8-9, 14-17. *)

  С обеими   воюющими   сторонами,   участвующими   в   гражданской   войне,
сподвижникам Толстого приходилось сталкиваться  прежде  всего  при  попытках
красных и белых мобилизовать толстовцев в армию. После Февральской революции
Временное правительство признало права тех, кто по нравственным соображениям
отказывается взять в руки оружие,  и амнистировало лиц,  осужденных по таким
обвинениям при царе.  Большевики  не  сразу  решились  отказаться  от  этого
решения.  В  конце  1918 г.  был подготовлен,  а 4 января 1919 г.  утвержден
декрет  об  освобождении  от  военной  службы  лиц,  не  приемлющих  ее   по
религиозным соображениям.  Право возбуждать ходатайства о таком освобождении
предоставлялось  "Объединенному   совету   религиозных   общин   и   групп",
возглавляемому  В.  Г.  Чертковым.  Первое  время  это  право признавалось и
красными,  и белыми,  но затем оно стало нарушаться обеими сторонами.  Уже в
декабре 1919 г. советские карательные органы расстреляли за отказ от военной
службы восемь молодых толстовцев.  Год спустя была  арестована,  подвергнута
истязаниям  и осуждена на заключение в концентрационном лагере другая группа
толстовцев.  За отказ от военной службы было расстреляно свыше 100  человек.
14  декабря  было  издано  "Разъяснение"  к  декрету 1919 г.  Согласно этому
разъяснению,  Объединенный совет,  возглавляемый Чертковым,  отстранялся  от
участия  в  решении  вопросов  об отказе от воинской службы.  Верховный Суд,
рассматривая дело толстовца Николаева,  принял решение, что действие декрета
1919  г.  не распространяется на толстовцев,  ибо "последователи учения Льва
Толстого  являются  не  последователями  религиозной  секты,   исповедующими
определенный религиозный культ, а свободомыслящей этической группой, носящий
антимилитаристский характер и проводящей в жизнь принципы непротивления  злу
насилием".  В  1923  г.  Наркомюст подтвердил исключение толстовцев из числа
религиозных групп,  имеющих право на освобождение от воинской службы.  В. Ф.
Булгаков  отмечал  парадоксальность  такого  положения,  когда атеистическое
государство  дискриминирует  группу  лиц  на  том  основании,  что  они   не
религиозные   сектанты,   а  светские  лица  (*).  После  нескольких  смелых
выступлений (**) В.  Ф.  Булгаков вынужден был оставить Россию и  уехать  за
границу.

  (* Булгаков  В.  Ф.  Лев Толстой и судьбы русского антимилитаризма // Воля
России.  1924. No 14-15. С. 90-97; Поповский М. Русские мужики рассказывают.
С. 68-72, 77-80. *)

  (** Толстая А.  Проблески во тьме.  С.  118.  Поповский М.  Русские мужики
рассказывают. С. 65. **)

  Зигзаги советской политики отражались на судьбе сподвижников  Толстого.  В
1919 г. Луначарский назначил А. Л. Толстую "комиссаром Ясной Поляны". Но уже
вскоре после этого на московской квартире, где она жила, был устроен обыск в
поисках "тайной типографии"; после вторичного обыска дочь Толстого была даже
арестована и попала в ЧК - хотя и не надолго.  Третий  обыск  и  арест  были
произведены  в  марте  1920 г.  На этот раз обвинение было более серьезным -
участие в деятельности так называемого "Тактического  центра".  Участие  это
выражалось   в  том,  что  Толстая  предоставляла  главным  обвиняемым  свою
квартиру,  ставила  самовар  и  поила  их  чаем.  Александра  Львовна   была
приговорена  к трем годам лагеря (женской колонии),  но освобождена досрочно
(*).

  (* Толстая А. Проблески во тьме. С. 31, 34-36, 40-45, 54-121. *)

  Аресты А.  Л.  Толстой и ее освобождения  из  заключения  были  несомненно
связаны   с  постоянными  колебаниями  советской  политики.  Начинался  НЭП;
одновременно  разразился  голод  в  Поволжье.  Большевики  были  чрезвычайно
заинтересованы  в улучшении своей международной репутации и получении помощи
из-за границы.  Именно в то время был создан  комитет  помощи  голодающим  с
участием  Прокоповича,  Кусковой  и  др.;  в  состав комитета была введена и
Александра  Толстая.  Тогда  же  Ленин  решил  "архи-любезно"  ответить   на
предложение духоборов, эмигрировавших при царе в Канаду, вернуться в Россию.
В  марте  1921  г.  в  Москве  собрался  съезд  представителей   сектантских
сельскохозяйственных  и  производственных  артелей  (*).  В Ясной Поляне был
организован  Музей-усадьба,   при   котором   несколько   лет   существовала
сельскохозяйственная коммуна.

  (* Поповский М. Русские мужики рассказывают. С. 82-83, 85. *)

  Насколько эфемерны  были эти уступки,  видно уже из судьбы Комитета помощи
голодающим:  когда получение помощи из-за границы  было  обеспечено,  власти
ликвидировали комитет и арестовали его членов.  В числе арестованных (хотя и
ненадолго) опять была А. Толстая.
  В 1923 г. издательство "Задруга" было закрыто; изданием сочинений Толстого
занялся Госиздат (*).  Тогда же  Крупская  издала  распоряжение  об  изъятии
религиозных  сочинений  Толстого  из всех массовых библиотек - распоряжение,
вызвавшее, как мы знаем, резкую, но недолговременную реакцию Горького.

  (* Толстая А. Проблески во тьме. С. 25, 150-155. *)

  1928 год -  год  столетия  Толстого  -  отразил  крайнюю  противоречивость
правительственной  политики по отношению к писателю.  Толстовский юбилей был
отмечен повсеместно и,  в частности, в Ясной Поляне; в торжествах участвовал
Луначарский   (*).   Было   принято  правительственное  решение  об  издании
юбилейного Полного собрания сочинений Толстого.

  (* Там же. С. 213-216. *)

  Но в том же году была развернута широкая пропагандистская кампания  против
Толстого  и  толстовства.  Обличением  Толстого  как  "столпа  и утверждения
поповщины" занимались М.  Ольминский,  Е.  Ярославский, А. Мартынов и многие
другие (*).  В "Правде" была помещена статья, где резко осуждались юбилейные
торжества в Ясной Поляне:  полуграмотные  журналисты  назвали  "Прославление
Природы"  из  девятой симфонии Бетховена,  пропетое школьниками,  "псалмами"
(**).  В том  же  году  были  арестованы  и  отправлены  на  Соловки  пятеро
толстовцев.  За  активную  пропаганду  был  арестован  и  сослан  в  1929 г.
толстовец И.  П.  Ярков.  Духоборы,  переселившиеся в 1921  г.  в  Советскую
Россию,   ходатайствовали  теперь  об  обратной  эмиграции  -  ответом  были
репрессии и расстрелы (***).

  (* Поповский М. Русские мужики рассказывают. С. 119-120. *)

  (** Толстая А. Проблески во тьме. С. 218. **)

  (*** Поповский М.  Русские мужики рассказывают.  С.  59, 111-116, 124-126,
227-233. ***)

  Положение Ясной   Поляны  и  яснополянской  школы  становилось  все  более
тяжелым.  Местные партийцы творили бесчинства,  растлевали  учениц  школы  и
одновременно  писали  доносы  в  Москву;  школе навязывалась антирелигиозная
пропаганда.  Толстая обращалась к центральным властям, была даже на приеме у
Сталина.  Все это было бесполезно. В 1929 г. дочь Толстого навсегда покинула
Россию (*)  и  уехала  в  Японию.  Дальнейшая  ее  деятельность  -  создание
Толстовского фонда, помощь эмигрантам из России, выступления по радио против
советской  интервенции  в  Венгрии  в  1956  г.  и   травли   Пастернака   -
осуществлялась уже за рубежом, в Соединенных Штатах.

  (* Толстая А. Проблески во тьме. С. 228-242. *)

  Деятельность других  сподвижников  Толстого  постепенно  свелась  к  одной
задаче:  изданию Полного собрания сочинений Толстого  и  литературы  о  нем.
Важнейшую роль в подготовке этого издания сыграли В. Г. Чертков, Н. Н. Гусев
и ряд литературоведов-текстологов - М.  А.  Цявловский,  Б.  М.  Эйхенбаум и
другие.  Начатое в 1928 г. Полное собрание издавалось в течение тридцати лет
- до 1958 г.  (Чертков не дожил до его окончания). Каково было его значение?
А.  Л.  Толстая отстранилась от него с самого начала - она считала,  что при
скромном тираже и большой цене это издание  не  сыграет  какой-либо  роли  в
распространении  взглядов  Толстого (*).  Отчасти это верно:  приобрести эти
тома смогло  лишь  небольшое  количество  специалистов  старшего  поколения,
книжные спекулянты и библиотеки. Издание подвергалось сокращениям: в 1939 г.
в постановлении Совнаркома указывалось на  "промахи  и  ошибки"  в  вышедших
томах и предлагалось пересмотреть все подготовляемые тома (после т.  38);  в
1951 г.  А. А. Фадеев заявил о недопустимости печатания в собрании сочинений
произведений  Толстого,  "носящих  реакционный  характер,  являющихся прямой
пропагандой религии" (**).  И  все-таки,  при  всех  его  недостатках,  само
существование этого издания стало важным фактором развития русской культуры.
В библиотеках (во всяком случае,  в библиотеках больших  городов  и  научных
центров)  прочесть  тома  этого  издания  было возможно;  в спецхран оно,  к
счастью,  никогда  не  отправлялось.  Н.  Н.  Гусев   издал   монументальный
двухтомный труд "Летопись жизни и творчества Толстого"; вернувшийся в Россию
в 1949 г.  В.  Ф.  Булгаков опубликовал воспоминания о последнем годе  жизни
Толстого (***).

  (* Там же. С. 25. *)

  (** См.:  Сарнов С.  Зачем мы открываем "запасники" // Огонек. 1990. No 3.
С. 17-18. **)

  (*** Булгаков В. Л. Н. Толстой в последний год жизни. М., 1957. ***)

  Но наряду с людьми,  стремившимися к наиболее полной публикации  сочинений
Толстого,  существовали  и деятели,  пытавшиеся осуществить его нравственные
заветы на практике. Это были толстовцы, первые поколения которых начали свою
деятельность  еще  при  жизни  Толстого.  Состав  их  был весьма разнороден.
Толстовцы, объединившиеся в 1921 г. в сельскохозяйственную коммуну при Ясной
Поляне,  оказались явно не способными наладить хозяйство; коммуна распалась,
и вместо нее была организована сельскохозяйственная артель служащих (*).

  (* Толстая А. Проблески во тьме. С. 131-142. *)

  Совсем иной характер имела деятельность других толстовцев, преимущественно
крестьян, которые стали создавать свои коммуны в различных местностях России
и Украины.  Организация этих коммун,  конечно, не была прямым осуществлением
идей  Толстого,  мечтавшего  об отмене собственности на землю и установлении
свободного и всеобщего землепользования согласно плану Генри  Джорджа.  Один
из  толстовцев  пытался  было  предложить в 30-х годах реформу Генри Джорджа
советскому правительству, но кончилось это плачевно - его арестовали (*). Но
общий  принцип  отказа  от  земельной  собственности,  высказанный Толстым в
письмах  к  Столыпину,  был  сохранен  и  его  последователями.  Коммуны  их
строились по старому принципу утопических коммунистов: "брать по способности
и давать по потребности".  "Люди за долгие годы жизни в коммуне уже  отвыкли
от таких понятий,  как "мой дом",  "моя корова" и т.  д.  ; все было "наше".
Люди уже сильно впитали в себя коммунистические,  не частно-собственнические
чувства",  -  писал в своих воспоминаниях о коммуне один из ее организаторов
Б.  В. Мазурин (**). Но, несмотря на то что хозяйство в коммунах развивалось
успешно,   все   они  вскоре  натолкнулись  на  сугубо  враждебную  политику
государства.  Уже  в  1927-1929  гг.  была  подвергнута   преследованиям   и
разгромлена коммуна в Шестаковке под Москвой, жизнь которой по сохранившимся
рукописям описал М.  Поповский.  Руководители ее,  Мазурин  и  другие,  были
отданы  под  суд.  "За  что  же  их судить?  - спрашивал защитник коммунаров
Кропоткин  (по-видимому,  родственник  П.  А.  Кропоткина).   -   Они   ведь
действительно жили коммуной, а не болтали, как некоторые".

  (* Воспоминания крестьян-толстовцев. С. 74. *)

  (** Там же. С. 78, 194-195, 260. **)

  "Жить коммуной"  в  государстве,  которое именовало себя коммунистическим,
оказалось  невозможным.  Обобществив  свое  хозяйство,  толстовцы   все   же
стремились  сохранить  то  право,  о  котором  Толстой писал Столыпину как о
незыблемом,  - "право собственности на произведения  своего  труда".  Уже  с
начала  1923 г.  хозяйство в Шестаковке,  по воспоминаниям Мазурина,  "стало
товарным" - толстовцы снабжали молоком 2-ю Градскую больницу и детские ясли.
После  разгрома  Шестаковской  и  других  коммун  в  Европейской  части СССР
толстовцы в  1931  г.  переселились  в  Сибирь,  где  основали  недалеко  от
строящегося Новокузнецка (Сталинска) новые коммуны. Но и здесь ими руководил
"свободный  дух  предприимчивости,  не  капиталистической,  а  коллективной,
крестьянской",  - дух, который оказался совершенно несовместимым с советской
системой.  Право  собственности  коммунаров  на  произведения  своего  труда
оказалось  ограниченным  не  фиксированным  "единым налогом",  как предлагал
Генри Джордж,  а  все  расширявшимися  обязательными  поставками,  "твердыми
заданиями" и т. д.
  Подводя итоги взаимоотношениям толстовских  коммун  с  советской  властью,
Мазурин  писал:  "Многочисленные  факты  говорят о том,  что мощный толчок к
возникновению   самодеятельных   сельскохозяйственных   коммун    (как    на
политической,   так   равно   и   на   религиозной  основе)  дала  вовсе  не
коллективизация,  а февральская революция.  На долю  коллективизации  выпало
нечто  обратное  -  свести  все эти подлинно самодеятельные коммунистические
организации на нет,  заменив  инициативу  в  них  узкими  рамками  казенного
колхозного устава" (*).

  (* Там же. С. 97, 140, 146-147. *)

  В обстановке  всеобщей коллективизации,  при непрерывных преследованиях со
стороны властей, сибирские коммуны восемь лет отстаивали свое существование.
В 1934-1935 гг. были арестованы и осуждены на основании совершенно абсурдных
обвинений несколько членов коммуны,  и в их числе учительница Анна  Малород.
Если  "Правда"  принимала  ораторию Бетховена,  исполнявшуюся яснополянскими
школьниками,  за "псалмы",  то  сибирские  обвинители  проявили  не  меньшую
эрудицию,  утверждая,  что  А.  Малород  разучивала с учениками "религиозную
песню "Крейцерову сонату" Толстого" (*).  В 1936  г.  была  осуждена  другая
группа коммунаров,  и в их числе А.  Барышева, Мазурин, Я. Драгуновский и Д.
Моргачев. В 1937-1938 гг. пошли повальные аресты; приговор Мазурину и другим
был   отменен  прокурором  "за  мягкостью"  и  подсудимым  были  даны  более
длительные сроки.  Отправленные в лагеря многие из толстовцев, в числе их Я.
Драгуновский   и   А.  Барышева,  были  расстреляны.  Но  сибирская  коммуна
продолжала,  несмотря на преследования, существовать до 1939 г. Уже после ее
гибели, во время войны, большое число толстовцев было