"бороться  с
правительством орудием мысли,  слова, поступков жизни, не делая ему уступок,
не  вступая в его ряды,  не увеличивая его силу" (53,  7),  а если "нельзя у
себя - за границей,  как Герцен" (55, 255). Он помогал людям, отказывавшимся
от  военной  службы,  организовывал  эмиграцию духоборов в Канаду,  вместе с
Короленко выступал против столыпинских казней.

  (* Так считал ряд авторов - от В.  И.  Ленина (Полн.  собр. соч. Т. 48. С.
11-12)  до американского исследователя В.  Краснова (Krasnov V.  Wrest- ling
with Lev Tolstoy.  War,  Peace and Revolution in A. Solzhenicyn's New August
Chetyrnadtsatogo // Slavic Review. 1986. V. 95, N 4. P. 708). *)

  Исторические прогнозы Толстого основывались не на том,  что представлялось
ему желательным,  а на том, что он видел вокруг себя. Беседы с крестьянами и
рабочими,   о  которых  он  писал  в  статье  "Что  же  делать?",  были  его
повседневным   занятием.   Он   не   пользовался   еще   системой   нынешних
социологических  опросов,  но  ставил  перед  собой  в  значительной степени
аналогичные задачи:  пытался узнать мнения и настроения как  можно  большего
числа   людей.  Такое  общение  приводило  его  к  мысли,  что  столыпинское
"успокоение"  приведет  к  новой  революции,  ибо  "сознание  ненужности   и
преступности  правительства  будет делаться все яснее и яснее людям русского
народа и сделается,  наконец, то, что огромное большинство людей... не будет
уже   в  состоянии  повиноваться  правительству..."  {38,  168).  Подыскивая
название для статьи "Неизбежный переворот",  Толстой думал  и  о  таком  его
варианте:  "Революция неизбежная, необходимая и всеобщая" (38, 509). И марте
1910 г. он писал: "Революция сделала в нашем русском народе то, что он вдруг
увидал  несправедливость  своего  положении.  Это  -  сказка  о царе и новом
платье.  Ребенком,  к сказал то,  что есть,  что Ц голый,  была
революция.  Появил  в  народе сознание претерпеваемой им неправды...  И
вытравить это сознание уже нельзя" (58,  24).  А в сентябре  того  же  года,
узнав об относительно мирной революции и Португалии, Толстой заметил: "У нас
будет не португальская роволюция, если будет..." (*)

  (* Яснополянские записки Д. П. Маковицкого. Кн. 4. С. 360. *)

  В своих наблюдениях Толстой не ограничивался только Россией.  У него  были
корреспонденты  во всем мире - в Европе,  в Америке и в Азии - и среди них -
Мохандас Карамчанд Ганди.  Он мог убедиться в  том,  что  народы  отнюдь  не
жаждут  того  "открытого,  завоевательного" национализма,  который привлекал
Струве в Британском  империи,  что  в  мире  становится  все  больше  людей,
которые,  как  и в России,  не желают,  чтобы их гнали на войну,  и не верят
своим правительствам.
  Спор между  Толстым  и Струве и подобными ему "консервативными либералами"
был разрешен на практике.  Прошло всего семь лет со дня смерти  Толстого,  и
история  показала,  какой  путь  развития  России  оказался  если  не  более
"легким", то, во всяком случае, более реальным.


        "III. РЕВОЛЮЦИЯ И ИДЕИ ТОЛСТОГО"

  В феврале 1917 года революция, о которой постоянно думая Толстой и которой
не ожидал ни один из политических деятелей, совершилась.
  Как же  отнеслись  к  этой  революции  политики различных направлений?  Ее
приветствовали почти все, за самыми ничтожными исключениями. Струве и другие
"веховцы"  сразу  же  после  революции  стали издавать еженедельник "Русская
свобода".  В передовой статье Струве писал:  "Произошло  величайшее  мировое
событие.  В  кратчайший  срок  пал Николай Второй и в своем падении увлек за
собой династию Романовых и Российскую монархию...  Этот переворот, великий в
своей  быстроте  и простоте,  требует от нас действенного служения добру..."
Ему вторил Бердяев:  "...Русский народ  доказал,  что  он  великий  народ  и
достоин великого будущего. На краю гибели, в положении безвыходном, совершил
он самую бескровную и безболезненную из  революций...  И  поразительно,  как
бесславно  погибло старое,  некогда священное царство - у него не нашлось ни
одного рыцарского защитника..." (*)

  (* Русская Свобода. 1917. N 1. С. 1-5, 6-7. *)

  Сходными настроениями  был  охвачен  и  другой  современник  -   последний
секретарь  Толстого  Валентин Булгаков.  Он писал о солдатах,  примкнувших к
революции:  "...солдатами толпа прямо любуется.  Любуюсь и я.  Не впервые ли
парод  глядел  на  этих  серых людей как на братьев своих?..  Но сегодня это
чувство близости и единства охватило,  несомненно, всех..." Булгаков зашел к
Мережковским.  "- А, вот посол Льва Николаевича! - приветствовали меня. - Ну
что,  каковы ваши впечатления от всего происходящего? - Да самые хорошие! Я,
хоть  и "толстовец",  а все хожу и радуюсь...  - А вы не боитесь,  что немцы
придут? - обратился ко мне с вопросом Д. С. Мережковский. - Нет, не боюсь. -
Ах, ведь вы, "толстовцы", ангелы... Ангелы!" (*)

  (* Булгаков Вал.  Революция на автомобилях.  (Петроград в феврале 1917 г.)
// На чужой стороне. 1924. No 6. С. 15, 25-26. *)

  Вопрос о войне не был случаен.  Именно этот вопрос вскоре разделил русскую
интеллигенцию на различные,  противостоящие друг другу течения. Безусловными
противниками войны были толстовцы.  Уже в сентябре 1914 г.  В.  Ф.  Булгаков
составил  воззвание "Опомнитесь,  люди-братья":  "Совершается страшное дело.
Сотни тысяч,  миллионы людей,  как звери,  набросились друг на друга... Весь
образованный мир,  в лице представителей всех умственных течений... дошел до
такого невероятного ослепления,  что называет эту ужасную человеческую бойню
"священной",  "освободительной"  войной...  Мечтают  о разоружении,  которое
будто бы принесет война.  Братья,  не верьте этому! Ведь разоружить народы -
значит для современных правительств то же самое,  что уничтожить самих себя,
потому что эти  правительства  держатся  только  благодаря  государственному
насилию...  Как  же они могут отбросить свою единственную опору - солдатский
штык?!.. Наши враги - не немцы, а для немцев враги не русские и не французы.
Общий  враг  для  всех нас...  - это зверь в нас самих" (*).  Воззвание было
подписано также Д.  Маковицким,  И.  Трегубовым и другими.  За составление и
распространение  этого воззвания Булгаков спустя месяц был арестован в Ясной
Поляне.  Толстовцы,  уклонявшиеся  от  военной  службы,  подвергались  более
жестоким наказаниям, чем до войны.

  (* Булгаков Вал. Опомнитесь, люди-братья! М., 1922. С. 36. *)

  Левые социалистические  течения  также  были против войны,  но призывали к
"миру без аннексий и контрибуций",  считая  неизбежным  продолжение  военных
действий до тех пор, пока не удастся этот мир заключить (особой, как увидим,
была позиция большевиков).
  Представители религиозно-философского  направления  в  интеллигенции,  те,
кого  В.  Ф.  Булгаков  именовал  "соловьевцами"  (последователями   В.   С.
Соловьева),  стояли за войну до победы.  "Ныне разразилась,  наконец,  давно
жданная мировая борьба славянской и германской расы", - писал Н. Бердяев еще
в  1915  году.  "Славянская раса,  во главе которой стоит Россия...  идет на
смену другим расам,  уже сыгравшим свою роль...  это - раса  будущего"  (*).
Более  сложной  была  позиция  Д.  Мережковского.  Он отвергал "национальную
гордыню" веховцев (**),  но и сам призывал к победе "ноли кой армии русского
народа"  (***).  Антивоенные  настроения,  все более усиливавшиеся в течение
1917 года,  чрезвычайно беспокоили Бердяева  и  его  единомышленников.  И  в
журнальных   статьях,   и   в   особой   брошюре   Бердяев  выступал  против
"бессмысленной  фразы"  "без  аннексий  и  контрибуций"  и  доказывал,   что
"притязания   великих   национальностей,  создавших  великие  государства  и
культуры,  на  государственное  и  культурное   преобладание   должны   быть
фактически  признаны...  как  источник излучения света для малых и слабых...
Колонии чувствуют неразрывную связь с Англией и любят ее..." В России  также
"реальный  вес  великоросса  иной,  чем  белорусса,  грузина или татарина...
Украинское национальное самоопределение всегда было по природе  своей  не  в
меру   раздутым   провинциализмом...   Мечтательный...   интернационализм...
обрекает нас на одинокий позор. Да не будет этого, да восстанет против этого
русский  народ,  который  спасал  Россию  в  смутную эпоху и в Отечественную
войну..." (****)

  (* Бердяев Н. Душа России. Л., 1990. С. 19. *)

  (** Мережковский Д. С. Невоенный дневник. Пг., 1917. С. 200-204. **)

  (*** Мережковский Д. С. Завет Белинского. [Б. м., б. г.]. С. 42-43. ***)

  (**** Бердяев  Д.  1)  Интернационализм,  национализм и империализм.  Пг.,
1917.  С.  15-27; 2) Положение России в мире // Русская Свобода, 1967. No 5.
С. 11. ****)

  Он не восстал,  а если и восстал, то совсем но так, как хотелось Бердяеву.
К власти пришли не "мечтательные интернационалисты", призывавшие к "миру без
аннексий и контрибуции",  а большевики,  выступавшие за поражение  страны  и
"превращение империалистической войны в гражданскую".
  К концу 1917 года перестала существовать регулярная  армия,  разрушен  был
прежний государственный и судебный аппарат.
  Дальнейшие последствия этих событий были еще неизвестны современникам.  Им
бросалась  в глаза прежде всего наступившая анархия,  ассоциировавшаяся в их
представлениях с толстовским анархизмом.  Они не могли предвидеть, что люди,
возглавившие  большевистскую  революцию,  окажутся способными восстановить в
ходе гражданской войны почти всю территорию Российской  империи  и  создадут
новую государственность - более могущественную, чем прежняя. Государство это
сможет уничтожить не только господствующие классы старой России,  но  и  тот
класс, представителем которого считал себя Толстой, - крестьянство.
  Но все это было еще впереди. Однако и то, что произошло к концу 1917 года,
требовало  осмысления.  Оно,  естественно  было  разным  у  различных  групп
интеллигенции.

        "Представители религиозно-философского направления против Льва Толстого"

  Восторг "веховцев" перед русской  революцией  сменился  разочарованием.  В
1918  г.  ими  был  составлен и даже доведен до корректуры новый сборник под
заглавием "Из глубины",  вышедший в свет в 1921 г.,  но почти не  получивший
распространения.
  Именно в сборнике "Из глубины" его предшественник,  сборник 1909  г.,  был
объявлен  "призывом  и  предостережением"  (*)  и  "Вехам"  приписывалась та
пророческая роль,  которую усматривают в этой книге многие нынешние  авторы.
Едва  ли  это  справедливо:  как  мы видели,  ни о какой будущей революции в
"Вехах" не говорилось - внимание автором было обращено к революции 1905 года
и ее неудаче.  Претензии на пророчество основывались,  очевидно, на том, что
авторы писали тогда  о  зловредной  роли  безнациональной  и  безрелигиозной
русской  интеллигенции;  их  не  послушались,  -  из-за этого,  по убеждению
авторов сборника "Из глубины", и произошла новая революция.

  (* Из глубины. Сб. статей о русской революции. YMCA-PRESS, 1967. С. 25. *)

  Таким образом,  "веховцы" и в 1918 г.,  как и десять лет  до  этого,  были
уверены   в   огромной,   титанической  роли  русской  интеллигенции  как  в
"создании", так и в "разрушении" государства. Правда, к этому присоединялось
теперь  и  осуждение русского народа:  "...прославленный за свою преданность
народ настолько показал свой реальный нравственный облик,  что  это  надолго
отобьет  охоту  к  народническому  обоготворению  низших классов".  Но народ
все-таки только "исполнитель",  орудие в руках какого-либо "направляющего  и
вдохновляющего меньшинства" (*). Ответственность за революцию поэтому должна
быть возложена на образованное меньшинство.

  (* Там же. С. 185, 251, 314. *)

  Однако наряду с безнациональной интеллигенцией к  этому  меньшинству  была
отнесена в сборнике еще одна фигура, названная в статье Н. А. Бердяева "Духи
русской революции" (напечатанной в 1918  г.  не  только  в  сборнике,  но  и
отдельной журнальной статьей). Речь шла о Льве Толстом.
  "Русская революция являет собой своеобразное торжество  толстовства..."  -
писал Бердяев.  "Толстой был злым гением России, соблазнителем ее... Мировая
война проиграна Россией потому,  что в ней возобладала толстовская моральная
оценка  войны...  Это  Толстой  сделал нравственно невозможным существование
Великой России...  Необходимо освободиться от Толстого как от  нравственного
учителя. Преодоление толстовства есть духовное возрождение России..." (*)

  (* Там же.  С. 96-102. Ср.: Бердяев В. Духи русской революции. Рига, 1990.
С. 24-28. *)

  Бердяев был не одинок.  Сходные мысли высказывал тогда же  прежний  критик
"Вех" - Д.  С.  Мережковский. В статье "Толстой и большевики", написанной во
время гражданской  войны  и  помещенной  в  сборнике  "Царство  Антихриста",
Мережковский  ставил  вопрос:  "С  кем  Толстой"  - с белыми или с красными?
"Толстой не с нами..." - заявлял он. "...Отрицание насилия отделяет Толстого
от большевиков и от нас в одинаковой степени.  Вопрос в мере:  у большевиков
насилие безмерное,  а мы его умеряем...  Ближе всего большевизм  Толстому  в
эстетике и метафизике...  Воля к дикости, воля к безличности... Большевизм -
самоубийство Европы.  Начал его Толстой, кончает Ленин... Русский большевизм
- толстовское чистилище..." (*)

  (* Царство Антихриста. Munchen, 1921. С. 191-198. *)

  Заметим, что  такую  враждебность  к  Толстому обнаруживали не ретрограды,
обличавшие его при жизни,  а люди,  выступавшие до революции как  противники
самодержавия. Чем же это объяснялось?
  При всех расхождениях Мережковского с "веховцами" их сближала,  как мы уже
отмечали,   вера   в   решающую  роль  в  истории  идей  и  их  носителей  -
интеллигентов.  Идеи эти существуют как  бы  изначально,  и  их  нужно  лишь
правильно  понять  и  внушить народу.  "Русская национальная мысль чувствует
потребность и долг разгадать загадку России,  понять идею России, определить
ее задачу и место в мире.  Все чувствуют в нынешний мировой день, что Россия
стоит перед великими и мировыми  задачами...  Не  может  человек  всю  жизнь
чувствовать какое-то особенное и великое призвание... если человек ни к чему
значительному не призван и не  предназначен.  Это  биологически  невозможно.
Невозможно  и в жизни целого народа..." - писал Бердяев в 1915 г.  (*),  а в
книге "Русская идея",  подводящей итоги его размышлениям о России,  он  даже
приписывал  эту  идею  Богу,  Создателю  Вселенной:  "Что  замыслил Творец о
России?" - спрашивал он (**).  Таким же воплощением мировых  идей  -  борьбы
Христа с Антихристом - считал историю и Мережковский.

  (* Бердяев Николай. Душа России. Л., 1990. С. 3. *)

  (** Бердяев Н. Русская идея. YMCA-PRESS, 1971. С. 5. **)

  Исторические взгляды Толстого,  его представление об историческом процессе
как о "бессознательной,  общей,  роевой жизни  человечества",  зависящей  от
взаимодействия  "однородных  влечений  людей",  совершенно не принимались во
внимание его обличителями.  Для них он был только проповедником губительного
"непротивления злу".  Отсюда и странные упреки Бердяева Толстому в том,  что
он "отвергал историю" и учил "элементарно  и  упрощенно  морализировать  над
историей  и  переносить  на  историческую  жизнь  моральные  категории жизни
индивидуальной" (*).  Никогда Толстой не "морализировал"  над  историей.  Он
отвергал лишь бессмысленное преклонение историков и писателей перед деяниями
"великих людей",  не отвечавшими самым простым нормам  человеческой  морали.
Высокие  нравственные  требования  он  предъявлял  не истории,  а конкретным
людям,  в том числе и государственным деятелям.  Считая исторический процесс
закономерным  и не зависящим от воли отдельных лиц,  Толстой отвергал всякое
"суеверие    устроительства"    -    как     социалистическое,     так     и
государственно-националистическое.    Оппонентам    его    такое   "суеверие
устроительства" было весьма свойственно.  Еще осенью 1917 г., до того как П.
Б.  Струве  собрал  сборник  "Из  глубины",  он принимал в Ростове участие в
создании Добровольческой армии.  В 1920 г. он стал министром иностранных дел
врангелевского правительства.  Д. С. Мережковский вместе с Д. В. Философовым
и 3. Н. Гиппиус во время русско-польской войны 1920 г. помогали формированию
русских отрядов Савинкова и Булак-Балаховича в армии Пилсудского.

  (* Из глубины. С. 99; ср.: Бердяев Н. Духи русской революции. С. 25-26. *)

  Деятельность эта окончилась неудачей.  Утверждая,  что в русской революции
нет "созидательных потенций",  Струве еще в 1918 г.  писал,  что она  "жалко
неспособна  и  бессильна создать даже красную армию" (*).  Предсказание это,
как и многие другие,  не оправдалось.  Красная армия  была  создана,  и  она
одержала  победу  над  белыми.  Струве и Мережковские оказались за пределами
России;  в 1922 г.  за границу были высланы Н.  Бердяев,  С.  Булгаков и  С.
Франк.

  (* Из глубины. С. 301. *)

  После окончания  гражданской  войны  обличения Толстого как будто потеряли
свою актуальность.  В.  А.  Маклаков в юбилейной речи по поводу  десятилетия
смерти  писателя заметил:  "...говорить о каком бы то ни было сходстве между
учением Толстого и большевиков значит ничего не понимать в этом учении... Мы
все  стоим  по  разным  концам  баррикады,  но мы стоим по одну сторону не с
Толстым,  а с большевиками...  Мы,  противники большевиков, как и они
сами,   признаем,  что  бывают  эпохи,  когда  насилие  необходимо...
Возьмите консервативные партии.  Разве не говорили они,  как Столыпин, когда
им  указывали на случайность,  жестокость,  несправедливость репрессий,  что
"когда горит дом,  бьют стекла"..." А если это так,  то Толстой  "сказал  бы
нам... что не нам осуждать большевиков..." (*)

  (* Маклаков В. А. Толстой и большевизм. Речь. Париж, 1921. С. 6-9. *)

  Тем не  менее  и после 1921 г.  в среде эмигрантов нашлись люди,  склонные
возлагать вину за революцию на Льва Толстого.  (*) Одним из наиболее стойких
защитников этой идеи оказался И.  А.  Ильин,  высланный в 1922 г.  из России
вместе с другими представителями оппозиционной интеллигенции.  В 1925 г.  он
сделал  в  Праге,  Берлине  и  Париже ряд докладов,  содержание которых было
изложено им в газетной статье "Идея Корнилова".  В  этой  статье  он  писал:
"Одна  из причин той великой беды,  которая постигла нашу родину,  состоит в
неверном строении русского  характера  и  русской  идеологии".  Порок  се  -
"сентиментальность".    "И   вот   в   своеобразном   сочетании   безвольной
сентиментальности,  духовного нигилизма и морального  педантизма  возникло и
окрепло зловредное учение графа Л.  Н. Толстого "о непротивлении злу силою";
учение,  которое более или менее успело отравить сердца нескольких поколении
в России и...  ослабило силы в деле борьба со злодеями...  Соблазненные этим
голосом сентиментальной морали,  люди...  хоронились по щелкам в час  гибели
родины.  И опомнились тогда, когда дыхание гибели объяло их жизнь от края до
края...  В  поисках  умудрения  предпринял   я   написать   исследование   о
сопротивлении   злу   силою   с   тем,  чтобы...  перевернуть  раз  навсегда
"толстовскую" страницу русской нигилистической морали и восстановить древнее
русское православное учение о мече во всей его силе и славе..." (**)

  (* В   1921   г.   с   осуждением  толстовского  "непротивления  злу"  как
попустительства большевизму"  выступил  М.  Горелов  (Горелов  М.  На  реках
Вавилонских // Новый журнал. Нью-Йорк, 1991. Кн. 183. С. 169). *)

  (** Ильин И. Идея Корнилова // Возрождение. 1925. 17 июня, No 15. **)

  В том  же  году  была  опубликована  и  книга  Ильина "О сопротивлении злу
силою", посвященная "русскому Христолюбивому Воинству" и его "Вождям". Почти
с первой же страницы автор называет важнейший предмет своей полемики:  "Граф
Толстой,  его сподвижники и ученики". Но никакого сп