льный признак и та самая
акциденция, о которой он говорит, или собственный признак, -все это он
опустил как заранее известное. 

И вот для того, чтобы читатель, приступающий к "Категориям" Аристотеля, не
оставался в неведении относительно того, что обозначает каждое из пяти
вышеперечисленных слов, Порфирий написал о них книгу; если прочесть эту
книгу и внимательно рассмотреть, что означает каждое из пяти [понятий],
которые в ней объясняются, легче будет изучить и осмыслить то, что
преподносит Аристотель. 

Такова цель книги Порфирия, и на эту цель указывает ее заглавие: Введение в
Категории Аристотеля. Но польза, которую может она принести, не
ограничивается достижением главной цели: она весьма многообразна. Наиболее
важные из полезных свойств своей книги называет сам Порфирий в ее начале,
говоря так: 

"Так как, Хрисаорий, необходимо (sit necessanum) знать, и, в частности, для
того, чтобы научиться аристотелевским категориям, что такое род и что -
отличительный признак, что - вид, что - собственный признак и что - признак
привходящий, и так как рассмотрение всех этих вещей полезно и для
установления определений и вообще в связи с вопросами деления и
доказательства, я посредством сжатого очерка попытаюсь представить тебе в
кратких словах, как бы в качестве введения, что на этот счет говорили
древние, избегая чересчур глубоких вопросов, а более простые разрешая более
или менее предположительно". 

Польза от этой книги - четвероякая: не считая того, что и то, ради чего она
написана, приносит немалую пользу читателю, многое, что выходит за пределы
главной задачи, оказывается тоже чрезвычайно полезным. Ибо небольшая эта
книжечка научает и ясному пониманию категорий, и точному установлению
определений, и правильному усмотрению делений, и наиболее истинному
построению доказательств. Все это вещи трудные и для понимания мучительные,
и тем более проницательности и усердия требуют они от читателя. 

Надо сказать, что так случается с большинством книг; при этом следует все
же узнавать прежде всего главную цель книги и выяснить, какая от нее может
быть польза, потому что, хоть в ней и может излагаться попутно много разных
других вещей (что бывает часто), тем не менее главная польза книги
сопряжена с основным ее назначением. Об этом говорится и в нашей книге; так
как задача ее - подготовить читателя к легкому пониманию категорий, то нет
сомнений, что именно в этом - главная ее польза, пусть даже не менее важны
вопросы об определении, делении и доказательстве, изложенные попутно. 

Такие примерно принципы и обозначены здесь, [в приведенном нами отрывке];
смысл его следующий: "Поскольку, - говорит Порфирий, -знание рода и вида,
отличительного, собственного и привходящего признаков полезно для понимания
аристотелевского учения о категориях, для установления определений, для
деления и доказательства, поскольку знание всех этих вещей полезно и в
высшей степени плодотворно, я попытаюсь, - говорит он, - в суммарном
изложении кратко передать то, что было пространно и подробно высказано на
этот счет древними". В самом деле, это сочинение не было бы суммарным, если
бы он не придерживался с начала и до конца строжайшей краткости. Кроме
того, поскольку он писал не что-нибудь, а введение, то "чересчур глубоких
вопросов намеренно, - говорит он, - буду избегать, а вопросы более простые
буду разрешать с помощью самых обычных соображений", что означает: буду
разбирать неясности самых простых случаев с помощью тех соображений и
доводов, которые в этих случаях приняты. Одним словом, все это небольшое
вступление составлено так, что услаждает душу начинающего читателя,
разъясняя ему величайшую пользу и в то же время легкость [этой книги]. 

Однако нам следует сказать и о том, что скрыто в глубине за этими словами.
Слово "necessanum" в латинском языке имеет несколько значений. В переносном
смысле "necessanum" обозначает, по словам Марка Туллия, кого-то своего или
нашего (т.е. близкого человека). Затем мы употребляем слово "necessarium",
обозначая им своего рода пользу, когда говорим, например, что нам
"необходимо" (necessarium esse) спуститься на форум. Третье значение -
когда мы, например, говорим о солнце, что оно необходимо должно двигаться:
здесь "necessarium esse" значит "necesseesse" ("неизбежно"). Первого из
этих трех значений мы можем не касаться, так как оно не имеет ничего общего
с тем, что имеет в виду Порфирий. Но зато два последних словно состязаются
друг с другом: кому из них встать на то место, где Порфирий говорит: "Cum
sit necessarium, Chrysaori", - ведь, как мы уже сказали, "necessarium"
может обозначать и пользу (utilitas) и неизбежность (necessitas). Оба
значения кажутся здесь вполне подходящими. Ибо в высшей степени полезно,
как мы уже сказали выше, рассуждать о роде, виде и прочем, и в то же время
в высшей степени необходимо: ведь если не изучать сначала их, то невозможно
будет изучить и того, чему они служат как бы подготовкой и что мы называем
категориями (praedica-menta). Потому что без знания рода и вида нельзя
понять категории. Да и определение невозможно без рода и отличительного
признака; а насколько полезен этот трактат для изучения деления и
доказательства, мы сразу увидим, когда дойдем до разговора о них. 

И все же, хотя изучить эти пять предметов, о которых идет речь в книге,
действительно "необходимо", прежде чем перейти к тому, для чего они служат
подготовкой, - все же не в смысле "необходимости" употребил здесь это слово
Порфирий, но скорее в смысле "полезности": об этом яснейшим и очевиднейшим
образом свидетельствует сам контекст и расположение слов. В самом деле,
едва ли кто станет утверждать, будто какая бы то ни было необходимость
существует ради чего-то другого. Ведь необходимость всегда существует сама
по себе; польза же, напротив, всегда соотнесена с тем, для чего она
полезна, и именно так обстоит дело здесь. Ибо Порфирий говорит: "Поскольку
необходимо, Хрисаорий, для понимания аристотелевского учения о категориях
знать, что такое род и т.д.". Если мы "necessarium" будем понимать как
"utile" - "полезное", и даже поменяем слова, у нас получится: "Поскольку
полезно, Хрисаорий, для [понимания] аристотелевского учения о категориях
знать, что такое род" и так далее, - связь слов будет правильна и понятна.
Если же, наоборот, мы заменим "necessarium" на "necesse", так что
получится: "Поскольку неизбежно, Хрисаорий, для [понимания]
аристотелевского учения о категориях знать, что такое род и так далее", -
связь слов не будет ни правильна, ни понятна. 

Поэтому не следует долее задерживаться на этом вопросе. Хотя действительно
существует необходимость, в силу которой невозможно перейти к категориям
без знания этих пяти вещей, о которых рассуждает в своем трактате Порфирий,
тем не менее слово "necessarium" означает здесь не необходимость, а скорее
полезность. 

А теперь, хоть об этом и говорилось выше, рассудим еще раз вкратце о том,
что дает знание рода, вида, отличительного, собственного и привходящего
признаков для понимания категорий. Аристотель в "Категориях" установил
десять родов, которые высказываются обо всем существующем. Таким образом
всякая вещь, которую нам понадобится обозначить, если только она не меняет
своего значения, может быть подведена под один из родов, которым посвящен
трактат Аристотеля "О десяти категориях". Такое возведение к более
высокому, например, к роду, аналогично возведению вида к [определенному]
роду. Сделать это, однако, без знания вида решительно невозможно, и точно
так же невозможно узнать, что такое вид или к какому роду он относится,
если мы не знаем, в чем отличительные признаки этих видов. Но не зная
природы отличия, мы обречены на полное невежество относительно
отличительных признаков каждого отдельного вида. 

Ибо следует знать, что раз Аристотель рассуждает в "Категориях" о родах,
[читатель] должен постичь природу рода, чему непременно сопутствует и
познание вида; затем он никак не может миновать и отличительный признак,
потому что книга эта большею частью такова, что без величайшей искушенности
во всем, касающемся рода, вида и отличительного признака, нет никакой
возможности понять хоть что-нибудь. Так, например, Аристотель говорит, что
"у разных, не подчиненных друг другу родов - соответственно разные виды и
отличительные признаки"; без знания двух последних понять это невозможно. 

Тот же самый Аристотель тщательнейшим образом исследует и разыскивает
собственные признаки каждой категории, как, например, собственным признаком
субстанции он объявляет после долгих размышлений способность принимать в
себя одновременно множество противоположностей, собственным признаком
количества - то, что только количество может быть названо равным или
неравным, а качества - что благодаря ему мы признаем одну вещь подобной или
неподобной другой вещи. То же самое и в остальных случаях: так, он
исследует собственные признаки противоположности то в отношении
противопоставления, то лишенности и обладания, то утверждения и отрицания;
все это он излагает так, будто имеет дело с читателем искушенным и знающим,
какова природа собственного признака, - в противном случае бесполезно и
браться за книгу, где рассуждается о подобных вещах. 

Мы уже показали с полной очевидностью, что привходящий признак, или
акциденция, играет важнейшую роль в [учении о] категориях: ведь девять
категорий носят его имя. Всего сказанного, пожалуй, достаточно, чтобы
показать, как велика польза от книги Порфирия для [понимания] категорий. 

Что же до его утверждения, что "и для установления определений" [полезна
его книга], то в этом легко убедиться, если с самого начала ввести
разделение смыслов (rationes) слова "субстанция": один смысл "субстанции"
дается в описании, другой - в определении; то, что дается в описании,
содержит в себе некую совокупность собственных признаков той вещи,
субстанцию которой оно выражает; но при этом оно не только составляет образ
вещи из ее собственных признаков, а и само становится таким признаком и,
следовательно, непременно должно войти в состав определения, как
собственный признак. Если же кто захочет выразить смысл количества и
скажет, к примеру: "Количество есть то, благодаря чему [что-либо]
называется равным или неравным", - он включит собственный признак
количества в понятие (ratio) количества, а с другой стороны, само это
понятие в целом будет собственным признаком количества. Таким образом,
описание и вбирает в себя собственные признаки, и само становится
собственным признаком. А определение собственных признаков не вбирает, но
само тоже становится таким признаком. Ибо тот, кто показывает субстанцию
[вещи посредством определения], соединяет ее род с ее отличительными
признаками и, сведя воедино все признаки, общие у нее со многими другими
[вещами], приравнивает ее к какому-либо одному виду. Следовательно, для
описания необходимо знание собственного признака, так как в описание входят
исключительно собственные свойства вещи, и само оно становится собственным
признаком, так же как и определение. Для определения же нужен прежде всего
род, затем - вид, подходящий к этому роду, и наконец - отличительные
признаки, которые, будучи соединены с родом, дают определение вида.
 
А если кому-нибудь наше изложение покажется более сжатым и конспективным,
чем того требует жанр комментария, пусть он вспомнит, о чем мы говорили в
первом издании: мы умышленно издали этот комментарий отдельно, ибо первого
издания вполне достаточно для простого понимания книги Порфирия. Но для
более глубокого ее осмысления -для тех, чьи знания уже довольно прочны,
кому не нужно объяснять каждый отдельный термин, - написано это второе
издание. 

Что же касается умения производить деление (divisio), то для этого книга
Порфирия просто необходима: без знания тех вещей, о которых серьезнейшим
образом рассуждает здесь Порфирий, мы будет производить деление (partitio)
скорее случайно, нежели разумно. Это станет очевидно, если мы попытаемся
разделить само деление то есть само слово "деление" разложить сообразно тем
вещам, которые оно обозначает. Бывает, во-первых, деление рода на виды,
например, цвет может быть белый, или черный, или промежуточный. Во-вторых,
деление - это когда мы разъясняем многозначное слово и указываем, сколько
предметов могут быть этим словом обозначены, как если кто-нибудь скажет,
например: "Слово "пес" многозначно; оно обозначает и лающее четвероногое, и
небесное созвездие, и морского зверя", - [предметы], имеющие различные
определения. Мы говорим о делении и тогда, когда раскладываем целое на его
собственные части, например, если мы скажем, что у дома есть фундамент,
стены и крыша.
 
Эти три вида деления называются делением как таковым (secundum se
partitio). Но бывает еще другое деление - оно зовется делением по
привходящему признаку (secundum accidens) и имеет также три разновидности:
первая - когда мы делим привходящий признак по его подлежащим (in
subjecta), как например, я могу сказать, что из всего, что есть хорошего,
часть находится в душе, часть - в теле, часть - вовне; вторая - когда мы
различаем подлежащие по привходящим признакам, например: из тел одни бывают
белые, другие - черные, третьи - промежуточного цвета; третья разновидность
- когда мы разделяем привходящий признак на такие же признаки, например,
говорим, что из жидкого одно - белое, другое - черное, а третье -
промежуточного цвета. Или наоборот: из того, что есть белого, часть бывает
твердая, часть - жидкая, а кое-что и мягкое. 

Итак, всякое деление призводится или само по себе, или по привходящему
признаку, причем и первое, и второе - трояким образом; и так как первая
форма деления самого по себе - это разложение рода на виды, оно никак не
может быть произведено без знания рода, равно как и без знания
отличительных признаков, которые необходимы для видового деления.
Совершенно ясно, следовательно, сколь велика польза этой книги для того
деления, к которому нельзя и приблизиться, минуя род, вид и отличительные
признаки. 



И второй способ деления - по значениям слова - не обойден Порфирием, и для
него полезна эта книга. Ибо одно лишь есть средство узнать, является ли
слово, которое мы пытаемся разделить, омонимом или называнием рода: нужно
дать определение каждому из предметов, которые оно может обозначать. Если
все они могут быть заключены в границы одного общего определения, значит,
исследуемое нами слово - род, а его значения - виды. А если все, что
обозначается данным словом, не может быть охвачено одним определением, то
это, вне всякого сомнения, омоним и не является общим [сказуемым] для всей
вещей, о которых сказывается, в отличие от рода: ведь это слово, хоть и
является общим именем для всех вещей, которые обозначает, все же не может
быть подведено под одно с ними определение. А раз только с помощью
определения можно установить, где родовое имя, а где омоним, и раз само
определение оперирует родовыми [понятиями] и отличительными признаками, то
кто же станет оспаривать несомненный авторитет книги Порфирия во всем, что
касается и этой второй формы деления? 

Что же касается третьей формы деления как такового - деления целого на
части - то каким образом могли бы мы отличить его от деления рода на виды и
не перепутать формы деления между собой, если бы не исследовали прежде
строго научно, что такое род, и вид, и отличительные признаки? В самом
деле, почему бы не сказать, что фундамент, стены и крыша - это скорее виды
дома, нежели его части? Но если мы заметим, что родовое имя всегда
полностью приложимо к любому виду [этого рода], а имя целого не подходит ни
к одной его части, для нас станет очевидно, что деление рода на виды и
целого на части - разные вещи. Что родовое имя подходит отдельным видам,
ясно из того, что и человек и лошадь по отдельности называются живыми
существами. Но ни крышу, ни стены, ни фундамент в отдельности не принято
называть домом. Лишь соединение частей получает по праву имя целого. 

Ну, а о делении по привходящему признаку не стоит и говорить, что без
знания акциденции, а также свойств рода и отличительного признака легко
принять деление акциденции по ее подлежащим за разложение рода на виды, так
что в конце концов весь порядок такого деления будет постыднейшим образом
нарушен по невежеству. 

Теперь, когда мы показали, что дает эта книга для умения делить, скажем
несколько слов о доказательстве, чтобы не показалось оно препятствием
неодолимой трудности тому, кто прилежно напрягал свой ум и вспотел в
усердных трудах над этой наукой. 

Ибо доказательство, то есть достоверный вывод разума относительно
исследуемой вещи, выводится на основании того, что по природе известно
ранее, того, что соответствует, того, что предшествует, на основании
причины, необходимого и взаимосвязанного. 

Первыми по природе являются роды по отношению к видам, и виды - по
отношению к собственным признакам. Ибо виды проистекают из родов. И точно
так же очевидно, что виды по природе первее расположенных под ними
индивидуальных вещей. Ну а то, что первичнее, познается естественным
образом раньше и известно лучше, чем все последующее. Правда, называть
что-либо первым и известным мы можем двояким образом: по [отношению к] нам
самим, или по [отношению к] природе. Нам лучше всего знакомо то, что к нам
всего ближе, как индивидуальные вещи, затем виды и в последнюю очередь
роды. Но по природе, напротив, лучше всего известно то, что дальше всего от
нас. И по этой именно причине чем дальше отстоят от нас роды, тем яснее они
по природе и известнее. 

[О соответствии же нужно сказать вот что:] из отличительных признаков мы
называем субстанциальными те, о которых знаем, что они сами по себе присущи
вещам, о которых мы ведем доказательство. Так вот, знание родов и
отличительных признаков должно предшествовать, чтобы в любой научной
области можно было заранее определить, какие принципы соответствуют
предмету, к которому относится доказательство. 

Необходимое - это те же роды и отличительные признаки, о которых мы уже
говорили: в этом не усомнится тот, кто понял, что без рода и отличительного
признака не может быть и вида. Также и причинами видов являются роды и
отличительные признаки. Ибо виды существуют потому, что существуют их роды
и отличительные признаки; будучи помещены в доказывающих силлогизмах, они
являются причиной не только самой вещи [т.е. вида], но и заключения, о чем
будет подробно сказано в последних разъяснениях. 

Итак, поскольку в высшей степени полезно и нужно бывает описать некую
данную вещь посредством определения, и разложить с помощью деления, и
удостоверить путем доказательства - и так как, не изучив книги Порфирия, ни
понять, ни осуществить всего этого невозможно, - кто сможет усомниться, что
эта книга - наиважнейшее пособие для [освоения] логики в целом и что без
нее нельзя даже и близко подойти к изучению серьезных вопросов логики?
 
Но сам Порфирий напоминает, что он составил всего лишь введение и что нигде
форма его изложения не выходит за рамки обычного наставления. Ведь он
предупреждает, что будет избегать более глубоких вопросов и исследовать
лишь более простые, придерживаясь общепринятых соображений. О том, что это
за более глубокие вопросы, от которых он обещает держаться подальше,
Порфирий сообщает следующее: 

"Далее: я не стану говорить относительно родов и видов, существуют ли они
самостоятельно, или же находятся в одних только мыслях, и если они
существуют, то тела ли это, или бестелесные вещи, и обладают ли они
отдельным бытием, или же существуют в чувственных предметах и опираясь на
них: ведь такая постановка вопроса заводит очень глубоко и требует другого,
более обширного исследования". 

Более глубоких вопросов, хочет сказать Порфирий, я не буду затрагивать для
того, чтобы несвоевременным их введением не создать замешательства в душе
начинающего читателя и не запутать усвоенные им зачатки з