определение отличительного признака как того, чем
отличаются друг от друга отдельные [предметы]. Однако каким же образом
Сократ может отличаться от Платона? Ясно, что ничем кроме акциденций они
различаться не могут; но и такие [акцидентальные отличия] подходят под
данное определение. Его слишком общий и неточный характер был замечен теми,
кто, не удовлетворившись подобным определением, дал более достоверное,
приведенное ниже в заключение:
 
"Те же, кто исследует отличительный признак глубже, говорят, что не всякий
признак, производящий деление в пределах одного и того же рода, является
отличительным, но только тот, который привносит [нечто новое] к бытию
[вещи] (ad esse conducit) и составляет часть бытия, и то, что есть бытие
вещи. Ибо врожденная способность к мореплаванию не будет отличительным
признаком человека, хотя это собственный его признак: ведь мы можем
сказать, что одни из животных способны к мореплаванию, а другие - нет, и
тем самым отделить человека от всех остальных. Однако способность к
мореплаванию не является ни пополнением субстанции [человека], ни частью
его субстанции, но всего лишь определенная приспособленность (aptitude).
Поэтому она не может быть отнесена к отличительным признакам, которые
зовутся видообразующими: ибо видообразующими будут только те отличительные
признаки, которые создают другой вид, и которые включены в то, что есть
бытие вещи (in eo quod quid est esse rei). И этого, пожалуй, достаточно об
отличительных признаках". 

Смысл вводной [фразы] состоит в следующем: так как Порфирий говорил выше о
том, что некоторые определяют отличие как то, чем различаются между собой
отдельные [предметы], он замечает теперь, что более тщательные
исследователи не признавали подобное определение правильным. Ибо не все
[признаки], производящие деление внутри одного рода, могут быть названы
видообразующими отличиями - а именно о них мы и ведем речь. Ведь существует
множество [признаков], разделяющих виды, подчиненные одному роду, но при
этом ни в коей мере не образующих субстанции этих видов. Между тем
видообразующими отличиями признаются только такие, которые добавляют
[что-нибудь] к сути бытия (ad id quod est esse proficiunt) [вещи], то есть
те, которые составляют часть определения, как "разумное" для человека. Ибо
"разумное" образует субстанцию человека, и прибавляет (proficit) [нечто] к
бытию человека, и составляет часть его определения. А то, что не дополняет
бытие (did quod est esse conducit) вещи и не составляет часть ее [сути]
бытия (ejus quod esl esse pars est), никоим образом не может быть названо
видообразующим отличием. Но суть бытия (Quid est esse rei) всякой вещи - не
что иное как ее определение. Ибо на вопрос о любой вещи "что это?" всякий,
желающий показать суть ее бытия (quod est esse), скажет ее определение.
Следовательно, то, что составит часть определения какой-либо вещи, будет
частью того, в чем выражается суть ее бытия (quae uiiiuscujusque rei quid
esse sit designet). Ведь определение есть то, что показывает и
обнаруживает, чем является каждая вещь, так что, давая определение, мы
демонстрируем суть бытия данной вещи (quod unicuique rei sit esse). 

А те отличия, которые не прибавляют ничего к субстанции, но несут с собой
лишь извне привходящие [признаки], не называются видообразую-щими, даже
если и разделяют подчиненные одному роду виды. Так, кто-нибудь может
сказать, например, что отличие человека от лошади составляет способность к
мореплаванию, ибо человек способен к мореплаванию, а лошадь - нет; и так
как лошадь и человек принадлежат к одному роду - животного, то только
прибавление отличительного признака -способности к мореплаванию - разделяет
их. Но ведь способность к мореплаванию не такой [признак], какой мог бы
образовать субстанцию человека, как разумность, являющаяся субстанциальным
качеством, а указывает только на некую приспособленность или пригодность к
совершению или несовершению [какой-либо деятельности]; именно поэтому она
не называется видообразующим отличием. Отсюда ясно, что не всякое отличие,
разделяющее виды одного рода, может быть видообразующим, но только такое,
которое привносит что-то к субстанции вида и составляет часть его
определения. И вот [Порфирий] заключает, что видо-образующие отличия - это
те, которые заставляют разные (alteras) виды отличаться друг от друга
посредством субстанциальных расхождений (distantiae); ибо если суть бытия
каждой вещи - это все то, что присуще ей субстанциальным образом (unicuique
id est esse, quodcunque substan-tialiter fuere), то все субстанциально
разные отличительные признаки делают виды, к которым они принадлежат,
другими и несхожими по всей своей субстанции (omni substantia alias ас
discrepantes) - и эти отличия входят в состав определения как его часть.
Ибо если определение показывает субстанцию вида, а субстанциональные
отличия создают вид, то субстанциальные отличия - часть определения. 



О СОБСТВЕННОМ ПРИЗНАКЕ 



"Собственный признак (proprium - свойство) делят на четыре части:
[во-первых], то, что присуще акцидентальным образом (accidit) только одному
какому-нибудь виду, пусть даже и не всему, есть собственный признак,
например, для человека - быть врачом или геометром. [Во-вторых], то, что
присуще (accidit) виду в целом и не обязательно одному виду, как человеку -
быть двуногим. [В-третьих], то, что [свойственно] только одному виду, но
только в определенное время, как человеку свойственно седеть на старости
лет. И, наконец, то, что [свойственно] одному виду и всему, и всегда, как
человеку - способность смеяться. Конечно, человек смеется не всегда, и
"смеющимся" он называется не потому, что всегда смеется, но потому, что от
природы всегда способен к смеху, и это для него всегда естественно, как для
лошади - ржать. Вот эти [свойства] и называются истинными собственными
признаками, поскольку они обратимы: ведь всякая лошадь способна ржать, и
все, что способно ржать - лошадь". 

Выше было сказано, что все собственные признаки принадлежат к роду
акциденций. В самом деле, все, что сказывается о чем-нибудь, либо образует
субстанцию [того, о чем сказывается], либо присуще ему акцидентально (per
accidens). Указывать субстанцию чего-либо способен только род, вид и
отличительный признак; род и отличие указывают субстанцию вида, а вид -
индивидуальных [вещей]. Все же остальное относится к числу акциденций. Но и
сами акциденции имеют между собой некоторые отличия, почему одни из них и
называются собственными признаками, а другие - акциденциями как таковыми;
но о них мы скажем немного позже. 

Теперь о делении собственного признака на четыре части: собственный признак
делится не так, как мог бы делиться какой-нибудь род, на четыре вида; там,
где Порфирий говорит о делении, надо понимать словоупотребление, то есть он
хочет сказать, что слово "собственный признак" употребляют в четырех
смыслах, и эти-то значения он здесь и перечисляет, чтобы показать, какое из
них подобает и соответствует названию "собственный признак". Итак, в первую
очередь, говорит Порфирий, собственным признаком называется акциденция,
присущая виду таким образом, что никогда не равна этому виду [по объему],
но постоянно присутствует внутри него: так, говорят, что быть врачом есть
собственный признак человека, поскольку оно не присуще ни одному другому
животному. Вопрос здесь не в том, может ли это свойство сказываться о
каждом без исключения человеке, но только в том, что "быть врачом"
свойственно только человеку и больше никому. В этом значении собственный
признак присущ только одному [виду], но не целиком. В самом деле, он
свойствен только одному виду, но не равен ему [по объему]: так, свойство
быть врачом присуще одному только человеку, но присутствует - как
определенное умение - не во всех людях. 

Другое значение собственного признака в отличие от первого относится ко
всему, но не единственному [виду], то есть оно как бы охватывает весь вид и
выходит за его пределы. И так как если подлежащих вида нет ни одного, кто
не был бы наделен им, мы говорим, что это - собственный признак всего
[вида]. А так как оно переходит и на другие [виды], мы говорим, [что это
признак] не одного [вида]. Так, свойство человека - быть двуногим; при этом
всякий человек двуног, но не только человек: ибо и у птиц тоже по две ноги.
 


Оба упомянутые выше значения собственного признака имеют какой-нибудь
недостаток: первое относится не ко всему [виду], а второе - не к
единственному; если же их объединить, получится собственный признак одного
[вида] и во всем [его объеме]. Отнимем теперь нечто относительно времени,
добавив слова: "в определенное время", - это и будет третье значение
собственного признака, [присущего] единственному и всему [виду], но только
в определенное время, как присуще человеку в старости седеть, а в молодости
- обрастать бородой. Ибо это свойственно только человеку и всякому
человеку, но не во всякое время. Таким образом, это определение
собственного признака - законченное, поскольку оно относится ко всему
[виду] и только к одному [виду]; но оно заключает в себе и некоторый
недостаток, поскольку мы говорим: "в определенное время"; если же мы
опустим эти слова, то получим полное и простое определение: собственный
признак есть то, что присуще только одному [виду], всему и всегда, как
человеку - свойственно смеяться, а лошади -ржать. И пусть не приводит нас в
замешательство то, что человек не всегда смеется: не смех является
собственным свойством человека, но способность к смеху, заключающаяся не в
действии, а в возможности. Так что даже если человек не смеется, он все же
может смеяться, поэтому и говорят, что это [свойство] присуще только
человеку, и каждому человеку, и всегда, и совершенно правильно называют его
собственным признаком. Ведь всякий человек, и только человек всегда
способен смеяться, так же как лошадь - ржать. Ибо если в действительности
он отделим от вида, то в возможности - неотделим. 

Итак, Порфирий указал четыре значения собственного признака. Первое - когда
привходящий признак находится в подлежащем виде таким образом, что присущ
только одному виду, хотя и не всему, как человеку - врачебное искусство.
Второе - когда он присущ не одному виду, но зато связывается с каждым его
[индивидом], как человеку присуще быть двуногим. Третье - когда одному виду
и всему, но только в определенное время, как человеку в юности - обрастать
бородой. Четвертое -свойственное только одному виду, всему и всегда, как
способность смеяться. Поэтому только оно обратимо. В самом деле, то, что
[соответствует] одному виду, но присуще не всему ему - необратимо. Вид
может сказываться о нем, а о виде такой собственный признак - нет. Ибо
врача можно назвать человеком, а человека врачом - нельзя. 

Далее, то, что свойственно другому таким образом, что присуще всему [виду],
но не только одному, может сказываться о виде, а вид о нем - нет. Ибо
человек может быть назван двуногим, но нельзя сказать, что [всякое]
двуногое - это человек. 

Наконец, [признак], присущий одному виду и во всем [его объеме], но только
в определенное время, необратим потому, что имеет известный недостаток с
точки зрения времени, так что не является простым [свойством вида]. Ибо мы
можем сказать, что всякий, у кого пробивается борода, - человек, но мы не
скажем, что всякий человек обрастает бородой: ибо человек может не достичь
еще юношеского возраста, и потому не иметь бороды, которая появится у него
только в юности. Ведь юность может еще не наступить, или уже миновать а
этот [признак] указывает только на такого человека, каков он в пору юности,
а не такого, каким он может быть в другом возрасте. Поэтому-то [признак],
не распространяющийся на всякое время, - даже если он свойствен всему виду,
- а присущий только в определенный период, не может быть назван полным и
завершенным собственным признаком. 

Четвертая же [разновидность собственного признака] - это то, что присуще
только одному виду и охватывает его целиком, независимо от временных
условий, как, например, способность смеяться, которая существенно
отличается от признаков, которые мы разбирали выше: то, что способно к
смеху, может смеяться всегда. Ведь свойство обрастать бородой в юности не
может быть присуще [человеку] всегда, поскольку он не всегда остается
юношей. Четвертая же [разновидность], неподвластная временному ограничению,
абсолютна и потому обратима, так что вид и его собственный признак могут
равным образом сказываться друг о друге; ибо всякий человек способен
смеяться, и всякий, кто способен смеяться, - человек. 



О ПРИВХОДЯЩЕМ ПРИЗНАКЕ 



"Привходящий признак (accidens) - это тот, который присутствует и
отсутствует без уничтожения подлежащего. Он делится на два - отделимый и
неотделимый. Отделимый привходящий признак - это "спать", а быть "черным" -
неотделимый для ворона или эфиопа. Однако можно помыслить и белого ворона и
блистающего белизной эфиопа, не уничтожая подлежащего. Определяют
привходящий признак и таким образом: это то, чему случается и находиться и
не находиться в одном и том же [подлежащем], а также то, что не является ни
родом, ни видом, ни отличием, ни собственным признаком, но всегда
существует в подлежащем. И так как мы определили все, что было предложено
[на обсуждение], - я имею в виду род, вид, отличительный, собственный и
привходящий признаки - следует теперь сказать, что у них общего [друг с
другом] и что свойственно [каждому в отдельности]". 

Как уже было отмечено выше, все, что сказывается о чем-либо, сказывается
субстанциальным либо акцидентальным образом. Поскольку сказуемые, которые
сказываются субстанциальным образом, содержат в себе субстанцию и
определение того, о чем сказываются, а всякое высказывание, составленное из
субстанциальных сказуемых, первичнее и важнее - постольку необходимо, чтобы
с уничтожением субстанциальных сказуемых уничтожалось и то, чью природу и
субстанцию они составляли. Точно так же необходимо, чтобы акцидентальные
сказуемые, не образующие субстанции, могли находиться в подлежащем или
отсутствовать без его уничтожения. Ибо уничтожить подлежащее способно
только отсутсгвие таких сказуемых, которые создают и формируют его
субстанциальные [свойства]. Те же, которые не создают субстанции, как
привходящие признаки, например, присутствуют они [в подлежащем] или
отсутствуют, не могут ни сформировать субстанцию, ни уничтожить ее.
Следовательно, привходящий признак - это то, что присутствует или
отсутствует в подлежащем без его уничтожения. Он делится на две части. Ибо
один привходящий признак отделим, а другой неотделим. Отделимые
[акциденции] - это, например, спать, сидеть. Неотделимые - например, для
ворона и эфиопа - черный цвет. В связи с этим возникает недоумение, ибо
определение гласит: привходящий признак есть то, что присутствует или
отсутствует в подлежащем без его уничтожения. Однако тот же самый
привходящий признак иногда [в определенных случаях] называется неотделимым:
а если он неотделим, значит, не может отсутствовать. Напрасно, выходит, мы
определили привходящий признак как то, что может и присутствовать и
отсутствовать, раз еще такие акциденции, которые не могут быть отделены от
подлежащего. Однако то, что не может быть разделено в действительности,
часто разъединяется в уме и мысленно. И если качества, отделенные мысленно
от подлежащего, не уничтожают его, если [подлежащее и без них] сохраняет
свою субстанцию и продолжает существовать, значит [эти качества] -
акциденции. Раз мы не можем снять с эфиопа черной окраски, давайте
попробуем отделить ее мысленно, в душе: получится эфиоп белого цвета. Разве
уничтожился от этого вид? - Отнюдь нет. Точно так же и ворон, если отделить
от него воображением черную окраску, останется птицей, и вид не погибнет.
Что же касается слов о присутствии и отсутствии, то здесь, следовательно,
нужно понимать не реальное отсутствие, а мысленное. Ведь и субстанциальные
сказуемые, вообще неотделимые, мы можем мысленно отделить [от подлежащего],
например, разумность - от человека, что в действительности невозможно; так
вот, если мы разъединим их, тотчас же уничтожится вид человека, чего
никогда не случается с привходящими признаками. Ибо если отнять мысленно
акциденцию, вид сохранится. 

Существует еще одно определение привходящего признака - [методом]
исключения всех остальных: привходящий признак - это то, что не является ни
родом, ни видом, ни отличием, ни собственным признаком. Впрочем, это
определение чересчур расплывчатое и общее. Ведь так и род можно определить
как то, что не является ни видом, ни отличием, ни собственным признаком, ни
привходящим; и точно так же можно определить и вид, и отличие, и
собственный признак. Но если определение подобного [тина] подходит ко
многому, значит, оно не устанавливает твердых и четких границ [предмета];
да и вообще все, что показывает форму какой-либо вещи путем отрицания
других вещей, очень далеко отстоит от полноценного определения. 

Изложив все, что касалось рода, вида, отличия, собственного и привходящего
признаков, и определив их границы, насколько позволяла краткость
[предпринятого им вводного] наставления, Порфирий намерен еще раз вкратце
обсудить их, чтобы показать, чем отличаются друг от друга рассмотренные
пять сказуемых и что общего может заметить между ними поверхностное и
общепонятное рассмотрение, чтобы читателю стало ясно не только, что они
собой представляют, но и как они друг с другом соотнесены.
 

                                КНИГА ПЯТАЯ
 
Изложив вкратце все, что можно знать о каждом из предложенных к
рассмотрению [сказуемых] в отдельности, Порфирий приступает теперь к
рассуждению не о природе их самих по себе - то есть рода, отличия, вида,
собственного и привходящего признаков, - а об их отношениях друг к другу.
Ибо, собирая их общие и отличительные черты, он изучает не предметы как
таковые, а их взаимоотношения. Соотноситься же предметы могут двояко: по
сходству - когда обнаруживаются их общие черты, и по несходству - когда
выявляются отличия. Дабы облегчить [читателю] понимание мы, как и прежде,
будем следовать по пятам за философом и начнем с того, что есть общего у
рода, вида, отличительного, собственного и привходящего признаков. 

"Итак, всем им свойственно сказываться о многих [предметах]. Но род, так же
как и отличительный признак, сказывается обо всех подчиненных ему видах и
об индивидуальных вещах; а вид - о находящихся под ним индивидуальных
вещах; собственный же признак сказывается как о виде, признаком которого
является, так и об индивидуальных вещах под этим видом. Привходящий признак
сказывается и о видах, и об индивидуальных вещах. В самом деле, "животное"
сказывается и о лошадях, и о быках, то есть о видах, и об этой вот лошади и
этом вот быке, то есть об индивидах. "Неразумное" сказывается тоже и о
лошадях и быках [вообще], и о единичных [представителях этих видов].
"Человек" же - [только] о единичных [людях]. Далее, "способное смеяться"
сказывается как о человеке [вообще], так и о единичных [людях]. Наконец,
"черное" - неотделимый привходящий признак - сказывается как о вороне и
эбеновом дереве вообще, так и о единичных [воронах и деревьях]. А
"двигаться" -отделимый привходящий признак - сказывается о человеке и о
лошади и об единичных [людях и лошадях]; однако в первую очередь [такой
признак] сказывается об индивидуальных вещах, и лишь во вторую очередь - о
том, что объемлет единичные вещи". 

Прежде чем говорить о соотношении отдельных [сказуемых], Порфирий отмечает
то, что связывает все [пять]: эта общая черта - множественность оказывания,
ибо все они сказываются о многих [вещах]: и род сказывается о многом, и
вид, и точно так же отличительный, собственный и привходящий признаки.
Таким образом, они имеют одну несомненную общую черту - сказываться о
многом. Но затем Порфирий рассматривает само это оказывание о многих
[вещах]: каким образом