ии, США, Франции, Германии, Италии и других. Потом она стала трансплантировать свои идеи, свою культуру, свой образ жизни на другие страны. Столкновения с ней традиционные общества не выдерживали прежде всего в военном отношении. Они либо превращались в колонии, либо становились на путь техногенного развития, заимствуя западную технологию, а вместе с ней, разумеется, и определенные пласты чужеродной культуры. Так возникает проблема догоняющей модернизации и реформ.
История России (начиная с реформ Петра) - это во многом история догоняющих модернизаций. Г.В.Плеханов в свое время очень хорошо написал, что Россия - это кентавр, который возник в результате петровских реформ, когда  Петр I пришил европейскую голову к азиатскому туловищу традиционной России.
Россия и после Петра переживала несколько крупных, догоняющих модернизаций, ряд прививок западного опыта на тело традиционного общества, осуществляемых сверху, за счет сильной, деспотичной власти, которая, преодолевая сопротивление традиции, ломала и насаждала новый образ жизни, новые структуры. Историческая функция реформ самого Петра свелась к тому, что в России появились заводы, промышленность, иноземные привычки, новая армия, которая выиграла шведскую войну. Появилась наука - десант 17 ученых, которые стали основой Российской Академии. Однако российское тело сопротивлялось западным прививкам и структуры традиционной жизни сохранялись прежде всего в крестьянской массе населения. Российская самобытность во многом определяется этим симбиозом двух различных культур и соответствующих им образов жизни. Они взаимодействовали между собой и часто порождали великие достижения культуры. Известно высказывание Герцена, что Россия на реформы Петра ответила гением Пушкина. Весь золотой век русской культуры XIX в. был результатом самобытного усвоения западного опыта. Россия заимствовала технологии Запада, фрагменты его культуры, но  не его гражданский строй. Это гибридное состояние приводило к тому, что Россия все-таки никак не могла войти в русло того ускоренного, динамичного, прогрессивного развития, которым шел технологически ориентированный Запад. Отсюда - новое отставание и как ответ - вторая крупная модернизация, реформы Александра II. Как они начались? Опять был внешний сигнал: Россия проиграла Крымскую войну. Большевистскую революцию я также воспринимаю как особый тип догоняющей модернизации. Проиграли, по существу, войну мировую, перед этим - японскую. Опять стало ясно: надо догонять Запад. Были незаконченные Столыпинские реформы, затем революция, и был ответ на исторический вызов - ускоренная индустриализация страны. Кровавая, потребовавшая сверхнапряжения общества, приведшая к разорению деревни. Но все-таки благодаря ей была одержана победа в Великой войне, а затем Советский Союз вошел в число супердержав.
Новый цикл отставания обозначился в 70-х годах нашего столетия, когда индустриально развитые капиталистические страны Запада и Востока осуществили научно-техническую революцию, создавшую реальные предпосылки для перехода к информационному обществу, но мы оказались невосприимчивыми к новым информационным технологиям. Мы были обществом закрытого типа, обществом идеологического контроля над мыслями - а это антипод информационному обществу. Перестройка была связана с осознанием, вначале где-то интуитивным, того, что нужна еще одна догоняющая модернизация. Перестройка и в особенности постперестройка, начавшаяся после августа 1991 г., как во всех догоняющих модернизациях, была ориентирована на западные общества, их структуры жизни по принципу: давайте делать как они. Но тут возникает один большой вопрос. Если бы речь шла об обычной догоняющей модернизации, то можно было бы поискать аналоги в своей истории, у других народов и сказать: такие периоды всеобщей смуты бывали, все это переварится, перемелется и со временем будет нормально. Но дело то в том, что сегодня речь идет об особой догоняющей модернизации. Все дело в том, что индустриальный, техногенный тип развития сегодня уже исчерпал свои возможности. Западная цивилизация не просто ушла вперед, а она переходит к постиндустриальному, информационному обществу, что связано с третьим типом цивилизационного развития, который призван разрешить глобальные проблемы современности. Придется отказаться от представлений, что человек - властелин природы и может черпать из нее бесконечные ресурсы. Нужно преодолеть экологический, антропологический кризисы, решить много других, глобальных по своей природе проблем.
Возникает вопрос: а на что нам ориентироваться? На современный Запад?  Она сам находится в поисках и вполне вероятно, что в ближайшие десятилетия станет неузнаваемым. Прежде всего в том, что касается культурных, ценностных оснований жизни. Сегодняшняя ситуация в России не имеет аналогов в ее прошлой истории. И потому она требует особой осторожности, ответственности, взвешенности суждений и действий. Сегодня мы находимся на таком этапе, когда старое уже разрушено, а новое еще не сформировалось. Прогнозировать в такие эпохи - дело неблагодарное, есть множество возможных линий развития. Важно обозначить наиболее опасные сценарии, и соответственно сформулировать своеобразные "правила запрета". Об одном из них - распаде России и гражданской войне сказано уже немало. Но не менее неблагоприятен для будущего страны был бы возврат к тоталитарному курсу. В этом случае реформы проводились бы по уже известному рецепту, о котором в свое время писал Салтыков-Щедрин, по рецепту, знакомому нам по недавнему советскому прошлому: "Как сделать страну нищую и убогую страной богатой и изобильной? 1). Впредь именовать страну нищую и убогую страной богатой и изобильной. 2). Увеличить количество частных приставов".
Поиск новых стратегий развития, обеспечивающих переход к постиндустриальному информационному обществу, представляет собой исторический вызов, который был предъявлен России в конце XX века.
В конечном счете именно подавление свобод и стремление к идеологической стерильности в сочетании с факторами экономического характера (негибкость централизованной плановой экономики) привело к обозначившемуся в 80-х годах отставанию страны в области применения информационных технологий, к тому, что НТР 70-х-80-х годов по существу ее не коснулась.
Перестройка и последующие реформы, если их рассматривать с учетом этого исторического вызова имели своей стратегической целью (которая чаще всего интуитивно, неосознанно принималась "прорабами перестройки") демонтаж тоталитарных структур и создание условий для перехода к постиндустриальной цивилизации.
Важно еще раз подчеркнуть, что постиндустриальное развитие, о котором сегодня много говорят социологи, философы и футурологи, не является простым продолжением техногенной цивилизации. Его, скорее, следует интерпретировать как начало нового, исторически третьего (по отношению к традиционному и техногенному) этапа цивилизационного развития.
Такой подход заложен уже в описании самых общих характеристик постиндустриального, информационного общества (не только технологических, но и социальных):
- оно призвано создать условия для разрешения экологической и иных глобальных проблем, которые породило предшествующее техногенное развитие;
- в нем наиболее активно должен использоваться человеческий фактор, информационные, творческие возможности человека (в этом смысле иногда говорят об антропоцентрической цивилизации в противовес техноцентрической);
- оно характеризуется как общество перехода к доминированию нематериалистических ценностей, где происходит сдвиг от безудержного роста вещественно-энергетического потребления к увеличению информационного потребления.
Уже этих признаков достаточно, чтобы увидеть качественный прорыв к новым ценностям, отличным от ценностей техногенной культуры. Преемственность между системами ценностей новой и уходящей цивилизаций осуществляется прежде всего через идеал личности и прав человека. И в этом пункте, как и в заложенных развитием НТР 70-80-х годов тенденций технологического развития, страны "семерки" получили определенное преимущество. Хотя в других аспектах эти общества, ориентированные на растущее потребление, исповедующие прежние идеалы техногенного развития, рано или поздно столкнутся с проблемами своей глубинной реформации.
С перспективами постиндустриального развития следует соотносить стратегии и результаты современных российских реформ.
К сожалению, приходится констатировать, что в ходе перестройки и современных реформ постепенно был утрачен главный исторический ориентир.
Сегодня уже стало общим местом фиксировать бедственное положение науки, культуры и образования, то есть как раз тех сфер национальной жизни, вне интенсивного развития которых невозможно никакое продвижение к постиндустриальному типу цивилизации.
Поколения последних десятилетий социализировались в обстановке нарастающей утраты духовных ценностей, замены их ориентирами на материальный успех любой ценой, падения престижа профессий, связанных с интеллектуальной и духовной деятельностью.
Динамический хаос, неизбежно сопровождающий качественные перемены в эпоху радикальных реформ, возрастающая нелинейность социальной среды приводит к формированию в ней различных аттракторов, многие из которых ведут к зонам опасных состояний с необратимыми катастрофическими последствиями.
Целесообразно выделить три возможны сценария развития России в современной ситуации.
Первый связан с крайне нежелательными тенденциями утраты интеллектуального и культурного потенциала страны, превращения ее в сырьевую базу и источник дешевой рабочей силы для развитых стран Запада и Востока. В экономическом плане это может привести к фактическому уничтожению многообразия собственных наукоемких производств, к однобокому гипертрофированному развитию топливно-энергетического и сырьевого комплексов, постоянному оттоку капиталов за рубеж, росту начального долга и финансовой зависимости страны от транснациональных компаний и банков. В политической и социальной сфере - это доминирование компрадорской буржуазии, ее прямая или теневая власть, дальнейшая дифференциация доходов, низкооплачиваемый труд. В духовной - ориентация на приоритет "зарубежных ценностей" и западной массовой культуры, усиления, с одной стороны, экстремистского национализма, а, с другой, утраты чувства национального достоинства и формирования комплекса национальной неполноценности.
Второй сценарий выглядит более привлекательным. Он связан с реализацией идеалов потребительского общества и формированием относительно высокого уровня потребления, (хотя скорее всего, более низкого, чем в сегодняшних странах "семерки"). В наше время этот идеал представляется желательным для подавляющего большинства российского населения.  Этот сценарий нельзя считать маловероятным, учитывая ресурсы и потенциальные возможности страны. В его рамках возможны различные варианты: от развития с высокой степенью экономической и политической интеграции страны до развития, сопровождающегося дифференциацией единого пространства на зоны различного уровня жизни, тяготеющего к экономическим связям в меньшей степени друг с другом, а в большей - с зарубежными странами евроатлантического (европейская часть), и тихоокеанского (Сибирь, Дальний Восток) регионов. В последнем случае возможна трансформация России в конфедерацию самостоятельных регионов-республик.
Но во всех вариантах этого сценария страна будет тяготеть к воспроизводству экономического и социального развития Запада второй половины XX в., повторяя его в XXI в., тогда как другие страны уже будут реализовывать иные стратегии цивилизационного развития, формируя основы посттехногенной цивилизации. В таком случае Россия утратит статус страны, которая существенно влияет на мировые процессы, оставаясь во втором или третьем эшелоне движения к новому циклу цивилизационного развития человечества.
Наконец, третий сценарий связан с поиском устойчивого движения к информационному обществу как началу постиндустриальной цивилизации. Он предполагает выработку новой стратегии российских реформ, смену идеалов потребительского общества на систему ценностей, утверждающую престиж духовной и интеллектуальной сферы, развития культуры, науки, технологическую революцию, связанную с внедрением наукоемких, энерго- и ресурсосберегающих технологий, развития информационных технологий и т.д.
Стратегия реформ, если их рассматривать не в сегодняшней наличной ситуации, а с учетом исторической перспективы, должно ориентироваться именно на этот, наиболее благоприятный, но и наиболее трудно реализуемый сценарий.
Важными условиями его реализации является учет стереотипов и архетипов российского менталитета как своеобразного культурно-генетического кода Российской цивилизации и их возможностей трансформироваться в систему ценностей, необходимых для успешного постиндустриального развития.
ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО,
ЦИВИЛИЗОВАННЫЙ РЫНОК
И ТРАДИЦИИ РОССИЙСКОЙ
КУЛЬТУРЫ[39]
Трудности современных российских реформ остро ставят проблему их стратегии.
В начале реформ казалось, что экономические свободы и право частной собственности являются не только необходимыми, но и достаточными предпосылками для успешного продвижения к эффективной экономике, что они автоматически приведут к формированию класса предпринимателей, которые, став заинтересованными хозяевами, обеспечат структурные изменения производства и его рост в соответствии с запросами потребителя.
Однако в действительности все оказалось намного сложнее.
Чтобы разобраться в современных ситуациях и выяснить, почему никак не реализуются у нас казалось бы очевидные достоинства рыночной экономики, целесообразно вначале обсудить проблему исторических типов рынка.
У нас долго противопоставляли рынок и государственное регулирование экономики. Можно вспомнить дискуссии времен перестройки, когда робко ставился вопрос: как совместить рыночные элементы с тем способом экономической жизни, который сложился у нас в период существования СССР. Некоторые экономисты и публицисты даже выдвигали дилемму: либо рынок, либо план. Эта идея долгое время господствовала в общественном сознании. Я не думаю, что сторонники этой концепции не понимали, что цивилизованный рынок предполагает государственное регулирование экономикой. Дело в другом. А именно в представлении о сложности и неоднозначности предстоящего - глубинных процессов преобразования тех способов экономической жизни, которые доминировали в советский период нашей истории.
Рыночные отношения нельзя было просто внедрить, трансплантировать в экономику советского общества, без радикальной ломки основ ее управления. Поэтому вопрос "или-или" имел смысл, скорее, как вопрос: каким образом преобразовать существующие системы экономических отношений. Но сама постановка этой проблемы в общей форме была недостаточной.  Требовалась  ее  конкретизация,  которая  бы  очертила подходы и средства решения проблемы. А для этого уже необходимо было преодолеть концепцию противопоставления рынка плановой регуляции.
Сегодня уже можно зафиксировать в качестве постулата, что цивилизованный рынок предполагает не только свободу действий экономических субъектов, но и определенные формы государственного регулирования, которые создают условия для наилучшего проявления этой свободы, что и выступает необходимой предпосылкой эффективной экономики.
С этим постулатом я хотел бы связать следующее видение экономических процессов. Можно подходить к анализу самой экономической системы как простой системы (малой механической системы). В этом отношении наша плановая экономика во многом порождала именно такое видение. Напомню, что еще Гегель вводил различения типов взаимодействия: механизм, химизм, жизнь. Он говорил о механизме как таком способе взаимодействия, где все контролируется из единого управляющего центра. Такого рода система экономической жизни может быть относительно эффективной только в экстремальных ситуациях, когда требуется мобилизация ресурсов и усилий в масштабах страны (например, война, ускоренное восстановление разрушенного войной хозяйства и т.п.). Но в периоды нормального развития она достаточно быстро обнаруживает свою неэффективность.
Критика жесткой плановой экономики весьма убедительно была дана Ф.Хайеком. Он четко показал, к каким последствиям приводит пренебрежение тем фактором, что у людей, вступающих в партнерские договорные отношения в условиях рынка, всегда есть некая информация, часто невербализованная, которую никакой плановый орган не в состоянии собрать, учесть и обработать. Поэтому только рынок создает возможность наилучшей оптимизации сил, потребностей, ресурсов, что и дает в итоге эффективную экономику.
Если к современной экономике применить парадигму системного подхода, то экономическую сферу следует рассматривать как сложную саморазвивающуюся, саморегулирующуюся систему, в которой можно выделить,по меньшей мере, два аспекта. Во-первых, наличие стохастических процессов, которые характеризуются как вероятностные игры в рамках относительно автономных экономических подсистем. Во-вторых, наличие блока управления, который обеспечивает воспроизводство небольшого набора фундаментальных параметров системы, которые определяют ее целостность и задают правила оптимизации вероятностных игр в ее подсистемах. Само же управление основано на прямых и обратных связях, обеспечивающих оптимальную регуляцию системы. И если экономическая система полагается развивающейся, то она должна быть динамичной, способной усложняться, наращивать уровни своей организации, дифференцироваться, порождая свои новые автономные подсистемы. Такого рода системное видение, применяемое к проблеме "экономика-план-рынок" делает очевидным, что только та рыночная экономика, в которой сочетаются стохастические процессы, связанные с формированием многообразных партнерских отношений различных субъектов рынка, с общими для всех правилами игры и регулирующими действиями государства, способна обеспечить наиболее эффективное распределение ресурсов сообразно потребностям людей и стать процветающей экономикой. С этих позиций целесообразно оценивать роль и значимость предпринимательства в современной социальной жизни.
В общественном сознании посткоммунистической эпохи существуют две диаметрально противоположные оценки предпринимательства.
Первая апеллирует к неэффективности экономики советского типа по сравнению с развитой рыночной экономикой передовых стран Запада и Востока. Отсюда делается вывод о бесспорной ценности предпринимательства. Вторая отсылает к очевидным негативным проявлениям зарождающегося предпринимательства в странах, возникших на территории бывшего СССР. Это - доминирование спекулятивного капитала, его связи с мафиозными структурами и коррумпированным чиновничеством, несправедливый раздел государственной собственности, обнищание большинства населения.
Полярные оценки предпринимательства постепенно превращаются в идеологемы, активно используемые в политической борьбе. Поэтому особенно важно обсудить проблему типологии предпринимательства.
Исторические типы рынка
и предпринимательства
В истории цивилизации можно выделить два основных типа рыночных отношений: "дикий" и цивилизованный рынок[40]. Дикий рынок характеризуется доминированием спекулятивно-грабительских тенденций накопления капитала, прибыль здесь достигается преимущественно не в продуктивной, а в посреднической сфере и связана с распределительными и перераспределительными отношениями. При экономике дикого рынка надежды на быстрый рост производства выглядит весьма проблематичными. Это связано с тем, что лежащие в ее основе формы перераспределения усиливают социальную дифференциацию, порождая обнищание масс населения и, как следствие, снижение его покупательной способности. А это, в свою очередь, приводит к уменьшению стимулов роста производства.
Критика "дикого" рынка была дана не только в формах социалистической критики капитализма, но и в классических формах буржуазной экономической теории (А.Смит). "Дикий" рынок был определенным этапом при переходе к цивилизованному рынку, который радикально меняет тип рыночных отношений и характер социальной жизни. Цивилизованный рынок