свободы и авторитаризма вынуждает нас
рассмотреть ту роль, которую играют психологические факторы в качестве
активных сил процесса общественного развития, а это приводит к проблеме
взаимодействия психологических, экономических и идеологических факторов.
Любая попытка понять ту притягательность, какую имеет фашизм для целых
наций, вынуждает нас признать, роль психологических факторов. Здесь мы
имеем дело с политической системой, которая, по существу, опирается отнюдь
не на рациональные силы человеческого личного интереса. Она пробуждает в
человеке такие дьявольские силы, в существование которых мы вообще не
верили либо считали их давным-давно исчезнувшими.

В течение последних веков общераспространенное мнение о человеке состояло в
том, что человек - разумное существо, деятельность которого определяется
его интересами и способностью поступать в соответствии с ними. Даже авторы
вроде Гоббса, считавшие жажду власти и враждебность движущими силами
человеческого поведения, объясняли наличие этих сил как логический
результат личных интересов. Поскольку люди равны и одинаково стремятся к
счастью, говорили они, а общественного богатства недостаточно, чтобы
удовлетворить в равной степени всех, то неизбежна борьба; люди стремятся к
власти, чтобы обеспечить себе и на будущее все то, что они имеют сегодня.
Но схема Гоббса устарела. Средний класс добивался все больших успехов в
борьбе с властью прежних политических и религиозных владык, человечество
все больше преуспевало в овладении природой. Все прочнее становилось
экономическое положение миллионов людей, и вместе с тем все больше
укреплялась вера в разумность мира и в разумную сущность человека. Темные и
дьявольские силы в человеческой натуре были отосланы к средневековью либо к
еще более отдаленным временам и объяснялись недостатком в те времена знаний
или коварными происками священников и королей.

На те периоды истории оглядывались, как на потухший вулкан, давно уже
неопасный. Все были уверены, что те зловещие силы полностью уничтожены
достижениями современной демократии; мир казался ярким и безопасным, словно
залитые светом улицы современных городов. Войны казались последними
реликтами давних времен; не хватало лишь еще одной, самой последней, чтобы
покончить с ними навсегда. Экономические кризисы считались случайностями,
хотя эти случайности и повторялись регулярно.

Когда фашизм пришел к власти, люди в большинстве своем не были к этому
готовы. Ни теоретически, ни практически. Они были не в состоянии поверить,
что человек может проявить такую предрасположенность к злу, такую жажду
власти, пренебрежение к правам слабых - и такое стремление к подчинению.
Лишь немногие слышали клокотание вулкана перед извержением. Благодушный
оптимизм XIX века потревожили - с очень разных позиций - Ницше и Маркс;
несколько позже прозвучало предостережение Фрейда. По сути дела, Фрейд и
его ученики имели лишь очень наивное представление о процессах,
происходящих в обществе; большинство его попыток приложения психологии к
социальным проблемам вело к ошибочным построениям; но, посвящая свои
интересы исследованию индивидуальных психических и умственных расстройств,
он вел нас на вершину вулкана и заставлял смотреть в бурлящий кратер.

Никто до Фрейда не уделял такого внимания наблюдению и изучению
иррациональных, подсознательных сил, в значительной мере определяющих
человеческое поведение. Он и его последователи в современной психологии не
только открыли подсознательный пласт в человеческой психике - само
существование которого отрицалось рационалистами, - но и показали, что эти
иррациональные явления подчиняются определенным законам и потому их можно
вполне рационально объяснить. Он научил нас понимать язык снов и
соматических симптомов, язык несообразностей в человеческом поведении. Он
открыл, что эти несообразности - как и вся структура характера -
представляют собой реакции на воздействия внешнего мира, особенно на те,
которые имели место в раннем детстве.

Но Фрейд был настолько проникнут духом своей культуры, что не смог выйти за
определенные, обусловленные ею границы. Эти границы не позволяли ему понять
даже некоторых его больных и мешали ему разобраться в нормальных людях, а
также в иррациональных явлениях общественной жизни.

Поскольку эта книга подчеркивает роль психологических факторов в общем
процессе общественного развития и поскольку данный анализ основан на
некоторых фундаментальных открытиях Фрейда - в частности, на роли
подсознательных сил в человеческом характере и на зависимости этих сил от
внешних воздействий, - я полагаю, что читателю будет полезно прежде всего
ознакомиться с основными принципами нашего подхода к проблеме и с главными
различиями между этим подходом и классическими концепциями Фрейда (3).

Фрейд принял традиционную установку, противопоставляющую человека и
общество, а также традиционную доктрину о порочности человеческой натуры.
По Фрейду, человек в своей основе антисоциален. Общество должно приручать
его, позволять ему какое-то удовлетворение его биологических - и поэтому
непреодолимых - потребностей; но главная задача общества состоит в очищении
и ограничении основных, низменных импульсов человека. В результате такого
подавления этих импульсов происходит нечто волшебное: подавленные
наклонности превращаются в стремления, имеющие культурную ценность, и таким
образом становятся основой культуры. Этот странный переход от подавленного
состояния к цивилизованному поведению Фрейд обозначил словом "сублимация".
Если степень подавления сильнее способности к сублимации, то индивиды
становятся невротиками и подавление нужно ослабить. Но вообще существует
обратная зависимость между удовлетворением человеческих стремлений и
культурой: чем больше подавление, тем больше достижений культуры (и больше
опасность невротических расстройств). В теории Фрейда отношение индивида к
обществу является, по существу, статичным: индивид остается, в общем, одним
и тем же, изменяясь лишь постольку, поскольку общество усиливает нажим на
его естественные наклонности (тем самым принуждая к большей сублимации)
либо допускает их более полное удовлетворение (тем самым приносит в жертву
культуру).

Фрейд не избежал ошибки своих предшественников, формулировавших так
называемые основные инстинкты человека. Его концепция человеческой натуры
является в основном отражением тех важнейших стремлений, которые
проявляются в современном человеке. В концепции Фрейда индивид его культуры
представляет "человека" вообще; а страсти и тревоги, характерные для
человека в нашем обществе, возводятся в ранг неизменных сил, коренящихся в
биологической природе человека.

Можно привести множество примеров, иллюстрирующих сказанное (например,
рассмотреть социальную основу враждебности в современном человеке, эдипова
комплекса, или так называемого комплекса кастрации у женщин), но я хотел бы
остановиться только на одном, поскольку это важно для всей концепции
человека как существа социального. Фрейд всегда рассматривает человека в
его отношениях с другими, но эти отношения представляются ему аналогичными
тем экономическим отношениям, какие характерны для капиталистического
общества. Каждый работает для себя, сам по себе, на свой риск и -
первоначально - вне сотрудничества с остальными. Но он не Робинзон Крузо;
ему эти остальные необходимы как покупатели, рабочие или работодатели; он
должен покупать и продавать, давать и брать. Эти отношения регулируются
рынком, идет ли речь о товарах или о рабочей силе. Таким образом, индивид,
первоначально одинокий, входит в экономические отношения с другими людьми
для достижения лишь одной цели - продать или купить. Фрейдова концепция
человеческих отношений, по сути, копирует систему отношений экономических.
Индивид является нам с полным набором биологически обусловленных
потребностей, которые должны быть удовлетворены. Чтобы их удовлетворить,
индивид вступает в отношения с другими. Таким образом, другие всегда
являются "объектами", служат лишь средством для достижения цели: для
удовлетворения каких-то стремлений, которые существуют в индивиде до того,
как он вошел в контакт с другими. Поле человеческих взаимоотношений, по
Фрейду, аналогично рынку; оно определяется обменом удовлетворения
биологических потребностей. При этом связь с другим индивидом всегда
является лишь средством достижения цели, а не целью как таковой.

В противоположность точке зрения Фрейда анализ, предложенный в этой книге,
основан на предположении, что ключевой проблемой психологии является
особого рода связанность индивида с внешним миром, а не удовлетворение или
фрустрация тех или иных человеческих инстинктивных потребностей. Более
того, мы предполагаем, что связь между человеком и обществом не является
статичной. Нельзя представлять дело так, будто, с одной стороны, мы имеем
индивида с определенным набором естественных потребностей, а с другой -
отдельно и независимо от него - общество, которое эти потребности
удовлетворяет или подавляет. Конечно, существуют определенные потребности,
общие для всех, обусловленные природой, - голод, жажда, секс, - но те
стремления, которые приводят к различию человеческих характеров, - любовь
или ненависть, жажда власти или тяга к подчинению, влечение к чувственному
наслаждению или страх перед ним - все они являются продуктами социального
процесса. Самые прекрасные, как и самые уродливые, наклонности человека не
вытекают из фиксированной, биологически обусловленной человеческой природы,
а возникают в результате социального процесса формирования личности. Иными
словами, общество осуществляет не только функцию подавления, хотя и эту
тоже, но и функцию созидания личности. Человеческая натура - страсти
человека и тревоги его - это продукт культуры; по сути дела, сам человек -
это самое важное достижение тех беспрерывных человеческих усилий, запись
которых мы называем историей.

Главная задача социальной психологии состоит как раз в том, чтобы понять
процесс формирования человека в ходе истории. Почему происходят изменения в
человеческом характере при переходе от одной исторической эпохи к другой?
Почему дух Возрождения отличается от духа средневековья? Почему
человеческий характер в условиях монополистического капитализма уже не
таков, каким был в XIX веке? Социальная психология должна объяснить, почему
возникают новые способности и новые страсти, хорошие и дурные. Так,
например, мы обнаруживаем, что с эпохи Возрождения и до наших дней люди
преисполнены пылким стремлением к славе. Это стремление, которое кажется
столь естественным, было совсем нехарактерно для человека средневекового
общества '. За тот же период в людях развилось осознание красоты природы,
которого прежде просто не существовало (4) . В странах Северной Европы
начиная с XVI века в людях развилась неуемная страсть к труду, которой до
того не было у свободного человека.

Но не только люди создаются историей - история создается людьми. Разрешение
этого кажущегося противоречия и составляет задачу социальной психологии (5)
. Она должна показать не только, как новые страсти, стремления и заботы
возникают в результате социальных процессов, но и как человеческая энергия,
в этих специфических формах ее проявления, в свою очередь становится
активной силой, формирующей эти социальные процессы. Так, например,
стремление к славе и успеху и потребность в труде явились силами, без
которых не мог бы развиться современный капитализм; без этих стимулов никто
не смог бы вести себя в соответствии с экономическими и социальными
требованиями современной торгово-промышленной системы.

Фрейд представлял себе историю как результат действия психических сил, не
подверженных социальному влиянию. Из вышеизложенного ясно, что точка
зрения, представленная в данной работе, отличается от точки зрения Фрейда,
поскольку мы подчеркиваем свое несогласие с его интерпретацией. Вместе с
тем мы подчеркиваем свое несогласие и с теми теориями, которые отрицают
роль человеческого фактора в динамике общественного развития. Это относится
не только к социологическим теориям, которые прямо стремятся убрать из
социологии любые психологические проблемы, - как у Дюркгейма и его школы, -
но и к тем, которые так или иначе связаны с бихевиористской психологией.
Общей ошибкой всех этих теорий является убеждение, что у человеческой
натуры нет своей динамики, что психические изменения можно объяснить лишь
как развитие новых "привычек", возникающих в процессе адаптации к
изменившимся условиям.

Эти теории, якобы признающие психологический фактор, сводят его до уровня
простого отражения определенных стандартов поведения в данном, определенном
обществе. Лишь динамическая психология, основы которой были заложены
Фрейдом, может помочь нам на деле понять человеческий фактор, а не только
признать его на словах. Хотя фиксированной "человеческой природы" не
существует, мы не можем рассматривать человеческую натуру как нечто
беспредельно пластичное; как нечто готовое приспособиться к любым условиям
без развития своей психической изменчивости. Хотя натура человека и
является продуктом исторической эволюции, она включает в себя и
определенные наследственные механизмы, имеет определенные законы;
психология должна эти механизмы и законы раскрыть.

Для полного понимания того, что было сказано до сих пор, и всего того, что
последует ниже, здесь было необходимо определить понятие адаптации.
Одновременно мы покажем, какой смысл вкладывается в понятие психических
механизмов и законов.

Целесообразно различать "статическую" и "динамическую" адаптацию.
Статической мы называем такую адаптацию, при которой характер человека
остается неизменным и лишь появляются какие-то новые привычки, например
переход от китайского способа еды палочками к европейскому - вилкой и
ножом. Китаец, приехав в Америку, приспосабливается к этому новому для него
обычаю, но такая адаптация сама по себе вряд ли приведет к изменению его
личности - ни новых черт характера, ни новых стремлений он не приобретет.

Примером динамической адаптации может послужить такая, когда ребенок
подчиняется строгому, суровому отцу; он слишком боится отца, чтобы
поступать иначе, и становится "послушным". В то время как он
приспосабливается к неизбежной ситуации, в нем что-то происходит. Может
развиться интенсивная враждебность по отношению к отцу, которую он будет
подавлять, ибо не только проявить, но даже осознать ее было бы слишком
опасно. Эта подавленная враждебность - хотя она никак не проявляется -
становится динамическим фактором его характера. Она может усилить страх
ребенка перед отцом и тем самым повести к еще большему подчинению; может
вызвать беспредметный бунт - не против кого-либо конкретно, а против жизни
вообще. Здесь, как и в первом случае, индивид приспосабливается к внешним
условиям, но такое приспособление изменяет его; в нем возникают новые
стремления, новые тревоги. Любой невроз - это пример подобной динамической
адаптации к таким условиям, которые являются для индивида иррациональными -
особенно в раннем детстве - и, вообще говоря, неблагоприятными для роста и
развития ребенка. Аналогично социально-психологические явления,
проявляющиеся у целых общественных групп и сопоставимые с невротическими,
например наличие явно выраженных разрушительных или садистских импульсов,
иллюстрируют динамическую адаптацию к социальным условиям, иррациональным и
вредным для взрослых людей. Почему такие явления нельзя считать
невротическими, мы обсудим позднее.

Кроме вопроса о том, какого рода адаптация имеет место в том или ином
случае, необходимо ответить и на другие вопросы: что именно заставляет
людей приспосабливаться почти к любым, хоть сколь-нибудь приемлемым
условиям жизни и где границы этой приспособляемости? Прежде всего мы
обращаем внимание на то, что одни черты человеческой натуры являются более
гибкими, а другие - менее. Те черты характера, те стремления, которые
отличают людей друг от друга, проявляют чрезвычайно широкую эластичность.
Дружелюбие или враждебность и разрушительность, жажда власти или стремление
к подчинению, отчужденность, тенденция к самовозвеличению, скупость, тяга к
чувственным наслаждениям или страх перед ними - все эти и многие другие
стремления и страхи, которые можно обнаружить в человеке, развиваются как
реакции на определенные условия жизни. Они достаточно устойчивы;
превратившись в черты человеческого характера, они исчезают или
трансформируются в другие побуждения с большим трудом. Но эти же черты
характера являются гибкими в том смысле, что индивиды, особенно в детстве,
развивают ту или иную склонность в соответствии с обстановкой, в которой им
приходится жить. Ни одна из таких склонностей не является изначально
присущей человеку.

В противовес этим приобретенным потребностям существуют и другие,
обусловленные физиологической организацией человека. Утоление голода,
жажды, сон и т.д. - все эти потребности действительно внутренне присущи
природе человека и властно требуют удовлетворения. Для каждой из них
существует определенный порог, за которым неудовлетворенность становится
непереносимой; при переходе этого порога стремление к удовлетворению
потребности становится всепоглощающим. Физиологически обусловленные
потребности можно объединить и определить как потребность самосохранения.
Она составляет такую часть натуры человека, которая требует удовлетворения
при любых условиях и поэтому является первичным мотивом человеческого
поведения. Говоря проще, человек должен иметь возможность спать, есть,
пить, защищать себя от врагов и т.д. Чтобы иметь такую возможность, он
должен трудиться и создавать все для этого. Однако "труд" - это не
абстрактная категория; труд всегда конкретен, это вполне определенная
работа в определенной экономической системе. Крепостной крестьянин в
феодальном хозяйстве, земледелец в индейском пуэбло, независимый
предприниматель в капиталистическом обществе, продавщица универмага,
рабочий у конвейера на заводе - эти различные виды деятельности требуют
совершенно различных характеров и приводят к различным отношениям с
окружающими. Стоит человеку родиться, и он оказывается на уже готовой
сцене. Он должен есть и пить, поэтому должен работать; а условия и способы
его работы детерминированы тем обществом, в котором он родился. Оба фактора
- его потребность жить и социальная система - не могут быть изменены одним,
отдельно взятым индивидом; эти факторы и определяют развитие тех его черт,
которые имеют большую пластичность.

Образ жизни, обусловленный особенностями экономической системы,
превращается в основополагающий фактор, определяющий характер человека, ибо
властная потребность самосохранения вынуждает его принять условия, в
которых ему приходится жить. Это вовсе не значит, что он не может
стремиться вместе с другими к каким-то экономическим и политическим
переменам;

но первоначально его личность формируется определенным образом жизни,
поскольку семья всегда имеет характерные признаки своего общества или
класса, так что ребенок неизбежно сталкивается с ними (6) .

Физиологические потребности - это не единственная необходимо присущая,
императивная часть натуры человека. Есть еще одна, столь же непреодолимая;
она не коренится в физиологических процессах, но составляет самую сущность
человеческого бытия - это потребность связи с окружающим миром, потребность
избежать одиночества. Чувство полного одиночества ведет к психическому
разрушению, так же как физический голод - к смерти. Эта связанность с
другими не идентична физическому контакту. Индивид может быть физически
одинок, но при этом связан с какими-то идеями, моральными ценностями или
хотя бы социальными стандартами - и это дает ему чувство общности и
"принадлежности". Вместе с тем индивид может жить среди людей, но при этом
испытывать чувство полной изолированности; если это переходит какую-то
грань, то возникает умственное ра