бру; собственные усилия человека
способствуют его спасению; церковное причастие, основанное на искупительной
смерти Христа, может спасти даже грешника.

Некоторые из наиболее выдающихся теологов - такие, как Августин и Фома
Аквинский,- придерживаясь этих взглядов, в то же время выдвигали доктрины,
проникнутые совсем иным духом. Но хотя Фома Аквинский и сформулировал идею
предопределения, он никогда не уставал подчеркивать, что свобода воли
является одним из основных его тезисов. Чтобы преодолеть противоречие между
идеями предопределения и свободной воли, ему приходилось прибегать к
построению сложнейших конструкций. Это никак не помогало, противоречия
удовлетворительно не разрешались, но он не отступал от учения о свободной
воле и о необходимости человеческих усилий как обязательной предпосылке
спасения, даже если добрая воля человека и нуждается в поддержке благодати
господней.

Он говорит об этом следующее: "Итак, обреченный предопределению должен
стремиться к добрым делам в молитве, ибо через ото и исполняется вернее
всего предначертанное ему... И потому и свободе воли Фома говорит, что
предположение, будто человек не свободен решать, противоречит самой
сущности бога и природе человека. Человек свободен даже отвергнуть
благодать, предложенную ему господом.

Другие теологи подчеркивали роль усилий человека для его спасения еще
сильнее, чем Фома Аквинский. Бонавентура говорил, что бог всегда готов
ниспослать человеку благодать свою, но получают ее лишь те, кто заслужил
своими добрыми делами.

В течение XIII, XIV и XV веков тенденция подчеркивать свободу воли
усиливалась в системах Дунса Скотта, Оккама и Биля. Это особенно важно для
понимания нового духа Реформации, так как Лютер яростнее всего нападал
именно на схоластов позднего средневековья, называя их
"свиньями-богословами".

Скотт подчеркивал значение воли. Воля свободна; через реализацию своей воли
человек реализует свою индивидуальную сущность, и эта самореализация
составляет наивысшую радость индивида. Поскольку богом установлено, что
воля принадлежит индивидуальной личности, даже он сам не имеет прямого
влияния на решения человека.

Биль и Оккам подчеркивали значение собственных заслуг человека для его
спасения; хотя они говорят и о помощи божьей, в их учениях эта помощь
утрачивает доминирующую роль, какая приписывалась ей в прежних доктринах
(17) . Биль предполагает, что человек свободен и всегда может обратиться к
богу, чья благодать придет ему на помощь. Оккам учит, что на самом деле
человеческая натура грехом не испорчена; для него грех - это единичный акт,
который человеческой сущности не меняет. Тридентский собор с полной
отчетливостью заявил, что свободной воле содействует благодать господня, но
что воля человека может и уклониться от этого содействия (18) . Человек,
каким его изображают Оккам и другие поздние схоласты, уже не похож на
несчастного грешника: это - свободное создание; сама его сущность делает
человека способным к добру, а его воля свободна от любых внешних сил.

Практика покупки индульгенций, игравшая все большую роль во время позднего
средневековья и вызывавшая особенно яростные нападки Лютера, была связана с
ростом влияния этих идей о свободной воле человека и о ценности его усилий.
Покупая индульгенцию у папского эмиссара, человек освобождался от
временного наказания, которое должно было заменить вечное, и - как отмечал
Зееберг (19) - у него были все основания надеяться, что ему отпущены все
грехи.

На первый взгляд может показаться, что практика покупки у папы избавления
от адовых мук противоречила идее эффективности собственных усилий человека
в деле его спасения, поскольку эта практика основана на зависимости от
власти церкви и от ее причастия. Хотя в какой-то мере это справедливо,
такая практика несла в себе дух надежды и уверенности. Если человек может
так легко избавиться от наказания, то бремя его вины существенно
облегчается; он может сравнительно легко освободиться от груза прошлого и
избавиться от одолевавших его тревог. Кроме того, не надо забывать, что по
церковной теории - как сформулированной, так и подразумевавшейся - действие
индульгенции было основано на том, что их покупатели исповедовались и
каялись во всех грехах (20).

Эти идеи, столь резко противоречащие духу Реформации, содержатся также в
сочинениях мистиков, в проповедях и в тщательно разработанных правилах
проведения исповеди. В них проявляется дух утверждения человеческого
достоинства, признание законности проявления всех качеств человека. Вместе
с этим уже в XII веке широко распространяется идея подражания Христу, вера
в то, что человек может стремиться уподобиться богу. В правилах для
исповедников проявлялось прекрасное понимание конкретного положения
отдельных людей и признавалось субъективное различие индивидов. В этих
правилах грех рассматривался не как бремя, которое должно давить и
принижать человека, а как человеческая слабость, требующая понимания и
уважения к грешнику (21).

В общем, средневековая церковь подчеркивала достоинство человека, свободу
его воли, ценность его усилий; она подчеркивала богоподобие человека и его
право быть уверенным в любви бога. Люди ощущались как равные, как братья -
уже в силу одного их подобия богу. В позднем средневековье, в связи с
развитием капитализма, поднималась волна неуверенности и замешательства, но
в то же время все сильнее становились тенденции к признанию роли
человеческой воли и человеческих усилий. Мы можем предположить, что и
философия Возрождения, и католические доктрины позднего средневековья
отражали дух, преобладавший в тех социальных группах, экономическое
положение которых давало им ощущение силы и независимости. Вместе с тем
теология Лютера выражала чувства среднего класса , который, борясь против
власти церкви и возмущаясь новым денежным классом, ощущал угрозу растущего
капитализма и был охвачен чувством беспомощности и ничтожности.

Лютеранское учение, насколько оно отличалось от католической традиции,
имело две стороны; причем в общей картине его системы, общепринятой в
протестантских странах, одна из этих сторон всегда подчеркивалась больше
другой. В этом аспекте указывается, что Лютер дал человеку независимость в
вопросах религии; что он лишил церковь ее власти и отдал эту власть
индивиду; что его концепции веры и спасения - это концепции собственных
заслуг индивида, где вся ответственность лежит на самом человеке, а не на
власти, которая могла бы дать ему то, чего он не добился сам. Эта сторона
учений Лютера и Кальвина заслуживает самой высокой оценки, поскольку они
явились одним из источников развития политической и духовной свободы в
современном обществе, того развития, особенно в англосаксонских странах,
которое неразрывно связано с идеями пуританства.

Другой аспект современной свободы - это изоляция и бессилие, которые она
принесла индивиду; и этот аспект тоже уходит корнями в протестантство, как
и аспект независимости. Поскольку эта книга посвящена главным образом
восприятию свободы как бремени и опасности, дальнейший анализ,
преднамеренно односторонний, будет подчеркивать ту сторону учений Лютера и
Кальвина, в которой лежат истоки этого негативного аспекта свободы: их
учение о том, что человек по природе своей порочен и бессилен.

Лютер полагал, что зло внутренне присуще природе человека и направляет его
волю, так что ни один человек не способен совершить что-либо доброе, исходя
из собственной природы. Природа человека зла и порочна. Одна из основных
концепций всего мышления Лютера - это представление о природной греховности
человека, его полной неспособности по собственной воле выбрать добро. В
этом духе он начинает свой комментарий к "Посланию к римлянам" апостола
Павла: "Цель этого послания - разрушить, искоренить и уничтожить всякую
плотскую мудрость и праведность, сколь бы ни казались они замечательны и
чистосердечны в наших или в чужих глазах... Главное, чтобы наша мудрость и
праведность, раскрытые перед глазами нашими, были вырваны с корнем из
сердца нашего и из нашей суетной души" (22).

Это убеждение в низменности и беспомощности человека, в его неспособности
совершить что-либо доброе по собственной воле, согласно Лютеру, является
одним из главных условий ниспослания божьей благодати. Лишь если человек
унизит себя, откажется от своей воли, от своей гордыни, только тогда
снизойдет на него милость господня. "Потому что бог хочет спасти нас не
нашей собственной, но внешней праведностью и мудростью; праведностью,
идущей не от нас и не рождающейся в нас, но приходящей к нам из другого
места... Итак, должна быть усвоена праведность, приходящая к нам только
извне и вполне чуждая нам самим" (23).

Еще более радикально Лютер выразил бессилие человека семью годами позже, в
своем памфлете "Рабство воли", направленном против Эразма, защищавшего
свободу воли. "...Так что человеческая воля подобна скотине между двумя
всадниками. Сядет на нее бог, она хочет и идет, как хочет бог; как сказано
в псалмах: "Как скот был я пред Тобою. Но я всегда с Тобою" (пс. 72.22,
23). Сядет на нее сатана, она хочет и идет, как хочет сатана. Не в ее силах
выбрать, к какому всаднику бежать или какого искать, но они сами
состязаются, кто возьмет ее и удержит". Лютер заявляет, что если кто-нибудь
не хочет "оставить эту тему (о свободе воли) вообще (что было бы всего
безопаснее и всего религиознее), то можно со спокойной совестью сказать
ему: понимай это в том смысле, что человеку дана "свободная воля" не по
отношению к высшим, но лишь по отношению к существам ниже его...
Богобоязненный человек не имеет "свободной воли": он пленник, раб и слуга
воли Господа или воли сатаны" (24) . Учение о том, что человек - бессильное
орудие в руках божьих, что он в основе своей порочен, что его единственная
задача - подчиниться воле господней, что бог может спасти его непостижимым
актом правосудия - все эти учения не могли быть окончательным ответом для
человека, столь преследуемого отчаянием, беспокойством и сомнением и в то
же время столь страстно жаждавшего уверенности, как Лютер. В конце концов
он нашел ответ на свои сомнения. В 1518 году его осенило откровение:
человек не может спастись собственными добродетелями; он не должен даже
размышлять, угодны ли господу его труды, но он может быть уверен в своем
спасении, если у него есть • вера. Веру дает человеку бог, и, если человек
испытал однажды несомненное субъективное переживание веры, он может быть
уверен в своем спасении. Человек в своем отношении к богу является, по
существу, воспринимающей стороной. Как только он воспринимает благодать
господню в переживании веры, тотчас природа его меняется, поскольку в акте
веры он воссоединяется с Христом, и праведность Христова заменяет его
собственную праведность, утраченную в грехопадении Адама. Но никогда в
жизни человек не может стать вполне праведным, потому что его природная
порочность никогда не исчезает окончательно .

Доктрина Лютера о вере как о несомненной субъективной гарантии спасения на
первый взгляд кажется разительно противоречащей тому острому чувству
неуверенности, которое было характерно для самого Лютера и для его учения
до 1518 года. Но психологически этот переход от сомнения к уверенности
отнюдь не противоречив, а причинно обусловлен. Вспомним, что было сказано о
характере его сомнений. Это не были сомнения рациональные, возникшие из
свободы мысли и дерзнувшие поставить под вопрос общепринятые взгляды; это
были иррациональные сомнения, вытекающие из изоляции и беспомощности
индивида, который относится к миру с ненавистью и тревогой. Такие
иррациональные сомнения не могут быть устранены рациональными ответами; они
могут лишь исчезнуть, в том случае если индивид становится неотъемлемой
частью осмысленного мира. Если же этого не произошло, как не произошло с
Лютером и с тем классом, который он представлял, то сомнения могут быть
лишь подавлены, так сказать, загнаны внутрь; а это можно сделать лишь при
помощи некоей формулы, обещающей полную уверенность.

Страстное стремление к уверенности, какое мы находим у Лютера, отражает не
искреннюю веру, а необходимость подавить невыносимое сомнение. Решение
Лютера - это сегодняшнее решение очень многих людей, хотя они мыслят не в
богословских терминах: уверенность достигается отказом от своей
изолированной личности, превращением себя в орудие могущественной внешней
силы. Для Лютера такой силой был бог, и Лютер искал уверенность в
безоговорочной покорности богу. Таким образом ему удалось подавить свои
сомнения, но не до конца; по-настоящему они так никогда и не исчезли,
одолевали его до последнего дня его жизни, и ему приходилось бороться с
ними путем все новых и новых проявлений покорности. Психологически вера
может иметь два совершенно разных содержания. Она может быть утверждением
жизни, выражением внутренней связи с человечеством; но может быть и
продуктом реакции на сомнения, возникшие из чувства изолированности
индивида и его неприятия жизни. Вера Лютера была как раз такого
компенсирующего свойства.

Чрезвычайно важно понять эту проблему сомнений и попыток их подавления,
потому что она не только относится к теологии Лютера, а также и Кальвина,
но и остается одной из основных проблем современного человека до сих пор.
Сомнение - это исходная точка современной философии; потребность избавиться
от него оказала сильнейшее влияние на развитие современной философии и
науки. Множество рациональных сомнений было разрешено рациональными
ответами;

но иррациональные сомнения не исчезли и не могут исчезнуть до тех пор, пока
человек не перейдет от негативной свободы к свободе позитивной. Нынешние
попытки заглушить сомнения - состоят ли они в ненасытном стремлении к
успеху, или в убежденности, что безграничное знание фактов может
удовлетворить потребность в уверенности, или в подчинении вождю, который
принимает на себя ответственность за "уверенность" остальных,- могут
заглушить лишь осознание сомнений. Сами же сомнения не исчезнут до тех пор,
пока человек не преодолеет свою изоляцию, пока его положение в мире не
приобретет какого-то смысла и значения, удовлетворяющего его человеческие
потребности.

Как же были связаны доктрины Лютера с психологическим состоянием широких
масс в конце средних веков? Как мы уже видели, старый порядок рушился.
Индивид потерял гарантию уверенности, ему угрожали новые экономические силы
- капиталисты и монополии, корпоративный принцип сменился конкуренцией,
низшие классы ощущали гнет усиливавшейся эксплуатации. Но лютеранство
вызывало в низших классах совсем не тот отклик, что в среднем классе.
Городская беднота и в еще большей степени крестьянство находились в
отчаянном положении: их безжалостно эксплуатировали, их традиционные права
и привилегии отбирались. Они были охвачены революционными настроениями,
находившими выход в крестьянских восстаниях и в революционных движениях в
городах. Евангелие выражало их надежды и чаяния - как выражало надежды и
чаяния рабов и бедноты в эпоху раннего христианства - и вело их на поиски
свободы и справедливости. Поскольку Лютер нападал на власть и в своем
учении опирался на Евангелие, его учение привлекало эти беспокойные массы,
как это было и с другими религиозными движениями евангелического толка до
него.

Но Лютер мог поддерживать их и принимать их поддержку лишь до определенного
момента. Ему пришлось отречься от этого союза, когда крестьяне пошли дальше
нападок на власть церкви и просьб о незначительном улучшении их участи.
Крестьянство превращалось в революционную массу, оно грозило опрокинуть
всякую власть и разрушить основы социального строя, в сохранении которого
средний класс был кровно заинтересован. Ведь, несмотря на все трудности,
которые переживал средний класс и о которых мы говорили выше, этот класс -
даже самые его низы - имел привилегии, которые приходилось защищать от
требований бедноты; это вызывало его резкую враждебность по отношению к
революционным движениям, направленным на ликвидацию не только привилегий
аристократии, церкви и монополий, но и всех привилегий вообще.

Средний класс находился между самыми богатыми и самыми бедными, и поэтому
его реакция была сложной и во многом противоречивой. Хотелось сохранить
закон и порядок, но растущий капитализм представлял смертельную угрозу.
Даже наиболее преуспевшие представители среднего класса были далеко не так
богаты и сильны, как небольшая группа крупных капиталистов. Чтобы не только
улучшить свое положение, но и просто уцелеть, им приходилось вести тяжелую
борьбу. Роскошь финансовых магнатов усиливала в них чувство собственной
ничтожности, переполняла их завистью и негодованием. В целом разрушение
феодального порядка и развитие капитализма больше угрожали среднему классу,
чем помогали ему.

Представление Лютера о человеке отражает именно эту дилемму. Человек
свободен от всех уз, которыми связывала его духовная власть, но именно эта
свобода делает его одиноким и растерянным, подавляет его чувством
собственной ничтожности и бессилия. Свободный, изолированный индивид
сломлен ощущением своей убогости, и теология Лютера выражает это чувство
бессилия и сомнения. Облик человека, изображенный им в религиозных
терминах, отражает положение индивида, возникшее в результате происходящих
социально-экономических перемен. Представитель среднего класса был так же
беспомощен перед лицом новых экономических сил, как обрисованный Лютером
человек перед лицом бога.

Лютер не только выразил чувство ничтожности, охватившее социальные группы,
к которым он обращался, но и предложил им выход. Индивид может надеяться
стать угодным богу, если он не только признает собственную ничтожность, но
и унизит себя до последней степени, откажется от малейших проявлений своей
воли, отречется от своей силы и осудит ее. Отношение Лютера к богу было
отношением абсолютной покорности. В психологических терминах его концепция
веры означает следующее: если ты полностью подчинишься, если признаешь
собственную ничтожность, то всемогущий господь, может быть, полюбит тебя и
спасет. Освободившись полным самоотречением от своей личности со всеми ее
недостатками и сомнениями, ты избавишься от чувства своей ничтожности и
причастишься славе господней. Таким образом, освобождая людей от власти
церкви, Лютер заставил их подчиниться гораздо более тиранической власти:
власти бога, требующего полного подчинения человека и уничтожения его
личности как главного условия его спасения. "Вера" Лютера состояла в
убеждении, что любовь дается ценой отказа от собственной воли; это решение
имеет много общего с принципом полного подчинения индивида государству или
вождю.

Благоговение Лютера перед властью, его любовь к ней проявляются и в его
политических убеждениях. Он боролся против власти церкви, был преисполнен
негодования против новой финансовой олигархии, часть которой составляла
верхушка церковной иерархии, он даже поддерживал, до некоторого момента,
революционные тенденции крестьянства, но при этом самым решительным образом
требовал подчинения светской власти, то есть князьям. "Даже если власть
имущие злы и безбожны, все же власть и сила ее есть благо, и они от бога...
Так что везде, где есть власть и где она процветает, она потому есть и
остается, что установлена от бога". Или в другом месте: "Бог предпочтет
стерпеть любое правление, как бы ни было оно дурно, нежели позволит черни
бунтовать, сколько бы ни было у нее справедливых причин... Князь должен
оставаться князем, каким бы он ни был тираном. Как бы то ни было, он может
обезглавить лишь немногих, ибо должен иметь подданных, чтобы быть
правителем".

Другой аспект его привязанности к власти и благоговения перед ней
проявляется в его ненависти и презрении к угнетенным массам, к "черни",
особенно когда она выходит за определенные границы в своих революционных
устремлениях. В одной из его диатриб есть знаменитые слова: "И потому
каждый, кто может, п