ся сказать.

Цеся, растерявшись, молчала.

- Ну? - подбодрила ее Данка. - Ты остановилась на том, что у меня нет
честолюбия.

- Вот именно. И элементарного чувства благодарности, - выпалила Цеся. - Ты
даже не замечаешь, что я трачу на тебя все свободное время. Я хочу тебе
помочь, но ведь ты сопротивляешься! Ты так чудовищно ленива, что у меня
просто руки опускаются!

- Ну, ну...

- Хоть намек на чувство собственного достоинства у тебя есть? Ты не
понимаешь, что это унизительно, когда тебя перед всем классом постоянно
называют лентяйкой? А ведь ты не глупей других, даже совсем наоборот...

Данка встала и нервным движением одернула юбку.

- Послушай, - сказала она, снимая невидимую ниточку с рукава зеленой
вязаной кофты, - условимся раз и навсегда, что у меня нет честолюбия,
чувства благодарности, чувства собственного достоинства и что я лентяйка.
Сразу станет легче жить. И тебе будет спокойнее, и я смогу писать без
помех.

- Ничего не понимаю. Ты что, хочешь остаться на второй год? - застонала
Цеся, хватаясь за голову.

- В принципе мне все равно, - призналась Данка. - У меня уже столько
хвостов...

- Да ведь я хочу тебе помочь!

- Не станешь же ты за меня учиться.

- Послушай, - сказала Цеся. - Еще одно. Я за тебя отвечаю. Я обещала
Дмухавецу, что тебя вытяну, и обязана это сделать.

- Чего тебе дался этот старик? - обозлилась Данка. - К учителям надо
относиться по-особому. Были б они обыкновенные люди - другое дело, но это
же надзиратели.

- Ха! - возмутилась Цеся. - И Дмухавец?

- Ну, может, он в меньшей степени.

- Дануся... - снова начала Целестина просительно. - Ты такая умная,
талантливая, у тебя столько замечательных качеств... подумай о своем
будущем. Чем скорее ты кончишь школу, тем раньше станешь свободна! Ты
непременно будешь великой поэтессой. Отец Толека сказал, что у тебя талант,
а уж он-то в литературе разбирается...

Данка подняла голову и нахмурилась:

- Что? Что? Как это он, интересно, может судить о моем таланте?

- Я ему показала тетрадку... с твоей поэмой... - поперхнулась Цеся.

- С поэмой "Отчуждение"?! - спросила Данка бледнея.

- Да, он пришел в восторг... - Цеся почувствовала, что Данку это сообщение
не особенно обрадовало, и осеклась.

- Принеси мне эту тетрадь, - проговорила подруга безжизненным голосом. - И
заодно отдай маме кошелек. Когда я пришла с тортом, была такая суматоха...

- Данка, ты... ты сердишься? - с замиранием сердца робко спросила Цеся.

Дануся недвижно, как изваяние, сидела на матрасе, прислонясь к стене, и
лицо ее было лишено всякого выражения.

- Принеси тетрадь, - повторила она.

Цеся, в ужасе от того, что натворила, помчалась в столовую, где возле
тарелки с тортом еще лежала Данкина тетрадь - увы, уже не в том виде, в
каком была: Бобик, воспользовавшись случаем, нарисовал в ней акварелью
танк, атакуемый вертолетом со множеством людей на борту. Телятинка
почувствовала сухость в горле и странную пустоту в голове. Она не в силах
была вообразить, как ее подруга раскроет тетрадь, где на лучших страницах
"Отчуждения" намалеван танк. Больше всего ей хотелось отдалить эту минуту в
бесконечность. А пока что она решила пойти к маме.

13

Родители были у себя в комнате, и Цеся, заглянув в дверь, позавидовала их
душевному спокойствию и возможности работать в нормальной обстановке.

Мама, повязав поверх юбки какую-то тряпку, за большим столом лепила из
глины изящные сахарницы в форме гиппопотамов. Разгороженная пополам книжным
стеллажом комната освещалась двумя одинаковыми лампами. Однако одна
половина нисколько не походила на другую. Вокруг мамы царил хаос: на полу -
глина, на столе - гипс и глина, на стульях - глина и гипс; на полках стояли
бутылочки и баночки с глазурью, кисти в стеклянных банках и высохший
стебель кукурузы в бутылке от вина. Мама была весела и полна трудового
энтузиазма, пальцы ее двигались быстро и ловко, красивые губы тоже были в
движении - она что-то напевала. Отец сидел в своем углу в наушниках,
предназначенных для индивидуального пользования телевизором. Однако в
данном случае наушники ограждали его от посторонних звуков. Он работал и не
желал слушать всякие там дурацкие куявяки[7]. Склонившись над сверкающим
чистотой столом, Жачек аккуратно чертил что-то на большом листе кальки. Его
книги стояли на полках ровными рядами, чертежные приборы были в идеальном
порядке разложены по правую руку, а цветочки в вазе, хоть и очень скромные,
выглядели свежими и красивыми.

- Мама, - позвала Цеся.

- Да, да? Смотри, доченька, какой смешной у меня получился гиппопотамчик.

- Гиппопотамчик что надо. Мама, я тебе принесла кошелек.

- Какой кошелек?

- Ну, кошелек. Ты разве не помнишь, что его отдала?

Мама рассмеялась:

- Не помню. - Покосившись на Жачека, она с облегчением убедилась, что на
ушах у него звуконепроницаемые наушники.

- Мама, - спросила Цеся, глядя на мать с нежностью, - ты любишь деньги?

- Я? - удивилась мама. - А что?

- Ничего. Просто мне вдруг интересно стало, как ты к ним относишься.

- Хм! - мама задумалась. - Я б сказала - как к человеку, по которому я
скучаю, хотя он меня явно избегает. А что, деньжата понадобились? Много,
боюсь, я не наскребу.

- А сколько их у тебя вообще, ты знаешь?

- Не-а, не знаю.

- Никогда-никогда не знаешь?

- Никогда, - призналась мама, фыркнула и тут же, спохватившись, поглядела
на Жачека. - Только ради бога, не проболтайся отцу! Я знаю, это мой
серьезный недостаток. Но мне недосуг думать о деньгах. Столько других
интересных вещей на свете... По-моему, если работаешь не покладая рук и
получаешь за это деньги, наплевать, сколько именно их у тебя.

- Ты у нас трудовая пчелка.

- Что, это плохо?

- Наоборот. Ты молоток.

- Ну, спасибо тебе большое, деточка, - обрадовалась мама, - Приятно
заслужить уважение собственной дочери.

- И гиппопотамчики у тебя получаются прелестные.

- Еще бы. Они пользуются грандиозным успехом. А тебе должны нравиться хотя
бы потому, что благодаря им ты получишь новую кофточку.

- Серьезно?

- Единственно и исключительно. Что вы там с Данкой наверху сделаете?

Цеся мгновенно вспомнила, что произошло.

- Ох! 3-занимаемся, - ответила она, а сама подумала, отчего это появляется
все больше и больше вещей, о которых нельзя рассказать родителям, хотя она
старается жить честно и следовать их советам?

Цеся тяжело вздохнула.

- Что, хандра? - спросила мама.

- Э, нет. Просто жизнь тяжелая.

- Фу, какая банальность! - поморщилась мама. - Могла бы сформулировать то
же самое более оригинально.

- Эх, жизнь, жизнь! - изрекла Целестина.

- И вообще, ко всему нужно относиться проще, детка. Знаешь, сколько у
человека чувств?

- Э-э-э... в принципе пять, - сказала Цеся, будущий медик.

- Шесть у него чувств. Причем шестое - может быть, самое нужное. Я имею в
виду чувство юмора. Чем сильнее оно развито, тем легче кажется жизнь.

- Хм-м-м... - с сомнением сказала Цеся и отправилась на башенку.

Чувство юмора, ничего себе.

Вероятно, мама не совсем права. Когда заденешь самые возвышенные чувства
другого человека, никакой юмор не спасет. Цеся поднималась по ступенькам с
ощущением, будто сердце ее весит тонну. Добравшись до площадки перед входом
в башенку, она повернула дверную ручку.

Дверь была заперта. За тонкими досками явственно слышались громкие рыдания.

- Эй! Открой! - крикнула Цеся.

- Иди отсюда! - донеслось из-за двери.

- Данка! Не валяй дурака! Надо поговорить...

- Мне не надо! Иди, разговаривай с этим типом! Читай ему стихи! О боже,
боже, что за люди живут на этом свете!

- Дануся... извини... я правда, правда...

- Все небось слушали, да? - Всхлипывание.

- Что ты! - горячо заверила ее Цеся. - Никто даже внимания не обратил...

- Профаны! - прогнусавила Данка и громко высморкалась.

- Что, что?

- А впрочем, я тебе не верю. Наверняка все прочли "Отчуждение" и теперь
надо мной смеются! - Взрыв плача. - Нет, я отсюда не выйду! Как я теперь
покажусь им на глаза!

- Данка, умоляю...

- Отвяжись! Нашли чем развлекать своих гостей... моим "Отчуждением"!..
Подлые!

- Не останешься же ты здесь...

- Именно останусь. Теперь я уже никогда отсюда не выйду. - Бурные рыдания.
- Здесь и умру, зачем куда-то выходить.

- О господи! - сказала Цеся и без сил опустилась на ступеньки. - Этого я от
тебя не ожидала, Данка. Ради бога, пойми: ты все преувеличиваешь. Никто уже
о твоей поэме не помнит. Кончай паясничать.

- Я паясничаю?! - В донесшемся из-за двери восклицании прозвучало глубокое
возмущение.

- Как дура, - со злостью ответила Цеся. - Сама же будешь жалеть.

Увы, хуже способа повлиять на Данку она не могла придумать.

- Это мы еще посмотрим, - ожесточенно заявила добровольная узница.

С этой минуты за дверью установилось упорное молчание.

14

После получаса безуспешных призывов и бесплодных уговоров Цеся покинула
свой пост под дверями башенки и сбежала вниз. Ситуация осложнилась - пора
было просить помощи у родных.

Семейство Жак сидело в большой комнате за ужином. Как обычно, собравшись
вместе, все болтали и дурачились наперебой. В комнате стоял веселый гам.
Цеся с неодобрением оглядела небрежно накрытый стол, вокруг которого,
конечно, тоже царил беспорядок.

- Мне нужна помощь, - объявила она, вступая в круг света.

- О, Цеся! - радостно приветствовала ее Кристина, сидевшая рядом с Войтеком
в конце длинного стола. Молодые супруги с достоинством сохраняли
продовольственную автономию; в тот вечер их ужин состоял из ржаного хлеба и
сыра. - Цеся, хочешь выкупать Иренку? - закричала Кристина.

- I am an engineer[8], - долбила Юлия, которой на следующий день предстояло
сдавать зачет по английскому.

Она сидела спиной к обществу, опершись о край стола, а ее красивые ноги
лежали на подлокотнике соседнего кресла. В одной руке юная художница
держала учебник, в другой - стакан чая.

- Садись, Телятинка, - сказала мама, кладя на тарелку несколько
бутербродов. - А где Данка, уже ушла?

- Данка сидит в башне, - многозначительным тоном сообщила Целестина. -
Заперлась и не хочет выходить.

- Подумать только! Тебе с колбаской?

- С какой еще колбаской?!

- Обыкновенной, - ответила мама. - А хочешь, с брынзой или с шпротным
паштетом.

- Данка сидит в башне и отказывается выходить! - крикнула Цеся.

- Ты уже говорила. - Мама даже немного обиделась. - Не понимаю, зачем так
кричать.

- If it rains, I will stay at home[9], - заверила Юлия.

Бобик кормил свою мышь творогом.

- Знаешь, Цеська, мой мыш уже умеет пить какао.

- Мне, пожалуйста, с брынзой, - потребовал с другого конца стола Жачек.

- Что вы заладили: брынза, брынза, того-этого. Я из всей нашей семейки
люблю...

- ...одну корейку! - торжествующе вскричал Бобик.

- А вот и нет, хе-хе, того-этого. Колбаску.

- Разве это колбаса? - серьезно заметил Войтек, Кристинин муж. - Вот у нас
в деревне колбаса так колбаса. А здесь она и на колбасу-то не похожа.

- Точно, - поддержал его Жачек.

- Когда моя мать делает колбасу, это, честное слово, просто...

- Колбаса! - радостно выкрикнул Бобик.

- ...колбаса. А здесь, извините, но это не колбаса.

- Я с вами не согласен, того-этого, - вступил в дискуссию дедушка. -
Колбаса - она всегда колбаса.

- Тоже верно, - малодушно сдал свои позиции Войтек.

- Данка! - рявкнула Цеся, стуча кулаком по столу. - Данка! Сидит! В! Башне!
И! Не! Хочет! Выходить!

- Ну и пусть сидит, - разрешил отец. - Что ты, силой потащишь ее ужинать?
Может, бедняжка надумала похудеть?

- Отнеси ей наверх парочку бутербродов, - посоветовала мама.

- Вот этого я как раз и не могу сделать! - воскликнула Цеся,

сжимая кулаки. - Она заперлась изнутри и заявила, что никогда больше не
выйдет!

- Что ж, давайте теперь со шпротами, - капризно сказал дедушка. - Опять всю
ветчину съели.

- Я могу подрезать еще, - вскочила тетя Веся.

- Пускай сидит, коли молодой жизни не жалко, - махнул рукой Жачек. -
Впрочем, рано или поздно ей выйти придется. Голод, физиологические
потребности, гигиенические навыки... Накроем голубушку возле ванной, и дело
с концом.

- Какая муха ее укусила? - заинтересовалась мама. - У этой девочки богатая
внутренняя жизнь, уверяю вас.

- Неважно, какая муха. Важно, что она решила там умереть.

- О-о-о! - протянул Жачек.

За столом сразу стало тихо.

- Говорю вам, все очень серьезно, - закончила Цеся. - Вы должны что-нибудь
придумать.

- Но что? - растерянно спросил Жачек. - Впрочем, надеюсь, это не очень
срочно. Раз уж заперлась, пусть сидит, а я пока допью чай.

- Она не выйдет, говорю.

- Что значит - не выйдет? В крайнем случае я позвоню ее отцу, тогда
посмотрим, выйдет или не выйдет.

- А кстати, неплохо было бы познакомиться с ее родителями, - заметила мама.
- Похоже, они своей дочкой мало интересуются, а? Девочка сидит здесь целыми
днями, домой возвращается ночью, и никто даже не позвонит, не спросит.

- Потому что не все матери такие клуши, как... - начал было Жачек.

- Как кто? - полюбопытствовала мама.

- Я боюсь за Данку, - сказала Цеся.

- Так поешь чего-нибудь, Телятинка. - Мама пододвинула дочке тарелку. - Как
говорится, живот крепче - на сердце легче.

- Ох, да мне правда сейчас не до этого! Папа, ну пойди, поговори с ней.

- Он бы выполнил эту работу, если б ему заплатили, - бесстрастно бубнила
Юлия. - В условном предложении после "if" употребляется Past Perfect. He
would have come if she had invited him[10].

- Ну пожалуйста, подымитесь наверх.

- Проголодается - выйдет, - заявил Жачек, принимаясь за очередной
бутерброд. - Ее можно будет взять измором, увидите.

- Да нет же, - рассердилась Цеся. - Вы недооцениваете Данку. Она не такая,
как вы все, она человек одухотворенный. Пища ей не нужна.

- Вот это да!

- Она идеалистка. Ест не ради удовольствия, а исключительно для поддержания
сил. Не забывайте, что она пишет стихи, - горячилась Целестина.

- Я тоже когда-то писала стихи, - напомнила присутствующим тетя Веся. И,
кажется, даже не плохие.

- I used to live in the country[11], черт побери! - сказала Юлия.

В конце концов отец все-таки поднялся из-за стола. За папой, разумеется,
последовала мама, потом к ним присоединились дедушка с Бобиком. Шествие
замыкала Веся. Трое художников остались в столовой. Юлия зубрила
английский, а Кристина с Войтеком занялись подготовкой к купанию младенца.

- Можно высадить дверь, - предложил отец, когда Данка, несмотря на
многократные призывы, не проявила ни малейших признаков жизни.

Остальные с сомнением переглянулись. Высадить дверь?

На площадке было тесно, душно и мрачно. Темноту рассеивал только слабый
отсвет, пробивающийся сквозь щель под дверью.

- Свет горит, - заметила тетя Веся. - Значит, жива.

- Не понимаю, какую ты видишь связь между одним и другим, - с раздражением
возразил Жачек. - Что, по-твоему, электрическая лампочка должна сама
погаснуть в присутствии покойника?

- О господи! - испугалась мама.

- Впустим ей туда мыша, - предложил Бобик. - Если она живая, начнет
визжать. А если не начнет визжать, значит, не живая.

- Или спит, - сказал Жачек.

- Или не замечает мыши, того-этого.

- Или заметила, но не испугалась, - добавила тетя Веся.

- Или испугалась, но не подает виду, - оживился Жачек.

- Или...

- Хватит! - крикнула Цеся. - Данка, открывай, не то мы выломаем дверь...

Минуту царила тишина. Потом за дверью послышалось какое-то движение. На
щель упала тень, и оттуда стал потихоньку выползать листок бумаги. Цеся,
присев на корточки и повернув листочек к свету, прочла вслух:

- "Если выломаете, дверь, я выскочу в окно!"

- He выскочит, - тешил себя надеждой Жачек.

- Выскочит. - Дедушка, как всегда, был настроен пессимистически. - Да и
хорошую довоенную дверь жалко. Я бы позвонил ее родителям, того-этого.

- Данка! - крикнула Цеся в замочную скважину. - Мы сейчас позвоним твоим
родителям. Ну как?

Снова минутная тишина. Шорох, шелест - и в щели под дверью появилась
очередная записка:

"Родители уехали. Никуда не звоните, не то выскочу".

15

На следующее утро положение ни на йоту не изменилось к лучшему. Родителей
Данки действительно не оказалось дома - во всяком случае, никто не подошел
к телефону ни вечером, ни утром. Семейство Жак легло спать, а спозаранку
были обнаружены следы, неоспоримо доказывающие, что ночью Данка побывала в
ванной. Вероятно, она мылась, причесывалась Юлиной гребенкой и вытиралась
дедушкиным полотенцем, о чем свидетельствовали разводы от туши для ресниц
протяженностью в полполотенца. В кухне исчезло кое-что из съестного. Судя
по всему, Данка решила держаться до последнего.

За дверью башенки по-прежнему царило зловещее молчание, однако в семь
тридцать оттуда неожиданно полились бодрящие звуки скрипки. Это Данка
включила проигрыватель и наслаждалась "Временами года" Вивальди. Впрочем,
вскоре она, по-видимому, решила, что оптимизм эпохи позднего барокко не
соответствует ее душевному состоянию, поскольку музыка внезапно оборвалась
на середине "Весны" и минуту спустя на башне зазвучали заунывные голоса
певцов из ансамбля "Локомотив ЖТ".

- Данка! - крикнула Цеся, подойдя к двери. - Пойдем в школу, прошу тебя!

В башне раздался взрыв горького смеха. И это был единственный звуковой
сигнал, которым Данка самолично удостоила мир.

- Мне нужно с тобой поговорить! Открой! - просила Цеся.

Данка увеличила мощность звука: стены дома задрожали, сотрясаемые голосами
ансамбля "Локомотив ЖТ".

Тогда Цеся написала письмо:

"Данка! Не думай, что я не понимаю, почему ты здесь сидишь. Тебе не хочется
заниматься, вот и все. Но от жизни никуда не спрячешься. Если ты не придешь
в школу, я напущу на тебя Дмухавеца. Или сделаю еще чего похуже. Твоя
подруга Целестина".

Сунула письмо под дверь и пошла в школу.

В голове у нее был туман. Ночью она почти не спала - во-первых, волновалась
из-за Данки, а кроме того, маленькая Иренка, которую угораздило именно в
эту ночь разгадать хитрость с отваром из трав, устроила многочасовой
скандал, домогаясь молока. Вдобавок Бобик, с которым Цесе пришлось
волей-неволей устроиться на одном диване, чертовски узком, ужасно ворочался
во сне и упрямо стаскивал с нее одеяло.

Поэтому не удивительно, что, выйдя на залитую солнцем улицу, она чуть не
ослепла от яркого света и на ее усталые глаза навернулись слезы. Пахнущий
морозцем ветер гнал змейки сухой снежной пыли, на тротуаре белели замерзшие
лужи. Цеся брела, спотыкаясь, щуря слезящиеся глаза и хлюпая носом. Где-то
внутри она ощущала холодную пустоту - мама, конечно, сказала бы, это
оттого, что она не позавтракала, но Цеся знала: пустота эта чисто
нравственного происхождения. Телятинка чувствовала себя предательницей.
Конечно, она была уверена в том, что Данка только и мечтает о широком
распространении своих произведений, и тем не менее... Вероятно, не каждый
достоин чести быть с ними ознакомленным. Вероятно, следовало бы спросить,
не имеет ли автор ничего против Толекиного папы. Вероятно, уровень
аудитории тоже не пустяк. Так или иначе, Цеся твердо знала: она
злоупотребила доверием подруги и вероломно ее предала. Неважно, что
побуждения у нее были самые лучшие, если Данка восприняла ее поступок как
предательство, значит, так оно и есть.

Однако это только одна сторона вопроса. Есть еще другая проблема - истинная
причина, заставившая Данку затвориться в башне. И дело здесь не в Цесином
предательстве. По существу, Данка убежала от своих обязанностей. Тут и
нужно что-нибудь придумывать.

Цеся даже не заметила, что стоит посреди тротуара и бормочет себе под нос.
Только когда проходящие мимо девчушки с ранцами оглянулись и захихикали,
она сообразила, что ведет себя довольно странно.

Решительно устремившись навстречу ветру, Цеся перешла дорогу и возле
газетного киоска наткнулась на какого-то верзилу, который, сворачивая
трубкой газету, в эту минуту отходил от окошечка. Название газеты