побежала  на  улицу,   а  на  крыльцо  вышла  мать  Тулькина  и
подозрительно посмотрела на  меня.  На  меня  все  всегда  смотрят почему-то
подозрительно.
     "Все пропало,  -  подумал я,  бесшумно отступая спиной за угол дома.  -
Тулькин  действительно принял  мои  таблетки  и  лег  смотреть многосерийный
широкоэкранный,  цветной,  детективный сон. И главное, что мое письмо у него
осталось!"
     Ну,  я ему покажу!  Я...  я обогнул дачу Тулькиных. Окно предателя было
закрыто и  даже задернуто шторой.  А  другое окно рядом было открыто,  и  из
другого окна вдруг показалась спина Тулькина,  а  потом он сам с чемоданом в
руке.
     - А сестра сказала,  что ты спишь,  - прошептал я, - не выходил столько
времени...
     - Так это же для алиби, - сказал Тулькин.
     - А я уж думал, что с похищением все пропало, - прошептал я.
     - Считай,  что ты уже похищен. - Тулькин достал из кармана пять пакетов
с молотым перцем. - Ползи на кладбище, - сказал он.
     - А ты?
     - Я  сзади...  Я  буду  посыпать перцем траву...  Чтоб  собаки след  не
взяли...
     И я пополз...  к славе,  к известности,  ко всему тому,  что меня ждало
впереди!  Да, но если бы я знал, что меня ждет впереди, я бы, конечно, давно
повернул обратно, но я не знал и поэтому все полз, полз, полз... до тех пор,
пока не  уткнулся макушкой в  дверь сторожки...  Не  поднимаясь на  ноги,  я
подцепил дверь рукой и потянул ее. Дверь со скрипом отворилась, я подполз на
животе к лестнице. Тулькин пыхтел и чихал (от перца, наверно!) где-то сзади.
     Взобравшись по лестнице на чердак заброшенной сторожки кладбища,  я сел
на пол, привалился спиной к стропилу, а Тулькин, достав из чемодана веревку,
стал  с  удовольствием опутывать меня  по  рукам  и  по  ногам.  Потом он  с
наслаждением стал заталкивать мне в рот кляп.
     - Да не весь толкай!  С ума сошел, что ли! - промычал я. - Думаешь, это
большое удовольствие?
     Тулькин оставил в  покое  платок и,  вынув из  кармана пакет с  молотым
перцем,  начал посыпать вокруг себя, освещая пол электрическим фонарем, хотя
было еще светло.
     От его перца у меня сразу же засвербило в носу, и я с трудом удержался,
чтобы не чихнуть.
     - Осторожней сыпь!  -  промычал я  сквозь  платок.  В  носу  защекотало
сильнее, поэтому я не удержался и все же чихнул.
     Тулькин осветил меня фонарем, полюбовался немного моим видом (связан по
рукам и ногам, во рту кляп!) и сказал:
     - Ювелирная работа!
     А я сказал с кляпом во рту:
     - Му-у-ум-эуа-э-э,  -  что без кляпа бы  означало:  Тулькин,  не  теряй
время, скорей подбрасывай письмо!
     Тулькин меня прекрасно понял,  он подмигнул мне,  спрятал мое письмо за
подкладку кепки  и,  пятясь,  стал  слезать  с  лестницы,  посыпая ступеньки
молотым перцем.


                                  Часть II

ПОЗОВИТЕ К ТЕЛЕФОНУ ВАШУ СОБАКУ


                               Рассказ пятый

ТУЛЬКИН ТОРГУЕТСЯ

     Мой брат Саша как-то  показывал мне заметку об одном интересном случае,
о  котором было  напечатано в  одном журнале.  Значит,  в  Испании жила одна
женщина  -  испанка,  которая всю  жизнь  разговаривала на  испанском языке.
Однажды,  когда она  проходила мимо какого-то  дома,  ей  вдруг на  голову с
балкона  свалился  какой-то   предмет  и   сильно  ударил  ее   по   голове.
Женщина-испанка  потеряла  сознание,   а  когда  пришла  в  себя,  то  вдруг
заговорила на чистом английском языке. Ученые, конечно, никак не могут найти
объяснение этому удивительному событию.  Я  почему об  этом  думал,  сидя на
чердаке в  сторожке,  я  об  этом  думал потому,  что,  если бы  я  попросил
кого-нибудь ударить меня чем-нибудь по голове,  может быть,  я тоже бы вдруг
заговорил по-английски.
     Представляю,  как скривился бы Мешков,  услышав, как я, гуляя по улице,
разговариваю с  Таней  Кузовлевой совершенно свободно  на  английском языке.
Вопрос весь в том, как сильно меня надо треснуть чем-нибудь по голове, чтобы
я  заговорил по-английски.  И  кто согласится это сделать?  Сообщника в этом
деле мне будет найти,  конечно,  полегче.  В нашем дачном поселке,  пожалуй,
каждый из ребят треснет с удовольствием меня чем угодно по голове,  только я
боюсь,  что меня треснут с  большей силой,  чем это необходимо для овладения
английским языком...
     - Снижай  цену,  Завитайкин!  -  услышал  я  голос  Тулькина,  неслышно
появившегося на чердаке. - Не хотят тебя выкупать за шесть тысяч.
     Я еще продолжал думать об изучении английского языка с помощью удара по
голове, на что я решился пойти только из-за Танечки Кузовлевой, поэтому я не
сразу сообразил, о чем мне, собственно говоря, говорит Тулькин.
     - Цену, говорю, снижай, - повторил Тулькин. - Не хотят тебя выкупать за
такие деньги.
     - А кто тебе сказал, что меня не хотят выкупать? - сообразил наконец я,
о чем идет речь.
     - Тишина, - объяснил Тулькин.
     - Какая тишина?
     - Слышишь? - спросил Тулькин, приникая к чердачному окну.
     За  окном было темно и  действительно тихо.  Не вообще тихо,  а  тихо в
смысле того,  что шума вокруг моего похищения не было никакого.  Слышно было
только,  как Дерябин-Скрябин играл дома на рояле,  а  на даче у Мешкова орал
магнитофон.
     - Тишина еще ни о чем не говорит, - сказал я неуверенно.
     - У вас не говорит,  а у нас,  детективов, все говорит: обрывок газеты,
оставшийся на месте преступления,  окурок,  пуговица, трамвайный билет могут
нам рассказать больше,  чем сам преступник.  Наобещал с  три короба:  паника
будет!  Милиция  будет!  Ищейки  будут!  Урра  будет!..  Знал  бы,  что  так
получится, лучше сидел бы дома и смотрел бы детектив.
     - Ты подожди,  Тулькин, - сказал я, - ты про письмо скажи, ты подбросил
письмо?
     - Конечно, подбросил.
     - На кухню?
     - Как договорились.
     - А на кухне кто-нибудь был в это время?
     - Сашка все время торчал. Потом он полез в шкаф, а я в это время - раз!
И письмо на полу! Твой брат его поднял! Я деру!
     - Значит, началось... - сказал я.
     - В  том-то  и  дело,  -  ответил Тулькин,  -  что ничего почему-то  не
началось.
     - Как не началось?
     - Очень  просто,  -  пояснил Тулькин.  -  Как  только ваш  Сашка поднял
письмо,  он сначала бросился к окошку,  чтобы посмотреть, кто бросил письмо,
но  я  уже  к  этому времени спрятался.  Тогда он  с  этим письмом побежал в
комнату.  А я тогда обогнул вашу дачу с другой стороны, побежал домой, вынес
на улицу стул и стал ждать.  Слышу, у вас в гостиной телек работает... Минут
пять сидел ждал. Вот, думаю, Сашка письмо принес твоему отцу или матери. Вот
они его прочитали! И вот в панике выскакивают на улицу, как ты обещал.
     - Ну, а они что? - спросил я с нетерпением.
     - Что они?..  Я  сижу,  а  они не  выскакивают!..  А  телек работает...
Детектив передает...
     - А  почему же  они не выскакивают?  -  спросил я  с  каким-то чувством
растерянности.
     - Наверно, решили сначала досмотреть детектив, а потом уж выскочить?..
     - Твое счастье,  Тулькин,  - сказал я, сжимая кулаки, - что у меня руки
связаны,  а  то  бы  я  тебе за  такие слова...  Это ты бы,  может быть,  не
выскочил,  все сидел бы у  телевизора,  если бы у  тебя сына украли,  а  мои
родители выскочат, вот увидишь, просто еще мало времени прошло.
     - Мало времени?  Пять минут бежал!  Десять ждал!  Пять минут обратно! И
еще  три  минуты с  тобой разговариваем!  Да  за  это  время весь наш дачный
поселок можно было поднять на ноги!
     Я  промолчал.  В  словах  Тулькина была  какая-то  неприятная для  меня
логика.  За это время в дачном поселке, по моим расчетам, обязательно должен
был подняться настоящий переполох.  Но  кругом было так же  тихо,  как и  до
моего похищения.
     - Ничего не понимаю... - Я действительно ничего не понимал. - Почему же
меня не выкупают?..
     - А чего тут непонятного?  Не стоишь ты шести тысяч. "Москвич" стоит, а
ты нет.
     - А при чем здесь "Москвич"?
     - А  при том,  сам же  говорил,  что твой отец завтра должен выкупить в
магазине свой "Москвич",  -  сказал горячо Тулькин. - Если твой отец выкупит
тебя в первую очередь,  то он останется без денег, и у него пропадет очередь
на машину,  а если он выкупит сначала машину,  то ты не пропадешь, ты же сам
написал, что находишься в безопасном месте.
     - Значит, ты думаешь, что они сначала выкупят машину?
     - Конечно, машину, а потом займут денег и выкупят тебя.
     - Что  же,  я  должен  на  этом  кладбище  неизвестно сколько  торчать?
(Тулькин продолжал сидеть где-то там, уже в темноте, и сопеть.) А ты знаешь,
- сказал я, - как неприятно здесь сидеть?
     - Тогда  нечего заламывать за  себя  такую  цену!  Хочешь прославиться,
сегодня же запроси рублей пятьдесят за себя, и хватит.
     - То говорил, я мало запросил, теперь - много... А почему пятьдесят?
     - Хватит с тебя, - объяснила мне темнота голосом Тулькина.
     Я обдумал предложение Тулькина и сказал:
     - Ни за что! Надо мной же будут все ребята смеяться, что меня только за
пятьдесят рублей выкупили...  Сына Кеннета Янга за большой выкуп,  написано,
выкупили. Я думаю, что большой выкуп - это тысяч шесть.
     - Твой отец не Кеннет Янг,  и ты не его сын,  - сказал Тулькин. - У них
свои цены, у нас свои...
     - Неужели им жалко заплатить за меня шесть тысяч рублей?  - простонал я
вслух.
     - Ну ладно,  Завитайкин,  не расстраивайся...  Сейчас я напишу еще одно
письмо,  -  сказал Тулькин.  - Мы тебя в этом письме уценим, и твои родители
тебя,  может быть, выкупят. - Тулькин зажег фонарик, снял перчатки и вытащил
из кармана пиджака блокнот и вечное перо.
     - Чтоб меня уценивать!.. - сказал я. - Да ни за что на свете!
     - Пятьдесят! - предложил Тулькин.
     - Шесть тысяч!  -  сказал я.  - Я эту цену для Тани назначил. Чтобы она
знала, что я чего-то стою.
     - Пятьдесят! - сказал Тулькин. - И ни копейки больше!
     - Пять тысяч шестьсот! - сдался я.
     - Пятьдесят!  -  повторил упрямо Тулькин.  -  Раз  -  пятьдесят!  Два -
пятьдесят!  Три -  пятьдесят!  (Я не согласился.) Все, - сказал Тулькин. - Я
выхожу  из  этого  дела!  Таскать  по  кладбищу доплатные письма!  Еще  ноги
переломаешь!
     - И выходи! - сказал я. - Пожалуйста! Не заплачу! Выходи!
     - Сам себя воровал!  Сам письма писал!  Сам их и подбрасывай!  Знал бы,
лучше телек бы смотрел.
     - И без твоей помощи подброшу!.. Телевизирь несчастный.
     - А  ты!..  А  ты...  -  заорал  Тулькин.  -  Ты...  уцененный Ромео  и
Джульетта!  -  И  здесь Тулькина как будто прорвало -  как он меня только не
называл: и ливерной колбасой, и эскимо на палочке, и магазинным холодцом.
     А я все время повторял спокойно только одну фразу:
     - Если ты и вправду смелый человек, развяжи мне руки и повтори еще раз,
что ты мне сказал!
     Но Тулькин все-таки продолжал поносить меня изо всех сил.  И тогда меня
вдруг осенило,  и я подумал:  с похищением,  конечно, все пропало, не бывать
моему портрету в  "Неделе",  но появилась надежда прославиться по-другому...
Это была прекрасная мысль,  и мой портрет, кажется, может все-таки появиться
в "Неделе".
     - Хорошо,   -   оборвал  я  ругавшегося  Тулькина.   -   Если  ты  меня
действительно ненавидишь,  -  сказал я Тулькину,  - надень на мой берет свою
кепку и дай мне доской по голове.  -  Я подумал, что вдруг после этого удара
я,  как та женщина-испанка, вдруг заговорю на чистом английском языке, и обо
мне,  конечно,  сразу же  напечатают во всех газетах!  И  я  прославлюсь!  -
Тулькин, будь другом, дай мне доской по голове! Я это заслужил, Тулькин!
     Я думал,  что Тулькин с удовольствием выполнит мою просьбу, но, к моему
удивлению,   Тулькин  не   только  не  ухватился  за  мое  предложение,   но
категорически отверг его.
     - Легко хочешь отделаться! - отозвался из темноты Тулькин, освещая меня
электрическим фонариком.  - Сейчас всех ребят соберу, и мы тебя, связанного,
на  базар  отнесем  и  к  прилавку тебя  привяжем,  где  уцененными товарами
торгуют.  И  еще сфотографируем тебя утром и подпись сделаем:  "Бессердечный
парень,  который украл себя за деньги у  своих родителей!" И родителей твоих
тоже  снимем  на  карточку:  "Бессердечные  родители,  которые  не  захотели
выкупить своего сына  ни  за  какие деньги!"  Всю  вашу семейку на  весь мир
прославим!  И Кузовлеву твою прославим - скажем, что она тебя подговорила. И
брата твоего не пощадим. Скажем - все знал, но скрыл...
     Сделав такое жуткое заявление,  Тулькин скатился в темноте с чердака по
лестнице,  а я остался один,  связанный по рукам и ногам, без похищения, без
славы,  и без знаний английского языка,  и теперь уже без какой-либо надежды
на то, что Таня Кузовлева когда-нибудь обратит на меня свое внимание.
     Я напрягся и изо всех сил задергал связанными руками.


                               Рассказ шестой

ВОТ ТАК НОВОСТЬ!

     - Я  буду водящим,  -  сказал я и сделал вид,  что снимаю со своей руки
часы.
     - Ишь какой! - разозлился Сутулов. - Он будет водящим! Я буду водящим!
     - Хорошо, - согласился охотно я, - снимай свой хронометр.
     - А зачем тебе мой хронометр? - спросил меня Сутулов.
     - Сейчас мы будем играть,  -  объяснил я  Сутулову,  снимая с  его руки
швейцарский хронометр и подмигивая Мешкову, Дерябину и Тулькину.
     - Во что играть? - спросил Сутулов.
     - В столб, - сказал я.
     - А что это такое? - спросил Сутулов.
     - Очень веселая игра...  Связывайте его! - приказал я Тулькину, Мешкову
и Дерябину.
     Тулькин,  Мешков и  Дерябин стали с удовольствием связывать Сутулова по
рукам и ногам. Сутулов не сопротивлялся.
     - У тебя на даче никого нет? - спросил я Сутулова.
     - До утра уехали, - радостно пояснил Сутулов.
     - Вот и  хорошо!  -  сказал я тоже радостно.  -  Значит,  до утра можно
играть?
     - Конечно! - еще радостней сказал Сутулов.
     - Ставьте его на стул! - приказал я Тулькину, Дерябину и Мешкову.
     Мешков,  Дерябин и Тулькин поставили Сутулова на стул.  Я сам не стал о
него и руки марать.
     - Стоишь? - спросил я Сутулова.
     - Стою, - подтвердил Сутулов.
     - Прекрасно,  -  сказал я,  влезая на соседний стул.  -  Хронометр твой
ходит хорошо?
     - Спрашиваешь! - засмеялся Сутулов. - Тик-так! Тик-так!
     Я прижал к своему уху сутуловский хронометр, покачал головой и сказал:
     - А по-моему, не очень-то хорошо... "Тик" есть, а "така" нет...
     - Иди ты! - сказал грозно Сутулов.
     - Можешь сам послушать,  -  сказал я  и  приложил хронометр к стене,  а
Сутулов приложил свое ухо к хронометру и расплылся в улыбке.  -  Слушаешь? -
спросил я Сутулова.
     - И "так" слушаю, - подтвердил Сутулов, - и "тик" слушаю.
     - Тогда  так  и  слушай,  -  сказал я,  -  до  утра...  Только прижимай
хронометр крепче ухом к стене, а то уронишь...
     Потом я помолчу и скажу:  "Это тебе за Таню... за Кузовлеву, чтоб ты за
ней не ухаживал!.."
     А дальше Тулькин,  Мешков и Дерябин,  конечно,  -  все они повалятся от
хохота на пол,  а потом...  но что будет потом,  я не успел представить, так
как к этому времени я уже почти подбежал к дому,  осталось только продраться
через кусты акации и перелезть через забор, когда совсем рядом я услышал шум
и голоса, из которых выделялся голос старика Сутулова:
     - Не  боись,  ребята...  Я  этого Лешего беру на себя...  Хватит с  ним
цацкаться.
     - А ты, Дерябин, не расстраивайся, - подал свой голос Мешков. - Ты донт
би ин э питти! - успокаивал Дерябина Мешков. - Мы все за то, чтобы Кузовлева
с тобой дружила,  а не с этим шалопутом.  А раз мы все хотим,  значит, так и
будет. Ду ю андерстэнд?
     - Оф корз, - ответил Дерябин. - Сэнк ю вери мач...
     - Почему это с Дерябиным?  -  взъерепенился Сутулов.  - Кузовлева будет
дружить со мной! Все андерстэнд?
     Все промолчали, а я подумал:
     "Ну  это  мы  еще  посмотрим,  кто  будет андерстэнд,  а  кто  будет не
андерстэнд!" - подумал я, сжимая кулаки.
     В  это время со  стороны кладбища показался бегущий по  улице Тулькин с
целой оравой мальчишек и крикнул на бегу, посвечивая фонариком:
     - Нет его там!  Весь чердак обшарили!  А домой не приходил?  -  спросил
Тулькин.
     На  всякий  случай  я  бесшумно  залег  в  кустах,  нащупав  в  кармане
пластмассовый мешочек с  губкой,  пропитанной "желтой лихорадкой".  Кажется,
сегодня придется пустить в ход.  Кажется, сегодня Сутулов от самбо на словах
перейдет к самбо на деле.
     - Ноу, - сказал Мешков по-английски, - иф ай хэд син хим.
     Фразу я не понял, но в голосе Мешкова была явная угроза.
     - Куда же он мог запропаститься? Из сторожки скрылся и домой не пришел?
- пискнул Дерябин, держа доску с клавишами на плече, как винтовку.
     Может быть,  во  время драки мне  Дерябин все-таки  даст этой доской по
голове и я вдруг все-таки заговорю на английском языке?..
     - Окружай дом, - скомандовал Сутулов.
     Сутуловские прихвостни проползли рядом со мной. Я даже дыхание затаил.
     - Ну ничего, - сказал Мешков, - я теперь с ним за пиджак рассчитаюсь. Я
ему устрою торнейдоу...
     - А  я ему за попугая отомщу,  -  пригрозил Дерябин,  перекладывая свою
музыкальную доску с одного плеча на другое.  -  Это надо же, украсть себя за
деньги!
     - А сначала он сколько за себя запросил? - спросил Сутулов.
     - Двести тысяч рублей!  -  сказал Тулькин,  которому,  видно,  было все
равно что врать в темноте.
     Я  еле удержался,  чтоб не выскочить и  не дать Тулькину в ухо.  (Рано!
Рано! Рано!)
     - Главное, мы же с ним три раза цену на него снижали, - сказал Тулькин.
- Я уж в последнем письме написал: "Вернем сына, дайте хоть на эскимо!"
     - Ну и что? - спросил Сутулов.
     - Ну и что...  - сказал Тулькин. - Ничего, и за двадцать две копейки не
стали выкупать.
     Все мои враги засмеялись. И вместе со смехом стали поносить меня на все
лады.
     - Не идет! - сказал Тулькин. - Испугался.
     - А дома у них кто-нибудь есть? - спросил Сутулов.
     - Отец с матерью, наверно, слышите телевизор?
     Все  замолчали.  Было слышно действительно,  как у  нас в  доме работал
телевизор.
     Кто-то из ребят полез добровольно на дерево и вдруг закричал сверху:
     - Братцы! Да он же дома! Он с какой-то девчонкой передачу смотрит!
     - А где же родители? - спросил Сутулов.
     - Родителей нет, одни сидят.
     - Тем лучше, - сказал Сутулов, поправляя бороду и засучивая рукава.
     Все полезли,  кто на забор,  кто на дерево.  Я и сам вгорячах тоже чуть
было не  полез на  тополь,  услышав сообщение,  что  в  нашем доме появилась
девчонка, с которой я сижу рядом и смотрю телевизор.
     - Дерябин, да ведь это твоя Кузовлева с Лешкой сидит! - крикнул Мешков.
     Вот  тебе раз!  Пока я  устраивал себе свое собственное похищение,  мой
родной брат-тихоня и  маменькин сыночек похитил у  меня  из-под  самого носа
Таню Кузовлеву!  Мою первую любовь!  А может быть, он тоже влюбился? Неужели
близнецы не  только в  одно время рождаются,  но  и  влюбляются тоже в  одно
время?
     - Как же он успел и  отвязаться и...  -  удивился Тулькин.  -  Я же его
специальным неразвязывающимся узлом привязал?.. Вы от калитки не отходили? -
спросил он Мешкова.
     - Но,  -  ответил Мешков.  - Ви вэр хир лайк э стоуне... Как камни, как
вкопанные стояли! - объяснил Мешков, потом он уставился на стоявшего с самым
дурацким видом Тулькина и спросил: - Ну что ты?
     - Проявляю...
     - Что проявляешь?
     - Вам  этого не  понять...  Свободу пространственного воображения!..  -
пояснил Тулькин.  -  Как же  он  успел все это сделать?  И  просить нас всех
письмо подбросить,  и похититься, и развязаться, и успеть с Танькой детектив
по телеку посмотреть?..
     - Да это не он смотрит телевизор с Кузовлевой,  -  осенился вдруг Вадим
Лютатовский.
     - А кто же? - спросил Сутулов.
     - Его брат Сашка!..  А  Лешка с  этим письмом делал отвлекаю